Хроники Реликта. Том II

С шипением открылась дверь финиш-камеры метро, в зал ворвались двое парней в «бумерангах» и Забава Боянова. Последовала немая сцена, затем председатель СЭКОНа бросилась к Железовскому, молча прижалась к нему, едва доставая ему до ключицы.

– Где они? – быстро спросил первый из вновь прибывших, в то время как метро выбрасывало одну за другой порции пограничников и обоймы риска отдела безопасности.

– Отбой тревоге, – будничным тоном проговорил комиссар, обнимая Боянову за плечи огромной рукой, повернул ее и повел к метро мимо растерянных парней.

– Сначала я думал, что у тебя рация. – Лабовиц кивнул на перстень Грехова, когда они выходили из метро управления. – Особенно когда ты «вызвал» чужанина. Оказывается, это…

– Пси-генератор, – проворчал Габриэль, оглядываясь на плетущегося сзади Берестова. – Без него я не смог бы внушить К-мигрантам свою убежденность в победе. До связи, суперы.

– Не понял, – сказал Ратибор, ошеломленный открытием. – Что вы имели в виду насчет чужанина?

– Никакого чужанина не было, – вздохнул Лабовиц, тоже глядя вслед проконсулу. – Габриэль всего-навсего создал пси-фантом, внушил К-мигрантам, что имеет прямую связь с роидами.

– Не может быть! Я же его видел… и слышал…

– Просто Грехов – очень сильный экзосенс. Мне, например, до него далеко. Такие вот дела, охотник. Ну, я пошел лечиться. До связи.

Он ушел не оглядываясь. А Ратибор остался стоять, медленно приходя в себя.

Конструктор, представлявший собой светящийся «мешок с картошкой» (каждая из картофелин по размерам не уступала планетам типа Земли), слегка замедлил свой ход, но продолжал упорно стремиться к намеченной цели. По расчетам баллистиков траектория его движения должна была пересечь орбиту Юпитера на расстоянии в двадцать миллионов километров от гигантской планеты и практически упиралась в Марс, успевающий к моменту пересечения подойти точно в район рандеву.

Опираясь на расчеты, СЭКОН снова поднял вопрос применения императива «экстремум», требуя мобилизации сил и средств человечества на эвакуацию населения Марса, а потом и Земли. И снова Совет безопасности не утвердил предложение, отложив решение проблемы до появления «новых данных о прямой угрозе Марсу и Земле», в то время как по всей Системе участились случаи антисоциального поведения, стихийных всплесков паники, вспышек нервных заболеваний и психических расстройств, вызванных серией появления К-гостей. Положение в мире становилось взрывоопасным, подогреваемое безответственными заявлениями некоторых общественных и официальных деятелей о том, что во всем виноваты службы безопасности и пограничники, не справляющиеся со своими обязанностями. Предлагалось отстранить от должностей комиссаров отдела безопасности Железовского и Юнусова, а также командора пограничной службы Эрберга, срочно смонтировать на пути Конструктора «кварковые мины» и разнести его в клочья, если он не понимает, чего от него хотят.

Аудитории всех рангов захлестнула волна дискуссий, в ход были пущены аргументы высокой политики, апологии доброты и веры, экономические и научные расчеты, наивные утверждения о гуманизме высшего разума и философская казуистика «разумной жестокости», но эмоции не могли послужить базой всесторонне продуманного решения, как и сухие цифры инженерных расчетов и формулы научных теорий, и не нашлось лидера, который смог бы обработать колоссальный объем информации, взвалить на свои плечи ответственность за судьбы человечества и объяснить, что делать. Надвигался кризис, прежде всего кризис веры и морали, предполагающий в скором времени не религиозный, а самый что ни на есть материалистический хаос апокалипсиса, хаос «конца света», начинавшийся нравственным уничтожением…

Со времени схватки с К-мигрантами прошло двое суток, и Железовский, втайне ожидавший каких-то каверз с их стороны, внезапно успокоился, уверовав в твердость их слова и серьезность обещаний самого Грехова. Связь с К-мигрантами прервалась, как только оперативные группы покинули станцию, затерянную в недрах омеги Гиппарха, и никто их с тех пор не видел и не встречал.

