2062 Исторические пророчества о будущем России

VIII. Знакомство древних с историческим циклом

Весь описанный нами порядок наблюдается только в цикле нормальном или правильном. Но совершенно нормальные циклы встречаются сравнительно редко: в порядке прохождения и в распределении подъемов и упадков история дает много неправильностей и аномалий. К их описанию мы и должны были бы теперь перейти, но прежде всего заметим, что четыре века цикла в своем сочинении мы будем впредь называть не по номерам, как до сих пор, а следующим образом:

I век – Золотой.

II век – Серебряный.

III век – Медный.

IV век – Железный.

На такого рода обозначениях я остановился, во-первых, потому, что в письменном изложении ясность речи ослабевает, если какие-либо однородные предметы означают по номерам. Во-вторых, в названиях Золотой, Серебряный, Медный и Железный заключается некоторая характеристика веков, соответственная ценности тех металлов, которые взяты для их обозначения. В-третьих, сущность моих настоящих выводов, по-видимому, составляет новость только для нас, но не для человечества вообще. Надо думать, что она была уже известна нашим отдаленным доисторическим предкам, судя по народным преданиям о «четырех веках», которые дошли до нас в несколько искаженном виде. И вот древние названия четырех веков, которые позднейшие переделки обратили в неопределенные периоды, Золотой, Серебряный, Медный и Железный, я и хотел сохранить в моей номенклатуре из уважения к памяти неведомых нам гениальных людей древности.

Предания о четырех веках были найдены у индусов, древних евреев и древних греков. Если отбросить весь тот словесный и поэтический сор, который нанесло на них беспощадное время, то даже характеристика каждого века, которую мы находим у Гезюда и в индусских преданиях, в общих чертах сходна с теми данными, которые в настоящее время можно вывести из истории разных народов, распределенной по циклам.

Первый век у греков назывался «Золотым», у индусов «веком совершенства». По Гезюду, люди жили в этом веке как боги, имеющие беспечальный дух, удаленные от горя и тяжелого труда. Старость не приближалась к ним. Всегда сообща веселились они на пирах, чуждые всякого зла. Умирали они, как сном объятые. Всякое благо было их уделом. По индусскому преданию, «человек в этом веке был добродетелен, счастлив и пользовался продолжительной жизнью».

Второй век у греков назывался «Серебряным», а у индусов «веком выполнения долга». У греков в этом веке жило «поколение худшее, не сходное с первым ни по стройности, ни по уму. Мальчик сотню лет воспитывался при матери, растя беспомощный в ее доме. Когда же он достигал юности и зрелого ума, то жил лишь короткое время, страдая ради своего неразумия, ибо они не могли сдерживать между собою своего буйного нрава». По индусскому преданию, «жизнь в этом веке укоротилась, появились пороки и несчастия».

Третий век у греков имел название «Медного». «Поколение страшное и сильное, которого занятия были дела горя и насилия. Они были неприступны и имели дух твердый как сталь». По индусскому преданию, в этом веке «физическое и нравственное падение человеческого рода сделало огромные усилия».

Четвертый век у греков называется «Железным», а у индусов «веком греха». По греческому сказанию, ни днем, ни ночью не прекращаются труды и печали. Поколение испорченное, которому боги притом посылают тяжкие заботы. По индусскому преданию, «зло настолько восторжествовало над добром, что добрые люди принуждены удаляться от мира. В силу этого совершающиеся события вовсе не передаются мудрецами – они слишком унижают их достоинство». Это «плачевный период. Все выродилось: элементы, мораль, сократилась продолжительность жизни, нигде нет правды и справедливости».

В пророчествах Данииловых искажены еще больше, там уже мы видим не века, а царства: Золотое, Серебряное, Медное и Железное. Последнее представляется «смешанным из железа и глины, частью крепким, как железо, частью хрупким, как глина, и разделенным, как железо, которое не смешивается с глиною».

