Игра без правил

С Куровым приходилось встречаться и раньше, но эти встречи происходили на деловых совещаниях. Сергей Владимирович пользовался репутацией человека хозяйственного, делового, уверенно пробивавшего фонды и кредиты, не боящегося экспериментов и хозяйственного риска, чем снискал себе уважение руководства и других директоров, искренне завидовавших его хватке и умению всегда оказываться в струе. Близко с ним Михаил Павлович знаком не был – так, пару раз сидели в буфете за чашечкой кофе и сигаретой, обсуждая насущные проблемы и тихо жалуясь друг другу на неизбежные трудности, отсутствие валютных фондов и прочие неприятности.

Подойдя, Куров пожал Котеневу руку и улыбнулся:

– Гуляем?

– Да так, – уклончиво ответил Михаил Павлович.

– А я думал, собрались поужинать или уже вкусили от благ сего заведения, – посмеялся Сергей Владимирович, беря Котенева под руку. – Еду мимо, гляжу – стоит на ступеньках ресторации с выражением сомнения на лице.

– И решили остановиться? – покосился на него Михаил Павлович. С чего бы вдруг Курову, вечно торопящемуся по делам, останавливать машину и высаживаться, заметив стоящего у входа в ресторан знакомого? Темнит Сергей Владимирович, ох темнит.

– Нет, не решил, – обезоруживающе улыбнулся Куров. – Просто совпадение, некие обстоятельства заставили.

– Да? И какие?

– Извечная проблема, сломался мой водила, как говорят современные мальчики. Вдруг заявляет, что ему надо на базу, в движке у него, видите ли, стучит что-то. Ну, я решил выйти около стоянки такси и попробовать доехать за наличные, а тут заметил вас и вспомнил, что Михаил Павлович ярый приверженец автомобилизма и никогда не ходит пешком.

– Стало жалко денег и хотите попросить подвезти? – не удержавшись, съязвил Котенев. Черт с ним, пусть глотает, авось не подавится. Тем более настроение после несостоявшегося свидания и в связи с неотвратимо приближающимся очередным объяснением с женой становится все более мерзким. Так и тянет сказать кому-нибудь дерзость, словно репетируя разговор с Лидой.

– Угадали, – Сергей Владимирович скорчил покаянную мину, – ну, правда, Михаил Павлович, что вам стоит? Тут недалеко, подбросьте. Долг, говорят, платежом красен.

– Вы домой? – с делано озабоченным видом поглядел на часы Котенев, решивший все же сначала точно выяснить намерения знакомого, а то начнет просить отвезти в Ясенево или Беляево-Богородское. Охота гонять за столько верст без дела?

– Не угадали. У меня небольшое дельце неподалеку отсюда, и долее чем десять-пятнадцать минут я вас не задержу.

Он просительно заглянул в глаза Котеневу и снова улыбнулся. Михаил Павлович обреченно вздохнул и согласно кивнул:

– Хорошо, поехали. Только придется немного пройтись пешочком – машину я оставил в переулке.

– Какой разговор? Куда, направо?

Дорогой Куров болтал о каких-то пустяках. Михаил Павлович вежливо кивал и думал о своем – будет еще звонить Александриди или нет?

Увидев собственные «жигули», Котенев не поверил глазам – за рулем его машины сидел какой-то незнакомый человек, а из выхлопной трубы вился синеватый дымок, свидетельствовавший, что двигатель работает. Угонщик?! Какова наглость, при ярком свете, в самом центре города!

Михаил Павлович рванулся вперед: надо задержать вора, пока тот не успел тронуться с места и угнать машину. И как он только умудрился найти секретку и включить зажигание? Куров, натужно посапывая, торопился следом, пытаясь что-то спросить, но Котенев не обращал на него внимания.

Подбежав к машине, он рванул на себя дверцу водителя, но она была заперта изнутри.

– Открывай! – не помня себя, заорал Михаил Павлович и хотел ударить по стеклу двери кулаком, но почувствовал, что его сзади крепко прихватили за локти.

Недоуменно оглянувшись, он увидел двух рослых парней. Один, нахально подмигнув светлым глазом, свободной рукой открыл заднюю дверь жигуленка и предложил:

– Садись.

