Цветущая вишня

У нее была та самая волнообразная интонация, по которой в ней можно было узнать цыганку даже слепому. Этот же голос так легко вводил человека в транс, заставляя его делать все, что заблагорассудится его коварной обладательнице. Вера об этом знала, но страх поддаться чарам этой женщины, взявшейся словно бы ниоткуда, был силен.

– Ничего не дам, – ответила Вера чуть тверже и даже сдвинула брови. Однако это не подействовало на цыганку, и она продолжила добиваться своего.

– Подай, – умоляла она, – ты же знаешь, как тяжело растить дочь одной.

Сердце Веры упало, сама она похолодела, глядя цыганке прямо в глаза.

– Что вы сказали?

Поняв, что не ошиблась, женщина раскатисто засмеялась.

– Все ты прекрасно слышала, моя милая! Ну? – И она протянула руку.

Вера посмотрела на нее, но смогла побороть внезапное желание отдать ей все, что находилось в ее личной сумке, вовремя поняв, что это обыкновенная цыганская уловка. Она не позволит себя обмануть!

– Нет. Ничего вы не получите. Отстаньте от меня.

Тогда же цыганка, смахнув толстую копну спутанных черных, как вороново крыло, волос с плеча, насупилась и поднялась с места.

– Дочь ты свою не найдешь.

Задохнувшись, Вера тоже вскочила с места.

– Где она, где моя дочь?

Цыганка опять расхохоталась.

– Она далеко, там, где редко светит солнце, а землю омывают ледяные ливни.

Этого было достаточно, чтобы Вера отыскала в карманах своей юбки бумажные банкноты и буквально впихнула их цыганке, уже сама моля:

– Скажи, где она, скажи мне!

Схватив деньги, цыганка, победно прищурив черные глаза, сказала вкрадчиво:

– А она не дочь тебе уже. Ты сама теперь ей как дочь.

Не успела Вера спохватиться, как ее окликнул Никита. Повернувшись, она увидела его настороженный взгляд.

– С кем ты разговаривала?

Вера повернулась, чтобы указать на цыганку, но та вдруг исчезла. Причем ее не было в зале вообще: Вера все оглядывалась по сторонам, пытаясь зацепиться глазами хотя бы за знакомую фигуру, но тщетно. Испарилась!

– Да так… ни с кем.

Никита молча сел на место, довольно мурлыча: «Отличный, однако, кофе здесь!». Вера тоже села, на какое-то время оцепенев. Она даже не думала ни о чем, хотя после происшедшего это было бы неизбежно.

Но странная пустота разверзлась в ее голове, и она, потупив взор на противоположном свободном сидении, угрюмо молчала. Никита же, наслаждаясь кофе, не отвлекал ее и решил последовать примеру остальных – уставиться на экран телевизора.

Заметив, что Вера сидит, сложив пальцы в замок на коленях, и смотрит в одну точку немигающими глазами, он удивленно воскликнул:

– У тебя что, нет телефона?

Вера содрогнулась, словно разбуженная, и недоумевающе воззрилась на мужчину. Он повторил вопрос.

– А, есть… – Рассеянно ответила она, приникая к своей сумке и доставая оттуда старенькую модель «Самсунга» с кнопками, которые в настоящее время популярны лишь среди людей преклонного возраста. И Веры.

Никита подавился смешком.

– Что ж это такое? Неужели… мамин мужчина, – он не знал, как назвать этого таинственного человека, к которому, по всей видимости, дочь относилась с любовью, – не мог тебе подарить хороший телефон?

– А этот телефон и не плохой, – вскинулась Вера, – и вообще, причем здесь мамин мужчина?

Понимая, что еще одна малейшая искра способна воспламенить ссору, Никита капитулировал. Так будет лучше для спокойствия обоих.

– Ни при чем, – сказал он сдержанно. – Забудь. У меня есть наушники, может, послушаешь музыку на моем телефоне?

Вера хотела уже было отказаться, но на секунду замешкала. Ей необходимо было отвлечься от мыслей о случившемся еще пару минут назад. Может быть, музыка поможет ей в этом?