Грехов тоже в поле зрения наблюдателей не появлялся, но Аристарх был уверен, что проконсул в курсе всех событий и продолжает свою таинственную деятельность, отдающую мистикой и жутковатым душком связи с «потусторонними силами».

В один из периодов отдыха между дежурствами – Железовский все так же продолжал жить на «Клондайке» – спейсер посетил Юнусов в сопровождении Баренца. Комиссар наземников был встревожен и не скрывал этого, Железовский усадил их на диван перед виомом, во всей красе показывающим Конструктора на черном фоне, предложил по стакану медового напитка и превратился в статую, в «роденовского мыслителя», способный просидеть в каменной неподвижности несколько часов подряд.

– Что у вас? – спросил Юнусов, мало уступающий хозяину в мимике, вернее, в ее отсутствии.

Спешить было некуда, и разговор шел в звуковом диапазоне.

– Все то же, – ответил Железовский. – К-физика не поддается анализу и не вмещается в рамки ни одной теории, а это значит, что мы бессильны оказать влияние на Конструктора.

– Даже с помощью вакуум-резонаторов?

– Теоретики работают с математическими моделями, но конкретных советов не дают. Расчет последствий удара требует учета стольких параметров, что на точный прогноз надеяться нечего.

– А если удастся соорудить «абсолютное зеркало»?

Железовский взглянул на комиссара-один исподлобья.

– Автор идеи погиб и не оставил расчетов, а его коллеги, по моим данным, – в начале пути, вряд ли они успеют довести разработку до практического применения. Существовала единственная возможность не пустить Конструктора в Систему – Т-конус, но воспользоваться ею мы уже не можем.

Юнусов кивнул, не отрывая взгляда от эллипсоидного тела Конструктора, состоящего из светящегося тумана и зерен более темных уплотнений.

– Знаете, что меня волнует до сих пор? Результат всепланетного референдума о судьбе Конструктора. Ведь практически большинство высказалось за его уничтожение, понимаете? И распределение голосов по материкам почти одинаковое – выше шестидесяти процентов, лишь Южная Азия – тридцать семь. Что это? Проявление коллективного эгоизма, приступ истерического страха или, наоборот, – эффект социальной релаксации?^[35] Почему при обсуждении не сработал принцип избыточного оптимизма^[36], характерный для группового мышления? Может быть, в обществе давно превалирует индивидуализм, а социологи пропустили финал формирования этого процесса?

– Не думаю, – качнул головой Баренц. – По-моему, четко сработал механизм выдвижения разумных альтернатив. Ориентируясь на групповое сознание, мы взаимно поддерживаем друг в друге стереотипные образы и установки, а в данном случае имела место разумная организация дискуссии, где у каждого была возможность аргументировать свою точку зрения. А результат обсуждения закономерен: альтернативы жизни цивилизации – нет.

Помолчав, Юнусов кивнул, соглашаясь, видимо, с внутренним голосом. Проговорил:

– Я слышал, в Системе появились чужане?

– По нашим подсчетам – около двухсот транспортников и более тысячи отдельных роев, – пробасил Железовский. – И количество их увеличивается день ото дня. Хорошо, что они хоть не удаляются от Конструктора больше чем на миллион километров, все время крутятся рядом, формируются в «очереди» и вместе с серыми призраками в конвои. Тебя что-то заботит конкретно?

– Его забота – волнения на Ближнем Востоке, – пробурчал молчавший до сих пор Баренц, тоже не сводящий глаз с Конструктора и облаков мигающих разноцветных огней, круживших вокруг него. – Плюс вспышка паники. Плюс попытки захвата метро, работающих на дальний космос.

– Плюс обычная профилактика, – бесстрастно проговорил Юнусов. – Вы знаете, что такое бои роботов? Или муравьиных куч? Или термитов и муравьев? А как вам нравится такое «развлечение» молодежи, как гонки на украденных транспортных коггах типа «Коралл»? Или технология наркоклипов?