Еще более удивительным было то, что Куров, спокойно обойдя машину, сел на заднее сиденье и, нагнувшись к открытой двери, ласково позвал Михаила Павловича:

– Действительно, садитесь, поехали.

– Пустите, – рванулся Котенев, но парни не выпустили, а легко подтащили к машине и впихнули внутрь, усадив рядом с Куровым.

Заставив Михаила Павловича потесниться, на заднее сиденье влез и светлоглазый нахал, фамильярно обняв Котенева тяжелой лапой. Второй сел рядом с водителем. Тот медленно тронул с места и лихо вырулил на оживленную трассу.

Котеневу вдруг стало смешно – ну, разве не глупый сегодня день? Даже скорее идиотский: сначала несостоявшаяся встреча с телефонным анонимом, назвавшимся Лукой Александриди, затем пустое высиживание в ресторации, потом случайная встреча с Куровым, чужой человек за рулем «жигулей», поездка неизвестно куда. Ну и шуточки у любезного Сергея Владимировича! Будет потом о чем рассказать приятелям за рюмочкой.

– Это что, похищение? – повернувшись к Курову, с натянутой усмешкой спросил Михаил Павлович.

Ему никто не ответил. Незнакомец за рулем уверенно гнал «жигули» по незнакомому маршруту. Лежавшая на плече Котенева лапа светлоглазого нахала чутко сторожила каждое движение хозяина машины, а Куров все так же смотрел в окно. Михаил Павлович притих, поняв, что рассказывать о сегодняшнем приключении ему вряд ли захочется, если вообще представится такая возможность…

Глава 4

Долго петляли среди до жути одинаковых кварталов Теплого Стана, – прокрадываясь через дворы, въезжая в узкие подворотни, выскакивая вновь на проезжую часть шоссе, – пока не остановились около подъезда ничем не отличавшегося от других дома: длинного, светлого, с окнами без форточек, которые за деньги вынуждены были сделать сами жильцы.

Михаил Павлович уже несколько успокоился – он понял, что ему пока ничего не угрожает: жизни лишать его не собираются, за город не везут, а там будет видно.

– Пошли, посидим, пообщаемся, – повернувшись к нему, миролюбиво предложил Куров. – Звонили по моей просьбе, но извини, надо было проверить, как отреагируешь. А на людях, в кабаке, какой разговор?

– Значит, Лука Александриди – это вы? – приободрившись, недоверчиво хмыкнул Котенев. – Занятно.

– Нет, не я, – вылезая из машины, ответил Сергей Владимирович.

Светлоглазый нахальный парень, сидевший рядом с Михаилом Павловичем, слегка подтолкнул его плечом – давай, не задерживайся, когда тебя приглашают. Котенев недовольно покосился на него, однако смолчал и послушно вылез следом за Куровым.

– Не волнуйся, машинка твоя будет в целости, – успокоил Сергей Владимирович и, взяв Котенева под руку, повел к подъезду.

Вошли, дождались лифта. В кабину вместе с ними влезли и два бугая, прихватившие Михаила Павловича около жигуленка в переулке. Решив ничему не удивляться, Котенев снова промолчал. Поднялись на шестой этаж, и Куров нажал кнопку звонка одной из квартир – на площадке было темновато, и номер на табличке двери разглядеть не удалось.

Открыл пожилой, аккуратно одетый мужчина, с ровным пробором в сильно поседевших волосах. Радушно улыбаясь, он пропустил гостей в прихожую с ворсистым ковром на полу, распахнул двустворчатую дверь гостиной.

– Прошу, прошу…

Небрежно кивнув хозяину, первым вошел Куров, за ним последовал Михаил Павлович, с интересом оглядывавший убранство комнаты – большой стол, чешская хрустальная люстра, буфет с множеством разноцветных бутылок, длинные мягкие диваны, плотные гардины на окнах.

Открыв перед гостями дверь в другую комнату и стоя на пороге, седовласый хозяин сделал приглашающий жест:

– Все готово, прошу…

Парни Курова остались в первой комнате, а Сергей Владимирович и Котенев прошли во вторую – удобные кресла, дорогой торшер, богато сервированный столик, с закусками и бутылкой марочного коньяка.