Что касается смены Железного века одного цикла Золотым веком другого, т. е. вопроса о том, что упадок не вечен, что он своим окончанием дает начало подъему, то и об этом имели представление древние люди, судя по преданию древних скандинавов о «гибели богов». Вот в какой поэтической форме описывается упадок:

«Наступает последний день. Равновесие, существовавшее дотоле в системе мифа между противоложными началами, нарушается. На сцене появляется верховный бог и своею мощною рукою содействует разрушению мира. Второстепенные божества начинают истреблять друг друга. Появление страшных беспорядков на земле вследствие потрясения гармонии, существующей в человеческих обществах и видимой природе, – служат признаком наступления тех ужасных дней, когда за погибелью людей следует истребление богов. Братья вступают в борьбу и убивают друг друга, презирая родством. Тяжело становится жить на свете; везде разврат; век упадка, век меча, век бурь, век злодеяний. Ни одному человеку не будет пощады от ближнего до тех пор, пока мир не разрушится в самом основании. Мир гигантов полон смут. Великаны сокрушены. Боги объяты ужасом. Люди толпами следуют по дороге к Геле (к смерти). Солнце тускнеет. Земля уходит в море. Блестящие звезды падают с неба. Огонь охватывает старое здание. Всепожирающее пламя поднимается до самого неба…»

А вот картина подъема, немедленно следующего за упадком:

«Но едва только окончилось истребление, как начался процесс нового миротворения. Различные силы, управлявшие ходом предшествовавшего творения, были поглощены могуществом бесконечным, оставили после себя зародыши, которые на смену им пробудились к жизни. Из глубины моря выходит земля, совершенно покрытая растительностью. Поля сами из себя произрастают плоды. Враждебность элементов исчезла. Является Бальдер (бог благости и милосердии). Бальдер и Откер (бог богатства) живут в согласии между собою во дворце Одина. Над Гимле (небо) возвышается дворец, весь покрытый золотом, блеск которого превосходит солнечные лучи. В нем живут добродетельные люди, предаваясь вечным наслаждениям верховных благов» (Стасюлевич М. М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых Сиб. 1864. С. 251).

Эти немногия строки, если исключить из них поэтические прикрасы, дают нам ясное и точное представление о взгляде древних на сущность подъема и упадка. Как читатель убедится из дальнейшего, представление это чрезвычайно близко к тому, что мы можем узнать в настоящую минуту, если зададим себе труд вникнуть в данные истории разных народов.

Живя в переходную эпоху между подъемом и упадком, мы во многом имеем неправильные взгляды на человеческую природу. Например, мы резко разграничиваем умственную, нравственную и физическую природу человека, тогда как это можно сделать только теоретически. На самом же деле эти три свойства человеческой природы неразделимы между собою, как различные стороны одного и того же предмета.

Так думали и древние. Они передали нам в народных преданиях, что упадок и подъем действуют не на одну только сторону человеческой природы, но на все одновременно. Если народы падают нравственно, то они не могут не падать умственно и физически.

Древние замечали во время упадка понижение умственного уровня, неразумие падающих людей и позднее умственное развитие, вследствие которого детство их в высшей степени беспомощно. Большую часть жизни падающий человек занят приобретением умственных богатств, а когда достигнет полного умственного развития, то живет недолго и скоро умирает.

Во время упадка древние наблюдали падение нравственности, нравственную испорченность, неразлучную с физической. Люди, говорят они, становятся порочными, совершают различные злодеяния, приобретают буйный нрав, легко вступают в столкновения с ближними, пылают к ним враждой и становятся беспощадными. Эта вражда проникает даже в семейства и нарушает родственные связи: дети враждуют с родителями, а братья с братьями. Люди совершают друг над другом насилия и убийства и истребляют один другого. В обществе господствуют беспорядки и смуты. Нарушается его равновесие и внутренняя гармония. Ложь царит в мире, нигде нельзя найти правды и справедливости, и вообще зло торжествует над добром. В половых отношениях господствует разврат. Все это отзывается на судьбе отдельных людей в виде тяжкого труда, тяжких забот, печали, горя и всяких несчастий.

