Отвергнутые

– Нет-нет, вы ошибаетесь. Вы все, – указательным пальцем он очертил в воздухе круг. – Вы все очень ошибаетесь. Она жива. Но я хочу узнать, как продвигается следствие. Покажите мне этих подростков, которые испортили рельс.

– Мы работаем в данном направлении. На данный момент это всё, что я могу вам сказать. Но даже когда у нас появятся первые подозреваемые, к ним будет приставлена круглосуточная охрана.

– Офицер, неужели вы полагаете, что это поможет им дожить до суда?

Мужчина выразительно почесал себя по горлу, ясно давая понять, что народ требует выдать виновных. Любых. Только укажите пальцем, и толпа разорвет их на куски прямо перед объективами многочисленных телекамер, чтобы вся страна знала, какой исход ожидает всех антигероев без исключения. Только на экране злодеи ранимые мечтатели, которых искренне жаль всей душой. В жизни всё не так. Если не справляются следственные органы, за дело берется народ. Пускай с вилами и палками наперевес. Но в своём количестве разъяренная толпа страшнее любого другого исхода. И это нужно дать понять всей стране. Пока еще не стало слишком поздно.

24 сентября. Полдень.

Хлопнула входная дверь, и Мари удивленно перевела взгляд на часы. В связи с последними событиями отец на работе пропадает с раннего утра до поздней ночи. Мама ушла на ярмарку за свежими фермерскими продуктами. Кто бы это мог быть? Отложив гитару в сторону, она выглянула в коридор и удивленно приподняла брови.

– Папа? – удивилась она. – Будем обедать?

– Да, Марианна. Ставь чайник. Я сейчас вымою руки и у меня есть двадцать минут времени на то, чтобы полноценно поесть.

Мари растянула губы в улыбке и несколько раз нервно кивнула головой, отчего колыхнулись кудряшки на её голове. Она пока не могла предугадать, что ей сулит внезапное появление отца дома на быстрый обед. Но, на всякий случай, пробираясь на кухню на носочках, она повторила про себя всю легенду, придерживаться которой они решили вместе с друзьями. Сырых пятен в ней было предостаточно, и толкового следственного эксперимента она бы не выдержала, развалившись, будто карточный домик после первых же вопросов следователя.

Прислушиваясь к шуму льющейся из крана воды, Мари пыталась почувствовать настроение отца. Важно вовремя определить, кто находится перед ней: строгий папа или суровый полицейский, чтобы подготовиться к предстоящему разговору.

– Марианна, если ты решила, что я ничего не заметил, то ты глубоко ошибаешься. Иди в ванную комнату и немедленно смой индейский раскрас с лица, – велел он, и сердце Мари оттаяло. Перед ней был отец собственной персоной. На этот раз офицер полиции остался в управлении.

– Лучше? – возникла она на пороге кухни с чистым лицом как раз вовремя. Чайник огласил тонким свистом всю квартиру, призывая отца с дочерью на чай.

– Как дела на работе? – спросила она, накрывая на стол.

– Нехорошо, – ответил он вдруг неожиданно для Мари, привыкшей к внезапным приступам строгости и агрессии со стороны отца.

– Я видела новости, пап, – сочувственно кивнула она ему. – Народ вооружается. Что с ними будет, если они поднимут бунт?

Офицер потер лоб ладонью, будто задумавшись, стоит ли продолжать этот разговор с подростком. Но в глазах Мари застыло море человечности, от которой он внезапно для себя оттаял. Человечность – вот что подкупало его больше всего в эти страшные дни, когда он по долгу службы вращался в самом центре адской мясорубки.

– Это не я решаю, дочь. Сверху придет приказ. Я буду его исполнять, – ответил он максимально отвлеченно, чтобы не ранить своего подростка жестокостью реальности.

– Можно ведь их разогнать водой. Или слезоточивым газом. Пап, как можно закрыть в клетку людей, которые просто ищут правду?