В конце концов, Вера согласилась на его предложение, и взяла в руки последнюю модель белоснежного «айфона». «Нимало не удивлена», – подумала она с усмешкой, вставляя наушники в уши.

Она не знала, как пользоваться этим «навороченным гаджетом», как она обычно выражалась, наблюдая за современной молодежью и их увлечениями. Никита помог ей во всем разобраться, но Вера все еще с осторожностью водила пальцем по экрану, вздрагивая при всякой отдаче телефона на ее действия. У Никиты уже был готовый сборник любимых песен, и Вера, явно не способная укротить данное устройство, решила слушать то, что было.

К счастью, она смогла найти то, что более-менее ласкало слух, а не вызывало кровотечение из ушей, как она обычно сравнивала ощущения от прослушивания популярной в настоящее время музыки.

Это было произведение итальянского композитора Людовико Эйнауди «In a Time Lapse». Расслабившись, Вера вытянула ноги и слегка откинула голову назад. Вера знала, что Никита всегда хотел научиться играть на рояле, но, к сожалению, был исключен из музыкальной школы за плохое поведение. А испытывать судьбу очередной раз он не захотел. Именно не захотел, потому как, это уже известная черта его характера, Никита вступал в схватку с жизнью смело, даже вызывающе, и дерзко парировал всем ее издевкам, в итоге оставаясь победителем. Очевидно, он избрал другой путь, который вызвал его страсть и любовь в одночасье, поэтому давняя мечта об игре на столь прекрасном инструменте была отвергнута и позабыта. Хотя навряд ли он не вспоминает о былой одержимости, когда прослушивает композиции, исполненные на фортепиано.

Музыка понравилась Вере с первых секунд. Сначала она расплылась в довольной улыбке, бессознательно наслаждаясь мелодией, но затем проснулось ее воображение, которое так же не могло остаться равнодушным. Оно начало рисовать ей различные картины – сначала радужные, пестрые, приятно волнующие душу. Но потом эти картины закружились в вихре, разнеслись по свинцовому небу ее сознания и отдались во власть грозовому смерчу.

Фантазия ее создавала сюжет для произведения, которое она сейчас слушала.

И Вера представляла: она представляла, какой была бы сейчас жизнь, если бы она вела себя с дочерью по-другому. И важна не вся их совместная жизнь, а хотя бы те последние деньки, когда все было как обычно. Может, если бы она чаще улыбалась дочери, разговаривала с ней ласково, а не сухо и отстраненно, если бы она попыталась к ней подступиться, может, даже поговорить, если бы пригласила ее в какое-нибудь кафе, нарочно взяла бы выходной, сводила бы ее в кино, все было бы иначе? Совсем иначе?

Чувство вины бременем осело на ее душу, и она, согнувшись пополам от этой тяжести, заплакала.

Никита не сразу заметил резкую перемену в ее настроении. Услышав всхлипывания, он сел перед ней на колени и взял ее за руки.

– Катя? Катя, что с тобой? Что такое?

Конечно, глупо было ожидать от нее ответа, но его пугало ее состояние. Вера извлекла свои руки из его рук, вытерла вспыхнувшее от стыда лицо и проворчала:

– Я в порядке.

Придя к выводу, что девочка не смогла окончательно оправиться после смерти матери, Никита терпеливо вздохнул и сказал:

– Я не буду выпытывать. Ох, – он украдкой посмотрел на табло, – через час прибудет поезд. Пойдем-ка сразу на перрон.

Вера отдала ему телефон и наушники. Подобрав свои сумки, она потрусила за широко шагающим к выходу Никитой.

– Купе?

– А ты что, думала, я заставлю тебя тесниться в плацкарте?

Никита, посмеиваясь наивности дочери, открыл дверцу и позволил ей войти первой в их ложу.

– И какие места?

– Нижнее и верхнее

– Как хорошо, – облегченно выдохнула Вера, кладя сумки на белоснежную койку.

После того, как они расположились, они постелили белье и достали необходимые вещи из сумок, чтобы, в случае чего, не беспокоить соседей, которых пока что не было.

– Пока никто не пришел, – Никита подошел к двери, – переоденься и, как поезд тронется, сходим в вагон-ресторан. Ты, наверное, проголодалась?