– Спасибо. – Опустившись в кресло, Куров махнул рукой, отпуская хозяина квартиры. Предложил присесть Котеневу и откупорил бутылку. – Давай по маленькой? Домой отвезут, не волнуйся.

– Это кто же повезет? – усаживаясь напротив Сергея Владимировича, усмехнулся Михаил Павлович. Ничего себе, попал в переплетец. Интересно, куда это приволок его дражайший Куров и, главное, зачем?

– Кто привез, тот и отвезет, – разливая коньяк в маленькие пузатые рюмочки, ответил Куров. – Чего, гадаешь, где оказался? Не гадай, скажу – это катран для приличных людей.

– Катран? – Опуская руку в карман за сигаретами, Михаил Павлович скользнул пальцами по гладкой металлической поверхности диктофона. Осторожно сдвинув рычажок включения записи, он достал пачку сигарет и закурил. Пусть теперь Сергей Владимирович говорит, а мы будем внимательно слушать и мотать не только на ус, но и на тончайшую импортную пленку.

– Ну да, катран. Игорный дом для состоятельных людей. Наверное, никогда не был заядлым картежником и не знаешь жаргона? Правильно, деньги лучше тратить на удовольствия.

– Каждому виднее, на что и как их тратить, – отделался несколько неуклюжей шуткой Котенев. – Если, конечно, есть что тратить.

– Сюда ходят только те, у кого есть, – заверил Сергей Владимирович, – клиенты солидные, но и цены хозяин держит на высоте: рюмочка коньячку с бутербродиком обходится минимум в сотенную. Если сильно продулся, то любезный Борис Яковлевич, командующий здесь парадом, может открыть кредит. Но за каждую взятую в долг сотню надо отдать две или три, причем не позже чем через сутки. За ругань или шум полагается штраф, а под утро приглашают девочек: в квартире четыре комнаты, а больших компаний не бывает.

– Я не играю в карты, – потягивая коньяк, обронил Котенев, слушавший Курова с интересом: о многом Михаил Павлович знал, но пусть говорит, не помешает, диктофончик пишет.

– Знаю, – улыбнулся Сергей Владимирович. – Есть катраны дешевле, где собираются до тридцати-сорока человек в ночь, но там подают водочку, а не коньяк, девочки хуже, ставки ниже, соответственно процент от выигрыша падает. А тут, случается, проигрывают огромные состояния.

– Весьма любопытно, – согласно кивнул Котенев, – но позвольте узнать, зачем вы это рассказываете? Какой смысл в нашей встрече, оформленной столь неожиданно?

Куров откинулся на спинку кресла и, прищурив глаза, внимательно поглядел на Михаила Павловича, словно оценивая – стоит ли выкладывать на стол козыри или подождать еще? А может быть, совсем не показывать своих карт, превратив все в шутку и расставшись после совместного распития бутылочки? Видимо решившись, он сказал:

– Нервы твои проверял. Я человек коммерческий, лишнего рисковать не люблю. Сейчас все объясню, а ты пей и слушай. Если чего не понимаешь, задавай вопросы, отвечу.

– Помилуйте, Сергей Владимирович, – сделал недоуменное лицо Котенев, – какой же риск? На вашу выходку я совершенно не обижен и даю слово никому о ней не распространяться. Выпьем, и, согласно вашему обещанию, пусть меня доставят до дома. На том и расстанемся.

– Налим, – весело засмеялся Куров, – скользкий… Ладно, не будем тянуть. Я тут недавно интересовался, каково вознаграждение у директоров средних фирм в Англии. Представь, Михаил Павлович, они получают более сорока тысяч фунтов стерлингов в год. Примерно дюжина менеджеров зарабатывают по полмиллиона, а пять человек имеют поболее миллиона фунтов в год. Теперь вернемся на родную почву.

– Давайте попробуем, – усмехнулся Котенев, поставив рюмку на столик. Внутри возникло щемящее чувство беспокойства: куда гнет Куров, в какую западню заманивает? Надо не забывать, что разговор пишется на пленку, и не болтнуть лишнего.

