Цветущая вишня

Заложив линейку между тех страниц, где она остановилась читать, Вера отложила дневник. Сложив руки в замок на коленях, она закрыла глаза и беззвучно заплакала. Слезы медленно текли по ее щекам, соединяясь на подбородке и падая на большие пальцы. Она поняла свою ошибку, которую совершала ежедневно на протяжении стольких лет, но уже не могла ее исправить. Кати нет. Она исчезла. Исчезла так, как исчезают надежды – незаметно и бесследно.

– Доченька моя, доченька…

Вере самой было странно слышать от себя такие ласковые слова, ведь она никогда, даже в мыслях, не одаривала ими Катю. Для этого просто не было повода. Да и материнского порыва нежности она не ощущала с того самого момента, как Катя научилась с ней переговариваться.

И как же странно было видеть ее со стороны! Девчонка лет семнадцати сидит на полу и содрогается от слез, шепча: « Доченька, доченька!». Бывает ли такое в жизни, в этой удивительной, полной приятных и неприятных сюрпризов, жизни?

Когда слезы высохли на ее зардевшемся лице, Вера снова взяла книгу и случайно пролистнула до самой последней страницы дневника, которая, к удивлению Веры, была заполнена.

Холод прошелся по всему телу Веры, когда она принялась читать:

«Надеюсь, когда-нибудь она найдет этот дневник. Надеюсь, она все прочитает и все узнает. Потому что иначе она ничего не поймет. Мне иногда кажется, что она в какую-то секту попала несколько лет назад, и теперь ходит, как зомби, ничего вокруг не замечая. Или что возраст скрывает, а внешне хорошо сохранилась, потому что ведет себя как бабка столетняя – с этими старомодными взглядами.

Вообще… мне надоело. Осточертело! Как бы я хотела проснуться уже взрослой, и чтобы никакой школы, никаких учителей, экзаменов, мамы! Квартира, работа, свободная жизнь! И кошку бы завела, а то у мамы на все живое и нормальное аллергия ведь!

О да!

Это все, что я хочу!

Проснуться взрослой!»

У Веры помутнело в глазах. Словно в бреду, она поднялась на ноги, невольно роняя книгу, и легла на кровать. Ее тело забилось в лихорадке, а сама она хрипло шептала: «Все ясно, все ясно, все ясно…».

Если ее, Верины, слова, сказанные в канун дня рождения, были услышаны высшими силами, возможно, что и Катины строки пропитались магией.

Но, поняв это, Вера, однако, не облегчила свои проблемы. Да, есть вероятность, что Катя стала взрослой, но Вера по-прежнему не знает, где она находится! Ведь это только догадка, и как подкрепить ее фактами? Не пустится же она в путешествие на поиски дочери, не имея ни малейшего представления, где бы она сейчас могла находиться?

Остается только…

Смирение?

С этой мыслью Вера успокоилась, расслабилась и уснула.

Чьи-то руки встряхнули ее за плечи, и она мгновенно проснулась. Первое, что предстало перед глазами Веры, это нависшее над ней лицо дочери, тусклое в темноте ночи.

– Катя? – Прохрипела она, приподнимаясь на локтях.

– Опять ты храпишь, – прошипела Катя. В темноте Вера не могла разглядеть ее облик, но она казалась прежней семнадцатилетней девочкой, а не зрелой женщиной, как в ее прошлом видении.

– Я не храплю, – прошептала Вера, облизывая губы.

– Не ври.

Вера перевела дыхание.

– Катя, это правда ты?

Катя отпрянула от ее кровати и повторила:

– Перестань храпеть.

Затем она вышла в коридор, а Вера, не теряя ни минуты, бросилась за ней.

– Катя! Подожди!

Вера ворвалась на кухню, но там ее не оказалось. Потом она последовала в ванную, но и там было пусто. Тогда Вера поняла, что Катя, должно быть, скрылась в гостиной.

Дверь не открывалась, и Вере пришлось биться в нее всем телом. В конце концов, Вере удалось выбить дверь и ворваться внутрь, но она не смогла устоять на ногах и упала на колени. Подняв голову, она увидела перед собой тьму, так как ничто не освещало комнату.

