Kitobni o'qish: «По тропам волшебных лесов», sahifa 2

II

Светильник сиял, точно одинокая звезда на иссиня-черном небосводе. Стволы зеленых громадин грозными стражами подступили к притихшим путникам. Безликие тени жуткими чудищами забегали по земле, злорадно кривляясь и скалясь, со всех сторон протягивая к людям длинные когтистые лапы.

Сбросив оцепенение, путники неторопливо двинулись вперед. Из-под густого ковра осенних листьев проглядывала мелкорослая травка – то тропка лесная, робея и таясь, прыткой змейкой петляла меж деревьев и спешно утекала прочь.

– Братец твой проложил? – спросил мальчик Бральда.

– Он, кому же еще, – откликнулся тот. – Хальд всем сердцем любил этот лес. Приходил сюда и в холод, и в зной, по грибы да ягоды. Просто побродить, чудес повидать. Он проложил здесь не одну тропу, среди них и та, что ведет к обители пастырей.

– Такую любовь к волшебному лесу нынче встретишь нечасто, – ответил Фэйр и добавил тихо, так, чтоб не услышала Лахта. – А что случилось с ним?

– Оборотни из волков, – так же тихо ответил Бральд. – Он сдружился с ними. И поплатился за это жизнью. Они предали его и растерзали.

– Не похоже на волков-оборотней, которых мне доводилось встречать, – покачал головой Фэйр.

– Дивиться нечему, – пожал плечами Бральд. – Уверен, среди них, как и среди людей, есть достойные, а есть… черные сердцем. Видно, тебе, на удачу, попадались лишь первые.

Мальчик не нашел что возразить. И какое-то время путники двигались молча. Глаза их постепенно привыкали к темноте. Палые листья мелодично шелестели под ногами. Где-то в недрах лесной чащи протяжно ухнула сова. Недовольно прошуршал листвой встревоженный еж. В воздухе витал густой пряный запах леса.

– Ничего не пойму, – вдруг буркнул Борхольд.

– О чем ты, отец? – обернулся Бральд.

– Долго уже идем, а еще не видали ничего необычного. Лес как лес.

Бральд и Фэйр понимающе переглянулись.

– На опушке волшебного немного, – ответил мальчик. – Так же, как вы, люди, боитесь чащобы и ее обитателей, они страшатся вашей деревни и вас. – Он улыбнулся. – Потерпите, скоро Заповедный лес предстанет перед нами во всей красе!

– Сгораю от нетерпения, – язвительно пробормотал тот.

Слова Фэйра не замедлили сбыться. Неожиданно среди деревьев замерцал нежный голубоватый огонек. Приблизившись, путники различили, что таинственный свет исходил от цветка. Крупный и бархатистый, с продолговатыми остроконечными лепестками тот сиял радужно и живо, бесстрашно отгоняя темноту.

– То ли я сплю, то ли цветок взаправду светится! – утратив самообладание, изумленно прошептал Борхольд.

– Это звонец, – ответил Фэйр. – Покачиваясь, звонцы издают удивительные звуки. Говорят, их музыка может на время унять даже самую горькую печаль.

Будто услышав мальчика или не устояв под порывом знобкого ветерка, дивный цветок качнулся, и до ушей путников донесся мелодичный перезвон.

И от этого перезвона все четверо вдруг задышали свободно и радостно, точно их тревоги и страхи начисто смыло родниковой водой. Некоторое время они не смели проронить ни звука.

– Цветок себе и цветок, – наконец, делано равнодушно пробурчал старик. – Брешут всё! – Но глаза его, заблестевшие ярче, говорили об ином.

На замшелых деревьях зажигались крохотные звездочки. Под пристальным взором путников они превращались в диковинные грибы с толстыми золотистыми шапочками на длинных охряных ножках.

Люди и глазом моргнуть не успели, как в лесу сделалось светло, как днем. Бральд за ненадобностью даже светильник опустил.

– Чудеса, да и только! – позабыв про напускное равнодушие, подивился Борхольд. Как вдруг лицо его вмиг посуровело. Он перехватил руку Фэйра и сдавленно прошептал:

– Там, за деревом!

Путники настороженно пригляделись. В гуще бурых кустов светилась пара пронзительно-синих глаз. Качнулись ветки, и неведомый зверь выступил вперед.

