1983-й. Мир на грани

В 1960-х годах террор, подобный тому, что был развязан в эпоху Сталина, прекратился. Больше не существовало «врагов народа», которых забирали среди ночи, пытали на Лубянке, а потом расстреливали в затылок. Было даже закрыто большинство трудовых лагерей, разбросанных по берегам Северного Ледовитого океана, – лагерей, в которых миллионы умирали от голода и холода. Андропов был не первым руководителем КГБ, считавшим себя, скорее, духовным или идеологическим хранителем чистоты народа. Однако людей по-прежнему арестовывали, допрашивали, бросали в тюрьмы. Они могли потерять работу или быть сосланы, оторваны от своей семьи. Других, не желавших отказываться от своих взглядов, отправляли в психиатрические больницы и лечили как душевнобольных. Однако людей убивали редко, за исключением шпионов, которых судили и расстреливали. Руководя КГБ, Андропов поощрял исследователей изучать тенденции и изменение поведения. Он строго следил за поддержанием партийной дисциплины. В коллективистском государстве индивидуальные права человека не уважались. Если человек не исполнял своих обязанностей, его по-прежнему подвергали преследованиям. «Опасные граждане» находились под постоянным надзором и могли быть высланы. Протестовать было бесполезно.

Возглавив КГБ, Андропов прежде всего изучил несколько архивных дел. Читая эти подробные записи, он составил представление о страшных побоях, пытках и убийствах, совершавшихся тайно. Особенно его интересовала история антиеврейских чисток 1951-1952 годов, во время которых по приказу Сталина были арестованы и расстреляны десятки выдающихся евреев^[46]. Неизвестно, какие чувства он испытал, ознакомившись с подробностями этих дел. Он и сам жил в тревожное время и потому, может быть, не был удивлен прочитанным. Но чисто по-человечески он не мог не быть ошеломлен масштабом тех ужасов.

Через год после вступления Андропова в должность руководителя КГБ, в 1968 году начались события Пражской весны. Александр Дубчек, руководитель компартии Словакии, предложил провести в Чехословакии ряд демократических реформ. Он ослабил цензуру, гарантировал экономические и политические реформы и пообещал «социализм с человеческим лицом». Андропову, которого преследовали призраки 1956 года, повсюду мерещились козни Запада. Он боялся, что Дубчек выйдет из Варшавского договора, разрушит международную систему безопасности и ликвидирует КГБ. Он убедил Политбюро проводить жесткую линию по отношению к реформаторам. В августе Москва ввела в Чехословакию советские танки и послала войска, как это было и в Будапеште 12 лет назад. В Чехословакии не произошло такого народного восстания, как в Венгрии, и вскоре порядок был восстановлен. Чехословакия осталась в коммунистическом лагере. Но у ее граждан сложился ужасный образ Советского Союза как страны, подавляющей надежды и чаяния людей из государств-сателлитов.

В 1973 году Андропова избрали полноправным членом Политбюро. В состав высшей элиты он вошел в то время, когда руководители Советского Союза сильно постарели. Страной правили люди, находившиеся во власти уже 20 или 30 лет. У них не возникало новых идей, но они были счастливы пользоваться привилегиями, которые власть давала и им, и членам их семей. Продолжался долгий период экономического и политического застоя. На партийных съездах не происходило настоящих дискуссий о будущей политике; вместо этого руководителям организованно аплодировали многочисленные местные секретари партии. Членам Политбюро было в среднем 70 лет, по этому поводу существовало множество анекдотов. Перед съездом партии 1981 года в ходу была такая шутка. На вопрос: «Как будет открываться XXVII съезд партии?» – следовал ответ: «Делегатов попросят встать, а членов Политбюро внести»^[47].

