Человек изначальный. Из пены морской

Новый фактор эволюции: чепуховины

В 2001 г. американский популяризатор науки К. Циммер в книге «Эволюция. Триумф идеи» повторил тезисы Дарвина о половом отборе с привлечением современного материала (Zimmer, 2001; русский перевод: Циммер, 2018). Его компиляция стала образцом для компиляций наших «дарвинистов по полной». Один из них, доктор биологических наук Александр Марков, даже изобрел новый научный термин для неадаптивных признаков – «чепуховины». Полагаю, что данное изобретение и есть его главный вклад в теорию эволюции человека.

…Дело происходит сразу в двух прекрасно оснащенных лабораториях, в США и Германии. Дело чрезвычайной важности: ученые, сопя от напряжения, т. к. экспериментальный материал чрезвычайно мал, скользкий и отчаянно дергается, заняты важным процессом: они ликвидируют напрочь «странный и, по-видимому, совершенно бесполезный признак», встречающийся у самцов моллинезий. Эта мелкая черная рыбка – один из наиболее популярных видов у начинающих аквариумистов. С них, да еще с гуппий обычно заводятся домашние аквариумы. Над верхней губой моллинезий, как у всех рыб семейства пециллий, имеются этакие «усики» – кожные наросты, позволяющие на глазок различать самок и самцов. У крупных рыб этого семейства, обитающих в тропических водоемах Америки, эти самцовые усы-наросты твердые, они используются для возбуждения половых органов самок. Для чего и предназначены природой.

Хорошо оплачиваемые мозги озаботились тем, что у моллинезий наросты не крупные и твердые, а маленькие и мягкие. Как они могут хоть кого-нибудь возбудить до метания икры?! – задумались очень ученые люди. Им почему-то не пришло в голову, что рыбки тоже очень ма-а-ленькие, брюшки у них очень не-ежненькие, в силу чего самочкам трений этих усиков вполне достаточно, чтобы возбудиться до икрометания.

Думаю, что научную проблему здесь могут увидеть только люди, у которых нет больше никаких проблем. Все уже решили. Проблему происхождения человека, например. В целом. Остались мелочи, для чего и бреют рыбок. Да! Их бреют именно с этой целью. Стоит задача доказать неадаптивность усиков молли.

Заметим, что это кожные наросты, т. е. с рыбок сдирали кожу живьем. Вопрос решали наиважнейший: может быть, это вовсе и не органы возбуждения, а так просто – не пришей к чему-то ус?

После садо-парикмахерской процедуры уцелевших рыбок выпускали в аквариумы и наблюдали: кого самки предпочитают? Усатых или бритых?

Это только на бумаге выглядит просто, а там, по обе стороны Атлантики, имели место быть серии сложных экспериментов, в ходе которых решался «идейный вопрос» о половом отборе. Эту серию экспериментов подробно и сочувственно описал А. Марков в книге «Эволюция человека. Обезьяны, кости, гены». Цитирую:

«Поскольку больше никаких идей о возможной функции усов у авторов не было (действительно, трудно придумать что-то еще), оставалось… посмотреть, не нравится ли эта чепуховина самкам».

«Выяснился» следующий факт: если один самец был крупнее другого, самки предпочитали более крупного, независимо, брит он или в первозданной красе. Если самцы были одного размера, самки предпочитали усатого.

Кого-то это удивляет? Меня – нет. Женщины тоже любят, чтобы их пощекотали усами молодецкими. Но если молодец плюгавый, никакие усы ему не помогут. Девушка выберет справного, хотя и бритого до синевы.

Ученый, из книги которого взят данный сюжет и цитаты (Марков А., 2011, с. 400–403), считает это открытием, которое он формулирует так: «…есть все основания предполагать, что усы распространились в популяциях моллинезий как совершенно бессмысленный признак, на который случайно возникла мода». Вывод подкрепляется следующим «научным фактом»: «Усы самцов моллинезии изучили под электронным микроскопом и пришли к выводу, что это просто мягкие выросты эпидермиса, покрывающего чешуйки (значит, под ними твердая чешуя? Они могут чувствительно задевать самку? – В.Т.). Никакие нервы к ним не подходят, а значит, они ничего не могут чувствовать» (там же).