Через минуту, пока Вера хоть что-то разглядеть перед собой, стены сотрясли раскаты грома, а затем такая яркая, почти ослепительная, вспышка молнии озарила комнату. И Вера увидела все.

Она увидела, как в углу комнаты повисло бездыханное тело.

«Повесилась», – и кровь ударила Вере в голову. Она вскочила и бросилась к телу, обхватывая его руками и пытаясь приподнять так, чтобы веревка перестала стягивать шею девочки. Но ее тело было таким тяжелым, словно жизнь уже давно его покинула. Она держала мешок с цементом.

Вера рыдала, рычала, злилась, злилась на саму себя, что ей не хватает сил приподнять свою дочь хотя бы немножко. Когда молния вновь осветила комнату, Вера встретилась взглядом с лицом своей дочери – и оно было абсолютно чужим. Это было лицо взрослой женщины, может, даже ровесницы Веры.

Испугавшись этого лица, Вера отпрянула от тела и рухнула на спину, ударившись головой.

В ту секунду она проснулась от очередного удара грома, разорвавшего небеса и выпускающего влагу на землю.

Вера села в кровати, обхватила колени руками и, покачиваясь, тяжело задышала, как будто ее ударили в грудь. Ее сердце билось небыстро, но сжималось так сильно, что Вера боялась, как бы оно не лопнуло.

Значит, все это время она была в беспамятстве. Лишь только гроза была реальной.

И через пару минут после пробуждения Веры молния снова залила своим светом комнату. И Вере показалось, что у окна стоял женский силуэт.

Страх пронзил Веру своим острием. Она вскрикнула и бросилась вон.

Одна лишь мысль пульсировала в ее голове: « Бежать! Бежать из этого дома!». Но куда? На лестничную площадку, оттуда на улицу, утопающую в ливне. А дальше? Дальше?

Кое-как нащупав во всех оставшихся комнатах квартиры выключатели, Вера не оставила ни единого уголка без света. Все еще чувствуя сильную слабость в теле, вызванную паникой, Вера села на колени в коридоре, лихорадочно соображая, что ей делать дальше.

Но решение не заставило себя долго ждать.

Как только очередной удар грома раздался над ее головой, Вера встала на ноги и схватила трубку телефона, примыкающего к стене возле ванной комнаты. Затем она достала из кармана комок салфетки, на которой был написан номер Никиты, и набрала его дрожащим пальцем. Ей показалось, что она ошиблась, раз-другой нажав не на ту цифру. Наконец, на том конце провода послышался хрипловатый от сна голос:

– Алло?..

Вера зажмурилась и истошно прокричала:

– Забери меня отсюда!

– Катя?.. Катя, это ты?

– Забери меня, забери меня сейчас же, сейчас!

И, не в силах больше выносить боль истоптанной гордости, Вера повесила трубку. Потом прислонилась лбом к стене и забила в нее руками, широко раскрыв рот, но не издала ни звука.

Сострадание к самой себе ласково шептало ей на ухо: « У тебя не было выбора. Это не поражение». Но Вера, привыкшая за столько лет к самобичеванию, отвечала твердо: «Это поражение. Поражение позорное, жалкое».

Ее размышления прервались воспоминанием о силуэте, толкнувшем ее на этот безрассудный поступок. И тогда мозг ее принялся с необыкновенной скоростью рисовать различные ужасающие картинки, на которых крупным планом представала эта тень, и Вера, снедаемая страхом, перебралась на кухню, где и решила провести остаток времени в ожидании Никиты.

И хотя она не была уверена, что он не забыл о случившемся и не заснул прежним крепким сном, в глубине души ее теплилась слабая надежда на его отзывчивость, которая и поднимет его на ноги в столь поздний час и скверную погоду.

Но сам Никита не знал, какое из его лучших качеств заставило его вырваться из теплой постели в путь к Вере. Но с этим он не протянул ни минуты. Ее голос встревожил его, проник ему в самое сердце, разбередил каждый нерв в его теле.

