Каждому своё 4

Пока все были в шоке, налетел ураган, и нас чуть не поубивало камнями. Мы забились под технику и пролежали там полчаса, потом ветер резко стих. Я даже не сразу понял, что уже штиль. Стало ясно, что внешняя антенна в таких условиях больше часа не проживет, поэтому ее установили в ангаре как можно ближе к поверхности и вернулись в бункер, пока целы. Потом началась интоксикация, и я думал, что умираю в мучениях. До этого мне никогда не бывало так больно, хоть на соревнованиях случалось получать переломы и продолжать драться прямо с ними. Но по сравнению с интоксикацией это оказалось несерьезно. Позже выяснилось, что из ремонтной команды с жизнью попрощался каждый, а те, кто видели наши мучения со стороны, были уверены, что никто из нас не выживет. Кто-то из солдат-ремонтников действительно умер, наверное, у него была непереносимость каких-то компонентов антирада, в инструкции есть предупреждение об этом…

Короче, мучились мы часов восемь, потом еще десять часов спали, словно трупы, а после отпивались водой, как верблюды. После такого никто уже на поверхность выбираться не хотел. Генералы решили, что нужно дождаться, когда осядет пыль и восстановится связь со спутниками, потому что без связи не ясно, где расположены безопасные территории, а без навигации невозможно определить, куда идти. Мы снова закупорились и стали ждать, изредка проверяя обстановку наверху. Но чем больше проходило времени, тем хуже становилось. Температура упала за минус сорок, все засыпало черным снегом, уровень радиации вырос еще сильнее, ураганы стали еще опасней. На наши вызовы никто не отвечал, и с каждой неделей становилось все более очевидно, что никто уже не ответит.

Тогда генералы решили, что надо жить в бункере столько, сколько возможно. Бункер был рассчитан на полгода автономного существования при заполненности в пятьсот человек, но нас осталось вчетверо меньше, поэтому запасов должно было хватить вдвое дольше даже с учетом того, что половина продовольствия погибла. Если проживем год, до следующего лета, то наверняка сможем выбраться за пределы Москвы и найти безопасное место. Потому что за год и пыль осядет, и тепло вернется, и связь со спутниками восстановится, если из них что-нибудь уцелело. Все согласились.

Месяц прожили более-менее спокойно, если не считать постоянных вибраций из-за оседания грунтов. В такие моменты из трещин в потолках сыпалось земляное крошево, и это вызывало у некоторых панику. Несколько раз у кого-то не выдерживали нервы, люди срывались и начинали психовать. Обычно это заканчивалось дракой, потом зачинщиков утихомиривали, связывали и запирали отдельно от всех, пока не успокоятся. Чтобы у людей не съезжала крыша, генералы приказали офицерам организовать занятия по методам выживания. Все, кто что-то знал и умел, пытались обучить остальных. Я тоже собрал команду из наиболее толковых солдат и курсантов, учил их обслуживанию систем обеспечения бункера. Думал, выживем, шансы есть.

Пленный умолк и снова потянулся рукой к ожогу на веках.

– Но в какой-то момент землетрясения заметно усилились. Трясти чаще не стало, но сами вибрации стали опаснее. Полтора месяца назад нас затрясло так, что сместились работающие дизель-генераторы. Наверное, что-то лопнуло в топливной системе, потому что пожар вспыхнул мгновенно. Система пожаротушения сработала, но это оказалось бесполезно, потому что она была порошковая, а порошок высыпался из полопавшихся емкостей еще во время бомбардировки. Мы пытались использовать огнетушители, но все произошло слишком быстро. Цистерна с дизтопливом дала трещину еще в первый день, вытекшее из нее топливо залило половину сектора, все пропиталось соляркой и теперь вспыхнуло, словно бумага.

Все бросились тушить огонь всем, чем только можно, но тут горящие генераторы вырубились, и основное питание пропало. Пока запускали аварийное, взорвалась цистерна с дизтопливом, и пожар охватил половину бункера. Пламя быстро распространялось, остановить его было нечем, температура подпрыгнула до шестидесяти, много людей сгорело, все получили ожоги. Всех, кто успел надеть скафандры, пламя выдавливало к шлюзу, и я понял, что воздух для горения поступает именно оттуда, через нашу новую систему вентиляции. Через нее же распространяется пожар. Мы вырубили вентиляцию и закупорились там, где еще было можно. Это помогло. Кислород быстро выгорел, и пожар погас. Пока ждали, потратили много кислорода из аварийного запаса скафандров, но зато выжили. Потом запустили вентиляцию и принялись разбираться, в каком мы положении.