Отец промолчал. Он вяло подхватывал вилкой куски мяса, не пользуясь ножом. Обычно он ел быстро и с большим аппетитом. Но не сегодня. И не вчера. Все эти дни ему кусок не лез в горло от тяжести навалившейся работы. С годами он выработал действенную стратегию, отстраняясь от количества смертей. Он просто делал свою работу. С холодной головой и без души. Но в данный момент люди сами не давали ему продвинуться в расследовании ни на шаг. Они целыми днями стучали во все двери, писали сотни жалоб, требовали предоставить ответы в течение трех дней, а подростков отыскать «в кратчайшие сроки от пяти до семи дней», указывали они в своих бесконечных заявлениях. Вместо выездов на место крушения, вместо обхода школ и детских секций – он целыми днями напролет строчил отписки. Мол, расследование ведется, а материалы дела не подлежат разглашению. Слезы в кабинете, крики в коридоре, скандалы внизу на контрольно-пропускном… Он и на обеде-то дома оказался только потому, что всё это бесконечное паломничество растянуло его железные нервы до состояния струн. Отшвырнув стул в сторону, он вежливо вытолкал очередную дамочку за дверь, запер кабинет на два оборота и отправился домой.

– Пап, а если вдруг в аварии никто не виноват? Вдруг эти подростки там случайно оказались?

Офицер полиции прищурился и перевел подозрительный взгляд на дочь. Он наблюдал за ней несколько секунд. Мари постукивала вилкой о край тарелки, пытаясь стряхнуть с неё кусочек стручковой фасоли, которую она с детства недолюбливала. Но делала она это расслабленно, словно задумавшись о чем-то отдаленном.

– На путях работают эксперты. Вряд ли что-то найдут после такой страшной катастрофы, там снесло не только рельсы, но и часть насыпи и даже деревья у кромки леса. Но если будут хоть малейшие зацепки, мы их, конечно, отработаем. Не волнуйся, никто не уйдет безнаказанным. А невиновных мы защищаем. Мы же полиция, дочь, не забыла? Нам можно и нужно верить

Он усмехнулся так по-доброму, что Мари смогла спокойно выдохнуть. Задавая этот вопрос, она знала, что отец непременно проверит её реакцию. Так оно и вышло. И она бы не решилась спросить его о подростках напрямую, если бы не долгие годы упорных тренировок. Отец всегда считал, что капелька строгости не повредила еще никому. Только благодаря этому Мари научилась виртуозно отыгрывать отстраненное безразличие и ложь во благо себе. Если бы кто-нибудь спросил её, что она умеет делать лучше всего, Мари бы ответила одним словом: лгать.

– Главное, не допустить самосуд. Народ жаждет крови за кровь. Не задерживайся на улице до темноты ближайшие несколько месяцев на тот случай, если начнутся единичные убийства подростков. Среди людей сейчас опасно, дочь.

24 сентября. У Мари.

Она мыла последнюю тарелку, оставшуюся после обеда с отцом, когда в домофон позвонили Юта с Максом. Они пришли гораздо быстрее, чем она ожидала. Ребята с самого утра ждали, когда мама Мари соберется на фермерскую ярмарку, куда она, как назло, совсем не торопилась. А сообщение в общем чате с десятью восклицательными знаками о том, что отец неожиданно вернулся на обед домой, развернуло их почти с середины пути. Они остановились в кофейне неподалеку. За время ожидания, когда же Мари снова останется одна, успели посмотреть несколько видео на планшете Макса и выпить по чашке кофе. Как только она скинула сообщение в мессенджер о том, что угроза миновала, они схватили рюкзаки и рванули с места.

– Ну, что? – нетерпеливо воскликнула Юта прямо с порога, скидывая с плеч пальто в заботливо подставленные руки Макса.

– Всё плохо, ребята. Народ митингует у здания управления. Они требуют выдать нас.

– Не нас, а подозреваемых в совершении преступления, – поправил Макс и Мари продолжила:

– Папа сказал, что их всё равно найдут. Это дело времени, а свидетели есть у любого преступления. Тем более, у такого громкого. Здесь целый поезд свидетелей! Я думаю, когда пострадавших выпишут из больницы, им вполне могут устроить очную ставку по школам. Их не так много, чтобы не суметь обойти все классы, где учатся школьники от тринадцати до шестнадцати лет.

– Ужасно, – покачала головой Юта.