Через двадцать минут он уже выехал на дорогу, учащенно моргая, чтобы вновь не впасть в забытье. К счастью, его подбадривало радио; ведущие как раз рассказывали о чем-то забавном, и, хотя Никита не отдавал себе отчет в том, что слушал, он смог хотя бы немного отвлечься от беспокойных мыслей.

Он ехал недолго, учитывая расстояние от центра города и почти до его окраины. Дождь не прекращал, но он не забыл взять зонт, благодаря которому он смог спастись от неистового потока крупных капель.

Никита быстро добрался до нужной ему квартиры. Нажать на звонок хватило лишь одного раза – дверь открылась, не успел он и занервничать.

На пороге стояла Вера. Она взглянула на него лишь украдкой, как бы поздоровавшись, и, развернувшись, поплелась по коридору на кухню.

Никита так же молча вошел, разулся и последовал за ней. Вера уже сидела за столом, сцепив руки в замок и потупив на них взор.

– Что случилось, Катя? – Спросил он срывающимся голосом. – Я пересек полгорода в страхе, что ты здесь умираешь. Только не говори, что тебе просто кошмар приснился.

Вера медленно повернула голову и посмотрела на него таким взглядом, что Никита съежился и пожелал вернуть слова обратно.

– Между прочим, я дала тебе согласие на твое предложение. Но раз уж ты зол…

Никита заметил, что глаза у нее были красными, будто она несколько часов неотрывно смотрела на полыхающее пламя, а лицо бледным, с проглядывающими на нем венками.

– Что случилось, Кать? – Повторил он теперь уже вполголоса и шагнул к ней, садясь перед Верой на колено. – У тебя такой вид… Неужели кошмары мучают?

Вера, поколебавшись, кивнула, но старалась не смотреть ему в глаза. Она все боялась, что он может узнать ее, если их лица будут находиться так близко.

– Я понимаю, почему… – Он опустил голову, подумав, что продолжать говорить об этом невежливо. Вспомнив Веру, он поежился, как будто ее дух коснулся его тела. – Собирай вещи, мы сейчас же уедем.

Вера сразу принялась исполнять указание. Когда Вера ушла, Никита сел на ее место. Осматривая комнату, он не мог воскресить в себе ни одного воспоминания, в котором ему приходилось бывать здесь раньше. Вера лишь раз или два приводила его к матери. Первый это, конечно, день знакомства, а второй…

Но он не смог не вспомнить саму Веру.

Он видел ее перед собой сейчас молодую, свежую, с красивой кожей цвета слоновой кости, а не прокисшего молока, в который он превратился потом, после захвата ее здоровья нервных расстройств, помнил ее улыбку, украшающую ее лицо нечасто, ведь только ему удавалось ее вызывать. Отчетливо он помнил густоту ее длинных волнистых волос каштанового цвета и таких матовых, будто никогда не купавшихся в лучах солнца. Они были именно такими, какие они сейчас у Кати…

Задумавшись, Никита почти не дышал. Новость о смерти Веры произвела на него такое впечатление, что ни о чем другом он в последнее время не думал. Лишь о ней и о Кате…

Он помнил, как они расставались с Верой, помнил тот день, когда их общая жизнь разделилась надвое, помнил те чувства, которые переживал в минуты прощания…

Как давно это было, как давно!

Теперь Никите казалось, будто это вообще происходило не с ними, а с какими-то актерами из какого-то старого фильма, который они, однако, обожали оба. И теперь он пересматривал этот фильм один, и сердце его невольно заныло.

Никита сам по себе был человеком если не романтичным, то, во всяком случае, чувствительным. Он жил не мыслями, а эмоциями. Все происходящее с ним мужчина не обдумывал, а проносил сквозь себя. Возможно, именно такой образ жизни позволил Никите провести столько лет насыщенно, в полном физическом и душевном здравии. Он даже не знал свой фактический возраст, потому как ощущал себя на все двадцать пять.

Конечно, после развода Никита забыл о Вере. Но такое напоминание о ней не смогло оставить сердце мужчины бесстрастным.