Рассказчик потрогал свои ожоги, болезненно скривился скорее по привычке, чем от реальной боли, и продолжил с нездоровой ухмылкой:

– Оказалось, что оно еще дерьмовее, чем казалось. Два десятка человек погибли, основной системы электропитания больше не существует, склады выгорели, матценности большей частью уничтожены, основной запас продовольствия потерян. Аварийные аккумуляторные емкости повреждены, энергии хватит на день или два, и есть она не везде, потому что шинопроводы выгорели, а беспроводная электрическая сеть покрывает только часть бункера, потому что она дорогая, и устанавливать ее в устаревшем убежище везде было слишком затратно. Не пострадала только труба, по которой мы получали воду из затопленных помещений, и оружейный склад.

Короче, через пару суток мы останемся без энергии, а значит, без света, воздуха, отопления и систем очистки воды. Выжившие только что закончили оказывать друг другу первую помощь, отсутствие медиков сильно сказывалось на настрое, люди были подавлены, и эта информация вызвала у многих тихую панику. И тогда наш генерал заявил, что выход есть, если повезет. Оказывается, наверху, в засыпанном ангаре для техники, в отдельном боксе стоит Лазерная Самоходная Установка. Это оружие считается секретным, потому что работает на компактном ядерном реакторе, и все места дислокации ЛСУ всегда засекречены. Одна такая есть у нас наверху, и если мы сумеем ее откопать, то сможем использовать ее ядерный реактор для получения энергии. Опять же, если сумеем.

Пленный грустно улыбнулся, продолжая глядеть в пустоту:

– Пожалуй, это был единственный раз, когда нам повезло. Бокс с ЛСУ мы нашли сразу. В смысле, мы пять часов прокапывались к ней в ангаре, в скафандрах и под антирадом, используя бульдозер с ковшом. Но за это время ничего не рухнуло нам на головы, и самоходка оказалась в первом же боксе, на который мы наткнулись. Ее тоже засыпало обрушением, но не повредило, и нам удалось попасть внутрь нее. Среди офицеров оказалось целых три человека, которые в разное время проходили обучение управлению ЛСУ, правда, никто из них не имел практического опыта, но этого хватило. Реактор активировали, самоходку запустили, и она вышла из-под завала своим ходом, спровоцировав еще большее обрушение позади себя, которое распространилось на остальной ангар. Из-за этого нас всех чуть было не завалило, один человек погиб, остальные успели попрятаться под техникой. Слава богу, полного обрушения не произошло, разве что выносную антенну расплющило, но на это было уже наплевать, главное, почти все выжили.

ЛСУ подвели вплотную к лифту, и все, кто хоть что-то знал в этой области, принялись ломать голову, как запитать бункер от ее реактора. В результате мы пришли к выводу, что нам требуется изготовить для ЛСУ специальный коммутирующий узел, от которого можно будет пробросить электрический кабель. Сделать это времени уже не хватило, все вернулись в бункер и приготовились страдать от интоксикации. Для меня это была вторая интоксикация, но мучения показались мне еще более жестокими, чем в первый раз.

Он замученно скривился, словно вспоминая череду тяжелых страданий:

– Я так и не смог привыкнуть к интоксикациям. Сколько уже их было, и каждый раз боль такая, как будто на куски режут. Всегда кажется, что эту интоксикацию мне не пережить. – Его взгляд сфокусировался, и он посмотрел на Порфирьева: – Варяг, как тебе удается переносить это так просто? Когда меня скрючило, ты был еще в норме, а когда я очухался, ты снова был в порядке…

– Адаптация, – коротко прорычал Порфирьев. – Меня отпускает быстрее. Так что с вашей ЛСУ? Я так понял, вы с тех пор от нее запитываетесь?

– От нее, – подтвердил пленный. – Коммутирующий узел мы собрали, детали для него искали по всем выгоревшим складам, но в конце концов все заработало. Даже бухту силового кабеля повезло найти. Сама бобина, на которую он был намотан, расплавилась, несколько верхних витков тоже, но внутри бухты кабель оказался целым, и его хватило. Мы пробросили его от ЛСУ до штатной шины питания, и проблема с электричеством была решена на ближайшие года три, так сказал генерал.