– Неужели мы работаем меньше или ответственность у нас ниже? Отнюдь нет! Разве смирится с таким положением коммерческий и умный человек? Нет и еще раз нет! Он начнет добирать нехватающую сумму, эквивалентную затратам энергии его мозга. Желаешь еще немного статистики?

– Извольте. – Михаил Павлович поудобнее устроился в кресле.

– По оценкам экспертов, причем не состоящих на государственной службе, в нашей стране насчитывается порядка десяти тысяч подпольных миллионеров. Правда, Минфин объясняет интересующимся, что честный трудящийся миллионером стать не имеет возможности, а в Сбербанке не зарегистрировано вкладов на миллионные суммы. К тому же у нас блюдут тайну вклада.

– Да, но еще есть мир шахматистов, писателей, художников, – хитро усмехнувшись, возразил Котенев.

– Есть, – снова наполняя рюмки, легко согласился Куров, – но писателей-миллионеров у нас раз-два и обчелся, так же как и художников. Среди песенников, конечно, имеются люди богатые, но все они, как и писатели с художниками, на виду, и круг их весьма постоянен. А независимые эксперты настойчиво твердят, что имеются в первой стране социализма не только миллионеры, но и даже миллиардеры.

– Только не я, – небрежно отмахнулся Михаил Павлович.

– Не ты, – поднял рюмку Сергей Владимирович. – Ты пока миллионер!

– Я?! – Котенев округлил глаза, а потом зашелся смехом, вытирая выступившие на глазах слезы. – Ну уморил…

– А чего? – Куров выпил коньяк и подцепил вилочкой ломтик лимона в сахарной пудре. – Я к тебе давно приглядывался: хорошо добираешь! Толково, я бы сказал. Деловой ты, Михаил, человек, причем умело расширяющий сферу своего влияния. Вот, к примеру, твой дружок, Лушин. Он тебе связь с торговлей отлаживает, а другой компаньон, Рафаил Хомчик, по части кооперации заправляет. Сколько ты сейчас кооперативов контролируешь и вкладываешь в них свои денежки для отмывания?

– Простите, Сергей Владимирович, но вы, по-моему, перебрали лишнего. – Котенев встал и застегнул пиджак. – Я, пожалуй, пойду.

– Сядь, все одно не выпустят, пока не закончим разговора, – почти ласково посоветовал Куров, и Котенев послушно опустился в кресло.

Разговор перестал ему нравиться, но диктофон он все равно не выключил, хотя и мелькнуло такое желание, когда снова опустил руку в карман за сигаретами.

– Господь велел делиться, – наливая Котеневу коньяк, заметил Сергей Владимирович, – особенно с тем, кто сильнее тебя. Но зачем применять силу? Два разумных коммерческих человека всегда могут спокойно договориться. Так? Тем более что ты, дорогой мой Михаил Павлович, настырно вторгаешься туда, где все давно принадлежит другому человеку.

– Это кому же?

– Мне! – просто сказал Куров.

– Вот так вот, да? – насупился Котенев, несколько ошарашенный и возмущенный. – А как же насчет прав человека?

– Каких прав? Как нарушать то, чего нет? Это все на бумаге писано, а на деле? Это ты нарушаешь законы бизнеса. Дай мне процент и жируй спокойно, как карась в пруду. А я тебе обеспечу защиту и поддержку, вместе с режимом наибольшего благоприятствования. Короче, предлагаю стать моей дочерней фирмой на обоюдовыгодных условиях. Соглашайся, не прогадаешь.

– Фантастика, – развел руками Михаил Павлович. – Позвольте спросить, на чем основывается ваша столь упрямая уверенность в том, что предложения сделаны по адресу? Вдруг вы заблуждаетесь, принимаете желаемое за действительное?

– Ну-ну, – улыбнулся Куров, – не надо передергивать и строить из себя невинную девочку-гимназисточку. Я же сказал, что давно за тобой наблюдаю, и не просто наблюдаю, а документирую свои наблюдения. Могу предоставить для ознакомления некоторые копии, если есть желание убедиться.