Вера кротко кивнула, не в силах даже описать, как терзал ее желудок уже несколько часов подряд.

– Я пока выйду позвонить по делам. Переодевайся.

Никита вышел. Вера выждала пару минут, а затем раскрыла сумку с Катиной одеждой. Выбор ее пал на желтое, как лепестки подсолнуха, платье – цвет, который так радовал глаза дочери и так раздражал глаза матери. Однако, желая полностью обратиться в Катю, Вера переступила через собственные вкусы и взяла это платье с собой. А сейчас она его наденет…

Вера уже сняла с себя рубашку, как вдруг обратила внимание на окно. Задернув однотонные шторки малинового цвета, Вера с опаской взглянула на дверь. Никита не посмеет войти без спроса, тем более, у него был какой-то важный телефонный разговор. А что это она вдруг зарделась, покрылась мурашками?

Ах, ей интересно ее новое (а фактически – старое) тело.

К сожалению, у нее не было большого зеркало, через которое она могла бы хорошенько себя разглядеть. Но для чего же ей руки?

Сначала Вера положила руку на правое покатое плечо, а потом подключила другую руку, которой нащупала свой плоский живот. Ребра уже не выпирали, равно как и бедра. Живот был мягкий, но не рыхлый, без лишнего жирка. Грудь по-прежнему маленькая, но уже вполне сформировавшаяся. Вера не знала, и не помнила, как выглядело ее тело со стороны, но на ощупь оно ей очень даже нравилось. Оно было здоровым, еще находящимся в развитии, а не болезненно истощенным, слабым, жалким, каким было до ее возвращения в подростка. Ее тело было живым.

Дотронувшись до едва выпирающих ключиц, Вера стыдливо засмеялась.

– Господи, как нелепо я, должно быть, выгляжу сейчас!

Внезапно она услышала скрип двери и, вскрикнув, схватила рубашку, чтобы прикрыться ею. Зашедший понял, в чем дело и, пробурчав извинения, тут же вышел. Вера быстро напялила на себя платье.

Это был не Никита. Но кто же? Кто-то ошибся купе? Или же это, наконец, пожаловали их с Никитой соседи? Но где же, спрашивается, был Никита?! Ведь он прекрасно знал, что Вера переодевается и может быть застигнута совершенно нагой!

Позабыв о том человеке, который помешал ей до конца изучить свое обновленное тело, Вера сжала руки в кулачки и зло открыла дверь, собираясь напасть на Никиту словно дикая разъяренная кошка.

В коридоре, у окна, она увидела Никиту, весело болтающего с каким-то мужчиной, чьего лица она не видела, только спину. Заметив Веру, и ее рассерженный взгляд, Никита бросился к ней.

– Что-то случилось?

– Да! – Она топнула ногой. Дождавшись, когда Никита подойдет к ней настолько близко, что посторонний человек не сможет услышать их разговора, она процедила. – Пока я переодевалась, кто-то вошел в купе!

Никита нахмурился, но выражение его лица давало понять, что он догадывался, кто бы это мог быть. Он повернулся в сторону своего приятеля, а тот вопросительно кивнул ему. Тогда все трое обратили внимание на открывшуюся дверь тамбура, из которого вышел высокий молодой человек. Тот невозмутимо встретил эту тройку глаз, и произнес недоуменно:

– Что?

– Ты что ж творишь, негодяй? – Произнес приятель Никиты шутливо-сердитым тоном, каким обычно обращаются к горячо любимым детям, которых не хочется обижать, но приличия ради следует пожурить.

Парень развел руками, а в его пустых глазах, наконец, заплясали чертики.

– Да я ж нечаянно.

Отец его безнадежно покачал головой. Было понятно, что дальнейших действий с его стороны можно было не ждать.

– Он что, видел тебя голой, что ли? – Вспыхнул Никита, взяв Веру за плечо.

– Да н… Да не знаю! – Вера задохнулась от смущения, чувствуя, как теперь все внимание приковалось к ней.

