Русалка. Сборник страшных рассказов

– Про тетушку вашу всякое толкуют… – Диакон задумчиво глядел на испещренный зазубринами пень.

И этот туда же, – подумал я, вспомнив жуткие слова вчерашней старухи. И вновь обстоятельно рассказал, что тетка совсем плоха и вот-вот преставиться.

– Я приду, сегодня или если хотите завтра, да только бы желательно засветло.

Уговорились мы на завтрашнее утро и я, сердечно поблагодарив священника и перекрестившись на церковь, собирался уж было отправиться в усадьбу, да сам не зная от чего возьми и полюбопытствуй:

– А верит ли Христова Церковь в упырей?

Диакон нервно осенил себя крестным знамением:

– Всякой нечистью земля полнится, да только крест Господень от любого супостата спасет. Крест и молитва главное оружие против врагов человеческих, – он покрестил уже меня и снова принялся за дрова.

Отчего то слова его посеяли тревогу в моей душе. Священник производил впечатление человека крайне начитанного и даже в определенном смысле рационально. хоть по роду службы и обязанного верить в потусторонние субстанции. А потому я ожидал, что он осмеет меня, да скажет полно те вам деревенскими россказнями интересоваться, однако же та серьезность, с которою он воспринял мой вопрос весьма меня насторожила.

День я провел в мелких и суетных делах – вытряс как мог затхлые одеяла, проветрил комнату, перебрал нехитрый скарб из сундука и комода. Кроме истасканных платьев да отрезов тканей, ничего сколько-нибудь примечательного я не обнаружил. Да и что надеялся я найти у столь скаредной дамы, как Глафира Серафимовна Агатова? Хотя бывали же случаи, когда наследники скупой старушки, таскавшей при жизни один заскорузлый наряд и в пир, и в мир, от которой не дождешься и лишнего яйца на Пасху, внезапно отыскивали запрятанный в укромном месте ларец с золотыми перстнями и жемчужными гарнитурами Бог знает для какой цели, припасенными усопшей. Однако тетушка моя, очевидно, не питала особой страсти к украшениям. Для личностей, подобных Агатовой скупость и была самым лучшим украшением. Сэкономив полкопейки на мыльном куске или обманув кого на рубль, они испытывают радость сродни той, что переполняет вертящуюся перед зеркалом модницу в изысканном новом туалете.

Вечером снова вынырнула из спаленки таившаяся там целый день Аксинья. Я не преминул сообщить ей что утром к нам пожалует диакон соборовать тетушку. На восковом лице экономки сперва отразился сильный испуг, который я списал на неохоту нарушать. длящееся Бог знает сколько затворничество. Вслух же Аксинья лишь глухо угукнула и снова скрылась в своей каморке.

Ночь стояла ясная, впервые за неделю. Я вышел в сад и уселся на рассохшуюся скамью под раскидистой яблоней. На бархатно-синем небе, клочками видневшемся между веток, мигали бисеринками звезды. Пахло неуклонно надвигавшейся осенью – сырой землей, прелыми фруктами и пожухлой травой. Жидкие облака скрывали иногда бледно-желтый диск растущей луны, однако, когда свет ее падал на дом, то вся усадьба казалась картонной декорацией на театральной сцене. Отчего то я находил это забавным.

Внезапно, в темноте сада, куда не проникало из-за густых ветвей лунное сияние, я разглядел какое-то странное суетливое движение. Сперва я принял его за игру света, однако внимательно присмотревшись различил блуждающий между деревьев белый чепец. Неужто Аксинья разгуливает по саду в столь поздний час? Я поднялся и направился прямо в ту сторону, где и мелькал в ветвях этот женский головной убор.

– Аксинья?! Вам не спится? – я старался придать голосу непринужденный тон.

Но чепец очевидно не был настроен на дружеское общение и по мере моего приближения к нему стал поспешно удаляться. Скорость, с которой он это делал, меня признаться поразила. Не могла пожилая женщина так стремительно нестись прочь. Чепец исчез так же внезапно, как и появился. Что, черт возьми все это значит? Играет ли со мной моей воображение или в усадьбе завелся таинственный призрак? На мгновение я даже всерьез допустил мысль, что тетка моя и впрямь обратилась Бог знает во что и шастает яко тать в ночи, но мысль эта была настолько чудовищна и абсурдна, что я немедля ее отмел.