Наконец в физическом отношении изменяется наружность человека, фигура его теряет свою стройность. Продолжительность жизни сокращается и увеличивается смертность.

Подъем составляет прямую противоположность упадку и представляется древним пробуждением к жизни. При нем происходит умственный подъем, раннее умственное и физическое развития. В нравственном отношении люди чужды всякого зла, они добродетельны, справедливы и честны. В отношениях между ними господствуют согласие, мир, благость и милосердие. Они всегда бодры и веселы, наслаждаются продолжительной жизнью и умирают безболезненно. Жизнь их сопровождает богатство, счастье, всякое благополучие, они удалены от горя и «тяжкого» труда.

Что особенно поразительно для нас теперь в учении древних о четырех веках цикла, это способ, каким они добывали свои познания. Если предположить, что древние шли тем же путем, как и мы в настоящую минуту, то пришлось бы искать в глубокой доисторической древности такие же условия цивилизации, высокого положения исторической науки и международного общения, как в настоящее время. Но ведь мы не знаем всех путей к решению этого вопроса. Известно, что одну и ту же задачу можно решать различными способами. Гениальный человек древности мог прийти к тем же результатам, что и мы, но иным более коротким путем. Он мог, например, путешествовать по многим современным ему странам, изучать в каждой из них различные фазисы исторического цикла, а затем свести в одно целое весь добытый материал и восстановить цикл в своем воображении.

IX. Значение подъемов и упадков в экономии природы

Возвращаясь затем к нашим собственным исследованиям исторического цикла и его частей у разных народов, мы должны прежде всего заметить, что подъемы, упадки и исторические циклы не являются для народа чем-то в роде бесконечного и бессмысленного шатания из стороны в сторону В экономии природы они имеют глубокий смысл шествия народов в сторону высшего человеческого типа, а следовательно – в сторону прогресса, но только не по прямой, а по зигзагообразной линии, причем каждый упадок, заключающиеся главным образом в борьбе между людьми и в истреблении ими друг друга, является периодом, посвященным естественному отбору. Все слабое в умственном, нравственном и физическом отношениях умирает преждевременной смертью или погибает в борьбе за существование и имеет большие шансы не оставить после себя потомства, а все сильное остается и передает свои качества потомству. Что касается подъема, то смысл его заключается в подготовке к следующему периоду упадка. В это время сильно размножается население, без чего не было бы достаточно человеческого материала, необходимого для отбора. Кроме того, трудолюбивый народ, живущий во время подъема, делает материальные запасы для своих потомков времен упадка, без которых они перемерли бы с голоду и отбора также бы не было.

После каждого упадка, благодаря естественному отбору, народ становится выше, чем его предки предыдущего подъема и таким путем любой нецивилизованный народ, переживая ряд исторических циклов с их подъемами и упадками, может стать цивилизованным, подвигаясь в сторону высшей человеческой породы, не только в умственном и нравственном отношениях, но и в физическом.

Исторический путь, который должен пройти любой народ от состояния дикости до цивилизации, в сущности не особенно длинен. При благоприятных условиях для этого достаточно пережить два-три правильных исторических цикла. Таким путем все человечество к настоящему времени могло бы стать цивилизованным и принадлежать к высшей белой расе, если бы народам и государствам на их историческом пути не встречались препятствия, которые не только могут затормозить прогрессивное движение, но даже совершенно остановить его и направить в обратную сторону Получается тогда регрессивное движение, путем которого даже цивилизованный и белый народ может потерять свою цивилизацию, одичать и обратиться в одну из низших цветных рас. Известно, что у всех или почти у всех цветных рас сохраняется предание, что их предки были «белые». Но мало того, этим же путем регресса народ может прийти к потере своей самостоятельности, к поглощению его другими народами и даже к полному вымиранию. Какова природа этих препятствий, мы в настоящей книге говорить не будем, так как все это составит содержание одного из наших последующих изданий. Скажем только, что препятствие, о котором мы говорим, одинаково для всех народов мира и действие его непременно отзывается на ходе исторических циклов в форме аномалии. Двигаться наиболее быстро и кратчайшим путем в сторону прогресса может только тот народ, у которого все циклы проходят нормально, без всяких неправильностей и аномалии. Малейшая неправильность уже задерживает это движение на целые века, а если она повторяется несколько раз, то может свести народ в могилу.