– Сергей, – Никита метнул в друга многозначительный взгляд, которого было вполне достаточно, чтобы заставить мужчину воздействовать на сына. Тот уже собрался выполнять указание, как вдруг парень сам решил все уладить:

– Послушайте, я не знал, что или кто находится в купе, – он говорил негромко, но так, чтобы его было хорошо слышно, – перед девушкой я извиняюсь, если мое внезапное появление ее сильно задело. Хотя, позвольте заметить, испуганной она мне не показалась. А теперь разрешите расположиться, это, как-никак, и мое купе тоже. Отец, – осадил он его прежде, чем тот открыл рот, а потом, взяв сумки, стоявшие рядом с дверью, он вошел в купе.

Тройня обескураженно молчала. Лишь Вера подумала с негодованием уязвленной женщины: «Какой же вредный мальчишка!».

Неловкую тишину нарушил нарочитый кашель того мужчины, Сергея. Вера только сейчас пригляделась к нему: ростом, как видно, парень пошел в отца, потому что Сергей был на полголовы ниже Никиты; у него были коротко стриженные черные волосы, выпуклый лоб и резкие черты лица; телосложением он вышел неудачно, что подтверждала крепость его тела и вместе с тем слегка выпуклый живот. Вера смотрела на него долго, оценивающе, как смотрела бы на взрослого человека еще неделю назад (но лишь при необходимости, потому что сама Вера не любила быть мишенью чьего-то пристального взгляда). Сейчас же она смотрела слишком прямо, и оттого бесцеремонно, что казалось совершенно бестактным для юной девушки.

– Простите, – пробормотал Сергей, видимо, до сих пор чувствующий бремя ответственности за уже взрослого сына, – так уж вышло. Не заметили мы, как он вошел.

– Да, – подхватил Никита, воспрянув от поддержки Сергея, – видишь ли, Кать, Сергей мой давний друг и мы не виделись несколько лет. И вот, представляешь, в одном поезде, в одном вагоне, в одном купе, в одном…

– Достаточно, – отрезала Вера, взмахнув ослабленной рукой, – я поняла.

– Сергей, – Никита обратился к нему, – это моя дочь, Катя.

Вера смутно припоминала этого субъекта, но знала, что у Никиты был лучший друг, с которым они строили какие-то грандиозные планы еще в молодости. Но, как часто и бывает в реальной жизни, эти планы разделились на части, словно маленький островок в океане, и каждый стал обладателем своей собственной, кстати, процветающей, половины. Но дружбу это не порушило.

– Мы с ним как увиделись, сразу разговорились, – Никита не мог сдерживать улыбку, вызванную радостным возбуждением от неожиданной встречи, – а…

– А сын, – перехватил Сергей, – он позже зашел, мы его не заметили…

– Да мне не нужны объяснения, – спокойно осадила их Вера, пожимая плечами, – мальчик не виноват, раз его никто не предупредил.

Сергей не сдержал смешка, когда Вера произнесла слово «мальчик». Ему это казалось даже не нелепым, а скорее, милым. Никита улыбнулся, уже успев привыкнуть к этой ее странной манере говорить иногда как зрелая женщина.

Открылась дверь, из которой выглянула только голова виновника переполоха:

– Чего в коридоре-то стоите?

Тронулся поезд.

– И правда, – встрепенулся Никита. – Погодите, мы вот с Катей собирались поужинать. Ну, вы, конечно, с нами?

Сергей согласно улыбнулся. Они с Никитой взглянули на парня, который равнодушно пожал плечами. Вера, смотря на него так же в упор, как и на его отца, подумала: «Ему, похоже, вообще все безразлично».

Вагон-ресторан ничуть не уступал в роскоши какому-нибудь иному заведению подобного типа. Сервированные столы были накрыты белоснежными скатертями, на окнах гардины и муслиновые занавески бледно-малинового цвета. В конце вагона находилась барная стойка, которая приковала к себе мгновенно две пары глаз – Никиты и Сергея.

– Давайте сядем за тот столик, – предложил Сергей, кивком указывая на близкое к бару место.

– Отличная идея, – поддержал Никита.

Прибыл официант. Он вежливо поприветствовал их, подал меню и как бы вскользь заметил, что у них появился новый шеф-повар из Грузии, обладающий неведанным талантом готовить хачапури по-аджарски. Реклама на гостей не подействовала, и официанта учтиво отослали обратно на кухню.