Он мучился вопросом, как же эту бедную женщину постигла такая участь в столь раннем возрасте, на который ему, по всей видимости, никто не собирается отвечать. Но он, конечно, добьется разъяснений.

Немало интересно было и то, с кем же теперь живет Катя, и, что самое странное, почему сейчас в квартире лишь она одна?

Конечно, лаконично рассуждал Никита про себя, опекун у нее был – так предусмотрено законом. Но кто же?

Все было так запутанно, так туманно, что Никита, погруженный в раздумья, постоянно встряхивал головой, как бы удивляясь той или иной мысли. В полете размышлений он то и дело натыкался на одно из тех воспоминаний, которые настолько сильно потрясают человеческое сознание, что не хватит и всей жизни до конца искоренить их из головы. Вот Никита вбежал в ванную именно этой квартиры, и застал там умирающее тело девочки, погруженное в алую воду, расплескавшуюся на пол. Вот он извлекает неподвижное мокрое тело, вот уже и он сам весь мокрый, пока выходил из коридора, чтобы приказать своим спутницам, в лицах тех самых сплетниц по соседству, срочно вызвать скорую помощь. Потом он забежал в первую комнату, которую увидел, аккуратно положил мокрое тело на кровать и обтер полотенцем, в которое его и обернул. Паника лишила его возможности соображать точно и быстро, а потому он долго думал, как же остановить кровотечение. Он боялся потратить слишком много времени на поиски бинта, и он решил воспользоваться первой попавшейся вещью. Никита умудрился найти в шкафу с одеждой блузу, от которой пришлось отрезать рукав. Именно этим предметом он и обмотал изувеченную руку и, сжав ее, пристально следил за дыханием девочки. Сам он дышал порывисто, свистяще, плотно сжав зубы так, что на скулах его выступили желваки. Холодный пот струйкой бежал по его виску, щеке, а дальше по шее. Мужчина мысленно считал минуты, за которые должна уже прибыть скорая помощь. Но к тому времени, когда она поспела, он достиг таких цифр, которых, как он всегда думал, вообще не существует в этом мире…

Но внезапно все погасло.

Тогда Никита подумал, что он уснул. Но, на самом деле, погасло все в действительности – с очередным раскатом грома отключилось электричество во всей квартире, а может, и во всем доме.

Не успел мужчина осознать, что произошло, как из другой комнаты раздался чей-то протяжный звонкий крик. Никите показалось, что никогда в своей жизни он не слышал, чтобы кто-то кричал так – словно связки человека натянулись, но не как гитарные струны, а скорее как фортепиано, а сам крик шел глубоко из нутра этого человека. Словом, Никита был поражен и напуган. Он вскочил с места и, задевая все невидимые теперь предметы, побежал на этот звук, явно призывающий на помощь.

Когда Никита ворвался в нужную, как он полагал, комнату, крик прекратился, были слышны лишь жалобные всхлипы.

– Катя? – Он вытянул руки, как слепой, и маленькими шажками продвигался вперед. – Где ты?..

– Здесь, – раздалось бульканье впереди.

Никита уперся в стену, к которой она и прижалась.

– Здесь, – повторила плачущая.

Он опустился на колени, и рука его дотронулась до ее плеча. Он с облегчением выдохнул и сказал:

– Ах, вот ты… вот ты где… Иди ко мне, иди сюда.

Вера не шелохнулась, и он сам притянул ее к себе, успокаивая ее объятиями. Так они сидели несколько минут, пока Никита с легким смешком не произнес:

– Ты напомнила мне маму. Она так же боялась темноты. До ужаса, до слез. Как ты. Но ты не должна бояться, это ведь не человек. Представь теперь, каково живется…

– …слепым людям, – пролепетала Вера, вцепившись в его спину, словно боязливый котенок, которого только что спасли от разъяренных собак.

– Да… – Он отпрянул от нее с острым желанием взглянуть ей в глаза. В тот самый момент вспыхнула затяжная молния, и Никита вздрогнул, когда ему показалось, что перед ним предстало лицо его бывшей жены, Веры. Но разумное объяснение увиденному нашлось сразу же: это, конечно, недосып и сама нервная ситуация в целом повлияла на него таким образом. К тому же, в темноте многое может померещиться…

Девочка же глубоко вздохнула и сказала сорванным голосом:

– Надо найти свечки.

