В оформлении обложки использовалась фотография с https://pixabay.com по лицензии СС0.
– Радость! Радость! Радость! – рассыпались частой дробью бубенцы.
– Счастье! Счастье! Счастье! – вторили им молодцеватые берестяные рожки.
– Благо! Благо! Благо! – мощно выдували позолоченные трубы.
Эти звуки смешивались, воплощались в гармонию и возносились торжественной волной к прозрачному небесному куполу. Мощно ударив в него, они отражались и стекали по его хрустальной сфере, донося весть до самых удаленных уголков, таящихся на Краях Земли. Поскольку не должно было остаться ни единой живой души, которая бы не познала ее. А потом не сетовала, что ее обошли стороной и тем самым незаслуженно обидели.
Со всех концов Белого света слетались стаи птиц и облака насекомых, сбегались звери и стада животных, приплывали косяки рыб. Все приносили щедрые дары и складывали их горами у ног, обутых в сафьяновые сапоги с изумительной отделкой. Они, с алмазными подковками звездной россыпи на каблуках, были тонко изукрашены золотыми нитями из солнечных лучей и серебряными строчками из лунного сияния.
У Всевышнего родился долгожданный первенец!
Род, как на троне, восседал средь упругих ветвей Мирового Дерева, милостиво кивал текущему перед ним потоку гостей, всем вместе и каждому в отдельности, и не сводил глаз с лучезарного младенца. Тот покоился в нежных объятиях супруги, светящейся от счастья Матери Сыра-Земля. Чуть позади них полукругом стояли обитавшие тут же в Вырии божества всей живности, Старые.
Когда последняя из нескончаемой череды посетителей пчелка одарила солнечное дитя янтарной капелькой ароматного меда и отлетела, самая уважаемая из всех Старых, птица Рарог, стоявшая за правым плечом Рода, склонила голову и, обратившись к нему, почтительно спросила:
– Не пожелаешь ли по такому случаю всеобщее празднество объявить?
Всевышний вопросительно взглянул на жену. Та зарделась от удовольствия и благодарно улыбнулась супругу. Тогда он чуть поворотил голову назад и промолвил:
– Что ж, пожалуй. Не всякий же день первенцы нарождаются. Оглашай!
– На сколько дней гулянья прикажешь устроить? – последовал вопрос. – На месяц, на неделю?
Род ненадолго задумался, а потом изрек:
– Тридцать дней слишком уж много будет. Семь – мало. Оглашай священное число, указующее прямой путь к Прави, тринадцать!
Рарог горделиво расправила крылья, тряхнула перьями и придала им торжественную пышность. В этот миг стало видно, как от прилива воздуха внутренние их части коротко возгорелись, словно набравшие силу уголья. Потом она приосанилась, более став похожей на гору, и распахнула огромный загнутый клюв.
Подобно грому, рожденному столкновением всех плавающих над Землей грозовых туч, из поднебесья пророкотало:
– Слу-ушать все-ем! Праздник! Праздник! Праздник! С яствами и гуляньями, играми и потехами, песнями и плясками! В честь святого события длительностью священного числа – праздничные святочные дни! Из года в год!
Раскаты голоса мощно ринулись вниз и широко потекли в стороны. По полям, лугам, руслам рек и колеям дорог. Везде и всюду. Они проникали в каждую берлогу, норку, гнездо и дупло. Стучали в калитки, ворота, оконные переплеты и двери.
Над трубами то тут, то там стали подниматься многочисленные дымки – в избах и теремах пошла подготовка к празднику. В пышущих щедрым жаром печах зарумянились баранки, коровки и козульки. От этого изобилия вверх заструились умопомрачительные ароматы. Рарог с блаженным видом втянула их, сглотнула набежавшую слюну и сказала:
– Хорошо готовятся, искренне.
Вдруг она брезгливо сморщилась и настороженно завертела головой. Сначала все присутствующие вопросительно воззрились на нее. Но через короткое время тоже начали озираться по сторонам. Аппетитные тона выпечки постепенно заглушились чем-то непотребным и отвратительным. Запахло сероводородом и какой-то тошнотворной тухлятиной.
