Цветущая вишня

Общую картину из мельчайших образов ей составить не получилось, но зато она отчетливо слышала до сих пор, словно наяву, голос Кати: «Если ты вернешь его, вернусь и я».

От этих слов Вера невольно содрогалась. Что дочь имела в виду, она понимала прекрасно, только боялась себе в этом признаться.

Выйдя из комнаты, Вера столкнулась с Никитой.

– Да уж, Катя, – протяжно заговорила он, критически качая головой, – ты, видно, устала за весь учебный год.

– А что такое?

– Время ведь полдень уже. Хотя и я люблю поспать. Только вот редко себе позволяю эту роскошь, – он посмеялся. – Беги в ванную. У меня для тебя отличная новость.

Покончив и с этим, Вера нашла Никиту на кухне, сидящим за столиком и попивающим кофе. В руках у него была газета. Несколько секунд Вера просто стояла, любуясь им, словно скульптурой в музее. Он был так же изящен и хорош, как несколько лет тому назад. Удивительно! Молодость его так полюбила, что, видимо, решила остаться в его теле навсегда.

Заметив ее, он махнул рукой.

– Голодна? Не знал, что приготовить. На самом деле, моя фантазия простирается от двух до четырех блюд, не больше, – по нему было видно, что это утро он начал с правильной ноги. – Как спалось?

– Хорошо, – она подавила зевоту.

– Садись, хотя бы чай выпьешь. Представляешь, звонил Сергей. Он достал нам шикарные билеты в Мариинский театр! Представляешь? В Мариинский! – Он был настолько полон воодушевления, что, казалось, вот-вот взорвется. – Я бы и сам мог это сделать, но что нам там с тобой вдвоем делать?

Вера села напротив него и, немного подумав, покосилась на Никиту.

– А так нас сколько будет?

– Четверо, – лукаво улыбнулся он, поднося чашку к губам.

– И Матвей? – Она изогнула бровь.

Никита закивал, все еще улыбаясь хитрой улыбкой.

Вера опустила глаза в стакан, наблюдая за тем, как исходит пар. Что ей преподнесет этот вечер, она не знала, но, безусловно, отказываться от него нельзя. Это очередной ход судьбы, на который Вера должна ответить.

– И во сколько?

– Успеем, – он поставил чашку на блюдечко и облизнул губы.

– Куда успеем?

– Как, куда? За платьем.

– Кому?!

– Мне.

– Тебе?

– Нет, конечно! – Он рассмеялся. – Тебе! Думаешь, я пущу тебя в том же платье, в котором ты была в ресторане? Ни в коем случае. Тебя уже видели в этом, разве ты имеешь право повторяться?

Вера смотрела на него, учащенно моргая, с приоткрытым ртом, только возразить не получалось. С одной стороны – воодушевление, а с другой – неловкость.

– Ладно, беги одевайся пока, а позавтракаем по-человечески в центре. Туда мы и поедем.

Расчесывая волосы, а затем заплетая их в слабую косу, Вера размышляла о Никите. Был ли он щедрым человеком? Несомненно. С замиранием сердца и нервно дергающимся глазом можно было наблюдать за тем, с какой легкостью он спускал деньги на дорогие подарки или развлечения. Было видно, что это человек, давно отвыкший от тягот нищеты, под которыми ему приходилось так долго жить. Он любил деньги так сильно, что деньги любили его в ответ и, уходя от него на какую-нибудь его нужду, возвращались в бывшему хозяину вдвойне или втройне.

– Да уж, – вздохнула Вера, глядя себе в глаза в зеркале, – если бы он с Катькой был до сих пор, это ей бы завидовала каждая вторая школьница, а не она.

И кем он был? Миллиардером? Бизнесменом? Депутатом? Вором?

Да никем он не был, никаких важных должностей никогда не носил, на высочайшие пьедесталы не вставал, долларовые ванны каждый вечер не принимал. И не претендовал на это. Его заработок, постоянно варьирующийся в зависимости от его усидчивости и трудоспособности, устраивал его вполне. Конечно, этого не было «как раз достаточно». Ни для кого не существует пределов. Но и с такими средствами Никита чувствовал себя если не Королем жизни, то Принцем точно.

