Kitobni o'qish: «Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги», sahifa 6

Похвала поэта

Прочитав ее, Пушкин пришел восторг и сказал юному поэту: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить». Дошла до нас и другая похвала Пушкина в его адрес: «Этот Ершов владеет русским стихом, точно своим крепостным мужиком». А преподаватель Ершова Плетнёв во время одной из лекций прочитал отрывок из «Конька-Горбунка» изумленным студентам, которые никак не ожидали такого от их скромного сокурсника.

В печати отрывок из «Конька-Горбунка» появился в мае 1834 года в «Библиотеке для чтения», а в октябре того же года сказка Ершова была уже опубликована отдельным изданием. А потом ее печатали, практически не переставая. Только при жизни автора сказка выдержала семь изданий – рекорд по тем временам. Всего же до революции было двадцать шесть ее изданий. В СССР же «Конька-горбунка» издавали ещё чаще – более 200 раз! Несмотря на такую бешеную популярность, сказку несколько раз пытались запретить. Первые издания выходили с купюрами царской цензуры, а в 1847 г. был запрещён даже цензурированный вариант – в книге усмотрели сатиру на «николаевскую Россию» и неуважение к православной церкви. Сказка вновь вышла лишь в 1856 г. после смерти Николая I.

Имя товарища Сталина

Были у безобидной, казалось, сказки проблемы и при большевиках. В 1922 году бдительному редактору не понравилось «порнографичное» выражение «старый хрен» и то, что в сказке народ кричит царю «ура». В 1934 цензоры усмотрели в произведении «историю одной замечательной карьеры сына деревенского кулака». Другие же его произведения в СССР до 1980-х гг. вообще не издавались, да и об авторе «Конька-горбунка» особо не писали. Дело в том, что в его рассказе «Панин бугор» один из его персонажей – романтический влюбленный носил фамилию… Сталин! Так может, прочитав его, Иосиф Джугашвили и взял ее потом себе в качестве революционного псевдонима?

Однако после первого успеха, Ершова поджидали большие неприятности. Умерли отец и брат. После окончания университета сибиряк не смог получить в Петербурге должность, денег не было и пришлось вернуться в Сибирь. Вернувшись на родину, Ершов работал учителем Тобольской гимназии, затем инспектором и директором гимназии и дирекции училищ Тобольской губернии. Среди его учеников оказался будущий гений химии Дмитрий Менделеев. Падчерица Ершова стала его женой. Он дважды женился, но обе его жены преждевременно скончались.

Однако Ершов продолжал писать. Был инициатором создания любительского театра, занимался режиссурой. Написал для театра несколько пьес: «Сельский праздник», «Суворов и станционный смотритель», комическую оперу «Якутские божки», «Черепослов». Печатал свои стихотворения в «Библиотеке для чтения». Умер Ершов 18 августа 1869 г. Был похоронен в Тобольске на Завальном кладбище.

«Верните лошадь!»

В 1993 году, когда после краха СССР пришло время самых невероятных разоблачений, Александр Лацис выдвинул гипотезу, согласно которой подлинным автором «Конька-Горбунка» будто бы является… Пушкин. Его версия в виде статьи «Верните лошадь!» была опубликована в газете «Автограф». Как и «разоблачители» Шолохова, не верившие, что тот написал гениальный «Тихий Дон» еще очень молодым, Лацис тот же упрек сделал и в адрес Ершова. Мол, как объяснить «ниоткуда взявшуюся» гениальность 18-летнего Ершова? История мировой литературы не знает случаев такой ранней гениальности. Как объяснить, что ни одна живая душа не знала, что Ершов пишет стихи? Как объяснить, что все остальные стихи Ершова посредственны, и, что в них нет ни одной талантливой строчки?

Появлению такой версии способствовал и такой факт, что творческая история сказки была не известна: ранние ее рукописи не сохранились, не известна и история ее первого издания.

Произведение народное

Однако, как тогда объяснить похвалы Пушкина в адрес Ершова? Да и зачем было ему отдавать свое произведение в руки совершенно неизвестного молодого человека? Первый биограф Пушкина, П. Анненков писал: «В апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил известную русскую сказку г-на Ершова „Конек-Горбунок“, теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки, по свидетельству г-на Смирдина, принадлежат Пушкину, удостоившему ее тщательного пересмотра». Спустя 60 лет, с 1915 г., по инициативе известного пушкиниста Н.О. Лернера в составе сочинений Пушкина стали печататься эти четыре стиха из «Конька-Горбунка»:

 
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба – на земле
Жил старик в одном селе.
 