У самых корней Дерева принялась расти куча земли, будто наружу рвался гигантский крот. Когда она достигла размеров приличного холма, по внешним ее склонам покатились комья и отверзли в центре широкий вертикальный проход. Еще миг, и из него вылезла гнусная образина.
Ее безбровый лик был мертвенно бледен и покрыт слизью, как тело червя, что создавало абсолютно отталкивающее впечатление. Тяжелые без ресниц веки нависали над запавшими внутрь белесыми, как у вареной рыбы, глазами. Острый раздвоенный подбородок заканчивался жиденькой козлиной бороденкой. Однако бугристый череп, кое-где покрытый пучками редких бесцветных волосенок, венчал массивный обруч из крупных драгоценных каменьев. Да и одежда была ему под стать: скроенная из чистого золота и богато украшенная самоцветами.
– Озем?! – с негодованием выдохнул Род. – Ты по какому праву здесь?! Иль память отшибло, что удел твой – подземелья, где вечно тебе и пребывать должно?!
Тот противно захихикал, потер костлявые пальцы с длинными загнутыми ногтями и, кривляясь, ответил:
– Так ведь только что воля твоя была объявлена. Всем без исключения в празднествах участвовать. Эта птичка голосистая так громко вопила, что приглашение и до нашего мира дошло. Не смог удержаться, чтобы лично не явиться. От всех нас за щедрость тебя поблагодарить.
И он отвесил шутовской поклон.
Род сдвинул брови и произнес:
– Расслышал-таки! Всегда твоему слуху дивился, твоей способности улавливать то, что тебе не предназначено.
– На том и стоим, – скривился в ухмылке Озем. – Подслушать, подсмотреть да себе на пользу обернуть. От тебя-то благ не дождешься!
В горле Рарог раздалось возмущенное клокотание, а перья на нем вздыбились и полыхнули яростным пламенем. Она грозно защелкала хищным клювом, намереваясь покарать нечестивца и вогнать его назад в бездонный провал.
Озем предостерегающе вскинул руку и, обратившись к Роду, сказал:
– Угомони ее! Неужто ты отступишься от своего решения? Никаких оговорок не прозвучало. Все, так все. Представляешь, как стыдно из века в век будет слышать твоему сыну, что его великий отец однажды нарушил слово?
Род нахмурился, в его глазах начал загораться гнев. Стараясь сдерживаться, он произнес:
– Ты, Озем, как никто другой, знаешь мое величие, мою мощь. Стоит мне только захотеть, и меньше чем через миг никто и не вспомнит о предыдущем объявлении. А потом будет озвучено новое, с оговорками. Вот тогда Рарог за допущенную дерзость и вгонит тебя на дно твоего подземного царства. Ну, как тебе такое решение?
Озем невольно съежился, сгорбился и втянул голову в плечи. Род победно хмыкнул и обернулся к жене. При этом его взгляд снова задержался на лучезарном младенце. Суровые складки между бровей моментально разгладились, а внешние края глаз пошли сеточкой ласкового и горделивого прищура. Он благодушно откинулся на зеленеющую свежестью спинку своего трона и заключил:
– Ладно, решение менять не буду. Пусть все миры чтут первенца. Допускаю вас к гуляньям. Но помните, зла не чинить, не пакостить. С наступлением срока – безоговорочно обратно. Иначе …
– Что ты, что ты! Ни-ни! – с явным облегчением замахал руками Озем и с гулким хохотом канул в бездну обрадовать нечисть, что с завтрашнего дня из года в год ей разрешается по сроку пребывать на земле.
Случилось это в канун двадцать пятого числа зимнего месяца Студеня в незапамятные времена.