– И был таким всегда, – выдохнула Вера, перекидывая косу через плечо, – даже когда голодать приходилось, он все равно жил припеваючи. Кто же он такой?

В центр они отправились пешком, чтобы, заодно, прогуляться и все посмотреть. Погода стояла замечательная: безветренная, солнечная и теплая. Вера щурилась, поднимая глаза к небу, и прислоняла ладонь ко лбу. Все вокруг было таким ярким, казалось, каждая частичка города блестела в этот прекрасный летний день.

Вера украдкой поглядывала на рядом идущего Никиту, как обычно энергичного, улыбающегося беспричинно и безупречно одетого. Иногда Вера обижалась, что он разбирался в стиле и моде лучше, чем она, женщина. Свою способность он не утратил со временем.

То и дело он указывал ей на какое-нибудь здание и рассказывал о его особенностях. Когда они свернули на Невский проспект, он принялся без умолку говорить о его истории и прочих примечательных моментах. Не забыл он так же упомянуть, что это его самое любимое место в городе. Хотя и выделить какую-то определенную точку сложно – сам город был его любимым местом в целом.

И Вере эта любовь передалась мгновенно.

С каждой минутой, вдыхая этот воздух, в котором смешались ароматы туалетной воды проходящих мимо жителей, выхлопных газов дорогих машин и автобусов, манящий запах вкусной еды из ресторанов и кафе и даже плесневелая влажность и спертая пыль, тянущиеся из метро неподалеку, она влюблялась в этот город все сильнее и сильнее. И ни одна мысль, ни малейшая мысль об отъезде не приходила ей в голову. Кажется, впервые она чувствовала жизнь тотально, как она пульсировала где-то вне и излучала энергию счастья. Ту самую энергию, те самые импульсы, которые никогда не доходили до нее доселе из-за завесы, которую она выстроила сама. Сейчас ей казалось, что у нее даже легкие стали больше – чтобы глубже дышать, дышать и задыхаться одновременно. Счастьем. Пока это было возможно.

Никита отвел ее снова в какой-то торговый центр, где, будто зная все наизусть, как собственный дом, повел ее в бутик женской одежды. Там он снова предлагал ей те или иные платья, отказывался слушать ее пререкания, накладывал буквально ей на голову вешалки с вещами и толкал в примерочную.

И, в то же время, молился, чтобы по воле судьбы какая-нибудь его бывшая не оказалась рядом.

А пока что Вера, – для него же Катя, – напоминала ему о молодости. Нет, старым он себя не ощущал никогда. Но ее улыбка, ее смех, ее самолюбование перед зеркалом в платье, которое он подобрал для нее, навевали ему о тех временах, когда молодость цвела где-то глубоко внутри него. В то время распускались бутоны в его сердце, когда он только влюблялся в свою избранницу – она же Вера. Она вообще никогда не любила шоппинг, но ради него иногда переступала через себя. Наряжая ее и одаривая самыми красивыми платьями, какие только могли представить престижные бутики, он чувствовал полное удовлетворение. Ведь что может быть лучше, когда твоя женщина довольна тобой? Когда она улыбается от счастья, отвечая на твою щедрость, как смеется, принимая твои подарки…

Он делал это и со многими другими женщинами. Но наслаждение не было таким же сильным: это как съесть половину твоей регулярной порции и больше не касаться еды до следующего случая. Сытости Никита не ощущал уже давно.

А вот теперь, казалось, все вернулось обратно. Его дочь, копия Веры, вернула ему давно забытое чувство, которое он уже похоронил в чертогах памяти. Кое-что, оказывается, все же вечно…

Потом он сводил ее в летнее кафе и накормил вкуснейшим завтраком, плавно перетекшим в обед. Никита смотрел, как она ест пышные горячие панкейки с взбитым кокосовым кремом и свежими лесными ягодами и как медленно таяли деньги на его банковской карточке. Но все это казалось ему таким пустым по сравнению с той радостью, которую он приносил своей дочери с помощью этих денег. И если уж они ушли, то пусть на такое благо.

Этот день уже выдался таким хорошим, что Никите казалось, будто с Катей он уже несколько лет. И не было никаких расставаний, не было никаких конфликтов. Будто они всегда были семьей, а этой пропасти между ними, которую им самим пришлось преодолеть, вообще не существовала.