– Есть. – У Михаила Павловича нехорошо заныло под ложечкой и возникло чувство незащищенности, словно он, как глупый мышонок, привлеченный запахом сыра, влез в западню-мышеловку, а она захлопнулась. Дать бы сейчас Сергею Владимировичу в зубы, так, чтобы, обдирая костяшки пальцев, всадить кулак глубоко, вкладывая в удар силу злости и отчаяния. Нет, драться кулаками нельзя, надо драться хитростью, осторожностью, быть изворотливым и умным, чтобы защитить свою собственность и независимость в делах. Хватка у Курова мертвая, но, может быть, удастся ее хотя бы немного ослабить?

– Артем! – позвал Куров.

В комнату вошел тот самый парень с наглыми светлыми глазами и подал Курову темную папку. Слегка наклонившись, шепнул что-то своему хозяину на ухо, а тот ответил слабой улыбкой, движением руки отослав Артема прочь.

– Прошу. – Сергей Владимирович через стол подал папку Котеневу.

Михаил Павлович взял ее со смешанным чувством недоверия и страха. Неужели у Курова существует собственная служба информации, доставляющая ему сведения о людях, интересующих его? И все было продумано заранее, даже возможность ознакомить пойманного в западню Котенева с неким компрометирующим материалом? Если так, худо дело. Открыв папку, Михаил Павлович быстро пролистал несколько страничек – люди Курова не зря ели свой хлеб и получали вознаграждение: если эти материалы передать определенным органам, то какой-нибудь майор или капитан вполне может делать дырку на мундире, ожидая награды за раскрытие крупного дела. Действительно, сжимаются на горле стальные челюсти.

– Серьезная работа, – захлопнув папку и положив ее себе на колени, вынужденно признал Котенев. Признал он это с горечью терпящего поражение, что не укрылось от Курова. Но он не выказал торжества победителя. Напротив, его лицо обмякло, стало даже как-то добрее.

– Недооценка противника всегда губительна, – тихо заметил он. – Сейчас иная атмосфера, и, если хочешь иметь крепкое дело, приходится создавать организацию со своей разведкой, контрразведкой, репрессивным аппаратом и даже микроармией. Некое маленькое теневое государство, которого у вас нет! Все просто: толковые люди потихоньку продвигались в разные нужные эшелоны, а оттуда расставляли своих, то есть моих, людей в правоохранительные органы, торговлю и тому подобное. Блатной мир преступности не дремлет, часть его пошла на тесный деловой контакт с нами, другая нет. А есть еще, кроме своих людей в правоохранительной системе, абсолютно чуждые нам, и, надо признать, их подавляющее большинство. Враг со всех сторон, враг делового человека! Надо выбирать в жесткой конкуренции и постоянной опасности – встать на сторону сильного или пасть в неравной борьбе с желающим отнять все! А отнять желают многие. Кстати, если так хочется, оставь папочку себе, почитаешь на досуге: у меня все равно есть подлинники.

– Полагаете, я не стану защищаться, – пустил пробный шар Котенев, решивший попытаться зайти с другой стороны и прощупать еще раз, насколько силен Куров.

– Как? – искренне удивился Сергей Владимирович. – Ты полагаешь, что тебя будут пугать горячим утюгом, обещая прижечь мягкие места? Бог мой, какая глупость! Такие штучки проходят только с профессиональными проститутками, для которых гладкая розовая кожа – визитная карточка и товар. Правда, некоторые ни черта не смыслящие в наших делах авторы и киношники используют подобные штучки для воздействия на слабонервных истеричек, но кто им это может запретить? Предположим, ты убьешь кого-то из моих людей. Ну а дальше что? Отправишься в тюрьму, и надолго, а если в зоне узнают, а там обязательно узнают, за какое дельце ты получил срок, то умрешь сам: ошпарят кипятком в бане, удавят на лесоповале или еще какая неприятность приключится. Разве дело так заканчивать жизнь? Объявишь нам финансовую войну? Бред, сомну вот так. – Он взял бумажную салфетку и скомкал ее в кулаке, скатав в тугой шарик. Повертел его, показывая со всех сторон Котеневу, и небрежно бросил в пепельницу. – Пойдешь заявлять в МВД или КГБ? Так они в первую очередь заинтересуются тобой, а потом остальными. И главное, где возьмешь доказательства?