Только тогда он вспомнил о существовании телефона.

– Не надо, у меня есть фонарик на телефоне, – и он посмеялся.

– Хорошо, – спокойно сказала Вера, вставая на ноги, не без его помощи, – он поможет найти свечи.

После того, как желанные Верой предметы были найдены, они расположились на кухне. Сев за столом друг против друга, они зажгли длинную тонкую свечку и поставили ее посередине стола. Теперь их лица освещал теплый свет маленького огонька, танцующего от легких дуновений воздуха, выдыхаемых Никитой и Верой. Они сидели, сложа руки в замок на столе, и смотрели на свечу: Никита наблюдал за медленно стекающей каплей расплавленного воздуха, а Вера – за тем, как менялась форма маленького язычка пламени.

По окну барабанил надоедливый дождь. Лишь только гром успокаивался, и теперь его раскаты постепенно отдалялись. Молния больше не сверкала.

– В принципе, – заговорил Никита вполголоса, – через три часа утро. Еще недолго осталось переждать, а свет могут дать еще раньше.

– Или позже, – вздохнула Вера.

Никита проигнорировал ее пессимистичное замечание. Он обратил внимание на их уродливые тени на стене и, прищурившись, стал разглядывать нос своей тени. Вера подхватила его взгляд. Она бы наверняка испугалась, если бы не выражение лица Никита, убеждающее, что ничего страшного он не увидел. И все же она решила узнать, что его так привлекло.

– Тени.

Вера посмотрела на их силуэты, но не почувствовала того интереса, что вспыхнул у мужчины. «Мальчишкой был и останется», – подумала она, и ей захотелось улыбнуться.

Но вскоре Никита отвлекся от наблюдения за самим собой, и перевел взгляд на Веру. Она этого не заметила, поскольку сама потупила взор на свечи и, видимо, глубоко задумалась. Это было на руку Никите, ведь она, сама того не ведая, предоставила ему возможность понаблюдать за ней.

Как красиво ложились свет и тени на это не безупречное, но столь выразительное лицо. Наморщенные брови и сложенные в тонкую нить губы придавали ему недетскую серьезность. Но выбившиеся из растрепанной косы, покоящейся на спине обладательницы, прядки волос освежали ее лицо, придавали ему девичьей чувствительности, нежности. Никита отметил про себя, как гармонично сочетались в этом лице и юность, и зрелость.

В груди мужчины что-то всколыхнулось, у него дернулась рука, как будто он хотел что-то схватить, и так было на самом деле. Рука его невольно коснулась ее пальцев, из-за чего девушка вздрогнула и взглянула на Никиту удивленно. Однако руки не отняла.

Это прикосновение подействовало на Веру не так, как мог бы подумать Никита.

Он лишь хотел завладеть ее вниманием, развеять ее угрюмую задумчивость.

Однако Вера, отвыкшая от всякой близости с Никитой (да и с любыми мужчинами вообще), вся похолодела. Она усмотрела в этом невинном поступке что-то более глубокое, многозначительное. Что бы, между прочим, сделала всякая женщина.

Наконец, она осмелилась посмотреть ему в глаза. И она опьянела от девичьих фантазий, не так давно воцарившихся у нее в голове.

– Ты так похожа на маму! – Тихо воскликнул Никита, изучая каждую черточку лица девочки. – Просто копия, просто вылитая!

Ей хотелось сказать: «Не смотри на меня так», но в то же время это было единственное, чего ей так сильно хотелось. Чтобы он снова смотрел на нее так, как в былые времена, когда любовь их только зарождалась… Если таковая вообще была.

В смятении Вера опустила глаза. Она чувствовала тепло его большой ладони, накрывшей ее маленькую руку, и не смела даже шелохнуться.

– Как же так получилось, Катя… – Шептал он, будто не обращаясь к ней вовсе. – Как же мама… как же она…

Вера посмотрела ему в глаза, дрожащими губами произнося:

– От такой жизни кто угодно сляжет.