Андропов был человеком тонкого ума, обладавшим прекрасными аналитическими способностями. Он очень много читал, его библиотека насчитывала множество книг. Он трудился не покладая рук. На его стол ложились буквально десятки тысяч докладов. Он стал в значительной степени кабинетным руководителем аппарата безопасности и редко выезжал из Москвы. Андропов любил свою семью, двух детей и внуков, но проводил с ними совсем мало времени. С иностранцами из несоциалистического блока он встречался крайне редко. Андропов никогда не давал интервью зарубежным журналистам и не появлялся на телевидении. Казалось, его устраивал образ незаметного бюрократа. Однако он преобразовал международный отдел КГБ таким образом, что слежка за военными и техническими организациями Западной Европы и Соединенных Штатов достигла очень высокого уровня. В КГБ был создан особый отдел, добывавший информацию о западных компьютерных технологиях. Кроме того, Андропов продолжал оказывать постоянное давление на таких диссидентов, как писатель Александр Солженицын и физик-ядерщик Андрей Сахаров.

Третий раздел Хельсинкских соглашений требовал от Советского Союза соблюдать основные права человека в отношении граждан страны. Группа всемирно известных ученых и писателей создала Группу содействия выполнению Советским Союзом Хельсинкских соглашений. Эти смелые люди, многие из которых пользовались своим привилегированным положением весьма уважаемых ученых, надеялись сообщать мировому общественному мнению о нарушениях прав человека в СССР. Они не собирались противостоять государству и уж тем более не собирались свергать власть. Они проводили пресс-конференции и время от времени устраивали пикеты. Это привлекло большое внимание западных корреспондентов и телерепортеров, которые создали на Западе негативный образ Советского Союза. В 1978 году Андропов приказал принять суровые меры, и несколько ведущих активистов предстали перед судом. Суды вынесли ряд приговоров, основанных на свидетельствах, предоставленных КГБ. Юрия Орлова, активиста борьбы за права человека, приговорили к 7 годам тюремного заключения. Анатолия Щаранского признали виновным в измене Родине и антисоветской деятельности и приговорили к 13 годам лишения свободы. Анатолий Филатов был признан виновным в шпионаже для ЦРУ и приговорен к расстрелу за измену Родине. Это нельзя было сравнить с Большим террором 1930-х годов, но этого было все-таки достаточно, чтобы активизировать общественное мнение за границей и побудить такие организации, как Комитет по существующей опасности, осудить все советское государство.

Когда в июле 1980 года, несмотря на бойкот ряда стран под руководством США, в Москве открылись Олимпийские игры, в них все-таки приняли участие 80 стран, включая Великобританию. В стране социалистического блока они проводились впервые, помимо того, что Советский Союз смог показать себя на международной арене, молодым русским Олимпиада предоставила возможность увидеть масштабное зрелище, событие мирового спорта, а для спортивных групп еще, пожалуй, и возможность встретиться с молодежью из других стран. Однако за несколько месяцев до начала Олимпиады снова дала о себе знать паранойя Андропова. Он засыпал Центральный комитет предостережениями о «предстоящей идеологической диверсии», которая может произойти из-за того, что по Москве бродит так много иностранцев. Он предсказывал совершение иностранными гостями «возможных террористических актов» и «исключительную активность западных секретных служб» под прикрытием олимпийских делегаций. Все это было представлено как большая угроза честным советским гражданам^[48]. В результате десятки тысяч юных русских школьников на время Олимпийских игр вывезли из Москвы, чтобы оградить их от пагубного влияния иностранцев, что лишило их возможности поучаствовать в большом спортивном и общественном празднике.

Андропов 15 лет возглавлял организацию, надзиравшую за его народом и проводившую обширную шпионскую деятельность за границей. Но он был достаточно трезвомыслящим человеком и понимал, что Советский Союз страдает от многих внутренне присущих ему недостатков. Рост экономики безнадежно замедлился из-за хронически низкой производительности труда. И промышленность, и сельское хозяйство нуждались в радикальных преобразованиях. Андропов отбирал и продвигал таких молодых людей, как Михаил Горбачев, отдававших себе ясный отчет в необходимости определенных изменений. Но сам Андропов никогда бы не пошел на радикальные изменения. Его мировоззрение по-прежнему определялось основными принципами марксистско-ленинского учения. Всякий раз, когда возникала необходимость реформ, он требовал усиления партийной дисциплины. Как бы его ни удручал экономический застой при Брежневе, но всякий раз, оказавшись на перепутье, он всегда выбирал путь традиционности.

Таким был человек, унаследовавший кремлевский трон в ноябре 1982 года.