Он был крупным. Крупнее даже волка. Длинные ноги его были совершенно черны, а поджарое тело было серым как мгла, и одинокими огнями горели в ней рыжие подпалины.

Зверь глядел на людей в упор, не мигая и ничуть не таясь, но в этом взгляде не читалось угрозы, лишь спокойствие и любопытство.

Глаза Фэйра широко распахнулись.

– Да это же лисоволк!

Борхольд нахмурился.

– Кто-кто?

– Лисоволк, – повторил Фэйр. – Этих зверей так прозвали оттого, что они сильны и выносливы как волки, но и лисьей хитрости им не занимать. Похожи они и на тех и на других.

– Готов поспорить, этому лисоволку не терпится отведать свежей человечины, – прошептал старик, извлекая из-за пояса наточенный нож.

– Какое там! – поспешил остановить его Фэйр. – Лисоволки не опасны! Они миролюбивы. Могут улавливать чужие чувства и желания. Из них выходят отменные спутники.

– Спутники? – переспросил Бральд.

– Лисоволков можно приручить, – кивнул мальчик. – Но хозяина они выбирают сами, оставаясь ему верны на всю жизнь.

– Что ему здесь нужно? – недоверчиво отозвался Борхольд.

– Быть может, он почуял что-то, – пожал плечами Фэйр, – или кого-то. – Взгляд его невольно коснулся Хейты.

– Ладно, – бросил старик. – Раз он не представляет угрозы, думаю, нам пора.

Фэйр кивнул, и путники разом двинулись вперед. Лисоволк еще некоторое время глядел им вслед, а после неслышно растворился в зелени высоких кустов.

Тропинка бежала вперед: то резво прыгала с кочки на кочку, то проворно скатывалась с горки. Порой она лукаво разбегалась в стороны, но Бральд без труда признавал, куда надлежало сворачивать. Да это и немудрено: в лучистом свете волшебных огней тропа была как на ладони.

Но длилось это недолго. Вскоре синие цветы и прочие огоньки стали встречаться реже, понуждая путников сбавить ход, а после совсем исчезли, и вековечный лес вновь потонул в угрюмой беспросветной темноте, стал такой, что и шагу не ступить. Могучие ветви в длинных серо-зеленых одеждах изо мха нависали над тропой. Колючие кусты то и дело цепляли путников. Поперек дороги часто попадались огромные трухлявые бревна. Идти приходилось медленно, чтобы невзначай не пропустить коварную развилку.

– Держите ухо востро, – строго наказал Фэйр. – Края пошли неспокойные.

– Ну вот, – с довольным видом прошептал Борхольд, – теперь лес походит на то, каким я его представлял.

– Ты словно рад этому! – изумленно оглянулся на него Бральд.

– Да нет, конечно, – качнул головой тот. – Но все ж люди правду говорили, опасен он.

– Вестимо, опасен, – бросил Фэйр. – Как будто обычные леса не опасны! И в них водятся хищные звери. И можно запросто сгинуть, на них наткнувшись, заблудившись или в болото какое угодив. Здесь все то же, только щедро приправленное волшебством. И несведущий в этом пропадет, не успевши пикнуть. На то я с вами и пошел.

– Тут, я слышал, водятся кровожадные чудовища, которые только и жаждут, что тебя сожрать! – не унимался Борхольд.

– Эх, чего только люди не выдумают со страху, – печально вздохнул Фэйр. – Какой-нибудь хищный зверь, понятно, не прочь будет нами подзакусить. Будто голодный волк при встрече пощадил бы. Но ведь его в том никто винить не станет. Он питается мясом, и для него мы еда.

– Волк волком, а тут, сказывают, твари здоровенные! – стоял на своем старик.

– Ну, положим, – кивнул Фэйр. – А если представить стаю волков?

– Будет вам препираться уже! – нетерпеливо оборвал их Бральд.

– Тише! – вдруг шепотом вскричала Лахта. – Слышите?

Путники враз смолкли и обратились во слух. Неясный гул нарушил лесную тишину.

– Быть может, водопад неподалеку шумит, – неуверенно предположил Борхольд.

– Не припомню я тут водопадов, – возразил Бральд.

– Идемте, только тихо, а там поглядим, – прошептал Фэйр.

Но не успел он сделать и шагу, как оглушительный грохот раздался за их спинами, словно сама земная твердь разверзлась, тщась поглотить непрошеных гостей. Конь истошно заржал и рванул было вперед, но крепкие кулаки старика удержали поводья. Точно примороженные, позабыв, что надо дышать, путники медленно обернулись.