Никита принял меткий укор в ее словах и тотчас же убрал руку, положив ее на запястье своей другой руки.

– Ты винишь во всем меня, – изрек он после недолгого молчания.

Вера не могла возразить, поскольку с того самого момента, когда пути их разошлись, во всех своих неудачах она действительно винила Никиту.

Сам же Никита, как бы внимателен он ни был к собственной совести, не мог окончательно согласиться со столь категоричным и, смел он считать, жестким мнением. Она стоит на позиции матери и это вполне естественно. Но ведь она многого, многого не знает! Девочка сама не понимает, что, будучи уверенной в истинности своих умозаключений, очень даже заблуждается! Ей следовало бы во всем разобраться, прежде чем выносить приговоры.

Но в то же время Никита ясно понимал, что бросать вызов раненому может только самый подлый человек. И пока что он играл в смирение, именно играл.

– Ты, наверное, думаешь, что я бросил вас.

– А как это еще объяснить? – Встрепенулась Вера.

– Я бы мог объяснить иначе, – произнес он сдержанно.

– Правда? И как? – Глаза ее сузились.

Никита поерзал на стуле, шумно вдыхая воздух и осторожно выдыхая, дабы не затушить огонь свечи.

Где-то вдали послышался рокот грома.

Когда Никита понял, что минута его молчания затянулась, то ответил уклончиво:

– На то были свои причины.

– И какие же? – Допытывала Вера, чувствуя, что час отмщения, которого она так долго ждала, настал. Никита загнан в угол, и, словно только что оперившийся птенец, не мог покинуть своего заточения в виду своей слабости.

– Катя, – вздохнул он опять, – взрослые люди часто расстаются по причинам, непонятным детям, ведь…

– Так а я и не ребенок, – отрезала она сухо. – Что ж, ты обещал объяснить, так потрудись.

Казалось, что нужные слова уже вертелись на языке Никиты, но он почему-то отпирался от них.

– Кать, я бы не хотел говорить об этом сейчас, мне кажется, это не очень подходящее время…

Она понимала, что он имеет в виду не эту самую ночь и не этот самый момент.

– Нет! Нельзя найти времени более подходящего, чем сейчас.

– Но…

– Говори же. Или тебе, на самом-то деле, нечего сказать и ты пытался переменить мой настрой? Как это низко, это низко!

– Хорошо, – сорвался он, ударив ладонью по столу, тем самым осаждая возбужденную Веру, – я скажу тебе правду, но, Бог видел, я держался! Твоя мать, Катя, потеряла рассудок в одночасье, и более терпеть ее выходок я не мог. Ну, как тебе такая правда? А ведь она единственная.

Вера, будто ударенная по лицу, сидела понуро. Рот ее все еще был приоткрытым, так как готовился к продолжительному спору, но теперь в этом не было нужды. В разговоре как таковом теперь уж не было нужды. Ни в чем не было нужды…

Никита высказался, и стоит отдать ему справедливость – Вера сама подвигла его на это.

К счастью, Никита не отдался порыву полностью, а потому молчал, считая, что и так зашел слишком далеко. Ему казалось, что своей речью он оскорбил память о Вере, хотя на самом деле лишь желал усмирить Катю (и слегка ей досадить).

Тем временем дождь прекратился. Свеча переставала гореть, а в комнате было уже не так темно – занимался рассвет, хоть и спрятанный грозовыми тучами. Утро и без солнца приводит за собою свет.

Через некоторое время включилось электричество; на кухне вспыхнула лампочка. Привыкшие к темноте и пламени свечи, Никита и Вера заморгали, пытаясь справиться с резью в глазах.

Оба не двигались с мест.

Никита боялся, что одним лишь бездумным высказыванием изменил весь ход событий. Теперь ждать от девочки благосклонности было бы слишком наивно и даже нагло. И все же он надеялся на ее снисходительность…

Вера же поднялась со стула и сказала с бесстрастностью кассирши, прощающейся с покупателями:

– Мне надо собрать вещи.