– Можешь не продолжать, – сказал Баренц. – Мы знаем, что такое работа безопасника-наземника. В молодости я мечтал об участии всего в одной операции.

– Какой же?

– В операции по спасению духовности, нравственности, или соборности, если хотите.

– Тогда тебе надо было родиться в двадцатом веке, а то и раньше. Я не понял, что ты говорил о метро. Кто пытается захватить станции?

– В основном пацаны, «золотая» молодежь, сынки представителей политико-экономической элиты…

– Я не о том. Это организованные, спланированные действия или акты отчаяния?

– Еще не разобрались. Но похоже – последнее. Если был бы единый центр по бегству, мы его уже нащупали бы. В общем, работы хватает. Не плачу, констатирую факт.

– А чего вы хотели? Это обычная работа с наложенной спецификой ГО. Не справляетесь? Давайте думать, чем я могу помочь.

– Пока справляемся… худо-бедно. Меня лично беспокоит другое – возможности Грехова. – Юнусов сцепил пальцы на груди и пригорюнился.

Баренц кинул взгляд на Железовского.

– Не тебя одного. Нас тоже интересуют возможности проконсула, вернее, не столько возможности, сколько их приложение. Вектор «нечистой силы», так сказать. Чего он добивается? У меня складывается впечатление, что он ведет какую-то свою игру, недоступную для нашего понимания. Не получится ли так, что в самый последний момент он станет «по ту сторону баррикад»?

– Так же считает и Забава, – усмехнулся Железовский. – Но у меня другое мнение. Да, его пределы действительно неизвестны. К-мигранты в чем-то правы, назвав его шкурой. И все же он с нами.

– Он один, – без выражения сказал Юнусов. – Как установили мои психологи, судя по всем его связям и привычкам, эта фигура не нуждается в соратниках и друзьях. Но в отличие от вас, коллеги, я не склонен преувеличивать степень опасности одного человека, даже если он экзосенс семи пядей во лбу. Аристарх, ты умеешь успокаивать людей, успокой и меня: как долго будут продолжаться К-явления? Я имею в виду гостей.

Железовский не пошевелился, полузакрыв глаза, феноменальная глыба с канатами вместо нервов, силой робота и душой безнадежно больного человека, болезнь которого называлась «Забава Боянова».

– Не знаю, – сказал он наконец. – Есть мнение, что Конструктор исследует нас, пытается решить какую-то проблему, а какую именно – тайна за семью печатями.

Юнусов слабо улыбнулся одними губами, сухими и бледными, собрав морщинки у глаз.

– Успокоил. Тебе хорошо, сидишь здесь, в центре, как… пуп ГО, и не видишь, что творится на грешной Земле, населенной обычными людьми, не суперменами, со множеством добродетелей и пороков. Самое гнусное, что большинство реагирует на К-гостей негативно: страх, ненависть, желание убить, уничтожить неведомого посланца, нервные срывы, психические расстройства, паника… Если гости будут являться и дальше, вся Система превратится в сумасшедший дом.

Трое смотрели друг на друга, понимая все без слов.

– Когда Конструктор подойдет к поясу астероидов, некого будет защищать, – добавил Юнусов.

– Чего ты хочешь? – тихо спросил Железовский, сдерживая громыхающий голос.

– Не знаю, – медленно, растягивая слова, ответил Юнусов. – Взаимодействие масс в Системе нарушено так, что вряд ли возможно вернуть все в исходное состояние, а перераспределение орбит планеты неизбежно ведет к дисбалансу орбиты Земли, твои эфаналитики знают это не хуже моих. Что будет дальше?

– Конструктор подходит к Юпитеру, – проворчал Баренц. – Чего вы хотите?

Юнусов, прищурясь, посмотрел на Конструктора, словно прицелился.

– Забава права, его надо было уничтожить еще в первое пришествие, как советовали серые призраки, но урок съеденного наполовину Марса не пошел нам впрок.

– Чего вы хотите? – в третий раз спросил Железовский.