Что касается народов прогрессирующих, т. е. проходящих свои циклы правильно, то они получают еще то преимущество, что с каждым новым циклом их упадки становятся все более и более слабыми. Тогда как у дикарей Железный век может кончиться полным вымиранием народа или племени, у высоко-цивилизованных народов он бывает до того слаб, что проходит незаметно даже для ближайших соседей.

Познакомившись с историческим циклом и его правильностью, не трудно понять, каким образом, зная период, переживаемый каким-либо народом в настоящую минуту, можно с большой достоверностью предсказать, что ждет его в ближайшем будущем. При настоящем знакомстве с ходом цикла трудно сделать такое же предсказание и с такою же достоверностью для отдаленного будущего. Это потому именно, что народ может встретиться на своем пути с тем препятствием для его правильного движения вперед, о котором мы только что говорили, а тогда правильность цикла будет нарушена и начнется аномалия, ход которой предсказать уже очень трудно.

Х. В чем заключается упадок

Сущность каждого упадка состоит в постепенном ослаблении уз, связывающих между собою членов государства, и в стремлении его разложиться на составные элементы. Элементы общества скрепляются между собою в государстве нормальном, здоровом или, что тоже, переживающем подъем, не внешними искусственными связями, как мы думаем, не силой, не репрессалиями, не правительством, не режимом, а невидимыми, но несравненно более крепкими нитями любви и симпатии. Правительство связывается с народом искренней, но не рассудочной, не выдуманной, не внушенной кем-либо, а инстинктивной любовью к нему, которая в некоторых случаях имеет стремление переходить в обожание. Как чувство инстинктивное и врожденное, оно остается совершенно одинаковым, каковы бы ни были в государстве форма правления и личный состав правительства и к какой бы национальности, своей или чужой, оно ни принадлежало. Об этом чувстве никто не говорит, и узнать о его существовании можно только тогда, когда правительству угрожает опасность, по той легкости, с которой люди отдают за него свою жизнь.

Законы природы здесь действуют те же самые, что в любом пчелином улье или муравейнике. Правительство, как центр, в котором сходятся все симпатии подданных, в ульях или муравейниках заменяется маткой или царицей, о которой муравьи или пчелы не ораторствуют, не обсуждают ее достоинств или недостатков, а молча жертвуют своею жизнью. Если матка погибает, то улей или муравейник теряет всякую внутреннюю связь, расходится и гибнет.

Кроме того, в нормальном государстве члены его связаны между собою общим им всем патриотизмом, т. е. безграничной, безотчетной и также инстинктивной любовью к общей родине. Как истинное чувство, патриотизм также молчалив, как и любовь к правительству, но в минуту опасности для отечества во имя его человек жертвует всем самым для него дорогим, не исключая и своей собственной жизни. Наконец всех членов нормального государства связывает крепкая взаимная любовь или симпатия, которая также обнаруживается вполне только в момент опасности, угрожающей согражданину

С наступлением упадка в государстве все эти связи ослабевают, начиная с высших. Прежде всего, исчезает любовь к правительству, за нею – любовь к родине, потом к своим соплеменникам и наконец, в конце концов, исчезает привязанность даже к членам своей семьи. В порядке постепенности беззаветная любовь к правительству сменяется любовью или привязанностью к личности правителя. Эта последняя уступает свое место полному равнодушия. Далее следует уже ненависть сначала к личному составу правительства, а потом к правительству вообще, соединенная с непреодолимым желанием его уничтожить. Когда упадок бывает очень силен, это чувство достигает своего высшего напряжения и тогда редкий государь умирает собственною смертью, все равно: хорош ли он, или не хорош, виновен в чем-нибудь, или нет. Ненависть в этом случае так же дело инстинкта, а не разума, как любовь во время подъема.