Вера же весь день была непринужденно веселой, улыбающейся и смеющейся. Она даже разговаривала намного чаще, чем обычно. Именно тогда она чувствовала себя на все семнадцать лет. Ах, она ведь совсем забыла, каково это! И так приятно, так необыкновенно и чудесно снова оказаться в этом беззаботном возрасте!

Это был только первый день, а кто знает, что там, впереди?

Вера стояла в «своей» комнате и смотрела в зеркало, пока Никита собирался. Она все никак не могла поверить, что это ее отражение, а не чье-то другое: синее кружевное платье, скрывающее ключицы и плечи, подолом чуть ниже колен. Она касалась руками этой ткани и не верила, что она облегает ее тело, никогда не знавшее таких дорогих вещей. Она касалась своих пышных локонов, никогда не знавших дорогих косметических средств. Она смотрела на свои губы, теперь подчеркнутые матовой помадой бежевого цвета; брови такой четкой формы; и кожу, похожую на хрусталь.

Вере казалось, что ее просто переместили в другое тело, тело другого человека.

Она бы никогда не поверила, что может быть такой… прекрасной.

И, – какая ирония! – такой ее сделал Никита.

Она прекрасно помнила его взгляд, когда он увидел ее после трансформации в салоне. И ей вдруг так сильно захотелось, чтобы этот взгляд был подарен ей, Вере! Не фальшивой Кате, названной дочери, а ей, Вере, настоящей владелице «красоты», которой он восхищался! Чтобы его охватывала не отеческая гордость, а супружеская. Желание вернуть его чувства так внезапно, но так остро заявило Вере о себе. И оно утверждало – оно было всегда. Просто Вера его старательно игнорировала.

Ей стало не по себе. К счастью, в дверях показался Никита.

– Я готов. А, ты все налюбоваться собой не можешь? – Он улыбнулся, окидывая ее глазами с головы до ног.

– Да что ты, – пролепетала она.

– Ты готова? Идем.

Вере было жаль, что он не дал ей возможности рассмотреть его. На нем был двубортный смокинг классического покроя с атласными лацканами в рубчик. Цвет его был темно-коричневый. Брюки держались за едва заметные подтяжки, придающие образу Никиты еще больше элегантности.

«Да, – подумала Вера, – он всегда умел одеваться».

Когда они вышли из квартиры, на часах было семь часов вечера. Спектакль начинался в девять. Ехать было не слишком далеко, но Никита знал, что дороги загружены в час-пик, и им придется задержаться.

Пока они стояли в небольшой пробке, он говорил:

– Ты не знаешь, но за сценой театра находится настоящий колокол, который звучит во время опер «Борис Годунов» и «Хованщина». Когда-то он был сброшен с одной из церквей и утоплен в Крюковом канале.

– А как же его подняли?

– Да бог его знает, – он улыбнулся, убрав одну руку с руля, – главное, что теперь это чуть ли не главнейшая особенность театра. Только представь: колокол!

Какое представление их ожидало – оба не знали. Билеты купил Сергей и специально, чтобы надавить на любопытство Веры и Никиты, ничего не сказал. Однако они полностью доверяли его вкусу.

– Вряд ли что-нибудь классическое, – пожал плечами Никита.

– Почему ты так думаешь? Мне казалось, что Сергей консерватор до мозга костей.

Никита помолчал, обхватив руль обеими руками.

– Сергей – непредсказуемый человек. Поэтому трудно определить, какой он.

И Вера мысленно согласилась.

Когда они подъехали к театру, Вера выглянула в открытое окно машины и сразу задохнулась от восторга. Мощные архитектурные прожекторы освещали большие участки фасада. Благодаря высокому уровню светоотдачи стены подсвечивались снизу вверх. На фоне ночного города театр казался дворцом, настоящим украшением этой улицы, которой посчастливилось держать на своей земле такое прекрасное здание.

– Пойдем, – мягко сказал Никита, боясь спугнуть ее очарование.

Они вышли из машины, и Вера, не мешая холодному, но не сильному, ветру путать ее волосы и раздувать подол платья, с гулко бьющимся сердцем смотрела на пылающий ярким светом театр. Она почувствовала себя Золушкой, прибывшей на бал в замок прекрасного принца.