– Немедленного введения экстрамобилизации. – Юнусов встал. – Спасем хотя бы часть человечества. Иначе потеряем все. Я знаю, кое у кого в совете все еще теплится надежда, что мы остановим Конструктора или уничтожим, но я в это не верю. Пошли, Ярополк.

Баренц молча встал, похлопав Железовского по колену.

– Завтра очередное заседание совета.

Вышел вслед за комиссаром-один. Железовский выключил свет и остался сидеть в темноте, неподвижный, как изваяние. Поднес ладонь к лицу: пальцы испускали розовое свечение, будто рука была сделана из раскаленного стекла. Щелкнул пальцами – с них слетел рой шипящих искр.

– Хиути^[37], – глубокомысленно произнес вслух Железовский, – не рано ли, коллеги, включать режим «спасайся и беги»?

– Срочное сообщение, – раздался в клипсах рации пси-голос координатора. – Обнаружено скопление серых призраков – около десяти тысяч особей.

Через три минуты Аристарх ворвался в зал контроля, где несли дежурство Шадрин, член Совета безопасности Таукан и кобра-один погранслужбы Демин.

В центре оперативного поля виома на фоне слабых россыпей далеких звезд и туманностей выделялось мерцающее, переливчатое, плавно меняющее очертания облако серых призраков, похожее издали на пушистую головку одуванчиков. Призраки постоянно маневрировали, и фигура облака менялась, то превращаясь в идеальный куб, то в шар (одуванчик, да и только!), то в эллипсоид, то в головоломную конструкцию сложнейшей формы.

– Что они делают?!

– «Роют яму», – отозвался Савич, находившийся ближе всех к образованию призраков. – Вакуум в этом районе «скатывается» в потенциальную «пропасть», в которой топология пространства прыгает от геометрии «струны» до двадцатишестимерности. Я о таком мечтать не мог, не то что своими глазами наблюдать!

– Зачем это им?

– На вопросы они не отвечают, но, по всей видимости, готовится какой-то сюрприз. Не нам, конечно, Конструктору. Он подойдет сюда примерно через полчаса, мы его уже видим визуально.

Железовский нырнул в кресло, освобожденное ему догадливым Шадриным, и окунулся в эфирный прибой переговоров всей сложной системы координации космических служб Солнечной системы. Выслушав доклады погранпостов, скомандовал:

– Всем императив «назад»!

– Можно я направлю в зону любопытства зонды? – спросил Савич. – Любая информация оттуда бесценна!

– Работайте, – ответил Железовский.

В течение четверти часа ничего существенного не происходило: серые призраки перестраивались, земной флот уходит от сферы их маневров на безопасное расстояние. Затем призраки создали нечто вроде зонта с ручкой, направленной навстречу Конструктору, и перестали перемещаться, одевшись в ореол зеленоватого свечения. А когда до столкновения колоссальной «авоськи с картофелем» Конструктора с «зонтом» остались считаные мгновения – Конструктор шел со скоростью двести десять километров в секунду – от «зонта» ему навстречу вытянулась вдруг тысячекилометровая «роза» ярчайшего зеленого огня: лепестки «розы» раскрывались один за другим, словно она росла как живая, и слои пламени не смешивались друг с другом, создавая удивительную пространственную структуру земного цветка.

Спейсер содрогнулся, как и все машины человеческого флота, хотя находился от места события в шести миллионах километров. И только интрасенсы да автоматические видеокамеры смогли заметить, чем ответил Конструктор на «приветствие» серых призраков, так быстро это произошло.

Огненную «розу» пронзили тысячи длинных и острых черных игл, словно Конструктор выпустил рой стрел с оперением (отчего спейсер дернулся еще раз), и «роза» погасла. А затем «зонт» призраков сломался, и они разлетелись в разные стороны, как пушинки, уступая дорогу непреодолимой силе.

Железовскому стало отчего-то больно, и он с недоумением посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки: ногти впились в ладонь чуть ли не до крови. С трудом разжав пальцы, он успокоил дыхание и вызвал Савича:

– Что там у вас?