Глава I
Замерший прыжок, чарующее журчание и лик Числобога
Ах, какое же это все-таки замечательное время, зимние каникулы! С морозцем, с ярким солнцем, разливающим щедрое золото и серебро по бескрайним белым просторам! Пока еще не рассвело, дворники начинают вжикать широкими деревянными лопатами, тщательно разгребая пышный покров и торя многочисленные дорожки и тропки. Отваленного снега скапливается столько, что проходя вдоль улиц, невольно ощущаешь себя в бесконечном сказочном коридоре с высокими стенами по бокам. Особенно это чувствуется здесь, в усеянной невеликими домиками старой части города, которая издревле именуется Посадом. Скоро Новый год, главная радость этого замечательного периода заслуженного безделья. Накануне вечером папа привез елку и установил ее посредине большой комнаты бабушкиного дома, которую та по старинке называет «зала». От нее, отогревшейся после холодов, по всему дому растекался духмяный смолистый аромат.
Катя стояла в проеме широко распахнутых двустворчатых дверей и не сводила глаз с зеленой красавицы. Солнечные лучи оживленно толкались с другой стороны окон, точно пытались отыскать в морозных узорах стекол проталинки, чтобы беспрепятственно любоваться этим чудом. А заодно позвать девочку на улицу в бушующий пронзительным светом праздник полудня.
«Пожалуй, выходить пора, – подумала Катя. – Вечером насмотрюсь, когда наряжать станем».
Она надела куртку, подхватила сумку с коньками и, миновав двор, выбежала за ворота. Стоящая напротив церковь Николы-Зимнего-на-Посадьях ослепительно белела стенами на фоне бездонной небесной синевы. Как праздничный торт, щедро обсыпанный сахарной пудрой и политый аппетитной глазурью. Взбегающие к маковкам ряды кокошников придавали ей удивительную воздушность, будто были пирожными безе. Пройдя вторую половину дома и примыкающий к ней флигель, девочка свернула в Арбатку и двинулась в сторону «Пяти углов». Так местные жители нарекли небольшую площадь, от которой лучами расходились пять улиц. Раньше, в пору бабушкиной юности, она звалась «Молочная». Кате всякий раз почему-то представлялось, что из нее, напоминавшей по форме круглое озерцо, и впрямь вытекали молочные реки. Тогда же бытовало и другое название, неофициальное: Шевлягинская. Потому, что в центре располагалась трехметровая водоразборная колонка из чугуна, являвшаяся частью водопроводной системы, построенной на средства богатой купчихи Марии Николаевны Шевлягиной и подаренной ею городу.
Над площадью царили звуки музыки. Исполнялось нечто оптимистическое и как нельзя, кстати, подобающее моменту: «Увезу тебя я в тундру», «Три белых коня, три белых коня: декабрь и январь, и февраль», «У леса на опушке жила зима в избушке», – и много чего другого. Все это старательно выдували из себя смонтированные на стадионе динамики. Он располагался тут же, на другом краю площади и носил гордое, устремленное в будущее название «Старт».
Она подошла к кассе. Знакомая кассирша, узнав ее, приветливо улыбнулась и, приняв деньги, выложила на прилавок сдачу: несколько новеньких сверкающих монеток. Мысленно отметив про себя, что они такие же радостные, как и предстоящие каникулы, девочка сунула их в карман куртки и, держа наготове билет, поспешила к входу.
Быстро переобувшись, Катя вышла на лед и легко заскользила по сверкающей поверхности. Да, залили на славу: ни выбоин, ни трещин, ни наплывов! Гладенький такой, ровненький! По периметру желтым, красным, синим и зеленым цветом сияли электрические гирлянды. Они были смонтированы из обычных электрических лампочек и покрашены вручную. От этого на их покатых боках проступали неаккуратные потеки. Но праздничное настроение они никак не портили. Потому что, как правило, и музыку, и освещение включали по вечерам, когда темнело. А тут – среди бела дня! Одно слово, каникулы!
Кругом было полно ребятни. Кто-то гонял в хоккей, кто-то носился в салочки, а иные просто чинно ездили по кругу. Раскатившись, Катя сделала дорожку шагов, которую закончила подскоком: прыжком в пол оборота. Получилось очень даже удачно! Можно было что-то и более сложное попробовать. Старательно зайдя с внешнего ребра, девочка оттолкнулась зубцом конька свободной ноги и, выполняя одинарный тулуп, выпрыгнула вверх.