Это мнение американских и немецких ученых живодеров, а также лично А.Маркова. У рыбок может быть другое мнение. А что касается нервов, задам сакраментальный вопрос: у презервативов с усиками нервы есть? Нет. Тогда почему их продают? И главное – зачем покупают?! Надо думать, эта «бессмысленная чепуховина» предназначена исключительно для украшения.

Как старый аквариумист, наблюдавший поведение моллинезий, я знаю, что усики самцов – отнюдь не бессмысленный признак. Меня никакие ученые цирюльники не переубедят, т. к. я лично наблюдал, как самцы, подплывая под самок, тыркаются в их брюшки своими наростами, побуждая выметать икру. Это абсолютно адаптивный эволюционный признак, а не «бессмысленная чепуховина».

Удивительно, как люди, считающие себя учеными-эволюционистами, увлеченно ищут неадаптивные признаки, по сути дела, опровергающие теорию эволюции! К счастью, безуспешно.

Книга А.Маркова посвящена проблеме эволюции человека. Спрашивается, при чем здесь аквариумные рыбки?!.. А при том, что наш ученый, получивший за свою книгу (немедленно после ее выхода, как будто премия уже ждала!) премию «Просветитель», объясняет происхождение человека отнюдь не естественным отбором. Эволюционные признаки человека объясняются «случайно возникшей модой» на всякие «чепуховины». В ней, этой книге, если верить авторитетным комментаторам, даны «исчерпывающие» ответы на все вопросы о происхождении человека (разумеется, от обезьян!).

На самом деле «ответы» таковы, что остается разводить руками. Из звукоряда текста выделяются и как-то неубедительно (в качестве причинных факторов эволюции) вязнут в ушах выражения типа: «допустим, в популяции появился мутантный ген», «случайные колебания частот аллелей», «случайная прихоть превращается в адаптацию», «эта чепуховина нравится особям противоположного пола» и пр. «Чепуховина» в качестве определения какого-либо появившегося эволюционного признака встречается особенно часто. И такими выражениями, и такими примерами нас хотят убедить в том, что эволюция человека закономерна. «Хочется верить, что эта книга… поможет кому-то из читателей лучше разобраться в закономерностях эволюции», – пишет автор в предисловии. В каких «закономерностях»? В чепуховых? Выведенных на базе обоснования бессмысленности эволюционных признаков? Бритье моллинезий – не единственный пример вольного обращения с фактами, когда адаптивные признаки представляются бессмысленными чепуховинами.

Книга Маркова – типичный образец модного ныне клипового способа изложения, когда нет непрерывного логического процесса, нет строгой цепи доказательств от первой буквы до последней. Набор мелких сюжетов около темы антропогенеза. Написано много, в разные стороны, а какую-то внятную теорию выделить невозможно. Эклектика, предназначенная разорвать сознание читателя и оставить его в растерянности: а может, и правда обезьяны мы?.. Раз так много наговорено в разные стороны. Тем более что А.Марков уверяет совершенно серьезно: «Человек не произошел от обезьяны – он ею как был, так и остался» (там же, с. 36).

Когда в Интернете читаешь о «научном мужестве» А.Маркова, возникает чувство недоумения. В чем мужество?!. В повторении 150-летней глупости, что человек произошел от обезьяны, зная, что на костер за это не пошлют? Притом что показать, как все происходило в ретроспективе, Просветитель не способен, равно как сотни авторитетов «обезьяньей теории» до и после него? Когда появляется что-то по-настоящему новое, за это не премии дают тотчас после выхода книги, а бьют. Давайте еще будем давать премии за открытия типа «земля вертится» и «она круглая, а не блин на трех китах». Это будет более справедливо, ибо это по крайней мере правда, в отличие от «обезьяньей теории». Дарвин основал свою теорию полового отбора на диморфизме птиц и ровно ничего не доказал. Видимо, поэтому современные «дарвинисты по полной» за рыбок взялись. Но ни одного действительно неадаптивного признака до сих пор не нашли доказательно. Даже в этом не преуспели, хотя естественный адаптивный отбор в принципе неадаптивные признаки допускает.