Ночью мне отчего не спалось. Несмотря на все мои усилия по облагораживанию и проветриванию комнаты, сон решительно не хотел меня посещать. Я беспокойно ворочался, размышляя о том, что все-таки означают эти странные видения и поймал себя на мысли что ожидаю как снова увижу сегодня странное лицо в окне. Часы пробили три, но лица все еще не было. Утешившись мыслью, что все это следствие расстроенных нервов, я все ж таки задремал. И снова, как и все предыдущие ночи в усадьбе внезапно проснулся, однако в этот раз виной моему пробуждению было вовсе не странное чувство присутствия постороннего, а ледяные пальцы, сжимавшие мое горло. В ужасе я открыл глаза. Прямо передо мною было искаженная страшной гримасой физиономия моей тетки. В физии этой не было ни кровинки – бледно-синюшная кожа, изрытая морщинами, напоминала жуткую маску из папье-маше. Рот ее, искривленный в зловещей ухмылке обнажал ряд желтых зубов с двумя торчащими сверху массивными клыками. Не было никаких сомнений, что кошмарное существо, вцепившееся мне в шею есть нечто иное как вурдалак.

Преодолев отвращение и ужас, я смог отцепить старушечьи руки от своей шеи и с силой оттолкнул проклятую тварь от кровати. Существо злобно оскалилось, однако снова напасть не решилось. Конечности ее противоестественно изогнулись и вот так на вывернутых руках и ногах, вопреки всем законам физики то, что некогда было моей теткой заползло на стену и, перемещаясь с невероятной скоростью добралось до окна и выпрыгнуло прочь.

Я сидел на кровати в холодном поту и тело мое била мелкая дрожь. Все мои прежние представления о жизни и смерти, о загробном мире и человеческой душе рухнули в одночасье. Как возможно такое, чтобы в нашем подлунном мире разгуливали по земле подобные существа? А сколько еще их таиться в темных лесах и мрачных болотах. Оборотни, русалки, лешие, кикиморы – неужели все это не выдумки малограмотных крестьян? Но как же тогда жить?

Спать я уже не мог и даже лежать в кровати было невыносимо. Я зажег все свечи что нашел накануне в кладовой и стал, не зная зачем ходить кругами по комнате. Что же делать? Единственной и самой естественной мыслью, пришедшей мне в голову, была необходимость обратиться к священнику. Я вспомнил как противилась Аксинья предложению позвать дьякона, каким страхом наполнились ее глаза, когда я сообщил о его завтрашнем визите. Ах, как все-таки правильно, что я наведался нынче в церковь. Надо бы молиться, надо бы непременно вспомнить все молитвы, которые разучивали мы с Олей в детстве. Скверно, что нет ни лампадки, ни ладана, да и иконы пропали. Впрочем, учитывая события сегодняшней ночи в этой пропаже не было ничего удивительного. Я чернилами начертал распятья в каждом углу и став на колени перед комодом с горящими свечами стал истово молиться пока в окне бледно-сизым светом не забрезжил рассвет.

Утром я, вооружившись, найденным в шкафу серебряным канделябром обошел теткину комнату и спальню Аксиньи. Ни той ни другой я не обнаружил. Одному дьяволу известно, где притаились страшные упырицы и что затеяли на ночь грядущую. Мне удалось подремать несколько часов пока не пришел дьякон Андрей. Сбиваясь, в неистовом волнении я описал ему все события этой безумной ночи, боясь быть принятым за сумасшедшего. Однако ни единая черта в лице благообразного священника не говорила о том, что он хоть сколько-нибудь сомневается в моих словах. Дьякон слушал меня задумчиво и теребил иногда конец своей недлинной рыже-русой бороды.

– Страшное это дело. – Хмуро сказал он, когда я закончил. – Не первый раз встречаю я упыриное отродье на этом свете. А потому знаю, как его изничтожить. Однако действовать стоит сообща. Мне нужна ваша помощь.

Ни секунды ни колеблясь я согласился делать все, что необходимо для избавления от вурдалаков. Однако меня ужасно заинтриговал тот факт, что дьякон встречал упырей и раньше и я попросил его поведать мне все, что ему известно об этих жутких существах. И вот что он сообщил.

…

Лет пятнадцать назад, еще будучи служкой у дьяка села Н-е В-й губернии, из которой и происходил сам Андрей он столкнулся с неизъяснимым случаем. Десятилетний первенец одной вдовой крестьянки, будучи ее единственным чадом, скончался от неизвестной продолжительной болезни. Крестьянка та, хоть и была всю жизнь набожной, однако как сын ее слег, то по слухам начала захаживать к одной колдунье в соседнюю деревню. Просила у той снадобий для выздоровления болящего. Однако ни отвары, ни заговоры не помогли уберечь отрока от гибели. Мальчика схоронили, как и положено, а мать его ходила черная от горя и слова с той поры не обронила. А в скором времени начали соседи подмечать странное. Видели будто бы покойного сына то в окне крестьянкиного дома, то в лесочке недалеко от кладбища, а то и вовсе бежал он по деревне перед самым рассветом как угорелый. Да и сама женщина изменилась. Печать бесконечного горя сошла с ее чела, стала она улыбаться да радоваться поди знай чему.