«Это ты, голубчик, зря так думаешь, – зло усмехнулся про себя Михаил Павлович, – доказательства у меня, считай, уже есть. К сожалению, ты меня вычислил и взял под колпак, а вот я недооценил силу используемых тобой методов и прохлопал ушами массу времени, пребывая в преступном благодушии относительно конкурентов. Всегда опасался ненужного внимания финансовых органов, оперативников из милиции, тривиальных уголовников, а вот таких, как ты, бездарно проморгал, за что теперь и потею тут перед тобой, как в кресле у дантиста. Ну ничего, как говорят, еще не вечер».

– Предположим, сгорит кооператив Хомчика, Лушина замучают ревизии, нанятые тобой отбойщики не выстоят против чужаков или их перекупят? Как тогда? – продолжал Сергей Владимирович, глубоко затягиваясь сигаретой. – Сейчас модно всякие общественные организации создавать. Можешь вступить в одну такую. В нашу! Плати взнос, Михаил!

– Хорошенькая общественность, – вскинулся Котенев. – Гангстеры. Мафия, да и только. Это же коррупция! По головке потом не погладят.

– А ты хочешь и рыбку съесть, и ног не замочить? И потом, не бросайся громкими словами, не надо. Желаешь получить гарантии? Я дам, поскольку времена меняются, а люди на своих местах остаются. Понял?

– Ну хорошо, – сдался Котенев, распуская узел галстука на душившем его вороте сорочки и чувствуя, как опустошает его разговор. Аж спина взмокла. – Что конкретно хотите предложить?

– Я уже говорил об изменении ситуации, – тоном лектора начал Сергей Владимирович. – Кризис, друг мой, кругом кризис! В чем причина? Не только в изменении ситуации, но и в самих людях, да-да, именно в людях – проблемы изменений в экономике, постоянная обеспокоенность, усиление проявлений насилия, рэкета, наркомания, распады семей. Наблюдается снижение духовного уровня индивидуума. Сегодня свобода несколько помутневший термин – как у нас может ею хорошо воспользоваться деловой человек, имеющий деньги? Он хочет жить цивилизованно и с должным достоинством, поскольку уже не может и не хочет жить так, как живут остальные рабы тарифов и окладов, страшащиеся выразить сомнение в их правильности, поскольку у них могут отнять и тариф и ставку. Хочешь, я отвезу в прелестный тайный бордельчик с обворожительными юными девами, на все готовыми за деньги? Могу познакомить с людьми, которые дадут вам телефоны множества очаровательных женщин, ждущих звонка в отдельных, прекрасно обставленных квартирах. Могу ввести в дом, где играют в рулетку не хуже чем в Монте-Карло или Лас-Вегасе.

– Или отвезете на ипподром? – усмехнулся Михаил Павлович.

– А что, он тоже под нашей рукой, – ничуть не смутился Куров. – Глупо упускать букмекерство. Но не в этом суть. Суть в том, что давно назрела необходимость создания более широкой инфраструктуры развлечений и удовольствий для состоятельных людей. И ты со своими компаньонами способен в этом помочь, поскольку уже занимаешься таким делом, помогая переводить накопления в алмазно-твердую валюту. Раньше было проще, определенная категория руководителей позволяла себе даже запустить лапу в Алмазный фонд, не говоря уже о казне. Теперь сложнее, и надо кооперироваться. Я не требую ответа сразу, подумай. Но лучше, если прямо сейчас ударим по рукам.

Котенев не ответил, задумчиво вертя между пальцами тонкую ножку коньячной рюмки. Наконец он поднял на Курова глаза:

– А если я все же заявлю о нашем разговоре?

– Не поверят, – спокойно ответил Сергей Владимирович. – К тому же у нас и там свои люди, которые примут меры. Я пошел на риск, решив встретиться с тобой сам и говорить с открытым забралом, поскольку верю, что глава фирмы и глава ее дочернего предприятия обязаны иметь взаимопонимание и сердечную привязанность, доверие друг к другу. А ты недоверчив, ох недоверчив. Зачем разговор пишешь?

– Что? – сделал непонимающее лицо Михаил Павлович.

– Отдай диктофончик, – протянул к нему через стол руку Куров. – Давай, давай, у моих ребят японская техника, она не ошибается. Не заставляй тебя обыскивать.