«Ну хорошо, – пишет А. Марков в конце главы о бритье рыбок, – а зачем усы человеческим мужчинам? Вот загадка…» (там же, с. 403).

Напрашивается вопрос: а что для вас не загадка в человеке? Совершенно ничего, от сводчатой стопы до усов, вы не можете объяснить эволюционно. Антропологи всего мира уже полтораста лет бьются над объяснением – вдумайтесь! – всего-навсего трех признаков, остальных даже не касаются. Это «взрывной рост мозга от обезьяны к человеку», «рабочая рука» и прямохождение. Ни один до сих пор не объяснили, только и знают, что разводят руками: тут загадка, там непонятка, там «проклятый вопрос антропогенеза»…

Складывается впечатление какой-то инфантильности, будто все происходит в детском садике, в младшей группе. В человеке все «загадка». Как только находят какой-нибудь неизвестный раньше вид гоминин, опять детский лепет. «Новое открытие не только не дало ответов, но поставило новые вопросы… Итак, очередная загадка!» Эти загадки становятся темами статей, книг, диссертаций, смысл которых в следующем. Вместо ответов ученый нашел новую загадку, и получай конфетку, малыш: грант, премию, звание, должность. Какая-то детская игра в «загадайку», но без ответов.

Представьте себе зоолога, не знающего, зачем слону хобот, и при этом называющего себя специалистом по слонам. Представьте себе зоотехника, который, приехав в деревню, уставился на коровье вымя: «Вот загадка!.. А не было ли это раньше одной большой коровьей ягодицей? Не случайно ведь быкам нравится подходить сзади!» Куры засмеют? Но антропологи именно в такой ситуации и находятся! Ни в одной книге нет убедительного, последовательно изложенного обоснования решающей роли полового отбора в антропогенезе. Ни в одной, от Дарвина до Циммера и А. Маркова! Отсутствие теории маскируется нагромождением фактов на темы, по сути дела, к антропогенезу отношения не имеющие. То про птиц пишут, то про рыб, а как дело доходит до человека, мы слышим одно: «Вот загадка!..» И если следуют ответы, то от них у нормальных людей – смех до колик.

Половой отбор и эволюция

Половой отбор играет определенную роль, но в основном во внутривидовом отборе. Красота – это соответствие идеалу, а это достаточно стойкая мерка в пределах вида. «Нормально» – это синоним «хорошо». Половой отбор – это закрепитель видовых признаков, а не фактор изменчивости. Изменчивость – это «свое иное» естественного адаптивного отбора. Все «странные природные формы» можно объяснить тремя естественными факторами:

1) Адаптацией к очень специфическим экологическим нишам. Например, хвост павлина.

2) Рудиментами и атавизмами. Например, у маленького норного животного домана, которого долго считали грызуном, оказались рудименты бивней, совершенно ему не нужные (неадаптивный признак), потому что его предки были слонами.

3) Коэволюцией на генном уровне. Дело в том, что кодирующие гены выступают, как правило, в ансамбле: один ген, определяющий какой-то внешний признак, непременно тянет за собой другой, тот – третий и т. д. Поэтому далеко не все признаки адаптивны, некоторые появляются как сопутствующие. И если признак не помогает жить, но и не мешает, он остается. Однако абсолютно антиадаптивных признаков в природе на уровне популяций не бывает. Если они появляются, то носители таких мутаций быстро вымирают. Естественный отбор – это строгая таможня, он не пропустит антиадаптивную чепуховину. Неадаптивную может пропустить. Можно сравнить с тем, как вы провозите лишнюю носильную вещь или украшение через таможенную границу (женщины делают это всегда, зная, что почти наверняка не пригодится, но все равно везут). Или – пачку наркотиков. Лишние вещи и украшения не представляют опасности для популяции, только слегка утяжеляют вес. Их пропустят. Никто не станет задавать вопросов типа «зачем вам, девушка, бриллианты на пляже» или «зачем вам, бабушка, кружевные трусики, когда к папуасам едете». Наркоту не пропустят, потому что естественный отбор – это таможня без коррупции. Даже если неадаптивные признаки выявляются, это не означает, что естественный отбор перестал работать и передал свои полномочия половому. На самом деле он на своем месте и зорко бдит. Никаким перечислением хвостов пернатых и бритьем рыбок ничего нельзя доказать. Поэтому, во-первых, меня удивляет эта пустая активность. Во-вторых, меня удивляет провальность всех попыток найти неадаптивные признаки в природе. Это уже дефицит мышления и внимания.