– А какой же он внутри? – Ахнула Вера, когда к ней подошел Никита.

Он посмеялся, слегка подталкивая ее вперед за плечи.

– Только, смотри, не ослепни.

Когда они вошли внутрь и сразу прошли к лестнице, на ступенях их ждал Сергей. Он так же был одет в смокинг, обтягивающий его плотное тело. Он встретил их, как всегда, с распростертыми руками.

– Очень рад, очень рад! Катенька, вы просто божественны! Не вы ли сегодня будете блистать не сцене?

Вера улыбнулась, смущенно опустив глаза.

– Сергей, вы очень любезны!

– Так, и что же нас ожидает? Спасибо за билеты, кстати, – Никита приготовился платить.

– Балет «Жизель» Адольфа Адана. Слышал? Сам, честно говоря, впервые, но его посоветовал Матвей.

– Правда? – Небрежно бросил Никита, выбирая купюры в кошельке, который, он вдруг заметил, сильно похудел за последнее время.

– А где же он сам? – Спросила Вера, оглядываясь. Но не успел Сергей что-либо сказать, как она сама увидела Матвея, спускающегося по лестнице. На нем был костюм цвета красного дерева, прекрасно ему подходящего. Веру слегка удивил его образ: она ожидала увидеть на каждом мужчине одни и те же цвета, скучные и унылые или, наоборот, строгие. Облик Матвея как раз сочетался с его темпераментом. Юноша, который не склоняется под систему, восхитительно, подумала Вера.

Он сразу же заметил Веру. По мере приближения к ней шаг его все замедлялся. Его взгляд казался ей напряженным и тяжелым. На лице не осталось ни следа от той лукавой улыбки, мелькавшей еще во время поездки.

Матвей остановился на ступень выше Сергея. Опустив руку на мощные перила, он продолжил буравить Веру глазами.

– Здравствуй, Матвей, – добродушно улыбнулась Вера, не стесняясь его проницательного взгляда, как то бы сделала любая другая девушка ее теперешнего возраста. Она по-прежнему чувствовала себя намного старше Матвея, а потому была бесстрастна. Да он сам был полон равнодушия, несомненно. – Ты отлично выглядишь, тебе идет этот костюм.

Никита улыбнулся, отводя взор в сторону, а Сергей подтолкнул Матвея:

– Ты б хоть поздоровался, джентльмен.

Матвей кротко кивнул Вере.

– М-да, – махнул Сергей рукой, вызвав у Никиты взрыв смеха. – Пойдемте уж! От этого урюка ни капли милости не дождешься. Не обижайтесь, милая, я сам повторю: вы выглядите божественно.

На губах Веры заискрилась улыбка.

– Что вы, хватит! И вовсе я не ожидала никаких комплиментов, даже от вас, хотя вы очень галантный.

– Он такой, – поддержал Никита, – достал билеты в царскую ложу!

Вера не имела никакого представления о «царской ложе», однако тело ее откликнулось радостной дрожью. Впервые за несколько лет ей не приходилось опасаться или тревожиться, а просто легкомысленно трепетать в предвкушении чего-то хорошего.

– Трудно поверить, что когда-то давно, в середине девятнадцатого века, театр был полностью уничтожен в результате пожара, – сказал Сергей на пути в ложу.

– Правда? – Вспыхнула Вера.

– О да! – Воскликнул Сергей. – От прежней постройки остались только стены и некоторые перекрытия. Страшное было зрелище.

– Как жаль!

– Да что уж, – посмеялся Сергей, – теперь-то вот он какой, театр! С Большим еще поборется!

– «Мариинка» молит о модернизации еще с 1860 года, – вставил Матвей так, будто обращался к самому себе, – только вот ремонт откладывается и по сей день.

Сергей лишь успел открыть рот, дабы ответить на его ироничное замечание, но Матвей продолжил:

– Проект со стеклянной крышей переделывали несколько раз, но в итоге и от этого отказались. Хотя он был предложен выдающимся архитектором Домиником Перро. Интересно, чем их так удовлетворили канадские ребята со своими там идеями? Но, если уж брать в сравнение, после реконструкции у Большого театра появился еще и подземный концертный зал. Так, борьба продолжается?