3. Рейган перевооружается

С самого начала президентства Рейгана в его деятельности было много противоречий. В публичных выступлениях он жестко отзывался о Советском Союзе, но частным образом посылал советским руководителям дружелюбные личные написанные от руки письма. Публично он ратовал за наращивание военной мощи и призывал к конфронтации с СССР, а частным образом, в кругу своих ближайших коллег, он не только обсуждал возможность сокращения огромных запасов ядерного оружия, накопленного сверхдержавами, но даже высказал мысль о его полной ликвидации. Возможно, это свидетельствовало о глубоком расколе в Белом доме и о том, что президент и сам не знает, куда идет, казалось, что Рейган действует согласно политике того советника, который последним вышел из его кабинета. Однако на самом деле эти противоречия были присущи как личности Рейгана, так и его мировоззрению. В его сознании одно другому не противоречило: публично, для общественности, он мог говорить одно, но в частных беседах намекал на альтернативный путь, по которому могла бы развиваться политика. Однако несомненно, что в первые два года его президентства возобладала линия на конфронтацию, которую активно поддерживал Комитет по существующей опасности. Рейган полагал, что этические принципы, которыми руководствуется Советский Союз, отличаются от принципов демократического Запада, что СССР придерживается идеологии, нацеленной на мировую революцию и достижение коммунистического господства, и что ради этой цели он готов пойти на все. Рейган утверждал, что Советы потому-то и содействуют националистическим группировкам, которые в разных странах мира ведут освободительную борьбу против режимов, нередко поддерживавшихся Америкой или Западом. Он полагал, что переговорами о сокращении вооружений Советы пользовались как уловкой, позволявшей им вырываться вперед, в то время как Запад сокращал свои вооружения. Рейган был убежден, что Советы использовали разрядку как ширму, под прикрытием которой они создавали самое большое в истории стратегическое военное превосходство. Но при этом он был убежден, что Советский Союз как система потерпел неудачу и уже не может выиграть гонку вооружений или одержать военную победу в таких вооруженных конфликтах, как в Афганистане. Рейган хотел показать Советам, что они должны изменить свои методы, но полагал, что это можно сделать лишь с позиции силы и что при его предшественниках Соединенные Штаты стали слабее и уязвимей. И это следовало изменить.

Став президентом, Рейган немедленно ускорил военное строительство, начавшееся в последний год президентства Картера. Рейган унаследовал оборонный бюджет в размере 183 млрд долларов на 1981/1982 финансовый год и предложил удвоить его до 368 млрд долларов к 1986 году, что составило бы треть расходов федерального правительства, или 6 процентов ВВП. Совокупные расходы на оборону с 1982 по 1989 год он планировал увеличить на 2,7 трлн долларов^[49]. Это было самым крупным в американской истории увеличением военных расходов в мирное время. Всего через два дня после инаугурации президента министр обороны Каспар Уайнбергер в своем первом большом политическом заявлении сказал, что его задачей является «перевооружение Америки»^[50]. Пентагон получил почти все, что просил. Программа создания бомбардировщика B-1 разрабатывалась с 1960-х годов, но Картер ее прекратил. При Рейгане же началось создание нового варианта этого самолета. Его модификация B-1B представляла собой бомбардировщик, обладавший способностью маловысотного прорыва системы ПВО. Благодаря новым и многочисленным свойствам малой заметности его эффективная площадь рассеяния (радиолокационное поперечное сечение) была сокращена, составив одну десятую от той площади, которой обладал бомбардировщик B-52, «рабочая лошадь» американских ВВС. Военные заводы получили заказ на выпуск 100 новых самолетов этой модификации. Кроме того, планировалось создать новое поколение запускаемых с земли крылатых ракет и ракет «Першинг-2»: и те и другие могли иметь ядерные боеголовки. По плану, унаследованному от Картера, многие из этих ракет (включая 108 ракет «Першинг-2» и 464 крылатые ракеты «Томагавк») предполагалось разместить в Европе. Ракета «Першинг-2» была американским ответом на советский ракетный комплекс «Пионер» [по классификации США и НАТО-SS-20], в конце 1970-х годов развернутый в Восточной Европе и западной части СССР. Его дальнобойность составляла около 1600 км, он мог поражать цель с точностью до 45 м. Низко летающую и высокоманевренную крылатую ракету можно было запустить и с земли в Европе, и с моря, и с воздуха; ее точность составляла 30 м при дальности полета 2400 км. Кроме того, Рейган потребовал создать новую стотонную тяжелую межконтинентальную баллистическую ракету по программе «Missile, eXperimental» («экспериментальная ракета»), сокращенно MX. Однако эту инициативу администрация пыталась провести через Конгресс несколько лет – отчасти из-за стоимости этой ракеты, отчасти из-за разногласий по поводу места ее размещения, а отчасти из-за протестов защитников окружающей среды, возражавших против ее транспортировки по территории США^[51].