Виды исчезают в связи с трансформацией в другие виды либо вследствие вымирания в связи с резким изменением условий существования, но не вследствие появления антиадаптивных новаций.

Яркий пример генной коэволюции: в Сибири водится подвид лис с особенно красивым, ярким мехом. Но их невозможно содержать в клетках. Ученые вмешались в гены, улучшили нрав. Но красота пропала тоже.

Непонятно, зачем вообще вся эта бурная деятельность по выявлению неадаптивных признаков. Даже если у каких-нибудь рыб или насекомых будет найден неадаптивный признак, он не будет доказательством решающей роли полового отбора в происхождении человека. Этот признак может быть следствием синергетического эффекта коэволюции.

Парадокс: у самого человека множество «неадаптивных признаков», если считать, что человек произошел от обезьян в лесу или саванне. Например, губы, на которые обратил внимание Моррис. Или, например, волосы. Ни одна обезьяна с длинными волосами не выжила бы ни в лесу, ни в саванне, ни в манграх. Я называю эти вроде бы неадаптивные признаки «анатомо-физиологические эксклюзивы человека». Но их почему-то сторонники полового отбора обсуждать избегают. Хотя, казалось бы, вот вам карты в руки, да не простые – козырные!.. Это не рыбки и не птицы, это сам человек! Собственной персоной! Хватайте его, анализируйте! Но увы…

Зачем А. Марков в книге об эволюции человека подробно излагает историю нахождения у рыбки якобы неадаптивного признака, когда у него самого на голове такой явно неадаптивный признак – волосы, которые растут бесконечно? Ни у кого в природе такого нет! Почему бы не взглянуть в зеркало и не объяснить собственные волосы, учитывая, что у обезьян такого признака нет и быть не могло, он для них смертельно опасен?

Их более сорока, таких «неадаптивных» признаков, но антропологи-симиалисты о них не пишут. Знаете почему? Они все исключают из числа наших непосредственных предков обезьян. А ведь обезьяна – это тотем, это святое, ее трогать нельзя.

Культурная революция среди обезьян

Общее понятие о целях науки гласит: «Непосредственные цели науки – описание, объяснение и предсказание процессов и явлений действительности, составляющих предмет ее изучения на основе открываемых ею законов» (ФЭС, с. 393). Таким образом, целью науки является поиск и обоснование закономерностей, без которых невозможно не только достоверное предсказание, не только внятное объяснение, но даже квалифицированное описание.

Эволюционизм представляет собой учение о том, что жизнь на Земле появилась посредством физических и химических реакций и развивалась благодаря естественному отбору. Это общепринятое определение, которое читатели найдут в десятках словарей и энциклопедий. Если вы пытаетесь объяснять эволюцию какого-либо вида не естественным отбором, а чем-то другим, то вы не эволюционист.

Прошу прощения за эти тривиальности, но, на мой взгляд, пришло время, когда некоторым ученым надо задать вопрос: чем они на самом деле занимаются на деньги налогоплательщиков?

Меня занимает вопрос: почему ученые, говоря об эволюции человека, уходят от общих для всех видов причинных факторов эволюции? Причем это тенденция последнего времени. Причем проявляющаяся на фоне заявлений тех же ученых, будто фактов, доказывающих эволюцию человека от обезьян, нарыто столько, что она доказана избыточно. Полный триумф генеральной линии, развитой до абсурда. Свидетельством чего является доказательство обезьяньего происхождения человека методом бритья рыб.