Мы восстановили бункер, как смогли, и продолжили жить. Через полмесяца стало ясно, что продовольствие заканчивается даже быстрее, чем мы ожидали при нашей экономии. Генералы ужесточили нормы, но было понятно, что это мало что изменит: вместо двух недель голод наступит через три. И тогда кто-то из них сообщил, что в девяноста километрах от нас есть склады Росрезерва. Оказалось, что об этом знали не только генералы, но не понятно, как туда добраться. Транспорта нет, навигации тоже, пешком такое расстояние за один цикл антирада не пройти, тем более что ориентироваться на поверхности невозможно.

Кто-то из офицеров оказался бывшим спецназовцем, он сказал, что карту можно попытаться привязать к местности вручную и идти по ней без навигации, используя гирокомпас. Для пережидания интоксикации и минимального интервала между циклами антирада нужно использовать спецпалатки «База-2М», если они у нас есть. Базы у нас на складе были, но после пожара уцелела всего одна. Сотня человек в нее не вместится, она на взвод рассчитана, а это три десятка бойцов.

Один из генералов заявил, что, типа, жить захочешь, еще не там поместишься, но, если спецназовец сумеет организовать безошибочное ориентирование на местности, то набиваться в базу, как сельдь в банку, не придется. У нас есть ЛСУ, бульдозер и вездеход, можно разместить всех на броне и внутри, тогда доедем до Росрезерва за один цикл антирада. Сами склады под землей, и там наверняка радиации нет. Даже если склады повреждены ядерными ударами, то полностью они погибнуть не должны, потому что занимают под землей большую площадь. Нам главное прокопаться к ангарам со спасательной техникой, они расположены непосредственно у входа, используя бульдозер, мы сможем сделать это.

Получив технику, мы запасемся продуктами и отправимся к «Подземстрою-1», он наверняка уцелел и места там на сотню человек в любом случае хватит. А если вдруг в «Подземстрое» кто-нибудь будет иметь что-то против, то мы войдем туда силовым путем, арестуем преступников и восстановим закон и порядок. Для этого нужно вооружиться по максимуму. Тем более что после обмена ударами прошло два месяца, и если Росрезерв выжил, то неизвестно как поведут себя его сотрудники при нашем появлении. Нельзя исключать наличие у них злого умысла. Вдруг на почве психологической травмы кто-то из них двинулся крышей и решил, что склады теперь являются его собственностью, а сам он волен решать, кому выдавать продукты, а кого обрекать на голодную смерть. А если склады захвачены мародерами, то ситуация и вовсе однозначна.

В итоге было принято решение готовиться к переходу в Росрезерв. Спецназовец надел штурмовой комплект и что-то долго вымерял сначала в самых дальних частях бункера, потом сравнивал свою карту с планом внутренних помещений, делал какие-то расчеты. В конце концов заявил, что при ориентировании на поверхности погрешностей не избежать, но до Росрезерва мы дойти должны, а там он сможет уточнить карту. Неделю мы готовились к маршу и даже поднялись наверх, в ангар, и попытались откопать еще что-нибудь из техники. Нашли три грузовика, два уничтожило обрушением, третий сильно покорежило, но его удалось завести и поставить на ход.

Идти решили сразу всем личным составом, потому что оставлять тут часть людей невыгодно. Во-первых, без ЛСУ у них будет электропитания всего на двое суток, это все, на что хватало уцелевших аварийных емкостей при полной зарядке, и если вдруг основной отряд задержится по каким-либо причинам, эти люди серьезно рискуют. Во-вторых, в случае успеха основному отряду придется возвращаться в бункер за оставшимися, это значит антирад, облучение, интоксикация, потеря здоровья, времени и ресурса питающих технику аккумуляторов. В-третьих, если за Росрезерв придется вести бой, то чем больше личного состава, тем лучше.