От одного взгляда на названия блюд у Веры свело желудок. Глаза ее жадно носились от одного блюда к другому, фантазия бурлили, кипела, взрывалась, мучая Веру. Но не смела выдать своего состояния при мужчинах.

– Интересно, интересно… – Бормотал Никита, внимательно вчитываясь в содержание меню, как будто бы ему принесли какой-то официальный документ, требующий подписи. Сергей же, казалось, уже давно сделал выбор, просто ожидал, когда его объявит кто-нибудь другой, и теперь просто листал страничку то туда, то обратно. Его сын (чьего имени Вера по-прежнему не знала) смотрел в книжонку так, как будто ему подали журнал с чем-то вульгарным и отвратительным. Вера украдкой посмотрела на него и подумала: «Вечно всем недовольная молодёжь…».

– Кто-нибудь пробовал палтуса? – Вдруг спросил Никита, оторвавшись от меню.

– Да, очень нежное мясо у него, – ответил Сергей.

– Кать, ты, наверное, не пробовала. Заказать тебе?

– Я не ем рыбу.

Никита улыбнулся.

– Что, мама и тебя на вегетарианство подсадила?

– Я не вегетарианка, – напружинилась Вера.

Слева от себя, там, где сидел сын Сергея, она услышала смешок.

– Ну ладно, как скажешь. Ты определилась?

– Да.

– А ты, Матвей?

«Матвей», – мгновенно отразилось у Веры в голове. Ей нравилось это имя, и она с сожалением подумала, что оно совершенно не подходит этому парню.

– Ну-у-у… нет, – он захлопнул книжку и бросил на стол. – Выбор слишком скудный. Слишком много итальянской кухни – пихают ей куда попало.

Сергей лишь усмехнулся, видимо, привыкший к заносчивости сына, уже не считая это пороком. Никита пожал плечами и принялся тщательно перечитывать названия блюд, засомневавшись после замечания Матвея в своем выборе.

– Что? – Не сдержалась Вера, роняя меню на стол.

Матвей вопросительно взглянул на нее, как бы удивляясь не самому обращению Веры к нему, а тому, как она вообще посмела с ним заговорить.

– Ты… не доволен меню?

Матвей изогнул бровь.

– Да ты должен быть благодарен, что у тебя вообще есть возможность держать эту книжку в руках и читать названия этих блюд. – Чем дальше Вера заходила, тем сильнее закипала кровь в ее жилах.

Взрослые решили не вмешиваться – скорее, из интереса, чем из осторожности. Тем более, женщину в любом возрасте лучше не перебивать…

Матвей же уперся локтями в стол, приблизившись к Вере настолько, чтобы вид у него был достаточно угрожающим.

– Да что ты говоришь?

– Молодой человек, вы просто избалованный до невозможности, – произнесла она тоном учительницы, отчитывающей несносного пятиклассника.

Парень рассмеялся.

– У тебя есть суперспособность судить человека по трем словам?

Конечно, Вера понимала, что выглядит нелепо, но капитулировать – значит признать свое положение. Поэтому она поступила согласно типичной женской логике – она продолжила атаковать.

– Пока что вы находитесь не в лучшем свете, молодой мальчик. – Проговорила она строго, едва разжимая губы.

Все трое мужчин взорвались громким смехом. Вера, почувствовав себя обкиданной тухлыми помидорами, вжалась в спинку сидения. Щеки ее вспыхнули от стыда, и она возжелала в ту же секунду провалиться сквозь землю.

К счастью, накалившуюся обстановку остудил приход официанта. Мужчины сделали заказ, Вера тоже, и вот наступила очередь Матвея.

– Сальтимбокка из говяжьей вырезки, – произнес он вкрадчиво, а глаза его, едкие, словно кислота, вцепились в Веру. Она не поняла, что это за блюдо, но выражение лица Матвея было слишком красноречивым. Он заказал мясо явно не из любви к нему, а из неприязни к Вере.

Пока ждали заказы, разговорились. Сергей проявил инициативу первым:

– Кстати о России, – спасибо, Катенька, – на днях услышал такую новость, правда, забыл уже, где: в поселке Холмец Оленинского района…

– А это где? – Перебил Никита.