– Матвей, – вздохнул отец, – если тебя что-то не устраивает, можешь прямо сейчас купить билеты в Большой театр.

Вера уже приготовилась к очередной ссоре отца и сына, только, к счастью, пламя затухло, не успев и разгореться: они вошли в ложу и умолки.

Отсюда представлялся незабываемый вид на сцену. Занавес, повторяющий в точности рисунок парадной мантии императрицы Александры, сам по себе приводил в восторг зрителей. А что же там, за ним? Красота, еще более потрясающая?

Вера села в кресло, по-прежнему ощущая себя принцессой (или, лучше сказать, княжной), и вцепилась в подлокотники. Трудно было объять глазами всю красоту зала, да и невозможно передать, насколько он был прекрасен. Вера совсем забыла, как дышать. Ей все не верилось, что это реальность, что это здесь, что это сейчас, а не во сне. Ведь она уже привыкла, что все самое захватывающее происходит с ней отнюдь не наяву.

Матвей сел слева от нее, а справа – Никита. Они с Сергеем обсуждали зал и весь театр в целом, пока в этот момент к Вере обратился Матвей:

– Взгляни на этих людей, – он говорил с легкой усмешкой.

Вера посмотрела на огромный зал, уже почти заполненный.

Она не поняла, что Матвей хочет ей сказать, поэтому вопросительно уставилась на него.

– Все они строят из себя привилегированные общества, закрытые, аристократичные, надменные и высокие. Посмотри: каждый из них чванливо думает: «Я здесь, значит, я духовно развит и образован, я впитываю настоящую культуру, а не питаюсь отбросами массовой культуры». Но никто из них не пришел сюда с пустой головой и искренним желанием в душе насладиться искусством. Никто из них не способен к созиданию. Все они рушат или создают. А создавая, рушат. Я скажу: человек не может быть носителем элитарной культуры. Он приходит сюда, где еще витает ее дух, в надежде вобрать в себя хотя бы немного ее частиц. Но что им дает это времяпрепровождение? Глядя туда, на сцену, они ничего не видят. Не видят, потому что не понимают. Это лишь попытка заслонить форточку в голове, и чтобы никто ее не видел.

Вера слушала его внимательно и продолжала молчать даже тогда, когда и он кончил свой монолог. Эта была слишком трудная пища для размышлений, и Вера оставалась безмолвной еще пару минут после этого.

– Ты презираешь этих людей? – Спросила она.

Не глядя на нее, он слегка улыбнулся.

– Возможно.

– Включая и нас, верно? Включая своего отца? – Говорила она нетерпеливым, срывающимся голосом.

Матвей посмотрел на нее, наморщившись.

– Мой отец не эстет, понятно. Но и не притворщик.

– А ты зачем здесь?

С минуту он смотрел ей в глаза, будто искал в них ответ, но потом отвернулся, устремив взгляд на сцену.

Постепенно гаснул свет.

– Вот, Катенька, – Сергей протянул Вере миниатюрный золотой бинокль, – на случай, если нужно будет разглядеть детали.

– Прибереги их для себя, – бросил Матвей, усевшись поудобнее в кресле.

Величественный занавес раскрылся. Через несколько минут раздалась оркестровая музыка, а затем появились первые действующие лица. В центре внимания оказались юноша и девушка, изображая своим легким танцем любовную пару.

Вера не знала сюжета балета, а смотреть в либретто значило отвлечься от происходящего на сцене – это было практически невозможно. Словно завороженная, Вера, с приоткрытым ртом и застывшей в восхищении улыбкой, ловила каждое движение балерины или балеруна, казавшихся такими грациозными и невесомыми, словно сотворенными из волшебной пыли. Никогда прежде не встречавшаяся с искусством так близко, Вера была близка к катарсису.

Правда, с приближением кульминационного момента Вера начинала все больше и больше недоумевать. За подтверждением некоторых догадок она решила обратиться к Никите, но тот лишь пожимал плечами – этот балет он раньше никогда не видел и не слышал о нем ничего.

– Что ты шумишь? – Прошипел Матвей, когда Вера в очередной раз заговорила (разумеется, шепотом) с Никитой.