В начале 1980-х годов появилось и много других видов вооружения, созданных на основе новых военных технологий. Многие из них уже изготавливались, но их внедрение началось именно при Рейгане. Основной боевой танк «Абрамс» модификации M1, работавший на газотурбинном двигателе, сочетал толстую защитную броню со скоростью передвижения. Наличие тепловизионных камер и лазерных дальномеров делало его вооружение точным и смертоносным. Его массовый выпуск должен был резко изменить подавляющее превосходство стран Варшавского договора в обычном тактическом бронетанковом вооружении, дислоцированном в Европе. Двухмоторный реактивный самолет F/A-18 «Хорнет» был одновременно и сверхзвуковым истребителем, и бомбардировщиком. Он обладал невероятным множеством новых компьютерных систем наведения и обнаружения целей; некоторые из них были установлены на стекле кабины, перед глазами летчика. Позаимствовав некоторые технологические особенности бомбардировщика B-1, авиастроительная компания «Локхид» в обстановке строгой секретности создала другой бомбардировщик-«невидимку», почти совершенно не уловимый для радаров. Технология конструирования и производства такого летального аппарата была настолько сложной, что одни только исследования и разработка обошлись в 6 млрд долларов, часть которых были перечислены через сверхсекретную так называемую Черную программу. Об этих исследованиях не писали в научных журналах, о них знали только немногие даже среди тех, кто работал в «Локхиде» или Пентагоне. Конгрессу не сообщали, на что были потрачены средства. Когда в 1982 году самолет был приведен в боевую готовность, его разместили на новой авиабазе, построенной в пустыне Невада, и он совершал вылеты лишь по ночам. Этот самолет назвали Локхид F-117 «Козодой» (англ. Lockheed F-117 Nighthawk). Когда через несколько лет публике наконец-то удалось его увидеть, он показался настолько футуристическим, что даже говорили о его сходстве с умеющим летать Дартом Вейдером [персонаж киноэпопеи «Звездные войны»].

Во время президентства Рейгана резко возросла численность Военно-морского флота США. Количество кораблей увеличилось с 479 до 610, они были объединены в 15 мощных оперативных групп. В состав каждой из них входили новые подводные лодки типа «Огайо» с 24 ракетами системы «Трайдент». Каждую группу возглавлял гигантский авианосец типа «Нимиц» с экипажем более 3 тыс. человек. Он обладал полным набором боевых характеристик, включая дальнее обнаружение, системы ПВО, нападения, противолодочных операций, разведки и радиоэлектронного подавления^[52]. Помимо создания этих высокотехнологичных новинок, администрация Рейгана инициировала модернизацию новых гигантских линейных кораблей типа «Айова», чьи тяжелые артиллерийские орудия времен Второй мировой войны были дополнены ракетной технологией 1980-х годов.

В результате рейгановского перевооружения радикальные изменения произошли и в разведывательном сообществе США. С 1980 по 1986 год бюджет Агентства национальной безопасности – центра сбора и анализа информации, расположенного в бывшем армейском лагере в Форт-Миде штата Мэриленд, был увеличен на более чем 150 процентов; подобного роста не происходило со времен Второй мировой войны. Число его сотрудников, военных и гражданских, к концу десятилетия возросло примерно до 27 тыс. человек. Организация разрасталась так быстро, что для нее построили два огромных здания, ведущие к ним извилистые дороги стали настолько загруженными, что пришлось построить новую автостраду, чтобы облегчить проезд к месту работы тысяч новых сотрудников^[53].