– Да Тверская область. В общем, там глава администрации района (запамятовал его имя, вроде бы, Олег Дубов) торжественно открыл уличный фонарь!

Никита расхохотался.

– Прекрасно! Россия идет в гору!

– Смотря, в какую, – вставил до сих пор безучастный Матвей. – Скорее, в ледяную горку на детском дворе.

Никита одобряюще улыбнулся, а Сергей вздохнул.

– Полноте. У России еще есть шансы…

– Да ладно, Сереж. Ты и сам видишь, что происходит, но продолжаешь слепо верить в то, что уже давным-давно порушено.

– Ах, эти бесконечные толки о политике…

– Сводишь все к политике, – перехватил Матвей. – А ты ведь в ней совсем не разбираешься.

– Я много в чем разбираюсь, куда бы тебе не следовало совать нос.

Вера мысленно обрадовалась, что Сергей наконец осадил несносного сына.

– Он все мечтает о переезде в другую страну, – с улыбкой произнес Сергей, слегка виновато посмотрев на Никиту и Веру.

– Амбициозно, – поддержал Никита.

Вере было не по себе от этой беседы. Всегда, когда ей приходилось бывать с Никитой (будучи еще ее мужем) в компании его друзей, между которыми постоянно разжигались подобные споры, она старалась быть в стороне. Она ничего не смыслила ни в политике, ни в экономике, а телевизор вообще не смотрела. Однако, так как была она человеком уж чересчур впечатлительным и восприимчивым, всеобщее негодование заражало ее, вселяя волнение и страх перед завтрашним днем.

– Да, – продолжил Никита, – уехать из России побуждают, как минимум, девять весомых причин.

– Ну, и каких же? – Неожиданно присоединилась Вера, уже однажды удивившая спорящих.

Никита улыбнулся, выставил руку, растопырив пальцы, а указательным пальцем другой руки приготовился загибать их.

– Ну, во-первых, безопасность. Вы верите в полицию?

– Нет, – фыркнул Матвей.

– Никит, ну что ты к этой полиции придрался, и так все понятно… – Было понятно, что Сергея эта беседа, так же, как и Веру, нисколько не забавляет. В отличие от его сына и Никиты.

– Вот именно! Во-вторых, здоровье. Найти хорошего специалиста (даже в Петербурге, про Москву не знаю) порой не просто сложно. Это невозможно! Стоит ли замечать, какие тонкости прописаны в наших страховых полисах? А? Вот это входит, а вот это вдруг платно! Больше половины возможных услуг платны. – Пользуясь случаем, что никто ему не вторит и не возражает, он продолжал. – Образование…

– А здесь что не так? – Устало перебил Сергей.

– Плавно перетекает в следующий пункт – непрофессионализм. Да, возможно, ведущие университеты Москвы и Петербурга еще выпускают подающие надежды умы, но так ли это на самом деле? Ничтожный процент, самородки, вундеркинды, просветленные. Но это гроши. В действительности мы окружены невеждами во всех сферах. Возьмем опять медицину, к примеру…

– Ладно, Никита, – Сергей махнул рукой, – остановись. К чему аппетит портить? Я уже настроился на свои тальятелле…

– Это просто нежелание сдаться, – победно улыбнулся Никита. – А ведь, признайся, мои аргументы убедительны.

– Я не хочу спорить. Я хочу есть. – Его поддержали смехом.

– А все-таки, – не унимался Никита, – этого вполне достаточно, чтобы отрезветь.

– Тогда зачем ты здесь живешь? – Выпалила Вера, обещавшая себе молчать вплоть до прихода официанта, но не сдержалась.

Воцарилось неловкое молчание.

– Тебе ли жаловаться? – Вера вся дрожала от нарастающего гнева. – Ты и многодетная мать из коммуналки в чертогах маленького города – разница, по-моему, не мала.

Сергей улыбнулся, но Вера этого не заметила. Хотя он уже успел ей симпатизировать настолько, чтобы пробудить в ней желание понравиться ему в ответ.