Если бы правительство не подчинялось закону вырождения и оставалось неизменным в то время, когда весь народ падает, то оно могло бы временно удержать государство от распадения искусственными мерами. Но правительство вырождается с народом, а потому падает в умственном и нравственном отношении и теряет энергию, без которой не может правильно отправлять свои функции.

В начале упадка правительство бывает еще довольно сильно, потому что на стороне его здоровое большинство. Тогда оно не останавливается ни перед какими мерами, чтобы удержать от распадения государственную машину. Но по мере того, как упадок продвигается вперед, правительство слабеет и не находит более поддержки в вырождающемся обществе. Государственная машина расшатывается и расползается по всем швам. В начале ее заедает формалистика, а затем лицеприятие, доносы, шпионство, взяточничество и казнокрадство. Лишаясь энергии и поддержки со стороны народа, правительство бывает не в состоянии провести какую-либо твердую государственную систему. Законов в это время обыкновенно издается очень много, но соблюсти их некому. Правительство или бессильно это сделать, или его органы являются продажными и торгуют законами. Кроме того, правительство во время упадка теряет свое единство и дробится. Власть, прежде принадлежавшая одному лицу, разделяется между несколькими, и эти отдельные представители враждуют, борются и воюют между собою.

Таким образом, правительство и народ в своем вырождении идут на встречу друг другу и между ними дело непременно должно дойти до столкновения и борьбы. А потому в каждый упадок у правительства или, лучше сказать, у партии, его защищающей, происходит борьба с парией антиправительственной. В этом сходятся все народы и государства всего мира. Но какой характер примет борьба в том или другом государстве в тот или другой из его упадков, это зависит от характера народа и от степени его подъема.

В одних случаях дело не доходит до ненависти к форме правления и к правительству вообще и ограничивается борьбой против личности правителя. Это так называемая династическая борьба, когда одна партия принимает сторону одной династии или одной личности, а другая – другой. В других случаях борьба направляется не против формы правления, а против власти правительства вообще. Тогда в результате получается ограничение власти, а в иных случаях полное сведение ее к нулю. Правителю тогда ничего не остается, кроме титула и казенного содержания. Наконец, борьба и ненависть антиправительственных партий может направиться против формы правления, и тогда монархия сменяется республикой или республика – монархией.

Средствами борьбы в начале упадка обыкновенно являются съезды и сеймы, дебаты и драки, а в заключение бунты, революции и бесконечные междоусобные войны, сопровождающиеся разорением страны и изменением ее жителей.

Но борьба не может кончиться даже и в том случае, если правительство сокрушено: она сменяется новой борьбой из-за власти.

Вырождающийся человек не только не выносит никакой власти над собой и ни малейшего стеснения своей свободы, но сам стремится к власти. Властолюбие и всеобщее желание во что бы то ни стало стать выше своего положения составляют самые главные и неизбежные пороки вырождения. Никто не хочет быть подчиненным, а все хотят быть начальством. Эти времена изобилуют всякого рода узурпаторами и самозванцами.

Сельское простонародье в этом отношении также не отстает от интеллигенции. Если во время подъема оно питает безотчетную инстинктивную любовь и преданность к высшим классам, то во время упадка вся ненависть его обращается не против правительства, а всегда против высших правящих классов. Это обстоятельство нередко дает повод правительственной партии вступать в союз с простонародьем против вырождающейся интеллигенции.

Те же самые перемены, которые происходят в отношениях правительства к народу, имеют место и в деле патриотизма. Чувство это у народа во время его упадка также постепенно исчезает. Сначала широкий патриотизм, соединенный с обширной государственной территорией, сменяется более узким, провинциальным или племенным. Государство стремится поделиться на части, которые с течением упадка становятся все мельче и мельче. В это время измена царит во всех ее видах. Отечество продается и оптом, и в розницу, лишь бы нашлись для него покупатели. Изменники приводят неприятеля для завоевания или разорения своей Родины. Враги призываются на помощь против своих и т. п.