Дыхание тут же перехватило, потому что она вдруг … зависла в воздухе! На миг, но зависла! Краем глаза Катя успела заметить, что вся находившаяся на катке детвора в разных позах движения тоже замерла! Будто время спотыкнулось и на мгновение перестало идти!
Приземлившись, она сбалансировала руками, чтобы не упасть и поспешила отъехать к бортику. Оттуда было хорошо видно, как и остальные ребята изумленно хлопают глазами. Но недолго. Радость зимних забав взяла свое, и о странном происшествии все вскоре забыли. Забыла и Катя.
Вроде бы и каталась она недолго, и нагуляться не успела, и не замерзла даже, а вот ведь стало уже темнеть. Пора было возвращаться домой.
К ее приходу в зале все уже было готово к благоговейному процессу украшения елки. Войдя в комнату Катя, как была в спортивном костюме, сразу принялась за дело.
– Может, переоденешься сначала? – улыбнулась бабушка.
– Не, я потом, – весело отмахнулась девочка и стала расправлять, усеянный разноцветными лампочками, провод.
Пока она развешивала гирлянду, бабушка достала из шкафа коробку с игрушками и начала их разбирать. Они были небольшие в размерах и с прилично выцветшей краской. В раннем детстве девочка удивлялась, зачем вешать такие, когда можно купить новые, крупные и яркие. И лишь позже поняла, что это были игрушки бабушкиного детства, которые та трепетно хранила из года в год, тщательно укутывая каждую, чтобы не повредить. Наверное, они всякий раз напоминали ей о том замечательном периоде, когда она, маленькая девочка, с братьями и сестрами водила хороводы вокруг такой же зеленой красавицы, а сердце замирало в предвкушении долгожданных подарков.
Счастлив тот, кому удается сохранить хоть какие-то частички детства! Машинку, кораблик, солдатиков, куклу. При взгляде на них вокруг тут же растекается золотисто-розовая дымка и погружает тебя туда, где комната всегда залита солнечным светом, где до края стола можно дотянуться, только встав на цыпочки, где постоянно царит бескрайняя забота тогда еще таких молодых и полных сил бесконечно любимых мамы и папы!
Каждый раз, когда вешали очередную игрушку, елка слегка покалывала пальцы своими упругими иголочками. Как нежными коготками шаловливый котенок, который радуется, что ему уделяют внимание. В довершение кое-где на пушистые лапы уложили кусочки ваты, будто это был снежный покров. Конечно, можно было купить современные аэрозоли, замечательно имитирующие снежную порошу. Но сделали, как встарь, как любила бабушка.
Наконец, все было закончено. Убрав коробки, коробочки, пакеты и пакетики, бабушка с внучкой выключили верхний свет, зажгли гирлянду и уселись на диван. Разноцветные пятна накладывались одно на другое, смешивались и причудливо дробились на всех поверхностях: на стенах, на потолке, на полу. Преломлялись в фацетных стеклах буфета, искрились в морозных узорах окон. В доме воцарилась зимняя сказка.
Посидев еще немного, бабушка предложила:
– Может, давай укладываться потихоньку? А то поздно уже.
Катя согласно кивнула. После дня, проведенного на свежем воздухе, в тепле комнаты она разомлела и буквально клевала носом.
– Бабуль, – едва шевеля языком, сказала девочка, – а можно я сегодня здесь спать буду? На диване. Тут с елочкой так уютно!
– Я завтра рано встану, по воду пойду, – покачала головой бабушка. – Не разбужу тебя ненароком?
– Нет, что ты! – воскликнула Катя. – Хоть из пушки пали, не разбудишь!
– Ну, что ж, оставайся, коли так, – согласилась бабушка. – Сейчас твою постель принесу и ложись.
Когда она вернулась, девочка, как была в спортивном костюме, уже безмятежно спала. Подложив ей под голову подушку и укрыв одеялом, бабушка удалилась в свою спальню, выходившую сюда же. Лишь только она скрылась за дверью, на елке возникло оживление. Игрушки завозились, зашевелились и уставились на висевший под вершинкой желтый пузатый будильник. Его нарисованные стрелки традиционно показывали без пяти двенадцать.