Став президентом, Рейган унаследовал дефицит бюджета в размере 909 млрд долларов. Когда он покинул свой пост, этот дефицит возрос более чем до 2,5 трлн. Он хотел вести переговоры с Советами с позиции силы и, безусловно, этого достиг.

Одновременно с этим колоссальным перевооружением возникали новые планы и представления о применении ядерного оружия. Большинство новых администраций стремится к пересмотру концепции ядерной политики, и команда Рейгана не была исключением. Ее представители спорили о том, стоит ли нанесением ядерного удара по Москве сразу уничтожить советское руководство, чтобы обезглавить страну. Предполагали, что это сделает Советскую армию неуправляемой и лишит ее способности реагировать; говорили, что она останется «без руля и ветрил». Существовала и несколько противоречившая этому мнению концепция ограниченной ядерной войны между НАТО и европейскими странами Варшавского договора. Может быть, от нее пострадают и Западная, и Восточная Европа, но если война не будет сопряжена с применением ядерного оружия против СССР, то Советы могут и не напасть на Соединенные Штаты^[54]. Разумеется, публичные заявления об этом вызвали возмущение в европейских столицах^[55].

Рейгана, как и всякого вступающего в должность президента, должны были прежде всего ознакомить с протоколами применения ядерного оружия на тот случай, если когда-нибудь возникнет необходимость в его использовании. В качестве главнокомандующего всеми вооруженными силами США президент имел конституционные полномочия запускать ядерные ракеты при выполнении нескольких особых процедур, являвших частью Единого комплексного оперативного плана и Красного комплексного плана стратегических наступательных операций. Эти планы приводились в исполнение при использовании ядерного чемоданчика (в Америке именуемого «футбол» из-за своего сходства с мячом для игры в американский футбол). Его носит военный адъютант, никогда не отходящий от президента более чем на несколько шагов. В чемоданчике содержится инструкция с описанием разных вариантов применения ядерного оружия, а также коды доступа и особые коды авторизации. Непосредственно перед инаугурацией Рейгана председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал ВВС Дэвид Джонс сообщил ему «о наших ядерных силах и об их отношении к Единому комплексному оперативному плану». Кроме того, с президентом провел краткий инструктаж военный адъютант Белого дома майор Джон Клайн из Корпуса морской пехоты. Речь шла о «планах аварийных мероприятий Белого дома, и [Клайн] рассказал о некоторых процедурах связи, которые… следует использовать в случае нападения»^[56].

В воскресенье, через десять недель после своего вступления в должность, Рейган, вернувшись из церкви, весь день думал о ядерных вооружениях и об ужасной способности США и СССР уничтожить само человечество. «Война между сверхдержавами испепелит большую часть мира, а то, что от него останется, она сделает навсегда непригодным для жизни», – размышлял он^[57]. Но прежде чем Рейган смог развить эту мысль, произошли неожиданные события. На следующий день, в понедельник 30 марта 1981 года, Рейган прибыл в находившуюся неподалеку вашингтонскую гостиницу «Хилтон», чтобы выступить с краткой речью на национальной конференции профсоюза строителей. Когда в половине третьего пополудни Рейган выходил из гостиницы через боковую дверь, его окликнул отделившийся от толпы молодой человек: «Господин президент!» Рейган поднял глаза, чтобы помахать рукой, и человек выстрелил из пистолета. Едва прозвучали выстрелы, агент секретной службы, Джерри Парр, прыгнул на президента и втолкнул его в бронированный лимузин, стремительно уехавший с места происшествия. В это время на улице началась схватка, полицейские и агенты секретной службы задержали преступника. В общей сложности он сделал шесть выстрелов и тяжело ранил пресс-секретаря президента Джеймса Брейди, секретного агента, который заслонял президента, и полицейского.