– Представление закончено, – отозвался ученый еле слышно сквозь гул помех. – Они его не остановили, хотя создали зону с плотностью энергии, превышающей потенциал звездных недр. Но, может быть, они его и не останавливали? Может быть, эта наша оценка событий неверна? Со стороны судить трудно. Попробуем проанализировать результаты измерений и дать более точные ответы.

Серые призраки собрались в стаю над торжественно проплывающим мимо телом Конструктора, образовали нечто вроде струящейся растопыренной человеческой ладони, несколько минут «совещались», а потом «ладонь» начала бледнеть, испаряться, таять, пока наблюдающие эту картину руководители дежурной смены не поняли, что призраки один за другим исчезают, уходят по «струнам» из Системы. Через полчаса от «ладони» не осталось ничего, и лишь светящаяся махина Конструктора продолжала безостановочный бег сквозь черную бездну пространства, не реагируя на вызовы, сигналы, предупреждения и проклятия…

После схватки с К-мигрантами сил у Ратибора хватило только на то, чтобы справиться у дежурного о состоянии Насти и Егора и доползти до дома. Проспал он почти сутки, лишь единожды поднявшись напиться. За это время организм интрасенса справился со стрессом, перенапряжением и усталостью не хуже профессиональной медслужбы, и Ратибор встал вполне бодрым и работоспособным, сразу включившись в орбиту компьютерной связи.

Дежурный доложил ему, что Егор Малыгин тоже вылечил себя сам и уже занимается с детьми в школе, со свойственной ему скромностью умолчав о своих подвигах. Настя пока еще находилась в клинике СПАС-центра, однако ее состояние у врачей опасений не вызывало. Железовский снова дежурил на «Клондайке» в составе квалитета ответственности, Лабовиц пребывал где-то на территории заповедника Такла-Макан, и, таким образом, почти вся группа риска здравствовала и занималась своими делами. Не было известий только от проконсула Грехова, снова отбывшего в неизвестном направлении.

Прикинув соотношение обязанностей и желаний, Ратибор направился в клинику, по пути выслушав сводку последних событий, главным из которых была акция серых призраков, пытавшихся остановить Конструктора. Впрочем, цель их операции оставалась не совсем ясной. Вполне могло быть, что они искали способ связи, или решали какую-то свою общую проблему, или вообще действовали по просьбе Конструктора, находясь с ним в контакте, например, сотворили ему тонизирующий душ. Последняя гипотеза вызвала у Ратибора улыбку, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что даже она имеет право на существование при отсутствии достоверных данных и нежелании самих серых призраков объяснить смысл своих действий.

Уже входя в здание метро, задумавшийся Ратибор вдруг краем сознания отметил некоторую необычность обстановки.

С введением режима ГО обычная сутолока у станций метро исчезла, вход в них контролировался пограничниками, и люди, понимая, чем это вызвано, в большинстве случаев не роптали, здесь же, возле метро «Мещерский бор», собралась приличная толпа пассажиров, и все молчали! И лишь увидев троих крепких молодых людей в полумасках, одетых в серые кокосы, с импульсными электроразрядниками в руках, Ратибор понял, что стал свидетелем захвата метро одной из отчаянных групп «золотой» молодежи, искавшей спасения от приближающегося в лице Конструктора «конца света».

Его заметили сразу. В спину Ратибора уткнулся твердый ствол разрядника, чьи-то руки сорвали с ушей клипсы рации, толкнули в спину. Берестов вошел в вестибюль станции, непривычно тихий и пустой, поискал глазами пограннаряд и увидел у стены слева два тела. Третий пограничник сидел на полу с посеревшим от боли лицом, у него была сломана ключица.