Через секунду она удалилась, а Никита, закрыв глаза от облегчения, потушил свечу.

Вера пришла к выводу, что лучше собрать вещи Кати, нежели собственные. После этого странного разговора с Никитой ей в голову ударила неожиданная, будоражащая кровь мысль о том, что нужно начать жить иначе.

Собирая Катины вещи, Вера думала, как ей удалось не разрыдаться сейчас. Она была уверена, что ее охватит такая жгучая обида, что она не сдержит чувства. Однако тело ее было спокойным, в горле ничего не клокотало, сердце билось ровно, а сознание было ясным.

Но не думать ни о чем, особенно после сказанных Никитой слов, Вера не могла. Мысли не были ей подвластны, а потому врывались, как нежданные гости, в ее голову без разрешения.

«Я заставлю его пожалеть», – пульсировало у нее в мозгу. Но само понимание этой мысли было так размыто, что Вера просто тупо повторяла ее вслух: «Он пожалеет, пожалеет, пожалеет…».

О чем?

О том, что признался, в чем причина его ухода?

Или пожалеет о самом уходе?

Здравый смысл подсказывал Вере, что все это глупо и несерьезно. Продолжать быть узницей подлых желаний об отмщении может только самая отчаянная и падшая женщина. Но Вера не должна причислять себя к числу подобных. Особенно сейчас, когда ее жизнь так круто изменилась. Что, если куда разумнее было бы оставить ту жизнь, в которой она пребывала еще несколько дней назад, будучи тридцатидевятилетней, и начать жить так, как это делала бы новая Вера, семнадцатилетняя?

В тот момент, когда Никита выпалил те обжигающие сердце слова, Вера почувствовала, как внутри нее разверзлась пропасть. Сейчас, когда прошло уже некоторое время, она ощущала, как все скопившееся у нее на душе за все годы ее страданий полетело в ту самую пропасть.

И новое ощущение, уже давно ей неведомое, поселилось внутри Веры – легкость.

Механически складывая необходимые ей для поездки (а может, и для новой жизни, которую она теперь планировала начать) вещи, Вера заметила, как задрожали ее руки. Но это было отнюдь не действие открывшихся в ней чувств, а скорее страшного голода, который она игнорировала такое долгое время. Организм ее ослабел, но отчаянно требовал подкрепления. Вера нашла в себе силы закончить сборы (она, конечно, не забыла дневник Кати) и выйти к Никите.

Никита, услышав ее шаги, встал изо стола и посмотрел на нее не дыша, в ожидании конфликта. Но Вера смотрела на него невозмутимо, держа в руках сумки.

– Готова? – Спросил он осипшим голосом.

Она кивнула. Когда девушка хотела было сообщить о том, как сильно хочет есть, Никита сказал:

– Давай заедем позавтракать куда-нибудь.

– А мы успеем купить мне билет? – Вдруг вспомнила Вера.

– Об этом не беспокойся, – уклончиво ответил он.

Билет Вере уже был куплен. Изначально он, правда, принадлежал не ей, а той самой женщине, с которой он сидел в кафе в день их с Верой первой встречи. Никита был уверен, что его спутница непременно согласится поехать с ним в Петербург, однако после случившегося она посоветовала ему забыть даже ее имя. К слову, ее требование он выполнил без труда.

Когда они вышли из квартиры, Вера закрывала дверь на ключ, и в этот же самый момент из своей обители вышли те самые любопытные соседки. Теперь они уже не скрывали своего наглого интереса, открыто окидывая их оценивающим взглядом. Никите такая вольность показалась хоть и невежливой, но все же внимания он им не уделил. А вот у Веры вспотели ладони, пока она закрывала дверь. Она чувствовала, как две пары глаз сверлят ее спину, и щеки ее вспыхнули из-за негодования.

Но потом она выпрямилась, словно услышав чей-то приказ в голове, и, развернувшись, вызывающе вздернула подбородок, взяла Никиту под локоть и кивнула на лестницу. Пока они спускались по лестнице, Вера все не отрывала того взгляда от двух ошеломленных женщин, какой еще никогда не носила на своем лице. Это придало ей той уверенности, которой ей так не хватало, и она даже улыбнулась, обнажая зубы, двум сплетницам, едва сдерживая триумфальный смех.