Они перебрались в комнату к Мари и расселись так, чтобы хорошо видеть друг друга.

– Все вы в курсе, что за информацию о нас предлагают три миллиона? Еще неделя затишья и сумму поднимут до пяти, лишь бы хоть как-то притормозить эту волну, – предположил Макс.

– Если бы нас кто-то видел, давно бы уже доложил следственным органам, – сказала Юта.

– Подожди. Мы еще не дождались выписки пострадавших. Кто-то из них мог снимать в окно природу, – остановила её Мари.

– Сомневаюсь, что у кого-то из них есть такая камера, изображение с которой не будет двоить при съемках в движении, да и еще и через грязное стекло вагона. Максимум, что там рассмотрят на этом видео, если оно существует – это количество подозреваемых и цвета курток. Я был в серой, таких тысячи вокруг, – пояснил Макс.

– Я была в черной кожаной куртке. И Данис. Нильс в темно – синей. Тоже нереально отыскать. Марика?

– В ярко – жёлтой, – опустила она глаза.

– Ищут четырех подростков. Меня, Нильса, Даниса и Юту. Тебе не о чем переживать. Ты ведь убежала первая. Вряд ли кто-то тебя видел.

– И если вдруг хоть кто-то видел желтую куртку, то у нас будет очная ставка. Готовьтесь морально. Папа знает, во что я одеваюсь. Он уверен, что меня там не было. Но для очистки совести он вполне может проверить меня.

– Мы спалимся. Сто процентов.

Макс сейчас произнес вслух то, о чем сама Мари думала буквально час назад, обедая вдвоем с отцом на кухне.

– Можно продумать мелочи, – предложила она, в надежде, что сможет хоть немного обнадёжить друзей. С Ютой этот фокус прошел. Её глаза тут же загорелись огоньками от мысли о предстоящем творческом мозговом штурме. Но Макс далеко не так прост, как она.

– Марика, ты не продумаешь ВСЕХ мелочей, как бы ни пыталась. Ты и сама это понимаешь лучше нас. Если хоть один из пассажиров видел желтую куртку – мы пропали.

– Нас убьют? – спросила Юта. Её губы задрожали.

– Быть может, следаки нам поверят, если мы в мелочах расскажем им ВСЮ настоящую правду. Вплоть до того, что кому говорил. Но людям ты этого не объяснишь. 281 погибший, Ют. Их родным уже не важно, кто виноват. Лишь бы был виноват хоть кто-то. Поэтому, скорее всего… Да. Нас убьют.

– Макс абсолютно прав, – согласно кивнула Мари. – Даже если нас простят все родственники погибших, не забывай про «народных мстителей». Эти люди были и будут всегда. Они никого не потеряли в этой аварии, но их печёт сама мысль о том, что кто-то виновный, по их мнению, ходит по одной с ними земле. Готовься к худшему. Без вариантов. Либо нас разорвет толпа. Либо по одному выцепят за гаражами.

– Почему Данис этого не понимает? Макс, он тебя уважает. Сделай с ним что-нибудь!

Юта практически умоляла. Она не скрывала свой страх, в отличие от Макса и Мари, которые пытались казаться веселыми друг перед другом, чтобы никто не усомнился в силе их духа. Чтобы тем, кто слабее, было на кого смотреть и, в какой-то степени, брать пример. Глядя в их спокойные лица, Юте и самой хотелось иметь такую выдержку. Она глубоко вдыхала и восстанавливала свой пульс. Смысла бояться не было. В этой ситуации от них ничего не зависело.

– Да, кстати, Данис – наша главная проблема, – согласился Макс. – В таком страхе он неуправляем. Он ничего не слышит и не понимает. Дрожит и рвется сдаться полиции добровольно.

– Это просто бре-е-ед, – протянула Юта нараспев последнее слово и схватилась за голову, пытаясь уложить мысли внутри черепной коробки.

– Предлагаю дать ему в челюсть.

– Марика? – удивленно переспросил Макс.

– Ты сам сказал, что он ничего не слышит и не понимает. Значит это единственный выход. Когда он придет к тебе и начнет вопить, просто двинь ему с кулака прямо в челюсть. А когда он будет собирать по ковру искры из глаз и зубы изо рта, расскажи ему, как будет больно, когда его встретит разъяренная толпа.