– Ну, ты чего там? – обиженно надув губки, спросила за всех картонная танцовщица в яркой пышной юбочке.
– Да не знаю, не получается, – расстроено ответил тот.
– Это что же, – танцовщица была готова расплакаться, – и Святок не будет, и Нового года? Раньше ты за ночь на минутку стрелку вперед передвигал, и мы знали, праздники приближаются. А сейчас-то что?
– Ума не приложу, – вздохнул будильник. – Бьюсь, бьюсь, а она не движется. Будто мешает кто.
– Ну, ладно, ладно, – начала успокаивать его куколка, – не переживай. Отдохни, с силами соберись. А мы подождем, потерпим.
Игрушки дружно закивали, от чего ветви качнулись, а потом замерли в терпеливом ожидании.
Ближе к утру в спальне едва слышно скрипнули половицы, одна створка дверей приоткрылась. Залу, стараясь не потревожить внучку, на цыпочках пересекла бабушка и вышла в кухню. Оттуда через неплотно прикрытые дверные полотна в комнату принялся втекать неяркий свет. Когда он коснулся сомкнутых век, ресницы девочки дрогнули. Все еще находясь в полудреме, она подумала:
«И не лень же бабушке каждый год ни свет, ни заря по первую воду ходить. Да до дома ее нести в полном молчании. Считает, что замешанный на такой воде праздничный пирог чудодейственной силой обладает».
Девочка была готова вновь провалиться в сон, как уловила, что по комнате поползли шепотки. Более того, они сопровождались каким-то странным постукиванием и позвякиванием. Она приоткрыла глаза и пришла в замешательство. Игрушки поскакали со своих мест и сгрудились под самой макушкой так плотно, что та даже слегка накренилась.
– Давай тяни! Наваливайся сильнее! Аккуратнее, стрелку не сломай! Сзади колесико покрути! Да не в ту сторону! – раздавались приглушенные голоса.
Маленькая плюшевая лошадка в золотистых блестках накинула уздечку на часовую стрелку будильника и старательно потянула ее к цифре двенадцать. Рыжеволосый клоун с улыбающимся от уха до уха ртом попытался провернуть дутое стеклянное колесико на задней стенке. Остальные возбужденно жестикулировали и помогали советами. Сам будильник отчаянно пыхтел, сопел, пыжил и без того раздутые бока и тужился изо всех сил. Ничего не помогало.
Катя толком не успела осознать происходящее, как то, что предстало следом, заставило ее оторопеть. Причиной тому были стоявшие рядом с буфетом огромные напольные часы. Старинные, выпущенные к первой годовщине победы в Отечественной войне тысяча восемьсот двенадцатого года. Их никогда не заводили, потому что они так шумно вздыхали и шелестели шестеренками, что находиться в комнате было совершенно невозможно. Не говоря уже о громком бое, от которого каждые четверть часа стены ходили ходуном. Так они и молчали годами. Хотя иногда, когда наступала полная тишина, Кате чудилось едва уловимое журчание, будто сквозь них что-то протекало.
Их массивный без прикрас темный деревянный короб вдруг зашелся крупной дрожью. Затем зашевелились тяжелые гири, которые начали попеременно подниматься вверх и опускаться вниз, как резвящиеся на качелях мальчишки. И, наконец, пришли в движение стрелки. Они двинулись и начали с каждым оборотом увеличивать скорость. Когда их мелькание слилось в единый поток, на простом, местами облупившемся циферблате стал проступать суровый лик. Он глянул из стороны в сторону, строго обозрев залу. И при этом как-то необычно изменился. При повороте вправо напомнил профилем растущую луну, влево – стареющую. А когда посмотрел прямо – солнечный диск. Хотя лицо было довольно хорошо различимо, его черты виделись не четко. Точно по ним что-то струилось или текло. То ли вода, то ли время. Наконец, лик изучающе воззрился на Катю. Та, чтобы сгладить неловкую паузу, слегка запнувшись, спросила:
– А ты …, а вы кто?!