Короче, пошли все, тем более что оставаться никто не хотел. Скафандров и штурмовых комплектов хватало на всех, но большую часть оружия и боеприпасов пришлось оставить в бункере, потому что грузить было некуда. В установленный день все экипировались в полную боевую выкладку, приняли антирад и поднялись на поверхность. Там сразу же начались проблемы. Видимость метров десять, мороз уже за сорок, все забито черным снегом и постоянно налетают бураны. Грузовик был колесным и мог идти только за бульдозером, по колее метровой глубины, но даже так он еле полз. Поэтому его поставили вторым, ЛСУ шла следом, чтобы в случае чего подтолкнуть, и подталкивать приходилось постоянно.

Внутри техники не уместилось и половины личного состава, основная масса людей сидела на броне, и приходилось прятаться под машины, как только начинался буран. Самый первый застал нас врасплох, людей сорвало с брони и разбросало по сторонам. Спасло то, что все были в штурмовых комплектах, никто не поломался и не улетел за пределы видимости и досягаемости раций. После урагана все добрались до техники, разместились и поехали дальше. Двигаться удавалось не быстрее десяти километров в час, увеличить скорость не получалось, кругом горы заснеженных обломков, зато ямы и впадины засыпаны черным снегом и вообще не видны. В одну такую бульдозер чуть не рухнул, чудом не упал, на самом краю замер, накренившись так, что десант с брони посыпался. Кто-то провалился под снег и упал в какую-то пустоту. Его крик в эфире сменился хрипом и бульканьем, потом все утонуло в помехах. Пока бульдозер на прицепе оттаскивали от ямы, пропавшего пытались искать, но не нашли, и генералы приказали продолжить движение.

Еще через час под снег провалился грузовик. Видимо, внизу раньше было метро или подземный переход, а может, еще что, кто его знает… После взрывов там все обрушилось, образовался глубокий провал, потом провал сверху занесло обломками и снегом. Бульдозер успел пройти по этому месту за секунду до обрушения и чудом не провалился. Колесный грузовик шел следом и начал оседать прямо с куском окружающего пространства. Находящиеся в кузове почувствовали это и бросились врассыпную, но спастись успели только те, кто ехал ближе всего к выходу. Остальным не хватило времени выбраться, и они рухнули вместе с грузовиком. В кромешной пыли даже не было видно, где у пролома дно, значит, там глубже, чем десять метров. Вместе с грузовиком туда рухнула тонна обломков, и над провалом несколько секунд бурлило облако черного снега. В эфире звенели вопли гибнущих людей и хруст. Может, это хрустел ломающийся бетон или корпус грузовика, но ощущение было такое, словно хрустят человеческие кости. Хруст бы таким громким, что его было отчетливо слышно даже через шипение помех. Он потом сутки стоял у меня в ушах…

Пленный поежился, и по его чумазому лицу скользнула болезненная гримаса.

– Крики в эфире быстро утонули в помехах, и кроме шипения в головных телефонах ничего не было слышно. Я ехал на броне ЛСУ, мы еле успели остановиться возле самого края обрыва и стали подбирать тех, кому повезло спастись. Попутно орали в эфире бульдозеру, чтобы остановился. Бульдозер нас не слышал, связь цепляла едва-едва, и расстояние было слишком большим, но те, кто сидел у него на броне, слышали звук обрушения и заметили, что фары идущего позади грузовика больше не горят. Бульдозер вернулся задним ходом и остановился недалеко от обрыва, но их было еле слышно в эфире. Между нами находился провал, и было непонятно, где его можно безопасно объехать. Вдруг это метро, и оно тянется на десятки километров. Начнешь объезжать хоть справа, хоть слева, но все равно провалишься.

Умирать никто не хотел, особенно те, кто чудом успел выскочить из падающего грузовика и остался жив. Уцелело всего с десяток человек, так что им еще повезло… Короче, оставаться на месте или поворачивать назад не было смысла, решили проехать вдоль предполагаемой границы провала сто метров и двигаться прежним курсом. Вперед пустили вездеход, чтобы не рисковать ЛСУ как единственным источником энергии, самоходка пошла следом. По другую сторону провала параллельно с нами двигался бульдозер, чтобы не потеряться. В кромешной пылевой тьме никто бы дорогу друг к другу не нашел, это понимали все…

К счастью, больше мы никуда не проваливались. Объехали опасное место, как смогли, соединили колонну и двинулись дальше. После такого никто уже не пытался увеличить скорость, мы ползли десять километров в час, и мне казалось, что колонна двигается слишком быстро, если впереди окажется провал или воронка, в сплошной пыли рискуем заметить это слишком поздно или вообще не заметить…