Сначала казалось, что президент просто тяжело дышит, но вскоре он сказал, что ему больно, и Парр, изменив маршрут, подъехал к больнице при Университете Джорджа Вашингтона, находившейся в шести кварталах от Белого дома. Сначала врачи подумали, что он просто ушиб или сломал ребро, когда его спешно втаскивали в лимузин. Но тут он упал на одно колено, жалуясь, что не может дышать, и, к ужасу медицинских работников, начал кашлять кровью. Однако они никак не могли найти рану. В этот момент в больничную палату вошли глава администрации президента Джеймс Бейкер и другие сотрудники Белого дома. Поскольку давление президента резко упало до того уровня, при котором многие семидесятилетние едва выживают, в больничном отделении скорой помощи началась паника. Потом врачи, наконец, обнаружили небольшое пулевое ранение в левой стороне груди, в нескольких дюймах ниже плеча. «В президента стреляли!» – раздался крик.

Установив место пулевого ранения, врачи смогли стабилизировать состояние Рейгана. Ему сделали переливание крови, и во время операции, длившейся свыше двух часов, извлекли пулю, которая задела ребро и проколола легкое. Позже врач сказал, что она «прошла всего в дюйме от сердца». Положение Джеймса Брейди, получившего серьезную черепно-мозговую травму, было гораздо хуже. Он выжил, но оставался в больнице три месяца и впоследствии страдал от тяжелого повреждения мозга.

В тот день произошла и другая трагедия. В президента стреляли, и никто в точности не знал, кем был преступник или на кого он работал. В зале оперативных совещаний – защищенном штабе в цокольном этаже Белого дома – государственный секретарь Александр Хейг временно взял на себя управление страной в отсутствие вице-президента, который, находясь в Техасе, спешно сел в самолет, чтобы лететь в Вашингтон (в Белый дом он прибыл лишь в семь часов вечера). Хейг начал рассылать сообщения всем союзникам, что правительство США продолжает действовать в обычном режиме. Там же, на цокольном этаже, министр юстиции получал доклады из ФБР. Министр финансов потребовал от Уолл-стрит [в переносном смысле Нью-Йоркская фондовая биржа] приостановить финансовые операции. Директор ЦРУ Уильям Кейси получал доклады разведки из резидентур всего мира. Потом, пока вице-президент еще летел в самолете, разведка обнаружила, что недалеко от атлантического побережья США советские подводные лодки совершают странные маневры. Может быть, попытка убийства и маневры подводных лодок были частью единого плана? Один из присутствовавших там охарактеризовал ситуацию как «бедлам»^[58]. Каспар Уайнбергер решил привести Стратегическое авиационное командование в состояние боеготовности. Самолеты поднялись в воздух, ракеты были наготове^[59]. Однако эта драматическая ситуация прекратилась так же быстро, как и началась. Советские подводные лодки вовсе не собирались запускать ядерные ракеты. Выяснилось, что Джон Хинкли-младший – человек, покушавшийся на убийство, был стрелком-одиночкой, помешавшимся на актрисе Джоди Фостер и вообразившим, что может ее впечатлить, убив президента.

Вечером кризис миновал. Президент пришел в себя после операции и сидел в постели, улыбаясь и шутя. Жене Нэнси, примчавшейся в больницу, он сказал: «Дорогая, я забыл увернуться!» Однако в тот день стало ясно, с какой скоростью паника может овладеть даже самой налаженной государственной машиной, какой тонкой может быть граница между стабильностью и хаосом, а также – и это самое страшное – как забота о национальной безопасности может стремительно перерасти в масштабную международную панику. Однако для большинства американцев это событие превратило Рейгана в настоящего героя, а не просто в голливудского лицедея. Он проявил большое мужество, и система сработала эффективно. Сотрудники секретных служб довезли его до больницы за несколько минут, а бригада травматологов стабилизировала его состояние за пару часов. Попытка убийства привела к неожиданному результату, вызвав в США небывалый патриотический подъем.

Выжив после покушения, Рейган снова задумался о перспективах гонки вооружений. «Может быть, именно оказавшись на волосок от смерти, я смог понять, что за те годы жизни, которые даст мне Бог, я должен сделать все возможное, чтобы ослабить угрозу ядерной войны», – вспоминал он позже^[60]. Поэтому, еще не совсем выздоровев, он написал от руки письмо Брежневу. Государственный департамент был не согласен с некоторыми положениями этого письма и их переписал. Рейган не любил, когда написанное им редактируют, и в итоге в СССР были посланы два письма – официальное и более личное, содержавшее несколько абзацев о «реальных, повседневных проблемах людей» наряду с просьбами освободить из тюрьмы Анатолия Щаранского и разрешить покинуть страну группе русских пятидесятников, прятавшихся в посольстве США в Москве^[61]. Если Рейган ожидал получить теплый ответ на его попытку личной дипломатии, то ему следовало бы приложить больше усилий. Через несколько дней Рейган получит от Брежнева ответ, который он назвал «ледяным»^[62].