Густые брови на циферблате удивленно поползли вверх, надменный подбородок шевельнулся. Из щели, приоткрывшейся между бородой и горизонтально торчащими усами, точь-в-точь похожими на часовые стрелки, застывшие на без пятнадцати три, раскатисто прозвучало:
– Я?! Я – Числобог, Повелитель Времени!
– Ой! – радостно воскликнула девочка. – Вы явились, чтобы им помочь праздник приблизить?! Как здорово! А то у них самих никак не получается, – и кивнула в сторону игрушек.
Те продолжали находиться на том же месте, где замерли в почтении и даже в некотором страхе. Числобог оборотился в их направлении и снова явил ликом убывающую луну. Чуть нахмурившись, он едва слышно, будто про себя произнес:
– Та-ак, и тут попытки задержать время проявляться начали.
А потом добавил:
– Это мы враз исправим.
Появившаяся из короба рука слегка щелкнула пальцами, и гурьба тут же отозвалась восторженными возгласами. Будильник облегченно вздохнул и радостно засиял упругими боками. Клоун изловчился и выполнил потешный кувырок на самом краю ветки. Лошадка то счастливо гарцевала, то взбрыкивала задними ногами. А танцовщица исполняла грациозные па и посылала в сторону циферблата нежные воздушные поцелуи.
– Ладно, ладно, угомонитесь, – зазвучал потеплевший голос Числобога.
Игрушки, мелодично позвякивая, устремились к своим местам.
– Спасибо вам, – поблагодарила Катя. – А завтра у них стрелка сама передвинется или вы опять придете помогать?
– Я никуда уходить не собираюсь, здесь останусь, – последовал ответ.
– Зачем? – удивилась девочка. – Что делать Повелителю Времени в бесполезных часах, которые давным-давно не ходят?
– Не такие уж они и бесполезные, – промолвил Числобог. – Даже наоборот. Вот есть часы, которые и тикают бойко, и мелодии разные играют. У иных короб богатейшей инкрустацией украшен, циферблат золотом и серебром гравирован. Но они лишь ход Времени отображают, и оно от них никак не зависит. Сломаются, не беда. Другими заменят. А есть, через которые Время в Мир втекает. Вроде и циферблат у них невзрачный, и обычный деревянный короб жучками кое-где проеден. И не ходят. А Время выбирает именно их. Ему виднее, почему. Эти как раз одними из таких будут.
Катя ненадолго задумалась, а потом спросила:
– То есть, если их повредить, разломать или разрушить, то Время не сможет беспрепятственно идти? И что тогда будет?
– Ничего хорошего, – вздохнул Числобог. – Вместо того чтобы плавно течь, начнет метаться, другие часы подыскивать. Разлетится в разные стороны, затеряется в неведомых уголках. Пока не обретет новое пристанище, такая неразбериха будет твориться! Вот я и явился эти стеречь.
– А разве есть от кого? – с замиранием сердца прошептала девочка.
От одной мысли о том, что в бабушкин дом и в эту комнату собирается проникнуть кто-то злой и враждебный, по телу побежали противные мурашки. Словно уловив ее мысли Числобог сказал:
– Ты не переживай. Сюда пробраться не так просто. Тут и стены старинные духом своим защищают, и травы бабушкины заговоренные оберегают. Да и со мной нечисть в открытый бой вступить не осмелится.
– А чего это вдруг она вздумала? – настороженно спросила Катя.
– Не вдруг, – ответил собеседник. – Как выяснилось, тысячами годов этот коварный план вынашивала. Выжидала, чтобы момент улучить и в Святочные праздники Время остановить. Тогда срок ее пребывания на земле не закончится, и она здесь останется. Чтобы вредничать, пакостить и дела свои темные вершить.
– Да, – обрадовалась девочка, – здорово, что вы явились! Теперь точно все будет хорошо!
– Опасение лишь одно есть, – покачал головой Числобог. – Когда нелюди поймут, что часы им не по зубам, могут броситься Исток искать. Хоть и времени у них в обрез, но от отчаяния, боюсь, будут пробовать его перекрыть.