Нападавших было десятка полтора. Трое из них возились с инком метро – видимо, кто-то из пограничников успел заблокировать управление, – остальные шатались по платформе вдоль всего длинного ряда кабин метро, составляющего своеобразный поезд, подтаскивали поближе контейнеры, рюкзаки, штабеля пластиковых банок, ящики и упакованные в прозрачные мешки коробки с концентратами. Судя по всему, «экспедиция» готовилась тщательно, и лишь расторопность пограничников помешала группе осуществить задуманное в считанные минуты. Поскольку станция «Мещерский бор» была единственной в районе, работающей на Приземелье и на дальний космос, руководители группы точно знали, куда попадут, и останавливаться на полпути не собирались.

– Живы? – кивнул Ратибор на лежащих парней.

Сидящий пограничник покривился, с трудом сдерживая слезы; был он молод и неопытен и еще не научился сдерживать эмоции, как старшие товарищи.

– Не дергайся! – Ратибора толкнули в спину. – Лицом к стене! Руки на затылок!

И время для безопасника остановилось…

Дрался он холодно и расчетливо, сдерживая ненависть и ярость, вспыхнувшие в душе, словно перед ним были «серые люди», не ведающие боли. Однако противник его был во сто крат беспощаднее, наглее, агрессивнее и вероломнее, потому что исповедовал древний принцип – «цель оправдывает средства». То, что эта цель – собственное благополучие, подленькое, физиологическое, просчитанное низменными сторонами души, – их ничуть не смущало.

Конвоиров он успокоил точными уколами в нервные узлы, еще двоих оглушил, а когда остальные начали пальбу, ответил тем же, завладев электроразрядником командира группы. Через минуту все было закончено, оставшиеся вне схватки члены группы сориентировались поразительно быстро и бросились наутек, пробиваясь сквозь толпу к стоянке такси, но лишь одному из них удалось скрыться, троих задержали прибывающие пассажиры, а четвертого, с белыми от страха глазами, открывшего пальбу по безоружным людям, нейтрализовал примчавшийся поднятый по тревоге пограничный наряд.

Угрюмо ответив на вопросы кобры-капитана пограничников и понаблюдав за врачами, хлопотавшими у тел пограничников, Ратибор отыскал лежащего без сознания руководителя группы «путешественников» и забрал у него клипсы рации, затем поспешил к заработавшим кабинам метро, не обращая внимания на восторженно-удивленные взгляды молодых ребят, возбужденных и одновременно огорченных тем, что инцидент исчерпан.

Клиника СПАС-центра – двадцатишестиэтажное «колье» из нескольких сотен «драгоценных камней» – палат, процедурных кабинетов, операционных боксов, залов отдыха, спортзалов – располагалась на берегу Десны в километре от основного здания управления аварийно-спасательной службы. Сообщив инку-диспетчеру, кто он и к кому направляется, Ратибор влез в «улитку» бесшумного конформного лифта и вышел в прозрачном фонаре стыковочного узла, соединявшего две лечебные палаты и зал психомассажа. Анастасия Демидова лежала в палате с номером «один», и не успел Ратибор подойти к двери, как та открылась и выпустила человека в черном.

С полминуты они разглядывали друг друга, потом по губам Грехова скользнула едва заметная улыбка.

– Говорят, ты неплохо потренировался у метро.

– Неплохо, только спарринг-партнеры попались неопытные, – в тон проконсулу произнес Ратибор.

Грехов кивнул, буркнул нечто вроде «ну-ну», и капсула лифта унесла его в недра здания. Постояв немного, чтобы справиться с неприятным осадком от встречи, Берестов вошел в палату и был едва не сбит с ног: Настя ждала его за дверью, прыгнула на шею и, всхлипывая, принялась целовать его лицо, уши, плечи, руки, пока оглушенный водопадом чувств – в пси-диапазоне он представлял собой самый настоящий водопад! – Ратибор не оторвал ее от себя, зажмурившуюся, с мокрым от слез лицом, в распахнувшемся халате, милую, безумно красивую и желанную…

Полчаса ушло у них на междометия, объятия и шепот, пока Настя не пришла в себя и не принялась приводить себя в порядок.

– Я могла бы уже уйти отсюда, – сказала она, причесываясь, поглядывая на чеканный профиль Ратибора, – но решила подождать тебя, Габриэль сказал, что ты придешь сразу после драки. Ты дрался? Это правда?