Яркий свет выхватил из темноты огромную желто-бурую морду с узкими черными ноздрями, раздвоенным языком и большими, горящими глазами. Распахнулась бездонная пасть, обнажив ряд острых зубов, и грозный рокот, рожденный в недрах неведомого существа, вылился в яростный оглушающий рев.

От неожиданности Борхольд таки выпустил поводья. Хорд вздыбился и понес. Вмиг опомнившись, кляня себя на чем свет стоит, старик со всей мочи кинулся следом.

– Листовка, – хрипло прошептал Фэйр. – Ящерица-невидимка.

– Что будем делать? – в смятении проорал Бральд.

– Бежим! – крикнул целитель.

И, не раздумывая больше, они бросились наутек.

Летели как ошалелые, спотыкаясь об острые камни, палые сучья и трухлявые пни, чудом перемахивая через мшистые бревна. Ветки больно хлестали по щекам, колючки остервенело впивались в кожу.

Тропа, не тропа: о том теперь заботиться было некогда. А вслед за ними, сотрясая землю тяжелой поступью, несся разъяренный зверь.

– Может, светильник припрятать пока? – крикнул Бральд.

– На что? – прокричал в ответ Фэйр. – Только ей услугу сослужим! Листовка во тьме видит как днем. А вот мы без света далеко не убежим.

Едва он успел это проговорить, как воздух вспорол пронзительный женский крик. Фэйр и Бральд замешкались на мгновенье и горько за это поплатились.

Мощный удар сшиб их с ног и отшвырнул, как щенков, на корявые дубовые корни. Слабо застонав, они медленно приподнялись. Фэйр нащупал светильник, оброненный Бральдом, и воздел его перед собой.

Лахта лежала на земле, бесстрашно прикрывая дочь собственным телом. Видно, в седле им удержаться не удалось. Перед ней, сжимая в руке охотничий нож, стоял Борхольд. Вид он имел угрожающий: кустистые брови сурово сдвинуты, небольшие глаза грозно прищурены, тело напряжено, точно копье, вот-вот готовое ужалить.

Страшная ящерица возвышалась над ними подобно острому утесу, но нападать не спешила. То ли опасливо выжидала, то ли решила поиграть напоследок с добычей. С легким свистом втягивался и выпускался ее длинный липкий язык.

Растеряв остатки терпения, Борхольд воинственно зарычал и кинулся вперед, метя ножом в большой, ядовито-красный глаз. От неожиданности ящерица попятилась. Нож голодно звякнул о стальную чешую и отскочил, едва не вывернув старику руку. Ящерица тут же лязгнула зубами, силясь отхватить обидчику голову, но Борхольд ловко увернулся.

– Им надо помочь! – яростно закричал Бральд.

– Ага, надо, – эхом отозвался Фэйр, лихорадочно копаясь в дорожном мешке.

– Чего ты там ищешь? Лечить, что ли, зверюгу эту собрался? – Бральд с досадой махнул рукой и, подхватив с земли тяжелую палку, с диким криком бросился на подмогу.

Фэйр на него даже не взглянул, а продолжил спешно перебирать свои пожитки.

– Брал же с собой эту штуковину! Махонький мешочек. Неужто забыл? Дурень беспамятный! Погоди-ка, а это что?.. Нет, не то! Загрызи меня упырь, да что же это такое!

Когда Бральд подоспел на выручку, Борхольд уже подымался с земли, потирая ушибленное плечо. Листовка вперила в Бральда огненный взор и угрожающе зашипела. Тот только палку покрепче перехватил, решительно стиснул зубы и как следует замахнулся.

– Нашел! – ликующе возопил Фэйр, выудив из сумки пестрый мешочек. – Она или нет? – Он поднес мешочек к носу и тут же отдернул руку. – Она самая, – пробормотал он заплетающимся языком, – сон-трава.

Поднявшись на ноги, Фэйр обнаружил Бральда на земле в груде щепок – все, что осталось от увесистой дубины. Борхольд же бесстрашно стоял между зверем и его добычей, выставив перед собой могучие, заскорузлые руки.

– Эй! Громадина! – закричал Фэйр, но диковинная ящерица не обратила на него никакого внимания.