Далее проходит и узкий патриотизм и мало помалу сменяется ненавистью и презрением ко всему своему и стремлением заменить его чужим, иностранным. В это время является неодержимая страсть к заимствованиям всякого рода, которая по временам принимает форму простого обезьянничанья. Даже национальный язык подвергается тогда презрению, переполняется словами и выражениями из чужих языков и может замениться иностранным, если к тому представляется хоть малейшая возможность.

Той же судьбе подвергаются и другие невидимые общественные связи. Прежняя любовь или симпатия между соплеменниками заменяется ненавистью и всеобщей нетерпимостью. Кто может, разбегается тогда во все стороны, а остающиеся занимаются взаимоистреблением, которое принимает форму междоусобиц и драк всякого рода, сопровождающихся уничтожением имущества противников, грабежом, насилием женщин, избиением детей и поджогами. Борьба ведется между городами, между селами, между разными национальностями, между разными слоями общества, наконец, внутри одного и того же слоя общества между партиями политическими, династическими или религиозными. Этому состоянию общества соответствует обыкновенно период анархии. Государство разбивается на мелкие кружки, группирующиеся вокруг богатых людей. Каждый помещик или богатый человек является центром маленького независимого государства, которое ведет борьбу на жизнь и смерть с другими такими же государствами.

В заключение нарушается и последняя связь между членами государства, это семейная. Семьи распадаются. Дети ненавидят, грабят и убивают своих родителей, родители – детей, брат – брата.

Таким образом, в конце концов государство перестает существовать, разлагаясь на свои основные элементы, и само собой разумеется, что все описанные метаморфозы происходят не с одними и теми же людьми и не вследствие умственного движения, как мы думаем, а как результат антигосударственных и антиобщественных инстинктов, появляющихся от вырождения у представителей новых поколений, вступающих в жизнь на смену старым.

Если у отдельных личностей в вырождающихся поколениях не всегда приходят сразу в полное расстройство все стороны их существа, то во всем народе, взятом в совокупности, стороны умственная, нравственная и физическая приходят в постепенный упадок непременно одновременно.

Гениальные и талантливые люди перестают появляться в вырождающемся обществе и во главе его становятся тогда посредственности, которые задают новый, более пониженный тон. Открытия и изобретения прекращаются. Наука сначала перестает двигаться вперед, а потом падает все ниже и ниже. Учебные заведения закрываются одно за другим от недостатка учащих и учащихся. Библиотеки и музеи подвергаются разграблению или погибают от пожаров. Изучение наук сводится к бессмысленному зазубриванию мудрости прежних времен и к погоне за дипломами, «дающими преимущество» в борьбе за существование. Любознательность исчезает, литература и искусства падают. Простота и естественность в литературных произведениях заменяются вычурностью, напыщенностью и пустословием, а мысль – трескучей фразой. В литературную область врываются в качестве чего-то нового декаденщина и порнография, старые как мир, охота к чтению исчезает. Книжные лавки закрываются за ненадобностью. Ум человека настолько ослабевает, что чтение, даже самое легкое, уже не доставляет ему ни удовольствия, ни развлечения, но утомляет, как тяжелая непосильная работа, и вызывает страдание в ослабевшем мозговом аппарате. В некоторых государствах правительство и лучшие люди страны, замечая наступающий умственный упадок и не зная его настоящей причины, думают остановить его распространением грамотности и увеличением числа школ. Но, увы, все старания его остаются напрасными: для вырождающегося мозга просвещение так же бесполезно, как хорошая пища для желудка, страдающего несварением. Все вбитое в мозг ученика разными способами тотчас же извергается из него, не оставляя после себя ничего, кроме заученных фраз. Школы в это время обращаются в заведения для бесцельного систематического мучительства, а учителя – в инквизиторов, к которым ученики ничего не чувствуют кроме глубочайшего отвращения, как к виновникам своего мозгового страдания.