Катя вопросительно распахнула глаза. Числобог пояснил:
– У всего на свете начало свое есть. У Времени тоже. Это место испокон века Истоком зовется.
– Так надо, не медля, туда отправиться и оберечь его от всяких козней! – предложила девочка.
– Мне это сделать никак невозможно, – сокрушенно сказал собеседник. – От часов ни на шаг не могу отойти. Остальные сейчас Совет держат, кого отрядить. Такое не всякому ниспослано, уметь душой течение Времени слышать. Это – самое обязательное. Потому что никто не знает, где Исток находится и как выглядит. Вот и надо, улавливая сердцем это журчание, по нему, как вдоль русла, до Истока добраться.
– А эти, каким образом смогут? – удивилась Катя.
Числобог пожал плечами и произнес:
– Может и не смогут. Но вдруг …
Последние слова прозвучали едва слышно. Образ стал стремительно меркнуть, заменяясь привычной округлостью циферблата. При этом в воздухе разнесся легкий шелест, точно опали осенние листья. То ли время, предназначенное его зрительному восприятию, вышло, то ли какая другая причина была, но вскоре лик пропал, а короб принял свои повседневные очертания. В комнате воцарилась тишина.
Катя в задумчивости сидела на диване. Спать совершенно расхотелось.
«Вот это да! – размышляла она. – Как в сказке: пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что. Интересно, найдет Совет того, кому такое задание по силам? Хорошо бы. Добежал бы быстренько до Истока и стал его стеречь. Так, на всякий случай. Чтобы спокойнее было».
Тут по темному окну, расположенному ближе к Арбатке, заметались всполохи. Девочка соскочила на пол, подбежала к стеклу и через небольшой просвет в морозном узоре выглянула наружу. На перекрестке, излюбленном месте нечисти, скакала группка кривляющихся человечков со злобными лицами, Шиликунов. Их белые кафтанчики были подпоясаны огненно-красными кушаками, а головы прикрыты остроконечными шапками. В руках они держали сковороды, полные углей. Периодически каждый пыхал на них пламенем, которое выпускал из развернутого рта. И тлеющие угли возгорались с новой силой. Это приводило человечков в дикий восторг. Они тут же начинали повизгивать и сучить похожими на лошадиные ногами. Вдруг все одновременно замерли и, развернувшись, дружно сорвались с места. Вслед за топотом о мерзлую землю копыт вниз по переулку в направлении Маскварики стремительно мчались крики, хохот и снопы летящих от углей искр. Наверное, безобразники заприметили одинокого прохожего и бросились его пугать. А если повезет, то и загнать на лед реки ближе к проруби. Чтобы ноги в такой мороз промочил. Вот потеха-то будет!
«Да что же это такое?! – мысленно возмутилась девочка. – Хоть и темно, но утро же! А эти разбегались, будто сейчас самая полночь! Хорошо, что бабушка за водой в другую сторону пошла».
В этот момент за ее спиной раздалось что-то очень напоминающее капель. Только какую-то обеспокоенную. Или встревоженную. Катя обернулась и посмотрела на потолок. Несмотря на неяркое освещение, проникающее из кухни, его поверхность была хорошо различима: совершенно чистая, без потеков. Да и откуда им взяться-то. Не разгар же весны, да и не ливень летний, чтобы через крышу, если бы она дырявой была протечь. Девочка перевела взгляд на часы. Казалось, звуки доносились именно оттуда. Она подошла к ним, задержала дыхание и замерла. И тут возникло … едва уловимое журчание!
«Быть не может! – внутренне запротестовала Катя. – Едва успела притчу услышать, как уже чудиться начало! Будто я избранная какая!».
Из короба, от задней его стенки сквозь застекленную дверцу забрезжило светом небольшое пятнышко. Настороженно оглядевшись по сторонам, девочка потянула массивную раму часов и нерешительно заглянула внутрь. В лицо тут же пахнуло луговыми травами, щедро прогретыми солнечным теплом и обласканными птичьим щебетанием. Все это втекало через отверстие в задней стенке, которое обычно оставляет в доске вывалившийся сучок. Снедаемая любопытством, Катя сделала шаг вперед и припала к нему глазом.