Тогда в ход пошел тяжелый голыш. Звяк – камень угодил в бугристый затылок. На этот раз чешуйчатая голова обернулась. Опасно сверкнули хищные глаза, воздух сотряс очередной раскат утробного рева.

– Вот так. Иди сюда, – прошептал юнец и добавил задиристо: – Что я, по-твоему, невкусный? Да ты таких еще не пробовала!

Листовка грозно двинулась навстречу Фэйру, полетела вперед рогатая голова, разверзлась клыкастая пасть. Но ему только того и надо было. С решительным криком целитель метнул в бездонную глотку заветный мешочек и тут же проворно откатился в сторону.

Ящерица недоуменно поелозила языком, прикусила странную вещицу и… пошатнулась. Страшная голова накренилась влево, потом вправо, листовка стала беспомощно оседать, а мигом позже, обиженно взвыв, тяжко повалилась набок.

Бральд и Борхольд, не сговариваясь, кинулись к Лахте. Женщина приникла губами к детскому лбу и задрожала от ужаса – он был таким холодным! Она чутко прислушалась и облегченно выдохнула – медленно и неохотно, но сердце дочки стучало. Амулет целителя не подвел.

Борхольд неприязненно покосился на ящерицу.

– Издохла?

– Уснула просто, – качнул головой мальчик. – От сон-травы.

Держа светильник в вытянутой руке, он подошел к невиданному зверю и, проведя ладонью по теплому чешуйчатому боку, с благоговейным трепетом выдохнул:

– Листовка…

Бральд недоуменно нахмурился. «Что за странное назвище?» – подумалось ему. Как вдруг в струящемся лунном свете он заприметил нечто, отчего его серые глаза удивленно распахнулись.

По длинному телу ящерицы шел частый рисунок, один в один напоминавший извилистые лиственные прожилки. А цвет ее блестящей чешуи: бурый, желтый, зеленый – повторял все многообразие оттенков палой листвы.

Путники ахнули – не ящерица лежала перед ними, а бугристое всхолмье, щедро припорошенное осенними листьями.

– И впрямь листовка-невидимка! – восхищенно присвистнул Бральд. – Потому-то мы ее и не приметили!

– Да, притаиться на виду – это листовки умеют лучше всех! – кивнул словоохотливый Фэйр.

– Может, пойдем уже? – нетерпеливо вмешался Борхольд. – Или дожидаться будем, пока расчудесная ящерица ваша проснется?

Спорить никто не стал, все устало двинулись вперед. Но сколько ни брели, больше тропки найти не удавалось. Заповедный лес провожал их подозрительными взглядами. И вдобавок ко всему с каждым шагом становилось все темней и темней.

– То ли тут темнота какая-то особая, чародейская, – не выдержал Борхольд, – то ли светильник хваленый перестал мрак разгонять.

Мальчик пристально оглядел светильник и огорченно цокнул:

– Разбился! Видать, когда нас листовка сшибла с ног. Скоро совсем погаснет.

Бральд кивнул.

– Надо поторопиться!

Они ускорили шаг, но в таком тусклом свете быстро двигаться не получалось. Чуть погодя лунный свет окончательно истаял, а вместе с ним канули в небытие и надежды отыскать тропу. Бродить в потемках толку не было – все это хорошо понимали. Не сговариваясь, хмурые и удрученные, они без сил опустились на землю, привалившись спиной к широкому древесному стволу.

Первое время люди сидели молча, каждый погруженный в свои невеселые мысли. В лесу было тихо. Даже беспокойный осенний ветер уснул, то ли от усталости, то ли от скуки. Лишь изредка какой-нибудь пожелтелый лист срывался с ветки и с печальным шелестом опускался на землю.

– Что дальше делать будем? – наконец нарушил молчание Борхольд.

– Ждать, пока я что-нибудь не придумаю, – отозвался Фэйр. – Или пока не рассветет, тогда тьма хоть немного рассеется.

– Предлагаю ждать у костра, – вмешался Бральд, поднимаясь. – Лахта уже как осиновый лист трясется. Да и меня, надо признать, дрожь побивает слегка.

Фэйр тоже подскочил. Вдвоем они натаскали немного сушняка и мха для растопки. Но сколько ни пыхтел над ними с кремнем и кресалом Бральд, а потом и Борхольд, – пламя не занималось. В лесу было сыро, и хворост напитался влагой. Крошечные искорки, едва народившись, тут же тускнели и гасли.

– Ты бы помог, что ли! – вконец потеряв терпение, бросил Фэйру старик.

– А что я могу? – изумился тот. – Всякие штуки волшебные – это всегда пожалуйста. Но сам-то я не волшебник! Не пастырь какой-нибудь. Простой человек. И не умею так – махнул рукой, и загорелось!

– Да знаю, – скривился Борхольд. – Ну, мало ли что у тебя там в суме еще припасено.

– Не, ничего такого нету, – с сожалением ответил тот.

Старик кивнул и неожиданно хлопнул в ладоши.

– Тогда давайте поедим. Как у нас в деревне любят говорить: «Утолишь голод – позабудешь холод». – С этими словами он извлек из мешка душистый хлеб, разломил его и раздал своим спутникам.

Ужинали молча, запивая водой. Всего ничего – но озноб и правда отступил. Пережитый ужас постепенно разжимал когти, неохотно обращаясь в свежее воспоминание.

– Так что это был за зверь? – спросил Борхольд.

– Обычный волшебный зверь, – нехотя ответил Фэйр, ожидая подвоха. – Ночью видит как днем, зато днем не видит ничего. Оттого днем спит, а ночью охотится. С холодами листовки в спячку впадают. Вообще, они особой храбростью не отличаются, из-за зрения своего и оттого, что живут в глуши. Ума не приложу, отчего эта так яро набросилась…

– А что в них такого волшебного? Ну, прячутся искусно, ну так это и наши звери умеют, – крякнул старик.

– В глазах, – был ответ. – Говорят, если заглянуть в глаза листовки, можно увидеть свое будущее.

– Да ладно! – недоверчиво бросил тот. – А не брешут?

– Не знаю, сам не пробовал, – пожал плечами мальчик. – Да и, думается мне, мало кто видел. Она же не станет смирно стоять и ждать.

– Кто его знает, – задумчиво проронил Борхольд. – Глазищи-то у нее здоровенные, что два колодца… Быть может, и не брешут.

Они помолчали.

– Чую, после нашего странствия в деревне добавится рассказов про огромных кровожадных чудовищ, кишмя кишащих в Заповедном лесу, – невесело усмехнулся Фэйр.

– Про поход я ни с кем трепаться и не собирался, – отрезал Борхольд. – А если бы и стал, такого бы не сказал.

– Неужто? – настал черед мальчика удивленно поднять брови.

– То, что ящерица огромная, – это да, – качнул головой старик. – Но так ты того и не скрывал. А что до кровожадных чудовищ… Кидалась, конечно, здорово. Но ведь ты сам про спячку сказал. А сейчас самое время – зима на носу. Видать, листовка и спала, покуда мы не помешали. А когда животное вот так подымешь, оно с голодухи напрочь лишается страха. Взять хотя бы нашего медведя. Тот так накинется – пикнуть не успеешь!

Губы Фэйра тронула благодарная улыбка.

– А справился ты с ней ловко, – усмехнулся Бральд. – Уснула на раз-два. И как только тебе это в голову пришло!

– Ну, я с волшебным миром давно знаюсь, – принялся разъяснять Фэйр. – Порой дела творятся опасные. Мечом махать я не научен. А вот в волшебных вещицах знаю толк.

– Ты нас от погибели спас, – сказала Лахта. – Спасибо, Фэйр. Мы у тебя в неоплатном долгу.

Тот покраснел до кончиков ушей. Вдруг его внимание привлек крохотный огонек. Выскользнув из-за мохнатой сосны, он озарил полог леса золотистым светом и уверенно поплыл навстречу путникам. А за ним еще один и еще.

– Это что такое? – грозно воскликнул старик.

– Блуждающие огоньки! – выпалил Фэйр, вмиг оказавшись на ногах. – Они не опасны. Встретить огоньки на своем пути – великая удача! – он довольно потер ладони.

Блуждающих огоньков тем временем становилось все больше и больше. Вынуждая темноту отступить, они подплыли к завороженной Лахте, словно желая утешить ее и приободрить. Беспрестанно меняя размер и форму, они делались то светлее, то ярче, источая теплый немеркнущий свет. Как вдруг все огоньки разом отлетели в сторону.

– Что это они? – взволнованно спросила Лахта.

– Хотят, чтоб мы последовали за ними, – догадался Фэйр.

Путники переглянулись – делать было нечего. Фэйр уверенно двинулся первым. Бральд помог Лахте подняться, и они не спеша двинулись следом. Замыкал ход Борхольд, бросавший в сторону огоньков подозрительные взгляды.

III

Нежданные проводники летели скоро, ловко петляя меж косматых деревьев. Путники шли каких-то полчаса, а показалось – вечность. Когда чего-то нетерпеливо ждешь, мнится, что время течет иначе.

Оказавшись подле Фэйра, Лахта проговорила:

– Спасибо тебе!

– Не благодари раньше времени, – тихо ответил тот.

– Я верю, что пастыри смогут помочь, – уверенно сказала она. – Их волшебство не знает себе равных!

– Тебе о них что-то известно? – улыбнулся Фэйр.

– Немногое, – пожала плечами Лахта. – Страсти, конечно, всякие, что деревенские любят порассказать. Но я не внимала им. Покойного мужа слушала. Хальд сказывал про волшебство. Не про целительство, правда, про чудеса разные. – Она мечтательно улыбнулась, припоминая былое. – Говорил, вид у пастырей дивный. Кожа цвета свежей листвы и сочного мха. Волосы – всех оттенков лесных ягод и цветов. На лицах отметины – серые, витиеватые. – Она задумалась на мгновение. – А вот что они значат – не ведаю.

– Отметины эти повторяют очертания растений, что подарили цвет их волосам, – пояснил Фэйр. – Каково растение пастыря – такова его суть. К примеру, подснежник говорит о веселом нраве и доброте, а вьюнок о мягкости и скромности.

– А как они растения выбирают?

– Они не выбирают, – ответил мальчик. – Такими рождаются. Родители сразу и угадывают растение по отметинам.

– Какое диво! – прошептала Лахта. – Вот почему Хальд говорил, что в пастырях сокрыта сила самого леса, его тайная суть.

– Правильно, таковы пастыри лесов, – кивнул Фэйр.

– А бывают и другие? – удивилась она.

– Вестимо, бывают, – ответил он. – Пастыри вод, например, или пастыри гор. Повсеместно населяют они Запредельные земли. Владеют всеми языками и могучим волшебством. Но пастыри лесов кажутся мне особенно удивительными.

– Отчего?

– Лишь они одни из пастырей могут насылать волшебные видения, – пояснил Фэйр. – Порой они не отличимы от реальности. А порой сияют, как далекие звезды.

– А могут ими быть плоды пузырной травы?² – спросила Лахта.

– А то! Их пастыри леса заместо светильников держат. А отчего… – Голос мальчика оборвался при виде большого оранжевого фонарика, что неспешно плыл им навстречу. Внутри фонарика ярко горела волшебная ягода.

Лахта осторожно коснулась его пальцем. В тот же миг фонарик рассыпался мириадами сверкающих огоньков. Они устремились вверх и незаметно истаяли в воздухе.

– Кажется, пришли, – улыбнулась она.

– И успели доложить о себе, – усмехнулся Фэйр. – Этот фонарик еще и неустанный ночной часовой.

Мальчик обернулся и поспешил обрадовать остальных. Скоро им встретилось еще несколько волшебных фонариков. Вокруг снова делалось светлее. Потом молчаливые деревья расступились, выпустив людей на просторную поляну.

Посреди прогалины величаво возвышался исполинский дуб. А по краю стояли дубы пониже, но не менее крепкие и горделивые. То здесь, то там в воздухе мерно покачивались сияющие волшебные светильники.

– Лучистая поляна… – прошептал Фэйр.

Лахта недоуменно нахмурилась.

– Но где же дома?

Фэйр загадочно улыбнулся.

– А ты присмотрись.

Лахта прищурилась и невольно шагнула вперед.

– Это что в дереве… дверь?

– И дверь, и окошки, – ответил мальчик. – Не в нем одном – во всех деревьях на поляне. Легенды гласят, что давным-давно, на заре веков, пастыри селились подле молодых деревьев. С годами те высились и мужали, заботливо обступая уютные хижины. И как сами пастыри были неразделимы с лесом, так их жилища стали неразделимы с деревьями.

Лахта растерянно закрутила головой.

– А теперь куда?

– К дереву-исполину, – кивнул Фэйр. – Здесь живет глава поселения. Самый древний и мудрый, он и в волшебстве искуснее всех.

Фэйр уверенно направился вперед, но в дверь постучать не успел. Фонарики службу несли исправно – в окошках зажегся свет. Тихо скрипнув, отворилась дверь, выпустив невысокую стройную деву. При виде ее все четверо невольно замерли.