В такой редакции они включались в сочинения Пушкина более 20 лет, однако потом это перестали делать. Вероятнее всего, что Пушкин действительно произвел какую-то редакционную работу над стихами Ершова, которые читал еще в рукописи. Но от этого они вовсе не стали пушкинскими, как не стал, например, пушкинским „Водопад“ Вяземского, хотя ряд стихов в последнем выправлен Вяземским по указанию Пушкина. К тому же сам Ершов заявлял, что «Конёк-Горбунок» – произведение народное, почти слово в слово, взятое из уст рассказчиков, от которых он его слышал. Так что официальная версия по-прежнему гласит: автор гениального «Конька-Горбунка» – Петр Ершов.

«Мои вины, о, Родина! Прости!»

Федор Достоевский считал, что есть две загадочные фигуры в русской литературе: Пушкин и Некрасов. Мережковский называл Тютчева и все того же Некрасова. Но почему же именно Некрасов? Чего же загадочного было в этом поэте, которого мы все вроде бы отлично знаем еще со школьной скамьи? Однако мы только думаем, что знаем…

Если верить Фрейду, то многие странности в Некрасове находят ответ в бедной молодости. Он родился в дворянской семье, но его прежде богатые предки обеднели. У отца, отставного офицера, был тяжелый характер. В своем селе Грешневе он частенько таскал крестьян за волосы. Был деспотом и дома, но сыну сумел дать хорошую физическую закалку и воспитать в нем стойкость к невзгодам, что немало помогло тому в будущем. Совсем другим человеком была мать, она сама учила детей, была доброй и сердечной. В ярославской гимназии будущий великий поэт учился скверно, по многим предметам был вообще не аттестован. Однако отправился в Петербург с мечтой об Университете и литературном поприще. В 16 лет он напечатал первое стихотворение, а вскоре сумел выпустить сборник «Мечты и звуки». Но это была неудача, критики сборник обругали. Самолюбивый автор скупил на последние деньги тираж и сжег его. В Университет он тоже не смог поступить. По литературе будущий гений русской поэзии получил тройку, по остальным предметам – единицы. Отец, мечтавший о военной карьере для сына, узнав про эти планы, оставил его в незнакомом городе без гроша. Жить было не на что, началась унизительная нищета. Подрабатывал репетиторством, перепиской писем, жил впроголодь. Некрасов вспоминал: «Это было самое горькое время. Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Приходилось есть не только плохо, но и не каждый день…».

Страсть к картам

Тогда-то, наверное, и возникла навязчивая мечта Некрасова о «миллионе». Он решил писать «ради денег». Носился по Петербургу, торопливо строчил хронику, тискал фельетоны, сочинял тексты для лубков, словом, занимался тем, что сегодня называют «литературной халтурой». Но перо у него было бойкое. Скоро Некрасов начал печатать повести, рассказы и даже написал (под псевдонимом) водевиль, который поставили на сцене Александрийского театра. И уже тогда у журналиста и начинающего писателя появился новый вид дохода: карты.

А точнее, это была родовая страсть. Именно в карты, как рассказывал ему отец, проиграли почти все прежде огромное состояние его прадед и дед. Тогда в Петербурге многие увлекались игрой. Играли везде: в гостиных знати, на квартирах чиновников, в трактирах, ресторанах, на постоялых дворах. Ведь ни лотерей, ни казино тогда в России не было.

«С вами играть опасно!»

Страстным игроком в карты был Пушкин, азартным игроком был и Достоевский. Но они обычно проигрывали, делали долги, а вот Некрасов почти всегда выигрывал. У него имелись особый талант, холодный расчетливый ум, деловая хватка, точное понимание психологии противников. Но злые языки поговаривали, будто бы он был карточным шулером, что, впрочем, всегда говорят, когда не могут иначе объяснить успехи слишком удачливых игроков. Никаких доказательств тому история не оставила.