Замечательно развивает данную линию доктор исторических наук Л.Б. Вишняцкий. В книге с говорящим названием «История одной случайности, или Происхождение человека», в главе «Почему обезьяна слезла с дерева…» Л.Вишняцкий подробно разбирает все гипотезы о пусковом механизме и об эволюционной обусловленности этого события. Что касается первого, то ничего, кроме пресловутого «иссушения климата», автор предложить не может. Это несмотря на то, что выше сам пишет: «…ранние гоминиды в основном жили еще не в саванне, а в районах, где сохранялись, а то и господствовали тропические леса». «Кроме того, – добавляет он, – совершенно непонятно, а почему, собственно, живя в саванне, нужно ходить на двух ногах? Ведь современные обезьяны, обитающие в безлесных районах, остаются четвероногими и ничуть, кажется, от этого не страдают».

Стоп, товарищ ученый. Четвероногих обезьян не бывает, это не лошадь. Обезьяны – «четверорукие». Дарвин их только так и называет. Это синонимы. Прежде чем встать на две ноги, их еще надо было заиметь.

Эволюционная обусловленность перехода к прямохождению, адаптационное значение этого события – еще более «проклятая» проблема. Ученый приходит к неутешительному выводу: с точки зрения адаптации «прямохождение – качество вредное»; цитирует М. Урысона, который «буквально» писал, что переход к прямохождению поставил австралопитеков «на грань катастрофы».

Далее Л.Вишняцкий ставит интригующий вопрос: «…Каким же образом оно могло возникнуть, почему было пропущено естественным отбором?» «Это ставило их в невыгодное положение как по отношению к хищникам, так и по отношению к конкурентным видам обезьян, – продолжает Л.Вишняцкий, – и при прочих равных условиях сделало бы их шансы на выживание в кризисной ситуации весьма невысокими. Требовалось нечто, что компенсировало бы унаследованный от прошлого физический недостаток. Этим-то «нечто» и стала культура» (подчеркнуто Вишняцким. – В.Т.).

Обращаю внимание на то, что в данной сентенции позиция автора выглядит по меньшей мере странной, а именно: прямохождение не есть результат адаптации к безлесным пространствам, появившимся в результате «иссушения климата», а «физический недостаток», «унаследованный от прошлого». Первое: зачем было приписывать иссушение климата, которого не было? Историк Вишняцкий эзотерически прозрел, что ли, иссушение это? Его обманули: в тот период даже в Олдувае, где ныне пустыня, было болото, гоминин ели крокодилы.

Во-вторых, возникает законный вопрос: от какого прошлого «унаследован» такой «физический недостаток», как прямохождение? Среди обитающих на деревьях обезьян прямоходящие виды неизвестны, не было их и в прошлом, согласно данным палеобиологии. Это явно какой-то алогичный ход и, безусловно, антиэволюционный, хотя искусственная логика понятна: с помощью такого переворачивания возможного хода событий автору удается хоть как-то обосновать появление культуры: она стала компенсацией «унаследованного от прошлого физического недостатка», а именно прямохождения.

Далее Л.Вишняцкий уже смело рассуждает о «культурной революции» среди обезьян, употребляя именно это сакраментальное словосочетание: «культурная революция». Вдумайтесь в слова: это не эволюция, это ее отрицание, а ведь Вишняцкий у нас – один из авторитетных «эволюционистов».

Благодаря культурной революции появляются гении в мехах. «В тех видах поведения, которые требуют особенно сложной интеллектуальной деятельности, человекообразные обезьяны демонстрируют невиданные в животном мире достижения, ставя тем самым под сомнение реальность пропасти, якобы отделяющей их от человека», – пишет Вишняцкий. Это бихевиоризм начала ХХ в., от которого даже на Западе уже отказались, ибо абсурдно. Если у обезьян есть «особенно сложная интеллектуальная деятельность» и грани между человеком и обезьяной нет, то зачем вообще думать на тему антропогенеза? Остается только удивляться, почему обезьяны не пишут книги по антропологии, ибо это и есть «особенно сложная интеллектуальная деятельность». Или нет – не особо сложная? Или пишут?

Книга Л.Вишняцкого с говорящим названием «История одной случайности, или Происхождение человека» в известном смысле имеет итоговое значение, являясь апофеозом абсурда. В заключительной главе автор прямо говорит, что «антропогенез – следствие случайного стечения обстоятельств» (Вишняцкий, 2005, с. 76, 114, 115, 123, 124, 129, 133, 208). Здесь мы сталкиваемся с тем, что, по сути дела, выходит за грань науки.