Ратибор поневоле нахмурился. Темное чувство открывающейся под ногами бездны качнулось в нем.

– Он сказал, что я дрался? Когда?

– Когда сказал? Почти час назад, перед твоим приходом. – Девушка оглянулась. – Что, он ошибся?

– Нет, но… я думал, что ему сообщили о схватке по треку, однако он знал об этом еще до события… хомозавр!

Анастасия вздрогнула, побледнела.

– Ты… ты говоришь это… с ненавистью! После того что он сделал для тебя, для всех… Неужели вы так не терпите его? За что? За то, что он отличается от вас? За его силу, волю, риск, благородство, наконец? – Голос ее превратился в шепот, погас. – Ты хочешь, чтобы…

Ратибор покачал головой, снял мысленный контроль и на мгновение обрушил на голову девушки весь свой внутренний мир, все свои вопросы, мысли и чувства, запертые в душе, мучившие его и ждущие ответа. Настя снова вздрогнула, прислушалась, полузакрыв глаза, легкая краска вернулась на ее щеки.

– Извини, я была не права, – скороговоркой проговорила она, вскакивая и целую Берестова в подбородок. – К тебе мои слова не относятся, хотя было время, когда и ты относился к нему…

– Было, – согласился Ратибор. – Но я – иное дело, вряд ли кто-нибудь еще знает его с других сторон, отсюда нелюбовь, неприязнь и даже страх. Забава призналась, что она его боится, «яко татя в нощи». Да и у меня иногда, честно признаться, появляется холодок жути. Ты знаешь, что он якшается с чужанами? Не говоря уже о серых призраках!

Настя не отвела взгляда.

– Знаю. Ну и что?

Ратибор пожал плечами.

– Его не зря прозвали хомозавром. И не делай страшные глаза, я не отношусь к лагерю тех, кто уже сейчас начинает шептать обвинения в его адрес, будто он во всем виноват наравне с Юнусовым и Железовским.

– Потому что он всегда участник, а не сторонний наблюдатель, он всегда в центре, а не с краю. – Настя забралась к Ратибору на колени, выключила стены, и в комнату ворвался солнечный день. – Таких любят не все, они всегда кому-нибудь мешают. Даже тебе.

Ратибор поцеловал ее в затылок, прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах.

– Мне – нет. Кстати, я тоже не понимаю, почему он не вмешается в судьбу Конструктора на доступном ему уровне? Я не имею в виду Совет безопасности или ВКС, речь идет о серых призраках… и еще о ком-то, он недавно намекал.

– Он уже говорил вам… тебе тоже: Габриэль знает, чем все закончится, и знает, что делать. И будь уверен – делает.

Да уж, подумал Ратибор, вспоминая встречу с чужанином в доме проконсула и таинственную дверь в мир иной, намекавшую на прямую связь с родиной роидов.

– Но если он знает, что делать, почему не скажет об этом прямо? Всем!

– Значит, считает, что еще рано.

– Рано?! – Берестов так резко вздернул голову, что Анастасия вздрогнула. – Конструктор подходит к Юпитеру, остался один шаг до запретной зоны, один шаг до объявления войны, а ему рано?!

Настя успокаивающе погладила безопасника по щеке, передав мысленный образ рычащего тигра и укротителя рядом с блюдечком молока.

– Не сердись, но Габриэль действительно никогда не опаздывает, ты это знаешь не хуже меня. Если хочешь, поговори с ним, он пошел домой.

– И поговорю. – Ратибор не хотел успокаиваться, подогреваемый воображением и тем, что Настя продолжает защищать своего друга. – Пусть попробует промолчать!

– Какие мы грозные! А то что будет? – Настя не выдержала и засмеялась. – Ты перестанешь с ним общаться?

Улыбнулся и Ратибор, но тут же посерьезнел. Мягко пересадил Настю на диван рядом, вытянул вперед руки, и между ладонями засветился воздух. Облачко света сформировалось в седловидную поверхность и пролилось дождем искр на пол. У Насти заложило уши, как от резкого падения давления. Она покачала головой, вздохнула.