Дела Некрасова постепенно поправились. Появилось время, для того чтобы пополнить образование: он часами просиживал в Публичной библиотеке. В конце концов, попал в литературный салон Панаевых, где его попросили прочитать «Петербургские углы» – рассказ о реальной жизни, который понравился критику Белинскому. После чтения сели за преферанс. И Некрасов всех обыграл. Белинский тогда сказал:

– С вами играть опасно, без сапог оставите…

Начало успеха

Между тем литературная известность Некрасова крепла. Вышел его сборник «Физиология Петербурга». А когда он напечатал стихотворение «Еду ли ночью по улице темной», Чернышевский воскликнул: «Россия приобрела великого поэта. Великого!». Слава открыла бедному провинциалу двери в великосветские салоны, в лучшие дома Петербурга. Но там он не только читал стихи, но и продолжал упорно играть в карты. Ставки там были куда выше, чем в трактирах, Некрасов стал выигрывать большие деньги. Он умело «раздевал» богачей, но, когда надо, проигрывал «нужным людям». Например, заядлому картежнику графу Адлербергу, сыну тогдашнего министра двора, человеку, близкому к императору. Его литературные друзья предупреждали, что «карты затягивают», но Некрасов на это ответил:

– За картами я притупляю свои нервы, а иначе они бы довели меня до нервного удара. Чувствуешь потребность писать стихи, но знаешь, что никогда не дозволят их напечатать. Это такое состояние, как если бы у человека отрезали язык, и он лишился возможности говорить.

Бизнесмен в литературе

Однако Некрасов не только писал стихи и играл в карты, он стал первым в русской литературе удачливым бизнесменом, хотя такого слова в России еще не было. Причем таким же удачливым, как и в игре. Он стал издателем. Ему удалось перекупить у Плетнева пушкинский «Современник», влачивший после смерти поэта жалкое существование. И тут деловой гений Некрасова развернулся в полную силу. Он организовал одну из самых успешных рекламных кампаний в России. Повсюду появились огромные афиши, объявления печатались во всех изданиях. Сумел собрать самых талантливых тогда в России авторов: Толстого, Герцена, Огарева, Тургенева, Белинского. Печатал лучших зарубежных писателей: Диккенса, Теккерея, Байрона, Гете, Жорж Санд. Уже через год подписка возросла в десять раз! «Современник» стал делом прибыльным. Двадцать лет он был ведущим журналом России. Некрасов был смелым редактором, печатал то, что могло вызвать гнев властей, и знал, как обойти цензуру. Он не гнушался взяток, умел завязывать отношения с «нужными людьми». Ему удалось напечатать даже роман «Что делать?» Чернышевского, который потом стал настольной книгой русских революционеров. Как он сумел обойти свирепую в те времена цензуру, остается тайной.

Меткий стрелок

Другой страстью Некрасова после карт была охота. О его меткости ходили легенды. Он мог на спор с лета продырявить подброшенную вверх пятикопеечную монету. Никто из русских литераторов – даже герой Севастополя Лев Толстой – не осмеливался ходить на медведя в одиночку. А Некрасов ходил. В его музее-квартире на Литейном до сих пор сохранились шкуры убитых им на охоте «мишек», а также чучела подстреленных птиц.

Охоте посвящены некоторые его стихи:

 
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
 

Был ли виноват?

«Современник» Некрасов основал вместе с популярным тогда писателем Иваном Панаевым. У того была красавица-жена. Но вскоре весь журнал и даже супруга Панаева стали принадлежать только Некрасову – она стала его гражданской женой. Некрасов написал замечательные стихи о русских женщинах, всегда восхищался ими: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…». Однако сам отбил жену у друга, а когда в деревне умерла мать, даже не приехал на ее похороны. Так же он поступил потом и с постаревшей и преданной ему Авдотьей Панаевой. Когда та стала нуждаться, он никак ей не помог. «Вы когда-то лиру посвящали ей, дайте на квартиру несколько рублей», – зло писал современник. Другая некрасивая история, о которой судачили в петербургских салонах, была с наследством жены Огарева. Огарева поручила получить капитал своей подруге Панаевой, с которой тогда жил Некрасов. Но деньги ей так и не передали. Возникло подозрение, будто деньги присвоила Панаева, получить доверенность которой посоветовал Некрасов. Но был ли поэт сам виноват в этой неприятной истории? Или его несправедливо обвиняли те, кто завидовал его успехам и богатству?