Вследствие понижения в народе, во время упадка, умственных способностей становится понятен тот чудовищный умственный регресс, о котором говорят многочисленные исторические свидетельства, и тот поразительный контраст, который бросается в глаза путешественникам при сравнении грандиозных остатков древней высокой культуры, встречаемой в разных концах земного шара, с жалкой обстановкой дикарей, проживающих в тех же местностях в настоящую минуту. Если поколение, сильно двинувшему вперед науку, литературу, изящные искусства и технику, наследует поколение, стоящее несравненно ниже его в умственном отношении, то нет ничего удивительного, что все или большая часть благих начинаний отцов не только не подвинутся вперед, но будут заброшены и забыты детьми. И действительно, из истории мы узнаем, что в разных странах во время сильного упадка забывались самые необходимые вещи: грамотность, искусство писания, постройка зданий, способы добывания из земли полезных металлов и т. д. Человек при своем одичании способен не только забросить приобретения науки, но от железных орудий может перейти к каменным, забыть употребление вилки и ножа и даже искусство лепить из глины горшки, обжигать их и готовить в них пищу, как это показали раскопки в Новой Каледонии.

Неудивительно поэтому, что при сильных упадках забывалась масса всевозможных открытий и изобретений и человеку приходилось открывать одно и то же по нескольку раз.

Понятен также и фатум, тяготеющий с незапамятных времен над наукой о человеке. Предания о «четырех веках», по-видимому, составляют только жалкие осколки когда-то хорошо разработанной и хорошо забытой науки о человеческом обществе.

Во время сильного упадка редкая из национальных религий остается неизменной. Она разделяется на новые секты, которые бывают причиной многочисленных междоусобиц, или же вытесняется новыми религиозными учениями. Все религии появлялись исключительно во время упадка. В большинстве случаев учителя их намеревались исправить народную нравственность, исходя из ошибочного убеждения, будто человек становится безнравственным потому, что не знает истинной морали. Впрочем, в последователи новых религиозных учений уходит только лучшая часть общества, а народная масса пребывает в безверии и индиферентизме, что не мешает ей впадать в самые грубые суеверия. У народов нецивилизованных, в период упадка, предметом религиозного начинания становится каждый порок, проявляющийся от вырождения. Существует, например, культ самоубийства, культ разврата, религиозная проституция, есть божества-людоеды, божества убийства и грабежа, божества выкидышей и противоестественных пороков.

Вместе с умственными способностями в вырождающемся обществе исчезают энергия, предприимчивость, воля и собственная инициатива. Несколько дольше остается способность следовать инициативе других, но и она потом исчезает. Техника, промышленность и торговля падают вследствие недостатка в народе людей, способных не только расширять и улучшать дело, но даже поддерживать его в прежнем порядке, отчасти от уменьшения способности к умственной работе, отчасти оттого, что падающим человеком овладевает неподвижность и лень и всякий правильный систематический труд становится ему не под силу. Если найдутся в это время здоровые иностранцы, то в промышленности и торговле они заменяют вырождающихся туземцев, но тогда эти последние попадают к ним в экономическое рабство. Если же и благодетельных иностранцев не найдется, то промышленность и торговля падают, предприятия прогорают и страна переходит в первобытное состояние с отсутствием промышленности, с меновой торговлей и пр. Народ беднеет, впадает в долги, попадает в сети ростовщиков, а затем тысячами умирает с голоду или идет нищенствовать, воровать и грабить.

От вырождения человек теряет всякое постоянство. Все, начиная с обычного труда и кончая местностью, обстановкой и людьми, среди которых он живет, очень быстро ему надоедает. Тоска и скука не покидают его ни на минуту. У него является непреоборимая жажда к развлечениям, к зрелищам и к частой смене впечатлений. У одних это чувство удовлетворяется непрерывной погоней за модами, а другими овладевает болезненная страсть к бродяжничеству Гонимые этой страстью, люди бесцельно бродят с места на место, не будучи в состоянии, как Вечный Жид, нигде остановиться и уйти куда-либо от своей внутренней пустоты.

Вместе с тем у человека является потребность к наслаждениям всякого рода. У многих погоня за наслаждениями становится единственной целью жизни. Люди предаются роскоши и излишествам.