– Я просто… пытаюсь понять.

– Что тебе не понятно?

– Ну… – Она чуть было не выпалила «да все». – К примеру, вот эта девушка, кто это? Она не главная героиня, верно?

– Это Батильда, она невеста графа.

– Невеста графа? – Изумилась Вера. – Так ведь, получается, он обманывает главную героиню.

– Ее зовут Жизель. Да, обманывает, – Матвей не отрывал глаз от сцены, но, чтобы не создать много шума, наклонился специально к Вере, чтобы она его слышала и чтобы он сам слышал ее.

– И ты так спокойно говоришь об этом?

– А что мне делать-то?

Затрубил рог, привлекший внимание Веры. Наступил финал первого действия, завершившийся разоблачением графа и смертью главной героини.

– Что?! – Воскликнула Вера, когда во время антракта они покинули ложе. – Она умерла?

Матвей, опершись о стену и скрестив руки на груди, невозмутимо смотрел на Веру, всю раскрасневшуюся от избытка эмоций.

– Но ведь она главная героиня! – Продолжала она негодовать.

– И что, что главная героиня?

– Но… – Она запнулась. – Главные герои не умирают… по крайней мере, не в конце!

Матвей улыбнулся.

– Ошибаешься.

– Ну объясни мне!

Матвей медленно втянул носом воздух.

– Оглянись вокруг. Каждый здесь сидящий – главный герой своего собственного спектакля, фильма, мюзикла, называй, как хочешь. Единственное, что связывает их всех – финал. Он одинаковый. Это смерть. Понимаешь? У кого-то фильм коротенький, у кого-то долгий, в несколько частей. И никто, поверь, не скажет в конце: «Ай-ай-ай, как же так, ведь он был главным героем!..»

Вера растерянно смотрела на Матвея.

– Но… ведь найдутся те, кто пожалеют.

– Ты уверена? – Он склонил голову к плечу.

Вера поколебалась.

– Но ведь я пожалела Жизель.

– Остальные зевнули, другие подумали, когда уже антракт и можно перекусить или справить нужду, кто-то проснулся. Да и ты не пожалела. Ты просто возмутилась.

Уверенность Веры надломилась. Как же легко ее было ввести в заблуждение!

– У тебя, я смотрю, на все есть ответ.

Матвей посмотрел в сторону приближающихся к ним Сергея и Никиты.

– Что обсуждаете? – Спросил Никита.

– Смерть героини, – сказала Вера.

– О да, – подхватил Сергей, – жалко девочку!

Вера и Матвей молниеносно переглянулись.

Главная героиня, не в силах справиться с отчаянием и горем, постигшим ее после разоблачения обмана возлюбленного, погибает. И как это досадно – не страшная болезнь, стихийное бедствие или любая другая катастрофа отняли ее жизнь. Но помутившийся рассудок и душевное состояние, с которыми она просто не сумела совладать.

Об этом Вера размышляла по возвращении в ложу. До начала второго действия оставалось несколько минут, и Вера решила воспользоваться этим временем, чтобы лучше познакомиться с ложей. Восхитившись каждой деталью, она подошла к перилам, возле которых уже стояли Никита и Сергей. Они так же обозревали все вокруг, испуская короткие фразы и слова типа «красота какая».

Вера оперлась руками о позолоченные перила и, выпрямившись, устремила взгляд в зал. Многие уже вернулись на места, кто-то еще проталкивался сквозь людей к рядам; портеры по обеим сторонам заполнились. Вера обратила внимание на одну ложу, все еще пустующую. Она находилась слева от царской на не слишком большом расстоянии: по крайней мере, достаточно, чтобы разглядеть в ней присутствующих.

Наконец Вера увидела, как туда вошла женщина. У нее было роскошное темно-синее платье, усыпанное искристыми блестками, словно ночное небо – звездами; наряд ее прекрасно дополняли белоснежные перчатки и копна рыжих волос, словно львиная грива лежащих на плечах.

Вера не могла отнять глаз.

И привлекла ее не столь красота данной особы, сколь таинственность.

Вера была уверена, что в театре сегодня собралось множество красивых женщин, но эта была особенной.