Начало перемен новой Веры было положено в тот самый момент.

После того, как они позавтракали в одном кафе, они заехали в гостиницу, в которой пришлось поселиться Никите на некоторое время. Квартиру он, оказывается, уже давно продал, а в город приехал якобы «по работе». Вере было неприятно это слышать, так как она знала, что когда-то они вместе разделяли ту квартиру. И кому же она теперь принадлежит?

Наконец, окончательно собравшись, они отправились на вокзал.

Вера почувствовала, как снова проголодалась. Она невольно сравнила свой теперешний организм с еще вчерашним взрослым: одного полноценного приема пищи ей могло хватить до позднего вечера или вообще до следующего утра, иногда ей хватало пить один лишь чай на протяжении всего дня. Сейчас же она чувствовала, с какой молниеносной быстротой заработал ее обмен веществ. И это был не легкий голод, когда хочется «перекусить чего-нибудь», это было неприятное ощущение зияющей пустоты в желудке, заставляющее думать о целом шведском столе.

Вера старалась занять свои мысли о грядущей поездке, которая сейчас представлялась ей более радостной, чем прежде. В конце концов, она заслужила отдых. Когда она брала отпуск на своей, пусть и не такой сложной, работе? Иногда она находила возможность выходить за чужую смену, дабы увеличить свой заработок, несмотря на то, что процент был ничтожным.

– До поезда еще два часа. – Сказал Никита, взглянув на наручные часы; они уже покинули такси, забрав свой багаж. – Пойдем посидим. Ты голодна?

Она отрицательно покачала головой, задержав дыхание, чтобы задержать урчание в желудке. Почему-то ей было стыдно и неловко признаваться в этом.

Они зашли в здание вокзала, затем расположились на свободном ряду, поставив сумки возле ног. Вера осматривалась по сторонам, прикидывая, как долго она не была здесь. Последняя ее дорога была в Новокузнецк на похороны тетки. Тогда она лишилась последнего самого близкого родственника, потому как с дальними по крови она не имела никаких контактов.

В здании так же был телевизор, который смотрели в большей степени из-за скуки, вызванной тягостным ожиданием отъезда. Вера тоже не знала, чем заняться, поэтому и смотрела бездумно в экран настенного телевизора. Шла какая-то передача про здоровье, и Вера особо не отдала себе отчет в том, что видела.

Никита все ерзал на стуле, перекидывал ногу на ногу, вздыхал, сотню раз смотрел в телефон, и, не находя там ничего интересного, раздраженно фыркал. Увидев киоск, где продавали кофе и сладости, он слегка приободрился и, поднявшись, сказал:

– Возьму-ка себе стаканчик капучино. Ты хочешь? Ах, – не успела она ответить, махнул он рукой, – ты же не пьешь кофе. Но, может, чай?

– Не надо.

Когда он отошел, чья-то рука коснулась плеча Веры. Она испуганно вздрогнула и воззрилась на ее обладателя.

Это была полная женщина с проницательным взглядом черных глаз, обрамленных густыми ресницами, с кустистыми черными бровями, крупной родинкой на подбородке и пигментными пятнами на щеках. Одета она была в цветастую блузу с широкими рукавами, пеструю, длинную юбку с воланами. На груди у нее красовались золотые украшения, в ушах несколько колец, на запястьях – браслеты, на пальцах – кольца.

«Цыганка», – промелькнуло у Веры в голове, и она инстинктивно сжалась.

– Позолоти ручку, красавица, – произнесла она голосом, так сильно контрастирующим с ее внешним видом. Казалось, будто этот высокий мелодичный голос на самом деле принадлежал какой-нибудь оперной певице, но не женщине средних лет с такими болезненными мешками под глазами.

– У меня нет денег, – Вера попятилась.

– Но ты же добралась сюда как-то, – она продолжала таинственно улыбаться, демонстрируя свои неровные зубы (и один золотой). – Или пешком дошла с такими сумками, а?