– Хиути, обычная разминка интрасенса. Ты котенок перед Габриэлем, Ратибор, и нет силы… – Она не договорила.

Над головой Ратибора проявилась корона розового сияния, и тотчас же воздух комнаты поплыл маревом, словно нагретый до высокой температуры, фигура безопасника заколебалась, волна искривления бесшумно обежала стены, пол, потолок, исказила очертания предметов палаты, что-то лопнуло со стеклянным звоном. В облаке света между ладонями Ратибора протаяла черная клякса, ударила тонкой струей в стену напротив, пронзила насквозь. Снова качнулись стены, и все исчезло. Ратибор опустил руки, слабо улыбнулся – Настя смотрела на него во все глаза, прошептала:

– Что это?

– Не знаю, – глухо ответил Ратибор. – Я обнаружил это случайно, задумавшись над связью с Конструктором. Прошло ощущение бездны и боли, а потом словно в голове лопнул сосудик, и я увидел Конструктора… на мгновение… Было такое ощущение, что он хочет что-то сказать.

Настя сжала горло рукой, глаза ее сделались большими и бездонными. Ратибор снова улыбнулся.

– Интересно, правда? Грехов сказал, что я, как и он, крестник Конструктора, а значит, тоже хомозавр. Это я к своему заявлению о котенке. Не расстраивайся. – Он бережно обнял девушку за плечи. – Последствия путешествия по внутреннему миру Конструктора будут сказываться еще долго, как сказал врач. Ну, мне пора. Выздоравливай поскорей.

Настя зажмурилась, поднимая лицо, и Ратибор поцеловал ее в раскрытые губы…

В холле клиники кто-то мысленно окликнул Ратибора, он оглянулся – Забава Боянова, издали похожая на девочку с длинной русой косой. Подошел, вежливо поклонился, ответил так же мысленно:

– Добрый день.

– Привет, Берестов, рада тебя видеть. Ты от Насти? Все некогда навестить, постоянно куда-то не успеваю. Как она там?

– В норме, сегодня выходит.

Разговор продолжался в пси-диапазоне, в темпе пулеметной очереди, весь вмещаясь в десяток секунд.

– Ну и слава Богу! А у тебя что нового? «Свободная охота» закончилась? Куда теперь? К Аристарху или есть дела на Земле?

– Есть дела. – Ратибор вдруг неожиданно для себя признался, что ищет Грехова.

Лицо Бояновой застыло, губы затвердели, взгляд стал острым, пронизывающим.

– Зачем он тебе?

– Хочу задать несколько вопросов.

– Что ж, может быть, пора их задавать. Могу посоветовать, каких тем ты не должен касаться, ибо это может отразиться на твоем здоровье.

– Я кое-что умею тоже.

– Ты котенок перед ним, охотник, несмотря на рост и мускулатуру. Он шутит, что он хомозавр, но это так и есть. Этот экзосенс опасен, как… – Боянова поискала сравнение. – Как ураган, спрятанный в маковом зерне. Учти.

– Учту, – вежливо пообещал Ратибор. – Каких именно тем я не должен касаться в разговоре с ним?

– Первая – Настя. Он любит ее, от того еще более одинок, ты не можешь этого не видеть. Вторая: как он относится к Конструктору. Грехов не сын его, а пасынок, и это ты учти тоже. И последняя тема: почему он иногда все-таки помогает нам, людям? Зачем это ему, если он и так знает, чем все закончится? Это страшный вопрос, Берестов, поразмысли сам – почему.

– Вы преувеличиваете.

Забава улыбнулась, выразив в улыбке сразу весь свой возраст и опыт.

– Хотела бы преувеличить. Мне пора, до связи, охотник, желаю тебе выжить.

Она повернулась и скользящим упругим шагом пересекла холл, скрылась за матово-прозрачными дверями «ракушки» лифта. Ратибор молча смотрел ей вслед, не трогаясь с места, чувствуя, как неприятно свело мышцы живота.