Вместе с тем в деревне обнаруживались пропажи – сперва исчезала скотина, а после мельниковы дочки погодки игрались на сеновале, а в избу так и не пришли. Крестьяне обыскали в селе каждый закуток, и нашли в колодце два обескровленных тела. На шеях у обеих бедняжек при осмотре обнаружились явственные следы укусов. Поразмыслили жители над всеми этими жуткими делами и поняли, что почивший несколько месяцев назад паренек немыслимым образом стал вурдалаком. Решили они что раз мать его зналась с ведьмой, то та, богомерзкими заклятьями и омерзительными ритуалами по просьбе скорбящей крестьянки вызволила усопшего из могилы в виде упыря. Собрались у крестьянкиной избы – кто с вилами, кто с дубиной. Стучат к ней, требуют выдать постылое существо на расправу. Не дождавшись ответа, выломали люди ворота и обнаружили что мать вурдалака вздернулась прямо на растущей во дворе березе, а сынка ее так и не нашли.

Семь ночей посменно караулили упыря мужики, однако покойник так и не объявился. Тогда решено было ловить вурдалака на живца и с этой целью крестьяне отправили в лес с грибной котомкой семилетнего мальчонку, а сами притаились за мшистыми камнями. К вечеру существо наконец выползло из своего укрытия и пытаясь напасть на беззащитную жертву было насквозь проткнуто вилами одним из мужиков. Прикопали упыря там же в лесу под сосной и решили обходить это место за версту. Да вот только той же ночью проклятый выбрался из новой могилы и снова шастал по деревне наводя первобытный ужас на всех жителей. Тут то на помощь и позвали дьякона. Священник сразу смекнул что обычными средствами вроде ножа или кинжала вурдалака не убить. По поверьям известно про осиновый кол или серебряные пули, однако по расчётам дьякона от кола столько же пользы сколько и от вил, а пуль серебряных в деревне не сыщешь, да и не известно подействуют ли они.

Вурдалак непременно – существо от дьявола, – рассудил священник, – а стало быть бороться с ним надо, как и с прочей нечистью – святой водой, молитвой и распятием. А потому, решено было, что как только упырь вновь объявится в деревне, необходимо будет его изловить, окропить освященной водою и со словом Божьим вонзить в его грудь распятие, после чего непременно сжечь, а пепел развеять над болотом. На том и условились.

На третью ночь после описанных событий вурдалака нашли присосавшимся к коровьей шее. Неистовый рев скотины и привел мужиков с дьяконом к богомерзкому существу. Упыря связали и потащили к местной церкви. Так наш отец Андрей, будучи тогда еще отроком, впервые близко увидел вурдалака. Синяя, почти пепельная кожа, под которой страшно чернели и вздувались вены, впалые щеки, жуткий искривленный в омерзительной ухмылке рот и отчего-то совершенно желтые белки глаз – все это надолго запечатлелось в памяти будущего дьяка. А дьяк, действующий между тем кропил упыря водою, и читал над ним псалмы. Существо страшно корчилось, а в местах куда попадали капли, кожа его тлела как пергамент от искр. Когда же крепкая рука священника вогнала в запавшую грудь вурдалака большое серебряное распятие, тот издал невероятный по своей омерзительности крик, и тело его, источая смрад рассыпалось в пепел само так, что в его сжигании отпала всякая необходимость. Сизую пыль, что осталась от упыриного трупа развеяли над болотами, а дом, в котором обитало проклятое семейство, наглухо заколотили досками, и всякий, старался обходить его за версту, а уж если и приходилось идти мимо, то осенял себя крестным знамением.

…

Признаюсь, рассказ отца Андрея меня успокоил и ободрил. Мы решили грядущую ночь провести в ожидании тетки с Аксиньей, что б как можно быстрее покончить с царящим в усадьбе кошмаром.

К сумеркам все уже было готово – дьякон разложил на комоде все необходимые предметы: веревку, большое, почерневшее от времени распятие, чашу со святой водой, помазок и молитвослов. Пара мужиков из деревни – Архип и Федор были приглашены нами на всякий случай, хоть по утверждению отца Андрея, вурдалаки и не обладают не дюжей физической силой. Однако упырих было две, а потому лишние руки явно не помешают.

В доме было совершенно темно и лишь одну изрядно оплавленную свечу мы оставили гореть на тумбочке, но вскоре потушили и ее, решив не отпугивать светом тех, кого мы сегодня ждали. Все находились в крайнем ожидательном напряжении. Отец Андрей сидел на кровати, обхватив руками голову, я погрузился в старое пыльное кресло, предусмотрительно застеленное простыней. Архип расположился на пуфике возле самой двери, а Федор постелил себе тряпицу у окна.