«Некрасов выше! Выше!»

Итак, кем же на самом деле был Некрасов? Русским помещиком, обожавшим роскошь, карты и охоту? Новым капиталистом, жестким и порой циничным дельцом, сумевшим превратить литературный журнал в доходный бизнес? Или же все-таки тонким певцом «музы и печали», создателем изумительных стихов, которые стали народными песнями? А может, поэтом-трибуном? «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!». Страстным революционным агитатором, гневно бичевавшим пороки, издавшим, несмотря на свирепую цензуру, катехизис тогдашних революционеров-нигилистов – «Что делать?» Чернышевского. Когда на его похоронах Достоевский, произнося речь о поэте, поставил имя Некрасова рядом с именами Пушкина и Лермонтова, молодые голоса из зала прервали его криками: «Некрасов выше! Выше!». И зал ответил бурными аплодисментами…

Загадка остается

Сейчас спора на эту тему уже нет. История все расставила по своим местам. Однако загадка Некрасова остается. Были ли в его жизни грехи, в которых он так и не раскаялся? Говорят, как человек жил, такую ему смерть Бог и посылает. Несмотря на ужасную рану, с тихой улыбкой на устах умер «солнце русской поэзии» Пушкин. А вот Некрасов умирал страшно, медленно, мучительно, с криками и стонами, от рака. «Боже! Как он страдал, – вспоминала через много лет его последняя жена Зинаида Николаевна, – какие ни с чем не сравнимые муки испытывал…» За что же все-таки Господь послал ему такую ужасную смерть? Это и остается последней загадкой Некрасова. Не случайно же он написал:

 
За каплю крови, общую с народом,
Мои вины, о, родина! Прости!
 

«Молчи, скрывайся и таи…»

На доме № 42 по Невскому проспекту висит мемориальная доска, извещающая, что в нем жил знаменитый русский поэт Федор Тютчев. Как мы уже писали, Некрасова и Тютчева называли «самыми загадочными поэтами» в русской литературе. Некрасова понятно почему: этот страстный игрок в карты и холодный, расчетливый делец смог создать непревзойденные образцы гражданской лирики. А вот почему Тютчев? Что мы знаем о нем сегодня?

Знаменитый поэт жил в нашем городе возле армянской церкви, где и установлена мемориальная доска, и похоронен тоже в Петербурге. Все знают его знаменитое «Умом Россию не понять…» и, может, еще два-три стихотворения. Но в чем же здесь загадка? Наверное, она в том, что Тютчев поэтом сам себя никогда не называл, а многие написанные им и знаменитые сегодня стихи были опубликованы только после его смерти. Он служил дипломатом, потом стал цензором, тайным советником, блистал остроумием в светских салонах, самым непосредственным образом влиял на внешнюю политику Российской империи, был, по сути, как бы сегодня сказали, бойцом «невидимого фронта». Причем в самом буквальном смысле, в чем мы убедимся ниже.

Разведчик по наследству

Родился Федор Тютчев в 1803 году в селе Овстуг Орловской губернии, в небогатой, но родовитой дворянской семье. «Овстуг… Прелестный, благоуханный и безмятежный», – вспоминал он потом на чужбине родной край. Получил домашнее образование под руководством Семена Раича, впоследствии учителя Лермонтова. Делал успехи, уже в 13 лет переводил с латыни оды Горация. Учился в Московском университете, после окончания получил «распределение» в Коллегию иностранных дел и в возрасте 18 лет отправился на работу в российскую дипмиссию в Мюнхен.

Кем был в те времена дипломат? А тем же, что и сегодня, – политическим разведчиком. А Тютчев стал разведчиком еще и по наследству. Один из его предков Захарий Тютчев был послан Дмитрием Донским в Золотую Орду, в стан к самому Мамаю, с деликатными поручениями – другими словами, на разведку в тыл к неприятелю, и сумел самым блестящим образом выполнить поставленное задание. Тем же самым занимался 20 лет в Германии, а еще и в Турине и Федор Тютчев: регулярно слал донесения в Петербург, беседовал с информаторами, анализировал политическую ситуацию в странах пребывания, делал выводы и вносил свои предложения.