Стиснув зубы, Котенев полез в карман и вынул диктофон. Сергей Владимирович вынул из него кассету, положил на стол, а диктофон вернул:

– Забери, денег стоит. Когда будешь со своими компаньонами общаться, не называй, пожалуйста, никаких имен.

– Как говорить, когда сам всего не знаешь, – пряча пустой диктофон, буркнул Котенев. – И потом, обещали дать время подумать, а теперь что же, на попятную?

– Почему, думать можно, только не слишком долго, а условия сейчас обсудим, определим, так сказать, правила игры…

Мерно гудел кондиционер, тюкала на машинке в приемной секретарша, терзая технику неумелыми пальцами, выскакивали на табло настольных электронных часов зелененькие циферки, напоминая о быстротечности бытия, пульсировала электронная лампочка-точка. Михаил Павлович снимал трубку трезвонившего телефона, участвовал в обсуждениях проекта плана, пил поданный секретаршей кофе, машинально отвечал на приветствия, возвращаясь с обеда в свой кабинет, а мысленно он был все еще там, на квартире, превращенной в игорный дом для состоятельных людей, не в силах полностью вернуться из вчерашнего вечера в день сегодняшний.

Проклятый Куров! Как он вчера сразу расслабился, поняв, что уже намертво зажал противника, загнал того в угол и может нанести решающий удар, но не сделал этого, продемонстрировав свою силу и лояльность к будущему вассалу. И еще пошутил в ответ на вопрос Котенева: не боится ли Сергей Владимирович доверять коммерческие тайны ушам стен катрана, встречаясь здесь для серьезных переговоров о разделе сфер влияния? Куров только похлопал Михаила Павловича по плечу:

– Нисколько. Хозяин не знает, кто гостит в его доме, и даже не знает, кому платит дань. А я сегодня заплачу ему, как за обычный вечерок, но деньги ко мне же и вернутся. Кстати, для своих компаньонов придумайте какую-нибудь легенду или сказку. Поверьте, я очень не люблю, чтобы мое имя трепали чужие языки, и всегда об этом узнаю. Лучше, если они ничего не будут знать обо мне. – И после этих слов многозначительно поглядел в глаза Котеневу, которому этот взгляд показался взглядом василиска.

Вновь вспомнив о вчерашнем унижении и поражении, Михаил Павлович в сердцах пристукнул кулаком по полированной столешнице: Куров – дитя и полный продукт эпохи безграничного начальственного права, единолично решающий, что указать, когда поощрить, а когда запугивать до икоты, пряча смертельные угрозы за сладкой улыбочкой внешне благопристойного и воспитанного человека, не привыкшего повышать голос. Его, видите ли, обязаны слушать, внимать ему, как пророку, а он, с тупой жестокостью, порожденной десятилетиями атмосферы полного бесправия подчиненных, восторженного чинопочитания и животного страха, будет млеть от административного восторга и диктовать, привычно попирая ногой всех и вся. Однако, как оказалось, Куровы и компания успешно переносят привычные им методы и в сферу теневой экономики, действуя совершенно беспардонно и чувствуя свои руки полностью развязанными, – кто их остановит, кроме еще более сильного и жестокого?

Им уже мало официальных постов, наград и руководящих кресел, они хотят иметь то же самое и в ином теневом мире, полагая себя чем-то вроде принцев крови бюрократической системы, пользующихся абсолютной вседозволенностью. Захотят – сомнут, захотят – оставят жить и дышать. А ты должен ползать в пыли у их ног и радоваться, собирая крошки, просыпавшиеся с барского стола.

Но что сейчас толку махать кулаками? Документы, благосклонно подаренные Куровым, Михаил Павлович сжег, предварительно перечитав их, заперевшись дома в ванной. Сергей Владимирович не блефовал, не зря запугивал – он знал практически все, и Котенев понял, что противник выбросил на стол не последние козыри. Нечто более серьезное и страшное припрятано в рукаве, как у профессионального карточного шулера, объегоривающего простаков, вздумавших оседлать удачу и враз разбогатеть. Мысль о том, что все блеф, что Куров хочет просто взнуздать его и тихо-тихо сосать бабки, растаяла, стушевалась и ушла, уступив место липкому страху и отчаянию обреченного.