Из-за покушения на его жизнь Рейгану пришлось отсрочить личное изучение протоколов применения ядерного оружия. Однако члены Объединенного комитета начальников штабов, руководители родов войск, главные военные советники президента и ответственные за поддержание национальной безопасности продолжали составлять планы масштабных военных учений. Так, был составлен план учений под названием «Лига плюща – 82» («Ivy League – 82»). В ходе этих маневров предполагалось отрепетировать скоординированное управление вооруженными силами во время кризиса, после нанесения по Соединенным Штатам мощного ядерного удара. 15 ноября 1981 года, когда военные готовились к этим учениям, Рейган вылетел на специальном самолете «Боинг-747», известном как «национальный воздушный командный пост управления вооруженными силами в чрезвычайной обстановке». Самолет был оборудован как командный центр, из которого президент мог отдавать приказы в случае ядерного нападения, если в его результате будут разрушены Вашингтон и другие регионы США. Этот президентский борт прозвали самолетом Судного дня. Считалось, что он может оставаться в воздухе 72 часа без дозаправки. Во время обратного полета из Техаса в Вашингтон Рейган получил еще больше инструкций, но его сотрудники пришли к выводу, что президент должен продолжать отрабатывать свои действия в случае ядерной атаки. Репетицию этих действий предполагалось провести накануне долгожданных учений «Лига плюща», запланированных на март 1982 года. Поэтому 26 февраля 1982 года, в 14 часов 11 минут, Рейган спустился в зал оперативных совещаний для «особого инструктажа». Мероприятие было сверхсекретным, и сообщение о нем было удалено из президентского дневника. Скорее всего, вновь обсуждались Единый комплексный оперативный план и Красный комплексный план стратегических наступательных операций, разъяснялись доступные президенту варианты действий. Основой этих инструктажей было предположение, что Советы нападут первыми. В 1982 году наиболее предпочтительным вариантом считалось нанесение ответного удара по находящимся в Советском Союзе стартовым комплексам ядерных ракет. Пойти на эти действия рекомендовалось лишь в том случае, если Советы нанесут ограниченный первый удар, может быть, по пусковым установкам ядерных ракет самих США. Следующим вариантом было нанесение более масштабного удара по всему комплексу военных целей Советского Союза. В случае если Соединенные Штаты подвергнутся катастрофическому ядерному удару, то самым серьезным вариантом будет нанесение ответного удара по многочисленным целям, связанным с экономикой и промышленностью. Это подразумевало бы запуск сотен межконтинентальных баллистических ракет и множества бомбардировщиков и привело бы к уничтожению многих советских городов и массовой гибели гражданского населения с десятками миллионов, как минимум, жертв. Дополнительный вариант, который в начале 1980-х годов еще разрабатывался, заключался в нанесении удара по политическому руководству, а также по системам управления, контроля и связи, чтобы ограничить количество жертв. Иными словами, предполагалось уничтожить советских руководителей и лишить Советскую армию способности нанести ответный удар. Существовали и многие другие дополнительные варианты. Если бы системы дальнего обнаружения выявили запуск советских ракет, то президент мог бы приказать нанести ответный удар, не дожидаясь, пока ракеты поразят цель: это был вариант «пуска под ударом» (запуск в условиях неминуемого уничтожения). Кроме того, президент мог отдать приказ «воздержаться» от нанесения удара, выбрав тот или иной вариант проведения этой операции. Таким образом, если какие-то страны (например, Польша или Румыния) не будут, как предполагалось, участвовать в нанесении удара по Соединенным Штатам, то их можно будет пощадить и не подвергать нападению. Несмотря на огромную сложность вопроса, специальный инструктаж продлился недолго, и уже в 15 часов 23 минуты Рейган вернулся в Овальный кабинет^[63].