В курсе всех интриг

Уровню его информированности мог бы позавидовать любой современный разведчик-дипломат. Он был «на дружеской ноге» не только с королями, местной знатью, но и с Гете, Гегелем и другими корифеями европейской культуры. И, следовательно, знал очень и очень много, был в курсе всех европейских интриг, самых тайных заговоров и самых глубоких стратегических замыслов. Местом для сбора разведывательной информации в те времена были королевские дворцы, салоны князей и баронов, светские рауты и приемы в посольствах. На них Тютчев, отличавшийся блестящим красноречием и редким остроумием, чувствовал себя как рыба в воде. Кроме того, он был в Германии как бы и вообще своим, женившись на девушке из родовитой немецкой семьи Элеоноре Петерсон.

Опубликовали после смерти

А вот своему литературному творчеству, благодаря которому мы помним о нем и сегодня, Тютчев не придавал большого значения. Был гениальным русским поэтом и сам этого не знал. Часто терял рукописи или вообще их сжигал как мусор. Сложение стихов было для него лишь способом самовыражения. Тютчеву было совершенно безразлично, читает ли его стихи еще кто-то или нет. Приятели убедили послать его некоторые из них для опубликования в Россию, что он и сделал. Но подписывал их только инициалами. Многие, в том числе и самые известные, стихотворения были опубликованы только после его смерти. Если бы не Некрасов, обративший на Тютчева внимание в своей статье «Русские второстепенные поэты», то его, наверное, при жизни в этом качестве вообще бы не заметили.

Встреча с Бенкендорфом

В Петербург Тютчев вернулся в 1844 году и поначалу впал в опалу, томился по теплому югу.

 
Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.
 

Все изменила его встреча с могущественным шефом Третьего отделения Бенкендорфом. Он изложил ему свои политические взгляды, и они Бенкендорфу понравились. Понравились они и царю Николаю. Тютчев был назначен чиновником по особым поручениям при госканцлере, а потом председателем иностранного цензурного комитета.

Поэт во главе цензурного ведомства?! Такое выглядит более чем странно, но дело в том, повторяем, что Тютчев сам себя поэтом вовсе не считал. Он был чиновником, служил государству, России. Служил верой и правдой и всю жизнь был пламенным русским патриотом. Но еще и тонким дипломатом, а следовательно, разведчиком и очень осторожным человеком. Не случайно именно он написал:

 
Молчи, скрывайся и та,
И мысли и мечты свои…
Лишь жить в самом себе умей,
Есть целый мир в душе твоей…
 

Как тут не вспомнить Штирлица-Тихонова, в одиночестве молча пекущего виртуальную «русскую» картошку в камине своего особняка в Германии!

Предсказал фашизм

Тютчев долго жил за границей и лучше многих понимал, как на самом деле относятся в Западной Европе к России. «Единственная естественная политика России по отношению к западным державам, – сделал он вывод, – это не союз с той или иной из этих держав, а разъединение, разделение их. Ибо они только когда разъединены между собой, перестают быть нам враждебными – по бессилию. Эта суровая истина, быть может, покоробит чувствительные души, но, в конце концов, ведь это же закон нашего бытия». Мало того, он предсказывал возможность появления в Германии фашизма. Отмечал зарождение в ней нечто такого, что «может повести Европу к состоянию варварства, не имеющего подобного себе в истории мира».

Откровения де Кюстина

В те годы русское общество было шокировано появлением на Западе книги «Россия в 1839» французского маркиза де Кюстина, ласково принятого в Петербурге. В этой книге (о которой мы уже писали) тот в ответ на щедрое русское гостеприимство изобразил нашу страну с ненавистью и презрением, а заодно, ненароком выдал тайные планы Запада против России.

Россия, освободившая Европу от наполеоновского господства, писал по этому поводу Тютчев, подвергается ныне постоянным враждебным нападкам европейской печати. Он не стал отвечать прямо де Кюстину, а написал Гюставу Кольбу, редактору влиятельного немецкого журнала: «Истинный защитник России – это история, в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу».

Ну а главным ответом Тютчева клеветникам стало его знаменитое:

 
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить…
 

Причем, нетрудно догадаться, что он имел при этом в виду «западноевропейский ум» и такой же «аршин». Тютчев, писал Николай Погодин, был первым представителем народного сознания о русской миссии в Европе, в истории.