В то же время, наконец, появился официант с подносом. Вера, как и все остальные, тут же позабыла об их споре, получив свою долгожданную еду: гречневая паста с белыми грибами. Она выбрала это отнюдь не потому, что обожала макароны или грибы, а потому, что это блюдо было самым дешевым в списке. Ей все еще было немыслимо, что она имеет право на деньги Никиты, на то, чтобы он расплачивался за нее, ведь сейчас – она его дочь.

Голод вновь проснулся.

И дрожащей рукой, мучаясь от спазмов в желудке, Вера взяла вилку и принялась накручивать нежные спагетти на прибор. Она не особо владела этикетом, не знала, как пользоваться столовыми приборами для той или иной пищи, а потому чувствовала себя неуклюжей. Все для нее было простым – вот вилка, она острая, ей лучше есть салат или вареники, а вот ложка – для супа или пюре. А для чего они самом деле и как ими пользоваться? Загадка аристократов.

Веры совсем не было дела до того, с каким остервенением Матвей разделывал мясо, не кладя в рот ни кусочка, преследуя лишь одну цель – доставить Вере максимум недовольства. Да только он не знал, к преимуществу Веры, что голод ее был таким, словно она не ела два года. Потому она совсем не отвлекалась от своей тарелки.

Зато отвлекались мужчины.

Они постоянно прерывались, переговаривались, шутили, откладывали вилки и ножи, будто насытившись, но вновь возвращались к еде.

Вера ела жадно.

Никогда еще она не чувствовала такой животной потребности в пище.

В голове у нее пульсировало: «Это все растущий организм». Мысль эта казалась ей абсурдной, но в то же время верной. Как никак, она снова подросток… Или желудок все же решил взбунтовать, пережив годы скудного питания.

Не обращая ни на кого и ни на что внимания, она же своим поеданием привлекла внимание спутников. Они то и дело поглядывали на то, с каким аппетитом она жевала, облизывалась, чуть ли не зубами врезалась в вилку.

Но и это случилось.

В какой-то момент она взвизгнула, вскочила на ноги, схватившись за рот, и застонала.

Никита бросился к ней.

– Что такое, что случилось?

Боль не позволяла ей ответить, но, когда она ослабела (не отступила), Вера, сдерживая слезы, сказала:

– Зуб-бы…

– Зубы болят? Как приедем в Петербург, срочно…

– Нет! – Она оттолкнула его от себя. – Вилка!.. Зубы!..

– Есть надо спокойнее, – пропустил Матвей вскользь.

– Матвей! – Рявкнул Сергей.

Вдруг Веру пронзило что-то более острое, чем боль.

Стыд.

Мальчишка заметил, как сильно она была одержима едой. Да, если бы она жевала пищу медленно и не торопясь, как это и следует делать, она бы не вцепилась зубами в вилку. Наверняка он пристально следил за ней, а теперь мысленно насмехался над ее страданиями.

Вера вся напряглась, чувствуя, как вся негативная энергия внутри нее собирается в огромный ком, который вот-вот разорвет ее на части. Это и заставило ее опрометью покинуть вагон-ресторан.

Никита успел только дернуться с места, когда Сергей удержал его:

– Не надо. Убежала – значит так надо. Пусть одна побудет. Куда ж она из поезда денется?

Никита остался, но волнение удерживало его еще некоторое время.

Вера же вышла в тамбур. Поезд несся мимо полей и деревень, разбросанных по разным их частям. В сумерках сложно было полюбоваться из окна красотой природы: лишь застывшие облака на тускнеющем небе и мрачные земли, меняющие сквозь бешеную скорость формы. Она так ждала этой поездки лишь ради возможности понаблюдать за пейзажем. Удастся ли ей увидеть хоть что-нибудь на следующий день? Или ей опять кто-нибудь или что-нибудь помешает?

Потом она вернулась в купе. Там тихо и спокойно, уютно и светло.

Воспользовавшись уединением, Вера быстро переоделась в удобную одежду: Катины пижамные штаны сапфирового цвета и коралловую футболку. Платье она аккуратно положила назад в сумку.

Приближалась полночь.

Уставшая, Вера уже ни о чем не думала. Ей хотелось лечь на свою койку и уснуть.

Распустив косу, она расчесала их деревянным гребнем, поминутно ощущая, как внутри колышется легкое, шелковое, нежное удовольствие: ее волосы снова с ней! Снова такие густые, длинные и прекрасные, как когда-то прежде!