Ее восхищенному взору предстал, пронизанный яркими лучами, летний день. В бездонной голубизне неба легкими клочками ваты застыли редкие облачка. Под ними необъятной ширью стелился бескрайний луг. Теплый ветерок нежно колыхал пышное разнотравье, которое расходилось волнами до самого горизонта. Девочка повернула голову и постаралась заглянуть влево. Там вдалеке в вибрирующих струях воздуха подрагивали и перетекали едва уловимые очертания лесков и рощиц. Справа виднелся ровный ряд ветел, по которым можно было угадать русло неширокой реки. Стараясь рассмотреть, как можно больше, Катя плотнее прижалась к отверстию. Это помогло. Обзор существенно расширился, словно края дырочки подались в стороны. Даже будто пропали совсем. Не успела она опомниться, как …обнаружила себя среди этого всеобщего благоухания!
Девочка вздрогнула и в замешательстве оглянулась назад. За ее спиной непоколебимо высилась обратная сторона задней стенки часов с отверстием-глазком в центре. Это несколько успокоило. Если она только что вышла оттуда, то сможет так же беспрепятственно и вернуться. Чуть впереди на поверхности, вросшего в землю, валуна заманчиво переливалось нечто подобное червонному золоту.
«Сейчас только пару шажков сделаю, разгляжу, что это и сразу обратно», – мысленно уговаривала себя девочка.
Когда она приблизилась, сверкающий предмет шевельнулся, скользнул в траву по другую сторону камня и там затаился.
«Ящерка что ли такая необычная? Никогда подобных не видела!» – размышляла Катя, на цыпочках огибая валун.
Только она обошла его, как продолговатое существо, проворно перебирая лапками, прошмыгнуло дальше и снова затихло. Соблазн последовать за ним был очень велик, уж больно невиданной была у него расцветка. Рассмотреть бы, понять, кто это. Девочка опять обернулась. Короб часов оставался на месте. Полагая, что он никуда не денется, она двинулась дальше. Золотистая полоска, подпустив ее ближе, тут же сорвалась с места.
«Все, хватит! – решила для себя Катя. – Эти прятки бесконечно могут длиться! Ему делать нечего, вот оно и бегает! А мне домой пора!».
Она развернулась и зашагала, было, обратно, как за ее спиной послышался глухой негромкий свист. Будто некто, его издавший, настойчиво позвал за собой.
«А я, кажется, знаю, кто так свистит, – подумала девочка. – Тритоны. Они еще скрипеть и пищать умеют».
И действительно недалеко от нее из травы показалась спинка с пышным гребнем. И он, и тельце земноводного сверкало на солнце чистым золотом, а еще отблескивало переливчатыми, словно алмазными, искорками. Катя обомлела. Перед ней застыл настоящий золотой тритон! Обычно-то они темно-коричневыми бывают. Затем, будто стесняясь, медленно поднялась голова и уставилась на девочку преисполненным мольбой взглядом.
Катя вздохнула, всплеснула руками и промолвила:
– Тебе-то что от меня нужно? Мне уже дома пора быть. Бабушка вот-вот с непочатой водой вернется, время праздничный пирог замешивать.
Тритон жалобно пискнул и устремился в сторону ветел.
«Эх, была, не была! – мысленно махнула рукой девочка. – Тут недалеко. Мигом туда, обратно обернусь. Может, и впрямь, ему помощь нужна?».
И побежала следом.
Деревья приблизились так стремительно, точно сами с нетерпением ждали, чтобы броситься навстречу. Стволы, покрытые темно-серой с продольными глубокими трещинами корой, были мощные, кряжистые, толщиной в метр и более. Пышные кроны серебрились узкой листвой, унизанной желтыми соцветиями, собранными в длинные сережки. Вокруг них с радостным трудолюбивым гудением роились пчелы.
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS