Эта ласковая земля

Глава девятая

Много лет назад я прочитал в «Британской энциклопедии», что продолжительность жизни крыс составляет максимум три года. Я знал Фариа уже четыре. Под защитой бывшей гауптвахты он дожил до глубокой старости. Скорость и проворство, присущие ему в ранние годы, исчезли. Выбираясь из широкой щели между камнями, он не столько бежал, сколько крался вдоль стены. Он был бы легкой добычей для любой амбарной кошки. Но для меня он был старым другом, и я надеялся, что крошками, которые приносил, я смог отблагодарить его за то, что одинокими ночами он составлял мне компанию в тихой комнате.

В тот вечер он рано вылез из укрытия. Я очень удивился, увидев в щели его усатую мордочку. Он никогда не выходил до наступления темноты. Он высунулся чуть дальше и смотрел на меня. В лунном свете его глазки всегда блестели, но сейчас они казались тусклыми. Я потянулся в карман за имбирным печеньем, которое нашел в развалинах дома Фростов. Оно поломалось, но я бросил несколько кусочков в дальний угол, чтобы выманить Фариа на открытое место. Он не шевельнулся, и это было странно. Сам я к этому времени был готов слопать лошадь. Я берег это печение специально для Фариа, и меня беспокоило, что он будто не заинтересовался. Я бросил еще крошек поближе к нему, но он все равно не реагировал. Наконец я бросил их в самую щель, и они рассыпались у его лапок.

Он принюхался к моему угощению, но не взял, просто сидел и смотрел на меня.

Мы общаемся множеством способов: голосами, руками, буквами и даже телами. Но как говорить с крысой? Мне хотелось спросить: «Что случилось, Фариа? Плохо себя чувствуешь, старый друг?» Я, может, хотел рассказать ему сказку, чтобы отвлечь от того, что его расстроило. Или посочувствовать, потому что я и сам чувствовал себя ужасно после порки от ДиМарко. И я заговорил, тихо и успокаивающе, но Фариа просто сидел и совсем не шевелился. Наконец я осознал правду. Маленькое существо было мертво. Прямо передо мной, меньше чем в дюжине футов, он превратился в призрака.

Знаю, может показаться глупым, что я оплакивал крысу так же, как Кору Фрост. У любви множество разных обличий, как и у боли. Боль от рубцов на спине была ничем по сравнению с той, что я почувствовал, когда понял, что Фариа больше нет.

«Одного за другим», – сказал Альберт. И мне захотелось заорать на него и на Бога.

Я положил маленькое тельце на кучку соломы и пообещал, что похороню его утром. Когда стемнело, я лег, жалея, что у меня нет гармоники, потому что мне казалось, что только музыка может принести хоть какое-то облегчение. Но ДиМарко выполнил поручение Брикмана и не оставил мне никакого утешениятой ужасной ночью.

Я проснулся в темноте от скрежета ключа в замке железной двери. Я сел, испытывая благодарность за то, что Вольц не послушал угроз ДиМарко. Хотя я многое потерял, у меня еще остались друзья, и это здорово. Дверь отворилась, но на этот раз Вольц пришел без фонаря, и единственный свет, проникающий в тихую комнату, был от почти полной луны. На фоне ночного неба был вычерчен черный силуэт.

– Мистер Вольц?

– Сегодня фриц не придет, О’Бэньон.

ДиМарко. О господи. Я прополз по полу и вжался спиной в дальнюю стену.

– Тебя хочет видеть мистер Брикман, – сказал он.

– Сейчас? Зачем?

– Дочка Коры Фрост. Она сбежала. Он думает, что ты можешь знать, куда она отправилась.

Я не знал, но даже если бы и знал, не сказал бы. И все-таки это лучше, чем другая причина, по которой ДиМарко мог прийти, поэтому я последовал за ним. Но он повернул не к дому Брикманов.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Брикман пошел проверить карьер, подумал, что она могла пойти туда. Он ждет нас там.

Я подумал, рассказал ли ему ДиМарко про самогонный аппарат, который Вольц прячет в сарае. Как только я узнал, что ДиМарко известна тайна Вольца, то подумал, что это вопрос времени, когда он выдаст старого немца и того заставят покинуть Линкольнскую школу. Я бы не удивился, если бы это произошло сейчас, когда я уже потерял многих.

Мы, оступаясь, шли по освещаемому луной пустырю между школой и карьером, я впереди, ДиМарко сразу за мной. Когда мы дошли до сарая на краю карьера, на камне, на который всего несколько дней назад Альберт ставил сковородку с незаконной едой для нас с Мозом, стоял фонарь. Я не видел ни мистера Брикмана, ни кого-либо еще. А от того, что я увидел, меня до самых костей пробрал холод. На камне рядом с фонарем лежал кожаный ремень, которым ДиМарко порол меня днем, а рядом с ним кукурузная кукла, которую, как я думал, Билли Красный Рукав забрал с собой, когда сбежал.

– Красный Рукав плакал как ребенок, – сказал ДиМарко.

Мне совсем не хотелось знать, но я все равно спросил:

– Где он?

– Там, где его никто никогда не найдет. Там же, где будешь и ты, когда я с тобой закончу.

Он поднял ремень, и тот повис в его руке. Он стоял между мной и школой, отрезав все пути к отступлению. За спиной у меня зияла пропасть карьера. ДиМарко усмехнулся в свете фонаря и бросился на меня, но я не был Билли Красным Рукавом, вялым и сломленным. Я увернулся и побежал. Край карьера был усыпан большими кусками расколотого камня, я перескакивал их и метался зигзагами. Я слышал ругань ДиМарко за спиной и понимал, что случится, если я споткнусь. Я пробежал между двумя огромными каменными глыбами в два раза выше меня и нырнул в черную тень одной из них. Я скрючился, прижимаясь к камню и стараясь стать как можно меньше. ДиМарко пролетел мимо, но почти сразу же остановился и развернулся.

– Попался, маленький ублюдок.

Я лихорадочно шарил по земле в поисках любого, что можно было бы использовать против него. Весь край карьера был усыпан камнями, но мои пальцы не могли нащупать ни одного проклятого камня, чтобы бросить, а бежать было больше некуда.

В ярком свете луны я видел рот ДиМарко, искривленный в голодной усмешке. Я подумал о вендиго. Это существо было выдумкой, упырем из моего воображения. Но то, что смотрело на меня с края карьера, было реальным, а тьма в его сердце страшнее, чем все, что я когда-либо мог вообразить.

Повинуясь импульсу, я побежал прямо на него, сократив расстояние между нами в три быстрых шага, опустив плечи, вложив всю силу своего тела в удар. Но ДиМарко просто шагнул в сторону, и я, не успев затормозить, оказался на краю обрыва, размахивая руками, чтобы не упасть в бездну. Но тщетно.

Мне до сих пор снятся кошмары про то падение, про разверзшуюся подо мной черную пасть, готовую раздробить мои кости своими кривыми зубами. Но к своему изумлению, я пролетел всего несколько футов и растянулся на небольшом выступе, почти невидимом в тени скального обрыва.

Я поднялся, голова едва доставала до края карьера, и прижался к скале, спрятавшись в тени. Наверху к краю подошел ДиМарко. Длинный кожаный ремень, орудие, причинившее столько боли, свободно свисал сбоку. Не думая, я схватил ремень и дернул со всей силы. Должно быть, я застал ДиМарко врасплох, потому что он молча полетел мимо меня вниз.

Любая смерть – не пустяк, и я теперь считаю, что нельзя радоваться никакой смерти. Но в то мгновение, всего мгновение после убийства ДиМарко, человека, который приносил в мою жизнь и жизнь других детей только горе, я испытал восторг.

Потом меня накрыло осознание преступления, и мои колени ослабели. Я прислонился к стене карьера. Я хотел, чтобы ДиМарко умер, десятки раз представлял, как убью его. Но то в воображении. А это была реальность. Хладнокровное убийство.

Моего плеча коснулась чья-то рука, и я вздрогнул, словно от электрического разряда. Но это оказался всего лишь Моз, который стоял на краю карьера надо мной.

«Ты в порядке?» – показал он.

– Откуда ты взялся?

«Тебя не было в тихой комнате, – показал он. – Мы пошли тебя искать».

– Ты и Альберт?

«И Вольц. Мы разделились. – Он встал на колени у края карьера и вгляделся вниз. – Я видел, как он упал, но сейчас не вижу».

– Может, он не умер?

«С двух сотен футов на голые камни. Он мертв», – показал Моз.

На плечи легла вся тяжесть моего преступления. Я убил человека. Обстоятельства не имеют значения. Я могу рассказать все подробности, но это будет слово известного смутьяна, известного лжеца. Я понятия не имел, была ли в Миннесоте смертная казнь, но если так, то меня наверняка ждал электрический стул.

Моз показал: «Идем».

Он помог мне подняться с маленького выступа, который спас мне жизнь, и я пошел прочь. Но не весь я.

Глава десятая

– Где ты был? – спросил Альберт.

– Фариа умер, – сказал я. Потом добавил: – ДиМарко тоже.

Альберт вытаращил глаза:

– Как?

– Просто умер.

– ДиМарко просто умер?

– Нет, Фариа. ДиМарко убил я.

Мы нашли Альберта и Вольца на старом плацу. Они искали меня всюду и страшно волновались.

Снова силы покинули мои ноги, и мне пришлось сесть на траву. Моз знаками объяснил им, что случилось, а Альберт перевел для Вольца.

Вольц встал на колени и заглянул мне в лицо:

– Винсент убил Билли Красного Рукава?

Я кивнул, все еще ощущая пустоту и тошноту.

– Оди, если бы ты его не убил, он сделал бы с тобой то же самое.

Я посмотрел на его доброе лицо, заглянул в понимающие глаза.

– Я хотел, чтобы он умер. Стоял там и был счастлив, что он мертв.

– Нам нельзя здесь оставаться, – сказал Альберт.

– Мы просто расскажем правду, – сказал Вольц.

– Кто поверит мальчишке вроде Оди? – спросил Альберт, и я был с ним совершенно согласен.

– Мы покажем тело Билли.

Моз показал мне: «Знаешь, где Билли?»

Я покачал головой, и Альберт сказал Вольцу:

– Он не знает, что ДиМарко сделал с Билли.

Немец почесал подбородок четырехпалой рукой и прищурился.

– Может, ты и прав. Но если вы просто сбежите, это будет выглядеть подозрительно.

– У нас нет выбора, – сказал Альберт.

Моз показал: «Куда бежим?»

– Если пойдем по дорогам, нас найдут на раз-два, – сказал Альберт.

– Может, вам удастся найти дрезину?^[14] – сказал Вольц. – И уехать на ней далеко.

– Они разошлют информацию, и все сторожи на дороге между Сиу-Фоллз и Сент-Полом будут начеку, – сказал Альберт.

Мы знали про сторожей. В прошлом году сбежал паренек по имени Бенджи Железное Облако. Он сел на товарный поезд, и его поймал один такой бугай, который избил его до полусмерти, а потом сдал властям.

– Я мог бы отвезти вас куда-нибудь, – предложил Вольц.

– Нет, – сказал Альберт. – Это наша проблема, не ваша.

– Моя, – поправил я.

Альберт смерил меня взглядом.

– Наша. Мы одна семья.

Моз кивнул и показал: «Семья».

Я перевел взгляд на поле, траву на котором всегда тщательно стригли под бдительным оком ДиМарко. Над зданием столовой висела луна, и поток ее холодного света заливал старый плац.

– Гилеад, – сказал я.

– Что? – не понял Альберт.

– Помнишь, что говорила миссис Фрост? Гилеад впадает в Миннесоту, а Миннесота впадает в Миссисипи. Мы можем взять каноэ мистера Фроста и уплыть так далеко, как пожелаем.

Моз показал: «Его уничтожил торнадо».

Я покачал головой:

– Я видел его, когда был там сегодня. Оно все еще стоит на козлах. Что думаешь, Альберт?

– Что ты не такой тупица, каким кажешься. Это пока что лучший план.

– Я отвезу вас к дому Коры, – сказал Вольц.

– Без гармоники не поеду.

– Оди, твоя гармоника у Брикманов, – сказал Альберт. – Ее придется оставить.

– Без гармоники я никуда не поеду.

– Не глупи.

– Езжайте, – сказал я. – Я как-нибудь достану гармонику и догоню вас.

Альберт посмотрел на Вольца, а Вольц на Альберта, и между ними произошел какой-то безмолвный диалог.

– Возможно, есть способ, – сказал Альберт.

В те времена жители Линкольна, штат Миннесота, не запирали двери. Подозреваю, что так же было в большинстве маленьких городков, где все друг друга знали. Но входная дверь дома Брикманов была заперта. И задняя тоже.

– Оди, впусти нас старым способом, – сказал Альберт и вручил свой официальный бойскаутский карманный нож, который мистер Сейферт подарил ему на день рождения.

– Старым способом? – не понял Вольц.

– Не спрашивайте, – сказал ему Альберт.

Я взял нож и подошел к одному из подвальных окон. За годы путешествий со своим отцом-бутлегером мы с Альбертом научились вскрывать замки. Открыть тот, что был на окне, не составило труда, и я быстро оказался внутри. Хотя в подвале было ужасно темно, через узкое окно за спиной лился лунный свет, и через минуту мои глаза привыкли. Я нашел лестницу и поднялся на первый этаж, где уловил запах жареной курицы. Лишение ужина было частью официального наказания, наложенного ДиМарко, и я умирал от голода. Меня так и подмывало завернуть на кухню, но я пошел прямиком к входной двери и открыл ее. Альберт и Моз вошли, и когда Вольц пытался последовать за ними, у него на пути встал Альберт.

– Вам нельзя в этом участвовать, – прошептал он.

– Я уже в этом участвую, – тихо сказал Вольц.

– Не официально. Послушайте, Герман. Если вас обвинят в чем-то из этого, Брикманы вас сожрут. Подумайте обо всех детях в Линкольнской школе, которых спасает ваша доброта. Ради них вы должны держаться в стороне от этого.

Я удивился, услышав, что Альберт зовет Вольца по имени. Я понял, что их отношения глубже, чем я думал, и это было немного обидно. Я никогда этого в них не замечал.

Было видно, как тяжело было Вольцу признать правоту Альберта, но он кивнул и остался снаружи.

– Я подожду вас. Если что-то пойдет не так, я буду здесь, – пообещал он.

Альберт тихо закрыл дверь и пошел вперед. Я никогда не был у Брикманов, но Альберт был явно знаком с расположением. Мы прошли через гостиную, в которой было светло благодаря окнам и пахло кожаной мебелью. Лампы выглядели изысканными и дорогими, а ковры, по которым мы ступали, были мягкими. Альберт провел нас в кухню, где невероятно аппетитно пахло курицей, и у меня в животе заурчало.

– Тихо, – прошептал Альберт.

– Я не ужинал, – сказал я. – Умираю с голоду.

Альберт открыл холодильник, и в нем зажегся свет. Я заметил, что Брикманы едят по-королевски, и подивился, как Черной ведьме удается оставаться такой худой. Альберт оторвал ножку от холодной жареной курицы и передал мне. Я тут же впился в нее зубами. Хотя я ненавидел все в Брикманах, их жареная курица оказалась божественной.

Альберт открыл кухонный шкафчик и засунул руку внутрь. Через мгновение темноту прорезал луч фонарика. Альберт сразу же выключил его и сделал нам с Мозом знак следовать за ним. Он провел нас вверх по лестнице на второй этаж, прямо по коридору, остановился перед закрытой дверью и показал: «Говорить буду я». Он взялся за ручку и распахнул дверь. И в тот же миг нажал кнопку на фонарике.

Луч света упал на кровать с четырьмя столбиками, самую большую, что я видел в жизни. Брикман моментально сел. Простыня закрывала его ниже пояса. Выше он был обнажен. Он оказался не один, и я подумал, что это странно, потому что миссис Брикман днем уехала на серебристом «Франклине» в Сент-Пол и вернется только через пару дней. Потом я увидел, что его дама блондинка. Она медленно села, придерживая простыню на груди. Мисс Стрэттон уставилась на луч света, как олень.

– Какого черта происходит? – рявкнул Брикман.

– Клайд, нам нужна ваша помощь, – сказал Альберт.

Должно быть, Брикман узнал его голос.

– О’Бэньон… – начал он.

– Нам нужна только гармоника Оди, и все.

– Гармоника? Что вы себе вообразили?

– Что если мы не получим гармонику, то миссис Брикман узнает про вас и мисс Стрэттон.

Учительница музыки запоздало подняла простыню, чтобы закрыть нижнюю часть лица.

– Ты не можешь мне угрожать.

– Только что это сделал.

– Кто это с тобой?

– Мой брат. И Мозес Вашингтон. И моральные устои.

Что за чертовщина. Я даже представить себе такое не мог. Но Альберт меня впечатлил. Мой брат, по сути, еще ребенок, стоял лицом к лицу с Клайдом Брикманом, который обладал в Линкольнской школе такой же властью, как король в замке, и, ей-богу, одерживал верх.

– Гармоника? – сказал Брикман. – Вам нужна только гармоника?

– И попрощаться с Эмми, – вставил я.

Это явно озадачило Брикмана.

– Попрощаться?

– Мы покидаем Линкольнскую школу, – сказал Альберт.

– Даже не сомневайтесь, – сказал Брикман.

– Я так и думал, что вы будете только рады. Итак, гармоника?

«И Эмми», – показал Моз.

– И Эмми, – сказал Альберт.

– Мне надо одеться. Подождите снаружи.

– Мы подождем здесь.

Брикман откинул одеяло и встал в чем мать родила. Он натянул штаны, лежавшие на стуле рядом с кроватью, и накинул подтяжки на плечи. Потом повернулся к женщине в кровати и сказал:

– Оставайся здесь. Я разберусь с этим.

Брикман прошел мимо нас в коридор и к другой двери. Он сунул руку в карман и достал ключ.

– Вы ее запираете? – спросил я.

– Только сегодня. – Он оглянулся на свою спальню, и я понял. Но все равно мне не понравилась мысль о запертой Эмми.

Распахнув дверь, он окликнул:

– Эмми, к тебе пришли.

Он потянулся к выключателю и зажег свет. Эмми сидела в кресле в углу, в комбинезоне, рубашке и новых ботинках, как будто ждала нас. Когда мы вошли, она вскрикнула, вскочила на ноги и, пробежав через комнату, врезалась в Моза, потом обняла меня и последним Альберта.

– Я знала, что вы придете за мной.

– Эмми, мы только попрощаться. – Альберт повернулся к Брикману. – Оставьте нас на минутку.

Брикман вышел в коридор, оставив нас одних.

– Попытаетесь что-нибудь предпринять, Клайд, и я прослежу, чтобы Черная ведьма узнала обо всем.

Брикман даже не поморщился, услышав унизительное прозвище жены. Он лишь молча кивнул.

Когда мы остались одни с Эмми, она подняла голову, ее личико искривилось от ужаса, в глазах блестели слезы.

– Попрощаться?

Моз показал: «Мы должны уйти».

– Я знаю, – сказала Эмми. – И я хочу уйти с вами.

– Знаешь? – спросил Альберт. – Откуда?

– Просто знаю. И я иду с вами, – потребовала она со слезами в голосе.

– Ты не можешь. – Я погладил ее по стриженым волосам. – Но у меня есть кое-что для тебя. Альберт, фотографию.

По пути к Брикманам Альберт проскользнул в спальню и забрал фотографию, которую я отдал ему тогда. Ту самую, которая стояла на каминной полке в гостиной Фростов и на которой они были все вместе – мистер и миссис Фрост и Эмми – и выглядели счастливыми. Альберт передал ее мне, а я протянул Эмми.

– Эмми, я потерял маму, когда был таким же маленьким, как ты. И теперь я даже не могу вспомнить, как она выглядела. Я не хочу, чтобы ты забывала своих маму и папу. Поэтому принес тебе это. Храни ее где-нибудь в безопасном месте, где Брикманы ее никогда не найдут. Твои родители были хорошими людьми. Они заслуживают, чтобы их помнили.

Эмми прижала фотографию к сердцу.

– Вы не можете оставить меня с ними! – взмолилась она. – Они злые. Пожалуйста, возьмите меня с собой.

– Эмми, мы не можем, – сказал я.

Но тут вмешался Моз. Он похлопал меня по плечу и показал: «Почему нет?»

– Ей шесть лет, – сказал Альберт. – Как мы будем о ней заботиться?

Моз показал: «Здесь лучше?»

Мне даже в голову не приходило взять Эмми с собой, но сейчас я подумал: «А почему бы нет?» В этом был смысл. Если оставить Эмми с Черной ведьмой и ее мужем, то меня наверняка будут мучить кошмары. Будут ли заботы о малышке, если мы ее возьмем с собой, страшнее этих кошмаров?

– Моз прав, – сказал я. – Мы забираем Эмми.

– Это безумие, – возразил Альберт.

– Это все сплошное безумие, – огрызнулся я.

– Пожалуйста, пожалуйста, – попросила Эмми и обняла Альберта за пояс.

Он на мгновение напрягся, но потом расслабился.

– Хорошо, – сказал он и, отступив на шаг, посмотрел на ее штаны и рубашку. – Похоже, ты уже подготовилась.

– Что так долго? – окликнул Брикман из коридора.

Мы вышли, окружив Эмми, и у Брикмана сделался вид, будто его сейчас удар хватит.

– Вы ее не заберете, – сказал он.

– Заберем, Клайд.

– Это похищение.

– Нет, если она хочет уйти.

– Я не могу позволить вам забрать ее. Тельма с меня шкуру спустит и с вас.

– Сначала ей придется нас поймать. Где гармоника?

– Нет.

Брикман скрестил руки на груди и перегородил коридор.

– Как думаете, на что Черная ведьма разозлится сильнее? – спросил Альберт. – На то, что мы забрали ребенка, который все равно ее ненавидит? Или на то, что вы делите постель с мисс Стрэттон, как только она уезжает из дома?

Брикману было плевать на Эмми, мы все это знали. А вот легкая жизнь с миссис Брикман? Совсем другое дело. И все-таки он колебался.

– И не забудьте про нелегальный виски, Клайд, – сказал Альберт.

Об этом я не знал, но это оказалось последней каплей для Брикмана. Он развернулся на каблуках и сказал:

– Сюда.

Мы спустились следом за ним вниз в еще одну комнату. Он включил настольную лампу, и я увидел, что мы в кабинете или библиотеке. Вдоль стен стояли полки с книгами. В школьной библиотеке все книги были пожертвованными, сильно зачитанными, со сломанными корешками и выпадающими страницами. Эти выглядели почти нетронутыми. Брикман прошел в угол, к большому сейфу. Он встал на колени и повернул диск в одну сторону, потом в другую, дернул ручку вниз и открыл дверь сейфа. Его тело загораживало нам вид на то, что лежало внутри. Он протянул руку и достал револьвер.

Я знал, что Черная ведьма выстрелила бы в нас не моргнув глазом, а потом еще раз. Но мистер Брикман явно медлил.

– Вы уйдете сейчас же и не расскажете об этом никому.

– Или что?

Я повернулся: на пороге кабинета стоял Вольц.

– Ты действительно застрелишь их, Клайд? Тогда тебе придется застрелить и меня. Их ты сможешь объяснить. Меня уже не так просто.

Брикман запаниковал, и я понял, что это не к добру. Даже мышь, загнанная в угол, нападет. Револьвер в руке делал его гораздо опаснее мыши.

Положение спас Моз. На столе лежала стопка документов, прижатая большим круглым пресс-папье из какого-то темного полированного камня. Моз схватил его и бросил идеальную подачу. Пресс-папье попало Брикману в висок, и он рухнул на пол. Альберт выхватил револьвер и навел на Брикмана. Но в этом не было необходимости, потому что мужчина не шевелился, казалось, что он вовсе не дышит.

«Мертв», – подумал я. Еще одно убийство. Я бросил взгляд на Моза и увидел на его лице отчаяние. Хоть мы все ненавидели Брикмана, мысль о его убийстве, наверное, была невыносима для доброго сердца Моза.

Мой брат приложил руку к шее мужчины.

– Пульс есть.

Моз облегченно выдохнул.

Альберт опустился на колени перед сейфом. Со своего места я видел множество документов и писем, перевязанных шпагатом и лентами. Еще там лежали деньги, две толстые пачки.

– Оди, – сказал Альберт. – Принеси наволочку с кровати Эмми.

Я побежал наверх и по коридору к ее комнате. Стянул наволочку с подушки и рванул обратно. Когда я пробегал мимо спальни Брикманов, меня окликнула мисс Стрэттон:

– Оди?

Я заглянул в дверь. Без фонарика я почти ничего не видел.

– Вы меня выдадите? – спросила она с кровати.

Если да, это будет стоить ей работы и репутации, а я не знал, есть ли у нее что-то еще.

– Нет, мэм. Обещаю.

– Спасибо, Оди. Если бы я могла, то тоже уехала бы, – добавила она.

И я понял, что пленниками Линкольнской школы были не только дети.

– Удачи, мисс Стрэттон.

– Да пребудет с тобой Бог, Оди.

Я вернулся в кабинет, отдал Альберту наволочку, и он склонился к сейфу. Первым делом он вернул мне гармонику. Потом начал пихать в наволочку все остальное: деньги, документы, какую-то книгу в кожаном переплете и пару стопок писем, перевязанных шпагатом.

– Зачем нам все это? – спросил я.

– Если Брикманы положили это сюда, значит, оно чего-то стоит.

Очистив сейф, Альберт посмотрел на револьвер, который забрал у мистера Брикмана.

– Оставь его, – сказал Вольц. – Он только принесет лишние проблемы.

Альберт все равно бросил оружие в наволочку и встал.

– Пора уходить.