Ближе к полуночи, я, сквозь охватывающую меня дрему смог увидеть промелькнувший в окне до боли уже знакомый белый чепец. Разбудив моих посапывающих товарищей по охоте, я перебрался ближе к окну и стал внимательно наблюдать за происходящим снаружи. Ветер трепал ветки деревьев и они, пропуская тусклый лунный свет плели причудливые, а иногда даже страшные узоры на покрытой сухими листьями земле. Ни тетки, ни Аксиньи не было видно.

До рассвета мы прождали наших кошмарных гостий, однако упырихи так и не объявились. Разбитые с туманной головой поплелись мы спать. Архип и Федор остались так же в усадьбе. Я был весьма удручен, и мои опасения, что охота эта растянется на несколько дней, вскоре подтвердились.

Последующие две суток прошли спокойно. Ни Глафира Серафимовна, а точнее то, кем она стала, не ее экономка не казали носу в усадьбу. Меня начинало охватывать отчаяние, а от нервного напряжения тряслись руки и крутило живот. Как хотелось мне скорее вогнать распятие в утлую грудь богомерзких старух и прекратить весь этот ужас.

Спустя неделю бесплотных ожиданий мы с дьяконом отпустили мужиков в деревню, а сами стали размышлять как быть дальше. Отец Андрей предположил, что вурадалки должно быть скрылись в соседнем селе, или притаились в лесу. Возможно, ближе к зиме старухи и объявятся в Залесском, однако совершенно не обязательно что именно так и будет, а потому мне необходимо объявить тетушку покойницей и вступить в наследственные права. Однако ж в этом и состояла трудность – как распорядиться мне имением – продать ничего не сведущим людям и обречь их на возможную погибель или жить здесь самому в вечном ожидании упырих. Вопрос этот был невероятно сложен, однако со временем разрешился и он. Усадьбу купил под снос некий предприимчивый господин, что решил дельно использовать плодородную землю и разбить здесь яблоневые сады. Получив свое и подписав все необходимые бумаги, я уехал в город, а отец Андрей пообещал писать мне как обстоят дела в деревне – не случилось ли ничего ужасного, не вернулись ли старухи. Из его писем я узнал, что лишь раз на кануне Крещения видели бабы будто бы мою тетку, бегущую в лес, однако стоит ли верить подобным рассказам?

…

Прошло уже не мало времени, и воспоминания о тех чудовищных событиях выцвели словно старые фотокарточки, и иногда мне кажется, будто и не было никаких вампирш, никаких кошмарных ночей, проведенных в ожидании ужаса. Будто бы я выдумал это все или перепутал сон с явью. Однако есть нечто, что я вынужден был скрыть от дьякона и до сих пор держу в тайне от своих близких. В ту треклятую ночь, когда тетка Агатова пыталась вонзить свои желтые клыки в мое горло, ее когтистая скрюченная рука оцарапала мне лицо. Порез был совсем небольшим, как от бритвы и располагался на изгибе подбородка. Сперва я не обратил на него ни малейшего внимания, но вскоре начал замечать, что царапина эта как-то странно саднит, а сам я в это время испытываю страшный нечеловеческий голод.

Я списывал этот голод на нервное потрясение и скудный рацион, но вскоре осознал ошеломляющую в своей ужасности вещь – мне страстно хотелось напиться крови. В одну из ночей еще в Залесском, обезумев от этого мучительного чувства, когда утроба моя требовала жуткого насыщения я поймал и выпотрошил зазевавшего в кустах зайца. Мысль о том, чтобы рассказать все отцу Андрею я отмел почти мгновенно – возможно, потому что боялся услышать страшную правду. Кем я теперь являюсь? Я не умирал как тот крестьянский парень или тетушка, однако что-то во мне переродилось. Я все еще могу потреблять обычную человеческую пищу и вести вполне благопристойную жизнь, однако раз в две или три недели кровавая жажда обуревает меня настолько, что я вынужден идти на охоту. Обычно моими жертвами становятся мелкие животные вроде кошек и небольших собак. Однако в такие моменты я преисполняюсь настолько глубокого отвращения к себе, что пару раз был близок к тому, что окончить свое столь унизительное существование. Порывался я было написать покаянное письмо дьякону, однако что-то меня останавливало. Возможно было бы и смириться со столь скверной участью, да вот только жажда моя увеличивается с каждым приступом очередного упыризма. Я знаю, я чувствую … Настанет момент, когда мне будет недостаточно животного. Рано или поздно мне придется вкусить человеческой крови. Я оттягиваю его как могу. И если вы спросите меня – когда настанет тот жуткий миг, что болезнь моя призовет меня прокусить чью-то шею, что сделаю я тогда – пойду на поводу у желания или рассеку серебряным распятьем грудь, то я отвечу вам: не знаю.