Величественно она села в кресло, величественно выпрямила спину и величественно подняла подбородок, устремляя на сцену надменный взгляд, который сложно было не заметить даже на таком расстоянии. Вера не могла тщательно разглядеть черты ее лица, но внешности в целом было достаточно, чтобы навеять Вере размытые образы, мелькавшие в ее голове когда-то. Когда? Это были галлюцинации? Сны? Или же реальность?

Вера с замиранием сердца поняла, что именно она, эта женщина являлась к ней во снах. Но, если она существует (о чем Вера ранее даже не догадывалась), это не может быть сном!

Вера похолодела.

В какой-то момент мистерии надоело смотреть на пустую сцену и, видимо, силой мысли заставлять балет продолжиться, она подняла взор и устремила его прямо на Веру. Нет, она была уверена, что та смотрит именно на нее!

Постепенно гаснул свет.

– Кать, кого увидела? – Раздался голос Никиты за спиной. – Знаменитость?

Вера не могла шевельнуться. И, в то же время, ей хотелось броситься вон из ложи. Но что делать?

– М? – Она почувствовала руку Никиты на своем плече и только тогда откликнулась. – Начинается же. – Прошептал он, когда свет погас.

Балет больше не занимал ее. Веру уже не интересовало дальнейшее развитие сюжета – по крайней мере, первые минуты после впечатления, произведенного на нее той женщиной в ложе. Терзаясь сомнениями и догадками, Вера нервно теребила подол платья и лихорадочно думала: «Это сон? Это, наверняка, сон, ведь она всегда приходит во снах».

Тогда она, сама того не сознавая, повернулась к Матвею, невозмутимо и безмолвно следящему за происходящим на сцене, и вцепилась в его руку.

– Матвей, – прошептала она дрогнувшим голосом. Он посмотрел на нее спокойно, хотя этот внезапный жест удивил его.

– Матвей, – повторила она, облизывая пересохшие губы, – это сон?

В темноте он видел ее большие блестящие глаза, уставившиеся на него с тревожной мольбой. Он наклонился к ней совсем близко, так, что их носы чуть ли не соприкасались, и произнес вполголоса, так тихо, что слова его легко могли затеряться в шуме, поднятом на сцене:

– Откуда мне знать, спишь ты или нет?

Она оторопела, в растерянности воззрилась на сцену, где в сумрачной атмосфере происходило действие. В ту же минуту послышался шепот Никиты:

– Молодежь, не шумите: мы тут, в отличие от вас, заинтересованы балетом.

Вера услышала его, но слова эти пролетели мимо нее, не затронув разум. Чувствительность Веры обострилась: учащенно дыша, она вцепилась в подлокотники и начала приглядываться ко всему, что ее окружало. Но увидеть какие-либо подозрительные детали во мраке было почти невозможно, и все, что оставалось созерцать, был балет.

«И это тоже может быть сон. Матвей прав. И как мне узнать, что я не сплю?».

– Кать, что ты там ёрзаешь? – Не отрывая взгляд от сцены, прошептал Никита. – Что-то случилось?

Она не обратила на него внимания. Вера судорожно перебирала в голове всевозможные варианты пробуждения – теперь она почти не сомневалась, что спит.

Нужно вызвать стресс. Но как? Она попыталась найти какой-нибудь острый предмет, но поиски не увенчались успехом. А ногтей у нее и вовсе никогда не было. Как еще себя разбудить, если не вызвать боль?

В то время герои на сцене так же страдали и мучились под музыку мрачную, тяжелую и угнетающую. Каждому зрителю было не по себе, если он, конечно, находился в сознании. Вера никак не реагировала – она не знала, в сознании она или нет.

«Нет, это реальность», – решила она, делая очередной глубокий вздох. «Нереальность чувствуется по-другому. В ней все иначе. Это не сон. Все по-настоящему. Господи, значит, эта женщина…».

Вера потупила взгляд на перилах. Если эта женщина реальная, значит ли это, что в то время, когда она являлась к Вере, она не спала? Так когда же она спала, когда она спит, а когда бодрствует в этом мире? Не в ином, не в том, что за границей материального, существенного, «нормального», а в том, к которому все привыкли, именуя «реальным миром»?