Это уже религия – абсурдная вера в Обезьяну. Один из отцов Церкви, Тертуллиан, говорил: «Верую, ибо невозможно». Это один из главных постулатов религиозного мировоззрения. На первый взгляд – это глупость. Как можно верить в творение человека Богом и в воскрешение Христа, если это было невозможно? На самом деле Тертуллиан проявил великую мудрость. Зачем верить в то, что возможно? Это достаточно знать. Абсурдное, небывалое, невозможное требует веры. Но у Тертуллиана в алтаре Христос, а у наших ученых – косматая обезьяна.

Идею человека как «биокультурного существа» развивал немецкий философ, член НСДАП А. Гелен на базе своей концепции «незавершенности человека». Именно в том духе, в каком она присутствует у Вишняцкого, человек является эволюционно ущербным животным и поэтому неадаптивным; в силу своей неадаптивности (голое, невооруженное существо) он не мог выжить ни в лесу, ни в саванне, он мог выжить только в культурной среде, следовательно, культура была ему изначально дана в качестве компенсации (Gehlen, 1940). Если бы не этот фактор, пресапиенсы просто не выжили бы, поэтому само существование людей является неопровержимым доказательством его правоты, считал Гелен.

Параллельно эту концепцию развивал Э. Ротхакер, вступивший в НСДАП еще до 1933 г. Согласно его теории, уже в процессе антропогенеза возникли разные «культур-антропологические типы», из которых один высший (Rothacker, 1944). Эта теория стала «научным» обоснованием расовых чисток. Дело в том, что трудовая теория антропогенеза не дает оснований для расизма, потому что начальные трудовые операции примерно общие у всех. «Культур-антропология» дает такую возможность, потому что культуры разные. На базе разных культур могут сформироваться разные антропологические типы и даже разные биологические виды, допускают теоретики «культур-антропологии». А что еще расизму надо? До 1991 г. эти теории и их носители не были актуальны в нашей науке, а в 90-е годы они стали предметом «философской моды» наряду с постмодернизмом. Отсутствие ссылок говорит, что историк Вишняцкий, к чести своей, возможно, даже не знал, что за люди являются авторами того, что он озвучивает от своего имени. Возможно, это не плагиат, а дефицит общекультурных знаний, творчество Вишняцкого позволяет делать и такие предположения.

Абстрагируясь от идеологии, дадим научную критику. Во-первых, в арсенале естественной эволюции небиологических механизмов нет. Никто еще не смог доказать, что какой-либо вид появился благодаря культуре, которая, по определению, «есть всё, что не есть природа». Так появляются только породы домашних животных, но не новые виды в природе. Отсутствие встречаемости в других видах является в биологии достаточным аргументом, отрицающим тот или иной фактор эволюции.

Во-вторых, никто еще не смог привести примера, когда природа предлагает некие эволюционные «помочи» для неадаптивных видов. Нужда в культуре у предков человека была, с ней, разумеется, выживать легче, но как быть с возможностью? Никак: неадаптивные виды природа выбраковывает, не выдавая компенсаций.

В-третьих, человек неадаптивен к лесу и к саванне, там наши «голые, невооруженные» предки выжить в самом деле не могли. Но если первичный ландшафт был другим, например побережье теплого моря, защищенные мелководные бухты с изобилием доступной пищи? Для такого ландшафта голый человек вполне адаптивен, в нем эволюция могла идти естественным путем, без странных подарков сверху.

Антропологи-симиалисты неспособны внятно объяснить даже тот куцый набор человеческих признаков, который они выбрали для объяснений, но защищаются ожесточенно, беспардонно, бесчестно. В этом смысле они гораздо бессовестней теологов, боровшихся в XIX в. против теории эволюции. Те шли на публичное обсуждение проблем в печати. Участвовали в «обезьяньих процессах», где открыто обсуждались все «за» и «против». Симиалисты на это не идут. Они клеят ярлыки «лжеученых» всем, кто с ними не согласен. И никогда не идут на открытый диспут.