– Насилие? – уточнила Юта.

– Так точно, – кивнула Мари.

– Ты знаешь, Марика, я подумаю, конечно, над твоими словами. Но перед этим я попробую его еще напоить и поговорить с ним в таком состоянии. Он не сможет не услышать меня после коньяка.

Мари равнодушно пожала плечами. Своё хорошее отношение к Данису она, не задумываясь, готова променять на собственную безопасность. Он со своим бессилием и неконтролируемым страхом стал настоящей угрозой для безопасности всей компании. На месте Макса она давно бы уже решила эту проблему и искренне недоумевала, отчего тот тянет.

– Хорошо, давайте пока закроем тему с Данисом. У нас еще один вопрос на повестке дня. Я ничего не выкладывал уже почти неделю. Боюсь, это может стать подозрительным. Сейчас любое отклонение от стандарта может быть подозрительным. Я тут короткий вайн набросал. Почитайте, пока я ставлю свет. Я всё понимаю, девчонки, но надо поснимать. Когда хочешь спрятать какую-то вещь, положи её на видное место. Аналогия не совсем правильная, но, думаю, вы поняли, о чем я. Мы же не хотим менять манеру поведения, а значит, надо продолжать вести канал и привлекать внимание на максимум с Максимусом.

Юта с Мари переглянулись и протянули руки за сценарием.

Конечно, он был прав, как обычно.

Съемки вайна прошли гладко и завершились намного раньше, чем рассчитывали ребята. Мысленно Мари порадовалась тому, что снова остаётся в одиночестве. Любимая гитара в углу комнаты звала её в свои ласковые объятия. Для музыкального наркомана нет большего стресса, чем остаться в тишине больше, чем на сутки. Начинается настоящая ломка. Широко улыбаясь в объектив камеры Макса, она чувствовала, как ноют пальцы и сводит судорогой комок нервов под лопаткой.

– Кину клич в чатик, когда выложу видео на канал, – сказал Макс через плечо и резко распахнул входную дверь.

– Э, сбрендил? – раздался вопль с лестничной площадки.

Винс.

Этот голос девочки узнали сразу. Юта – потому что кричащий парнишка был её одноклассником, а Мари – потому что он был её ненавистным соседом и часто колотил в стену, когда она играла на гитаре слишком долго.

– Ты чё такой дерзкий? – продолжал он орать на Макса.

– Это твои проблемы, что ты куришь под чужой дверью. Так или иначе тебе бы прилетело, можешь порадоваться, что удар был от Максимуса. Скорее записывай видос для своего беспонтового канала, на котором полтора подписчика, – ответил он.

– Чё ты сказал? – дёрнулся Винс, готовый начать драку в любой момент.

– Охладись, красавчик, – решительно выступила вперёд Юта и ладонью уткнулась Винсу в солнечное сплетение. – Максон не знал, что ты стоишь под дверью, иначе врезал бы тебе сильнее.

Перехватив руку дерзкой девчонки, он попытался обойти её и выйти один на один с Максом. Но тот, казалось, не обратил на него никакого внимания. Спокойно выйдя из-за спины Юты, он уселся на ступени, в ожидании, когда закончится словесная потасовка и можно будет перейти к драке.

– Признавайся, малыш, подслушивал нас? – усмехнулась девушка, нагнувшись к уху Винса.

– Сдалась мне ваша богемная компашка, – ответил он неуверенно.

– То есть, всё-таки следишь? Плохой, совсем негодный мальчишка, – горячо прошептала ему Юта. – Может, однажды ты оставишь в покое меня и нашу «богемную компашку»?

– Не сегодня, детка, – ответил тем же тоном, приняв правила её игры.

– Тогда мне остаётся только пожелать тебе удачки, господин неудавшийся блогер, – усмехнулась она и взяла Макса за руку.

Винс пришел в себя только когда цокот каблучков Юты опустился на пару этажей ниже.

– Че палишь? – перевел он взгляд на Мари, застывшую на пороге, и затянулся горьким дымом.

– Пошел ты, – скривилась она и с нарочитым грохотом захлопнула дверь.

Юта, конечно, несравненна. В этом плане Мари хотела походить на неё. Как мастерски её подруга управляла эмоциями противоположного пола. Сама бы она даже не решилась встать между готовыми к драке парнями, уж не говоря о том, чтобы хамить так откровенно, как это сделала Юта.

25 сентября. Утро.

Этот классный час обещал затянуться еще минимум на полтора. Завуч, а по совместительству учитель русского языка и литературы, организовал большую лекцию для своих учеников, рассуждая о последних событиях, и причинах, приведших к ним. Юта нетерпеливо покачивала ногой, время от времени стуча железным каблуком сапога по металлической ножке парты, чем всё больше раздражала Скрэпа.

– Что ты нервничаешь? – не выдержал он.

– Не могу уже это слушать. Такое ощущение, что весь мир помешался на железнодорожной катастрофе, – прошептала она, не скрывая нервозность в голосе.

– Вообще-то, на месте аварии была замечена блондинка. Может быть, именно поэтому наша Юточка так сильно нервничает? – раздался вкрадчивый голос Солитёра Джима из-за спины так неожиданно, что Юта вздрогнула.

Если бы он только знал, насколько прав, скользнула шальная мысль в её голове, которую она тут же отогнала. Нет, он не прав. Их не было на месте трагедии. Они в этот момент гуляли по объездной дороге.

– Ты просто поехавший, Солитёр, – заступился Скрэппи за свою подругу детства и ласково обнял её за плечи:

– Не обращай ни на кого внимания, Ют. Сейчас любая блондинка нашего возраста находится под пристальным вниманием общественности. Это нормально. Люди жаждут для виновных наказания.

– Если уж на то пошло, то я не блондинка. У меня серые волосы, – пролепетала она, понимая, что сейчас выглядит просто жалко.

– Подбирай выражения, Солитёр. Иначе мне придется научить тебя хорошим манерам, – холодно бросила она себе за спину, в надежде выкрутиться из неприятной ситуации.

– И что ты сделаешь? Сходишь наконец-то со мной выпить по чашечке кофе?

Джим специально сделал такой голос, чтобы звучать небрежно и даже откинулся на спинку стула, попытавшись изобразить ухмылку, как у Нильса, но Юта вдруг обернулась и смерила его с головы до ног взглядом, полным презрения.

– Ты такой мерзкий, Солитёр. Я удивляюсь, как ты терпишь сам себя. Мне никогда не придется марать о тебя руки. Есть те, кто сделает это за меня. С огромным удовольствием.

Скрэппи громко хрюкнул и уткнулся лбом в плечо Юты, имитируя едва сдерживаемый хохот. Привычным жестом она потрепала его по лохматой голове и отвернулась от Джима, несказанно довольная собой. Рыжий парнишка обладал крайне отталкивающей внешностью, и это было причиной номер один пренебрежительного отношения к нему. В двадцать лет ценятся качества души или толщина кошелька. В шестнадцать лет у подростков нет еще ничего, кроме собственной внешности и поэтому им не приходится выбирать, по каким критериям оценивать окружающих.

– Еще посмотрим, кто будет смеяться последним, – пробормотал он едва слышно и отвернулся от высокомерной девчонки.

Долговязый Джим сильно шепелявил из-за своих криво сросшихся передних зубов и носил очки с толстыми стеклами. Конечно, у него были прыщи на веснушчатых щеках и лопатках, и еще ноги колесом, но всё остальное было уже не так важно после первых двух пунктов, которые Юта обычно использовала для описания его внешности, тем, кто не знал его лично.

– Заберешь меня из школы на собственной Бэхе, тогда и поговорим. И то, не факт, – любила повторять она ему. Но парень оказался настойчивее и прилипчивее, чем она предполагала изначально. Последние полгода отделаться от него стало её каждодневной головной болью.

Унылый завуч продолжал вещать о поезде, унесшем с собой сотни человеческих жизней. На минуту Юта прислушалась, продолжая ощущать на своем плече приятную тяжесть головы старого друга, который уже взял себя в руки и перестал прихрюкивать от сдерживаемого приступа смеха.

– Удобно? – спросила она с насмешкой, но он не убрал голову, тихонько угукнув ей в ответ.

– Преступники могут находиться сейчас среди нас. И в данном случае вы все являетесь соучастниками преступления, поскольку бездействие – это тоже противозаконное деяние. Вы не должны скрываться от следствия. И если хоть кто-то из вас располагает информацией о том, кто мог испортить рельсы – вы должны выполнить свой гражданский долг и рассказать об этом старшим. Мы вам не враги, – продолжал вещать завуч, пока Скрэппи потихоньку дремал на плече Юты.

Но после последней фразы он встрепенулся:

– Ага, – возмущенно воскликнул, мотая своей лохматой головой. – По телику три ляма предложили за инфу о личностях подозреваемых. Вы реально думаете, что даже если кто-то что-то и знает, то вы узнаете об этом раньше следаков?

– Вы, молодой человек, сейчас очень ошибаетесь. Я не предлагаю вам добровольно сложить все лавры к моим ногам. Вовсе нет. Я призываю вас к ответственности. Понимаете, о чем я? Если вы знаете хоть что-то, но укрываете эту информацию от следствия, это значит, что вы – соучастник и тоже можете быть арестованы и преданы суду.

Завуч внимательно посмотрел в глаза Скрэппи, не нашедшему ответа и, не услышав вопросов, продолжил свою воспитательную лекцию.

25 сентября. Школьная столовая.

– Мы соучастники, – повторила Юта чуть громче. – Ты искал для нас подходящее название? Вот оно. Мы – соучастники.

В столовой было шумно. В районе окошка раздачи гремели кастрюли и половники, звенели тарелки и граненые стаканы. Кто-то доказывал, что ему неправильно отсчитали сдачу. Кто – то ругался по поводу остывшего чая. А первоклассница с двумя смешными бантами на голове громко рыдала, потому что ей налили компот, хотя она просила сок. За соседним столиком девчонки обсуждали воскресный марафон скидок в местном торговом центре. Блондинка с яркими неестественно – зелеными линзами в глазах время от времени вскидывала руку вверх и, потряхивая кистью, унизанную десятком браслетов, возмущалась:

– Шопинг – это так утомительно!

За соседним столиком парни спорили о двоякой развязке последней серии нашумевшего по всему миру сериала.

– Теперь их силы сравнялись! – кричал один.

– Силы не могут сравняться у тех, кто изначально был всесилен, а потом получил себе в бонус еще и артефакт! – перебивал его другой.

В такой обстановке за своим столиком можно обсудить всё, что угодно, не боясь быть услышанным посторонними людьми. Сложно было даже просто сконцентрироваться на нити разговора, не говоря о том, чтобы быть замеченными нежелательными любопытными одноклассниками.

– Соучастники бывают только при запланированном убийстве! Мы не пророки, чтобы знать заранее о том, что через пятнадцать минут на этом самом месте с рельсов может сойти поезд! Мы просто не успели! Хватит вести себя так, будто мы сделали это нарочно! – вспылила Мари.

Каждое утро она по осколкам собирала себя в единое целое, чтобы подняться с кровати. Мысленный волшебный пендаль придавал сил, чтобы с успехом добраться до кухни и кулем рухнуть на табуретку. Ей тоже хотелось упасть лицом в подушку, расплакаться и обвинить во всем Нильса, ведь это ему было так наплевать в тот страшный вечер, когда они все вместе сидели на путях. Хотелось взять Юту за волосы у затылка и напомнить, кто тогда картинно хватался за голову, развалившись на шпалах, вместо того, чтобы принять чью-то сторону. А потом влепить пощечину Данису, который вчера взял больничный, чтобы трусливо отсидеться дома, как в тот вечер, когда между Максом и Нильсом завязался спор о том, стоит ли сообщать об угоне рельса в вокзальную диспетчерскую. Они готовы были подраться каждый за свою правду. А Данис, как всегда, не имел собственного мнения. А сейчас еще и раздражал всех своим трусливым поведением забитого шакала.

– Ты годишься только подбирать куртки ребят после драки, – сказала бы она ему.

Мари сжимает кулаки снова и снова каждое утро и вместо истерик сидит здесь, в школе. Вместо попыток оправдаться перед самой собой и искать виновных в случившемся, она пытается шагнуть вперёд и жить дальше. Признанный лидер Максимус непробиваем как скала. Даже Мари порой затруднялась ответить, играет ли он на публику своё нейтральное отношение к трагедии или же и в самом деле искренне верит в их невиновность. Так почему они вдвоём находят в себе силы справиться, а остальные нет? Почему люди такие разные? Почему поступкам даже близких друзей порой так невыносимо сложно подобрать объяснение?

На адском классном часу, который в её классе проводила сама директор, собственной персоной, место за партой рядом с Мари пустовало. Именно тогда она, прикрывшись дневником, быстро набрала сообщение Данису.

«Взял больничный. Горло болит» – ответил он коротко.

«Не ври мне, сволочь!» – отправила она ему.

«Сорри, Мари. Я, правда, не смог»

Не смог. НЕ СМОГ! Почему же они втроем могут, а он – нет? Ладно, Нильс. Этого человека они списали со счетов на ближайший месяц. Но он вернётся к ним, никто в этом не сомневался. В отличие от забитого Даниса, трясущегося в своей комнате.

– Марика? – позвал Макс чуть громче.

Она подняла взгляд. Похоже, собственные мысли оглушили настолько, что она перестала присутствовать в реальности. В последние дни всё тяжелее возвращаться в настоящее и настраивать своё сознание на восприятие информации. Во всяком случае, она сейчас не могла быть уверена, сколько раз её позвал Макс перед тем, как она отреагировала.

– Что говорит отец? – повторил он свой вопрос.

– Вчера избили какого-то парнишку в лесопарковой зоне. Неизвестно, насколько это связано с трагедией. Но следствие не исключает и этот вариант. Всем страшно. У вас сейчас тоже был классный час?

– Классуха умоляла нас выдать подозреваемых, если хоть кто-то знает, о ком идет речь. Но этого никто не знает, – сказал Макс. – Я даже поснимать успел немного.

– Надеюсь, что эта страница нашей биографии умрет вместе с нами, – кивнула Юта, не приняв во внимание его последнюю фразу, в отличие от Мари.

– Что ты снял? И для чего?

– Страна должна видеть, как школьная администрация вытряхивает из своих учеников душу. Люди думают, что всем плевать и поэтому выходят на митинги. Пусть они узнают, что это не так. Что школа загоняет нас в угол, лишь бы выжать из нас хоть грамм полезной информации.

Девочки снова вынуждены были согласиться.

Единственное, что сейчас поможет родственникам погибших – это осознание того, что все они не одиноки в своём горе.

Резко отодвинув стул, Мари первой поднялась со своего места.

– Смотри куда прёшь, – невежливо откликнулся Маркус, одноклассник Юты, сидящий у неё за спиной.

– Я не замечаю тебя с тех пор, как ты расстался со своей соткой килограммов, – съязвила Мари и отвернулась, не готовая к продолжению диалога.

Он что-то кричал ей вслед, но она уже не слушала, направляясь к окошку раздачи, чтобы оставить свою тарелку и граненый стакан.

– Как думаешь, Маркус мог что-то слышать из нашего разговора? – спросила Юта тихо, наклонившись к уху Макса.

– Чёрт его знает, сколько он здесь сидит. Я, вообще, не видел, в какой момент он подошел, – ответил Макс.

Оба они смерили его подозрительными взглядами и следом за Мари отправились к столу для грязной посуды.

26 сентября. Утро в полицейском участке.

Толпа митингующих расступалась перед офицером полиции, образовывая коридор свободы, будто море перед Моисеем. Офицер считал это коридором уважения к власти в его лице. Мол, он ведет это расследование, пропадая круглосуточно в здании управления и собирая воедино бестолковые протоколы допросов бестолковых свидетелей бестолковыми следователями. Всё это мероприятие, в целом, тоже было бестолковым, поскольку результатов было ровно столько же, сколько и неделю назад. Ноль, потихоньку уходящий в минус.

Но офицер ошибался.

Митингующие именовали это коридором презрения к бездействию следственных органов, которые до сих пор не вышли на след пресловутых подростков. Ослепленные горем, они не хотели видеть сколько сил прикладывает к расследованию этого страшного дела всё управление. Ясный ум затуманила боль. В такой утере человеку не нужно ни правосудие, ни месть, ни-че-го. Только бы проснуться и осознать, что всё это было ночным кошмаром.

От внезапного болезненного удара в затылок офицер полиции обернулся в сторону толпы, смотревшей на него одинаково осуждающим взглядом. Он не был ранен или обижен. Помимо удивления сейчас он не испытал никаких чувств.

Вперед выступила женщина лет сорока. Вся её фигура выражала крайнюю степень решимости и готовности вступить в неравную схватку с лицом закона. Крепко зажав в руках камень, она молча смотрела в глаза офицеру. Он смотрел на неё, ожидая требований.

– Дочери – близнецы. И муж. Теперь скажите мне в лицо, что вы делаете ВСЁ возможное, чтобы отыскать подозреваемых, – потребовала она, не повышая голоса.

Он думал не дольше секунды.

– Пройдемте в мой кабинет.

Развернувшись спиной к людям, он открыл дверь и, не глядя на окружающих, пошел вперед. Позади, в такт его шагам, звучали тяжелые шаги убитой горем женщины. В молчании они дошли до кабинета, и офицер трижды повернул ключ в замочной скважине. Жестом приглашая её пройти, он вошел следом и закрыл дверь на щеколду изнутри.

– Чтобы никто не помешал, – ответил он на её немой вопрос и, бросив портфель на подоконник, сел в свое высокое кресло.

Сложив руки в замок прямо перед собой, он кивнул ей в сторону стульев. Неловко переступив с ноги на ногу, она всё же осторожно присела на самый край, неестественно выпрямив спину.

– Я слушаю вас, – кивнул офицер и чуть наклонил голову влево, давая понять, что сейчас перед ней находится человек, а не лицо закона.

– Мы пишем жалобу президенту. Текст почти готов. Осталось только собрать подписи, – объявила она с вызовом, но тут же снова опустила голову и поникла.

– Хорошо, меня снимут с этого дела. Вы же этого добиваетесь?

– Нет, – покачала она головой. – Я просто хочу, чтобы вы работали.

– Я пришел сюда к восьми утра. А ушел в начале четвертого утра. На работе нахожусь двадцать часов в сутки. Вы считаете, что я мало работаю?

– Не мало. Безрезультатно.

– Откуда вы знаете?

Женщина замялась, но ответила.

– Ребята ваши курить вчера выходили. И люди услышали их разговор.

– Понял, – кивнул офицер. – Следователей и их бездарных помощников уволим. Я уйду по собственному. Дальше что?

– Сюда посадят толковых.

– Знаете, я хочу вам сказать, что кого бы сюда не посадили, они найдут в точности то же самое. Ничего. Потому что на месте аварии затоптаны все следы. Рельсы раскурочены поездом настолько, что эксперты так и не смогли дать стопроцентного ответа, были ли они испорчены кем-то нарочно, либо просто случился угон рельса из-за движения насыпи. Возможно, что сейчас вы возненавидите меня еще больше… Но я не уверен, что подростки, которых видела уйма свидетелей, испортили рельсы. Существовали ли эти подростки, вообще. Если бы вы слышали, насколько расходятся показания свидетелей, вы бы тоже в этом засомневались.

– Я не пытаюсь найти виновных любой ценой. Но не приведи случай оказаться вам на моем месте.

– У меня дома дочь. Ей пятнадцать лет. И она – самое дорогое, что есть у меня. Я готов разорвать в клочья каждого, кто причинит ей хоть малейший вред. Но это жизнь. И в ней случаются не только взлеты, но и болезненные падения. И, к сожалению, мне это неподвластно. Иногда я хочу запереть её в комнате, чтобы знать наверняка, что с ней ничего не случится. Я прекрасно вас понимаю. Если бы я вдруг остался без неё, наверное, я вел бы себя точно так же. Как офицер полиции, я призываю вас быть благоразумной. Как отец, я хочу просить Бога, чтобы он дал вам сил пережить всё то, что сейчас произошло с вами.