Незаметно пролетело время, и балет закончился. Артисты вышли на сцену, сцепившись за руки, чтобы поклониться и встретиться с овациями и букетами цветов, летящих из зала и даже портера. Все встали, аплодируя, одна лишь Вера сидела на месте, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль.

– Катя, – удивленно воскликнул Никита, продолжая рукоплескать, – почему ты не аплодируешь? Тебе не понравилось?

Она не отвечала.

– Катенька? – Улыбнулся Сергей, украдкой взглянув на нее.

Один лишь Матвей стоял на месте, одаривая Веру тем же равнодушием.

– Кать? – Никита опустил руки, слегка насторожившись ее пугающей отстраненностью.

Она резко встала и, пробурчав: «Я не Катя», стремглав вышла из ложи.

Вера, не отдавая себе отчета в том, что делает, метнулась в коридор по направлению к холлу, где, в конце концов, собираются все посетители театра на пути к выходу. Уже многие высыпали из зала, образуя толпы. Вере всегда было некомфортно среди такого количества людей, но сейчас она не заботилась о своем психическом состоянии. Глаза ее искали одну лишь цель, обладательницу рыжих волос и белоснежных шелковых перчаток.

Приближаясь к лестнице, она вдруг заметила среди десятка голов одну рыжую – она уже спускалась по ступеням. Вера ринулась вперед, но врезалась в человека.

– Черт возьми! – Рявкнул какой-то седоватый мужчина, поправляя очки. – Смотрите, куда идете, девушка!

Проигнорировав его замечание и саму его персону, Вера бросилась сквозь людей.

И вот, она почти догнала девушку, стремительно направлявшуюся к выходу. К тому моменту, когда Вера, можно сказать, едва ли не уперлась в ее спину, она круто обернулась и вонзилась в Веру пронзительным взглядом, словно бы все это время она чувствовала, что за ней следят.

Вера от неожиданности раскрыла рот, но не издала ни звука – впрочем, как и рыжеволосая. Казалось, она была готова произнести первое слово, как вдруг подняла глаза на зов:

– Катя! Катя!

Вера обернулась. Это был Никита.

Спустившись по лестнице, он подбежал к ней, схватил за плечи и наклонился к ней так, что их носы почти соприкасались.

– Зачем ты убежала? Что произошло? Ты меня напугала!

Через мгновение к ним подошел Сергей, поначалу уделивший внимание найденной Вере, слегка потрепавший обоим мужчинам нервы, но затем, заметив недоумевающую женщину, он воскликнул:

– Катерина! Какая встреча!

И Вера, и Никита встрепенулись. Они увидели, как Сергей подошел к женщине и, взяв ее руку, запястье которой украшал бриллиантовый браслет, легонько поцеловал.

– Ах, Сергей, правда, не ожидала вас здесь увидеть. По крайней мере, сегодня.

– Звезды сошлись, – он посмеялся, а затем обратился к Никите и Вере. – Друзья, это Катерина Ни…

– Просто Катерина, – отрезала она поспешно; голос ее нервно дрогнул, и Вера не смогла пропустить это мимо ушей. – Добрый вечер.

– Это мой давний друг, – Сергей потрепал Никиту по плечу, – Фомичёв Никита. А это…

– Фомичёв? – Прошептала Катерина, сменившись в лице.

Никита улыбнулся.

– Знакомая фамилия?

– Навряд ли такая же распространенная, как Иванов, – посмеялся Сергей, ожидая, что шутку подхватит и Катерина, которая, к его разочарованию, продолжала завороженно смотреть на Никиту.

На фоне всего происходящего находилась оцепеневшая Вера. Сердце ее стучало так сильно, что она чувствовала его в каждой части тела, даже в горле, даже в ушах, даже в ногах, в животе, спине, руках, ногах. Она чувствовала пульсацию и холод колючих мурашек. Состояние ее было таким неведомым ей, и в другой ситуации она бы впала в панику, но не сейчас, когда сознание было далеко от ее существа. Стеклянными глазами она уставилась на Катерину, а в голове мелькали картинки, звучали голоса, и все смешалось, закружилось, завертелось. Ей хотелось кричать, но она не могла, горло ее конвульсивно сжалось, сил не было. Все, что ей оставалось делать – это стоять, смотреть и слушать.