Ах, все-таки, как приятно иногда увидеть на ночном небе первую звезду, когда уже отчаялся увидеть на нем хотя бы какой-то блеск.

Вера не знала, что человек способен управлять собственной жизнью. Она безропотно склонялась под плетью событий, отравляющих ее существование. Она не знала, что человек способен не только подняться, но и, овладев этой самой плетью, отхлестать собственные неприятности и невезение. Вера не знала так же, что на проблемы можно смотреть и под другим углом; склонив голову, в каждой вещи, усыпанной изъянами, можно заметить достоинство.

Вера легла на свою маленькую кровать, не зная точно, принадлежала ли она ей. Во всяком случае, она всегда сможет ее покинуть, когда объявится истинный владелец. Осматривая купе, она вдруг задумалась над происходящим и это, к ее дикому удивлению, не расстроило ее, как обычно, а наоборот – рассмешило. Она смеялась, думая о своем теперешнем возрасте, воссоединении с Никитой, этой внезапной поездке в Петербург. Она не знала, что ее там ждет, в этом загадочном городе, обители достопримечательностей и безумно влюбленных туристов. Не знала – и это будоражило ее. Теперь не пугало, а возбуждало.

Вера смотрела в потолок и думала: «Господи, вот она, новая жизнь!».

Она так долго этого ждала, так страдала, молилась, надеялась…

И почему же говорит «нет»?

Почему не кричит неистово: «ДА»?

Она вновь молода, свежа, красива и беззаботна – где же радость?

Вера закрыла лицо руками. Волшебство! Магия! И с кем? С ней! Невероятно!

За разговором в ресторане она вновь забылась, обращаясь к Матвею не как к ровеснику, а как к юноше, младшему ее на несколько десятков. Она вновь утратила свою новообретенную личность, вернувшись к прежнему «Я». Но теперь она другая. И нужно к этому привыкнуть.

Если она готова, конечно.

Ведь, кто знает, что это превращение за собой повлечет…

Поезд остановился.

В кромешной тьме Вера не смогла разглядеть ничего. Только свет фонарей на станции освещал столик в купе и противоположную койку – пустую.

Вера села, коснувшись ногами пола. Темнота не помешала ей понять, что пассажиров с ней не было.

Отыскав телефон, Вера узнала время. Перевалило за час ночи. Где же все?!

Только Вера принялась перебирать возможные варианты отсутствия мужчин, как вдруг открылась дверь, в проеме которой Вера смогла разглядеть женский силуэт. Бледный свет фонарей лег на ее округлое лицо, словно пелена. Вера прищурилась: это был тот самый образ из ее кошмаров. Катя – в обличии взрослой женщины!

– Катя! – Вера вскочила на ноги, и тогда женщина исчезла. Вера бросилась за ней: та шла по коридору в направлении туалета.

Когда Вера вбежала в тамбур, она сразу же принялась барабанить в дверь, выкрикивая имя дочери.

Но никто не отвечал.

Ей казалось, что это будет продолжаться вечность или до тех пор, пока поезд вновь не тронется.

Но в какой-то момент Вера услышала, как щелкнул замок. Она отступила, и тогда дверь открылась.

Но перед ней стояла не Катя.

– Какая, к черту, Катя?!

Это был Матвей, и он был разъярен. Глаза у него покраснели, словно он с головой был погружен в густой дым.

– Матвей… – Растерянно прошептала Вера. – Я же не знала…

– Зачем так барабанить? Недержание?

– Матвей, – она мгновенно овладела собой, уязвленная его словами, – постарайся без грубости.

– А то что? – Он пытливо склонился к ней, видимо, желая напугать ее или смутить. Но сознание Веры не было таким же детским, как и тело: как на нее может повлиять мальчишка, на взрослую женщину?

– Да ничего, – она пожала плечами, – просто советую тебе быть вежливее.

– А по-моему, из нас двоих самый вежливый здесь я, – парировал он. – Ты ломилась.

– Потому что… да не твое дело. Лучше скажи, где Никита и Сергей.

Он нахмурился.

– Ты отца по имени зовешь?