Кожа девы была цвета молодой травы. Бледно-лиловые волосы ниспадали до самой земли. На щеках ее темнели витиеватые очертания стеблей шалфея. Проникновенные глаза таинственно мерцали, словно две большие жемчужины. Серая рубаха на плечах девы, мешковатая и несуразная, сидела, однако, на диво хорошо. Из штанов выглядывали босые ноги с неестественно длинными узловатыми пальцами. Такими же были пальцы на руках, точно шероховатые ветки и корни лесных деревьев.

– Хаш, оуэши Эйша³, – с поклоном приветствовал деву Фэйр.

– Хаш, оуэши хашшэн⁴, – прозвучало в ответ.

Внезапно из глубины дома послышалось:

– Эйша, хэшш шарш ох хоэ?

Язык пастырей звучал чудно. Будто ветер шелестел в высокой траве или в гуще веселой листвы.

– Нумо шэнны, ойшан. Эй айс шой, хашшэн, – отозвалась та и белозубо улыбнулась.

– Что это значит? – шепотом спросил мальчика Бральд.

Тот поспешил разъяснить: «Кто там, Эйша, внученька? – Просто люди, дедушка. И твой друг, целитель».

В тот же миг из диковинного дома показался старик, такой же малорослый и ясноглазый. Морщинистая кожа его была густого зеленого цвета. Посеребренные небесно-синие волосы обрамляли строгое худощавое лицо. По высокому лбу шла частая вязь из игольчатых васильков.

От старика веяло мудростью и спокойствием. А еще – вечностью. Сомнений быть не могло – перед ними стоял глава пастырей. При виде Фэйра он расплылся в широкой улыбке, и за строгостью проглянула безграничная доброта.

Мальчик тоже заулыбался. Шагнув навстречь, они обнялись.

– Здрав будь, премудрый Шарши! – учтиво произнес Фэйр.

– И тебе здоровья, юный целитель, – ответил тот на чистом хельдском. – Что привело тебя в столь поздний час? И кто твои спутники? – Он зорко прищурился. – Помнится, последний раз люди, пришедшие с тобой, искали помощи лишь на словах. А на деле хотели выкрасть наши волшебные вещицы.

– Мы здесь не за этим! – выступила вперед взволнованная Лахта. – Мы родные Хальда-плотника. Вы ведь знали такого? – Она обернулась. – Это Борхольд – приходился ему отцом. Бральд – братом. Я – Лахта, была ему женой. А это – Хейта, – она бережно отогнула край перевязи, – наша с Хальдом дочь. Она больна, – голос Лахты предательски дрогнул. – Удушлица поразила. Фэйр сказал, вам нет равных во врачевании. – В глазах ее проступили горькие слезы. – Пожалуйста, помогите…

Шарши тотчас кивнул.

– Проходите. Я бы и первым встречным в такой просьбе не отказал, а дочери Хальда сочту за честь помочь. Твой муж был редким человеком. Здесь его почитали за друга.

* * *

Внутри дом пастырей был стократ удивительней, чем снаружи. Просторный и светлый, со множеством интересных вещиц: от приземистых стульев из старых пней до резной деревянной утвари. Но оглядываться путникам было некогда.

Одним ловким движением Шарши смел со стола тарелки да ложки и наказал:

– Кладите!

Бральд помог Лахте переложить девочку на стол, и они поспешно отступили в сторону. Шарши озабоченно склонился над больной, положил шероховатую ладонь на ее лоб, смежил глаза и замер.

На дощатой лестнице, что плавно уводила наверх, в загадочную темноту, сгрудились любопытные пастырята. Босоногие, в холщовых рубашонках до пят, со всклокоченными волосами всех цветов радуги, с озорными жемчужными глазками – они являли собой премилое зрелище.

Эйша цыкнула на них, чтоб бежали спать. Те стайкой порскнули прочь, но насовсем не ушли, притаившись на верхней ступеньке.

Вдруг Шарши нахмурился, отнял руку и отогнул край одеяла. Взгляд его упал на амулет. Устремив посуровевшие глаза на Фэйра, пастырь жестом приказал ему подойти.

– Когда надевал амулет, какой она была? – спросил он шепотом.

– При смерти, – честно ответил тот.

Пастырь тяжко вздохнул.