С другой стороны – надо бы проверить, насколько силен Сергей Владимирович. Не может же его власть быть действительно безграничной, несмотря на то что она и распространена в двух сферах: официальной и теневой. Но власть везде власть, и одно ее проявление подкрепляет другое, помогая держать в повиновении непокорных, вершить суд и расправу, казнить и миловать либо официальным путем, либо другим, тщательно скрываемым от официального мира. Оборотень!

«Перестань, – покусывая ноготь большого пальца, остановил себя Михаил Павлович. – Чего городишь? Сам такой, но завидуешь сейчас ему, поскольку он тебя насадил на булавку, как таракана запечного, а не ты его. А вот если бы наоборот, то, наверное, ты сейчас радостно потирал бы руки, вспоминая разговор».

Вчера дома, сидя на краю ванны и выкуривая одну сигарету за другой, Котенев с горьким сожалением думал, какой на самом деле призрачной и эфемерной оказалась его независимость – чужие и сильные ворвались в устоявшийся мирок его бизнеса, ломают все, крушат надежды, заставляют подчиниться, выкручивая руки в прямом и переносном смысле. Вот и получается, что большая рыба всегда заглатывает меньшую…

Выбрался он из ванной поздно, дождавшись, пока Лида ляжет и погасит свет. Прокрался на кухню, открыл форточку, чтобы выветрился запах сожженных бумаг, потом прошел в спальню и тихо нырнул под одеяло – благо они с женой давно спали в разных постелях.

Однако надежда на старую пословицу – утро вечера мудренее – не оправдалась, и сейчас сидит Михаил Павлович в своем кабинете за столом и думает, подперев рукой отяжелевшую от невеселых мыслей голову.

Так, ну а чего делать-то? Надо же принимать решение или продолжать сидеть так вот – бездумно глядя невидящими глазами в бумаги, разложенные на столе, и выкуривая сигарету за сигаретой? Но если бы знать, как поступить и чего делать?!

Поколебавшись, Михаил Павлович снял телефонную трубку и набрал номер Лушина. Услышав его бодрый тенорок, поздоровался:

– Привет, это я. Слушай, Александр Петрович, есть необходимость срочно повидаться и перетереть кое-что. Нет, лучше прямо сегодня. Чего ты заладил о делах, я тоже занят по горло. Позвони Рафаилу и предупреди, а то мне некогда…

Повесив трубку, Котенев почувствовал, что напряжение несколько спало – сделан первый шаг, и компаньоны сегодня узнают о предлагаемых новых правилах игры. К тому же Сашка и Рафаил далеко не дураки, присоветуют чего, поскольку дело касается их шкуры вместе с карманом. Пусть тоже поломают головы, не все же ему одному отдуваться и курить, заперевшись в ванной.

Вытащив из пачки новую сигарету, он вдруг вспомнил о первопричине очередного семейного скандала – Виталике Манакове, драгоценном родственничке. Сидит там, бедолага, и хлебает горе полной ложкой.

Вообще-то, чисто по-человечески, жаль дурака, да и Лидка совсем извелась и исплакалась, похудела, стала дерганая, истеричная. Ее тоже жалко, а больше всех жалко себя. Разве и правда поговорить с нужными людьми о Виталии – пусть переведут поближе к дому, устроят получше, а если никак нельзя перевести, дадут Лидке свидание с братом. Он, конечно, скотина и дурак, но чего уж с этим теперь поделаешь?

Да, везде свои правила в разных играх, но не правила определяют их характер, а сама игра и игроки начинают вырабатывать определенные требования к играющим с ними в одной команде и противнику. Причем эти требования постоянно меняются, как и состав игроков – одни уходят на скамью подсудимых, другие из жизни, третьи продолжают самозабвенно биться за свое, пока их не затопчут или не удалят судьи. Но одно правило всегда неизменно – если можно что-либо сделать чужими руками, именно так и поступи, а лавры победителя и приз присвой себе. Пусть твои счета оплачивают другие! Ведь и тебя заставляют оплачивать счета чужих ошибок, допущенных до сего времени сидящими в начальственных креслах.