– Тогда ты понимаешь, что ее не спасти. Она жива лишь благодаря амулету. Сними его – тотчас перестанет дышать. Я не могу ее исцелить, ибо исцелять тут более нечего. Злая болезнь выжгла из девочки саму жизнь. Ты знал об этом, когда вел их сюда, ведь так? – Он испытующе поглядел на притихшего Фэйра.

– Я должен был попытаться. – Тот в отчаянье стиснул зубы. – Должен был дать ей шанс, а близким – надежду.

– Боюсь, она оказалась ложной, – ответил Шарши. – Отойди. Сделаю что смогу.

– Что такое? – бросилась к Фэйру перепуганная Лахта.

Тот качнул головой и не нашелся что ответить. Шарши тем временем развернул одеяло, заключил детскую ладонь в свою и, вновь прикрыв веки, застыл как изваяние.

Очень скоро ладонь пастыря объял яркий свет. Подобно золотистому ручейку побежал он вверх по детской руке, проникая вглубь, все дальше и выше, разливаясь по бледному хрупкому тельцу, пока не достиг головы и кончиков пальцев ног, а девочка не засияла точно первая вечерняя звезда. Шарши отнял руку. Какое-то время свет еще продолжал мерцать, а потом истаял, словно туман поутру. И уютный дом залила напряженная тишина.

Отчаянные взгляды людей были прикованы к девочке. Лахта не выдержала, рванулась вперед.

– Ну что? Она будет жить?

Шарши тяжко вздохнул.

– Боюсь, на этот раз мое волшебство оказалось бессильно. Вы опоздали на день или два.

Лахта разрыдалась, да там бы, наверно, и рухнула, если бы Бральд не подхватил.

– Что за вздор?! – глубокий голос заставил всех вздрогнуть и обернуться.

У подножия лестницы, грозно уперев руки в бока, стояла маленькая крепкая женщина, с волосами цвета полуденного солнца. На лице ее застыли очертания пушистой мать-травы⁵.

– Ты что бедняжку так пугать вздумал, Шарши? Совсем из ума выжил?!

– Чего тебе, Ашша? – ворчливо отозвался тот. – Ты вроде внуков пошла спать укладывать.

– Младшие уже десятый сон видят, – отозвалась она. – Остальные тайком улизнули сюда. Я за ними пришла, а тут такое творится! – Она сверкнула глазами. – Ты лучше моего знаешь, что девочку можно спасти, однако отказываешь. Нехорошо!

– О чем это вы? – выдохнула Лахта.

Ашша приобняла едва живую от горя женщину и вкрадчиво заговорила:

– Шарши может помочь твоей дочери, но лишь передав ей при этом часть нашей силы. После этого она уже не будет прежней. Изменится облик. И она переменится внутренне. Ей станет подвластно редкое древнее волшебство.

– Но она будет жить? – с надеждой спросила Лахта.

Ашша кивнула.

– Пастыри делают это испокон веков. – Она вскинула палец. – Но только с чистыми помыслами, только над смертельно больным и только по своей воле. А иначе ничего не выйдет. – Ашша загадочно улыбнулась. – В стародавние времена, когда меж миром людей и миром волшебным еще теплился огонек дружбы, такие люди иногда появлялись. Мы, пастыри, звали их Фэй-Чар, что на вашем означает «истинное волшебство». Люди и прочие существа называли их просто— Чары.

Внезапно она посерьезнела.

– Случалось и так, что пастыри терпели неудачу. Никто не знает отчего. Быть может, некоторые люди были просто не готовы вернуться. Но другого способа помочь твоей дочери я не ведаю.

– Этому не бывать! – вдруг хором рявкнули Шарши и Борхольд, смерив друг друга мрачными взглядами.

– Не стану я передавать нашу силу человечке! – отрезал пастырь. – Ты что, уже позабыла, Ашша, что сотворил Фэй-Чар по имени Дорг Лютый? Возомнил, что он лучше других, и развязал Кровавую войну. С тех пор мы, пастыри, зареклись таким способом людей исцелять. – Он гневно взмахнул рукой. – Конечно, многие люди и существа уже и не вспоминают об этом. А Дорга Лютого и Фэй-Чар считают не более чем сказочной выдумкой. Но мы-то знаем, как оно было на самом деле. Свыше тысячи лет пастыри Запредельных земель оставались верны данному слову, и я не намерен его нарушать!