Часто налетали бураны, колонна останавливалась, и люди прятались за техникой, чтобы не побило потоками камней и заледеневших комков радиоактивной грязи. Двигаться без остановок было невозможно, и за цикл антирада удалось пройти километров пятьдесят с чем-то. Когда до стандартной интоксикации оставалось полчаса, генералы остановили колонну и приказали разворачивать базу. Полчаса на установку спецпалатки – это больше стандартного норматива, но мы все равно не успели. Потому что никто из нас никогда ее не устанавливал по нормальному, большинство вообще видело спецпалатку впервые. Спасло то, что несколько курсантов год или два назад присутствовали на занятиях по развертыванию базы. Мы ФСБ, война в условиях ядерной войны не наша специализация, поэтому занятия подобного рода были обзорными, и все на них забивали. Курсанты рванули разворачивать базу по принципу «кто что помнил», получалось это не сразу и не у всех.

Когда спецпалатку все-таки установили, интоксикация уже срубила нескольких человек. Они бились в конвульсиях, утопая в черном снегу, их лиц даже не было видно из-за заляпавшей лицевые щитки рвоты. Никто не понимал, чем им помочь, кто-то пытался колоть транквилизаторы, кто-то заявлял, что этого делать ни в коем случае нельзя. Один из тех, кого корчило, как-то сумел вколоть себе противошоковое сам. Через полминуты его выгнуло в дугу, и он умер. Еще один захлебнулся собственными рвотными массами, остальные дожили до того, как база была развернута, и их втащили внутрь. Как потом оказалось – зря, потому что все равно никто не выжил, только место заняли.

Нас к тому времени осталось человек восемьдесят, и места не хватало от слова «совсем». Лежать было негде, все распределились по спецпалатке сидя, и генералы приказали зафиксировать экзокорсеты в сидячем положении. Поначалу это помогало, а потом начался ад. Людей скрутило судорогами, все бились в конвульсиях прямо друг на друге, заблевывая себя и окружающих, в ушах сквозь жестокую резь боли гремела адская какофония из хрипов, криков, бульканья и стука соударяющегося металла. Наверное, это была самая жуткая интоксикация из всех, не знаю…

Пленный скривился и в очередной раз потер обожженные веки.

– Для меня все интоксикации жуткие. Но после этой из базы вынесли еще семь трупов, все погибли от непреднамеренных ударов усилителями конечностей. Сутки мы просидели впритирку друг к другу, очень хотелось пить, и к началу следующего цикла мы выпили половину взятого с собой запаса. Генералы приказали экономить, потому что никто уже не понимал, дойдем ли до Росрезерва за один переход.

Первый час пути колонна едва плелась, потом захламленность вокруг заметно уменьшилась. Многометровая свалка превратилась в невысокую, и бульдозер пошел увереннее. Скорость немного выросла, и оставшееся расстояние мы прошли за четыре часа. В эфире объявили, что мы достигли места расположения Росрезерва, и теперь предстоит обнаружить и раскопать вход. На рацию никто не отвечает, вокруг нет ничего, кроме черной зольной тундры, значит, склады погребены под землей и необитаемы. Это даже хорошо, потому что все, что там есть, нетронуто и достанется нам.

Слова генерала всех взбодрили, но длилось это недолго. У генералов был план Росрезерва, и колонна начала двигаться по местности в поисках входа. Почти сразу радиационный фон начал расти, и мы наткнулись на кратер, уходящий глубоко под землю. Через пятнадцать минут бульдозер чуть не упал во второй такой же пролом. Потом снова налетел буран, двадцать минут мы лежали под машинами, ожидая, когда он закончится, потом еще пять выкапывались из-под заносов черного снега и забирались на броню. Генералы развернули колонну в другую сторону, и поиски продолжились подальше от кратеров. Через двадцать минут мы натолкнулись на ваш ров. ЛСУ зацепила его откос гусеницей и чуть не сползла туда боком. Оказалось, что в пыльной темноте черный снег окружающей пустоши сливается с чернотой рва, и его ни фига не видно даже в пяти метрах. Мы дошли до начала рва, заехали в него и добрались до ворот в Росрезерв.

Стало ясно, что кто-то его откопал до нас, но на рацию никто не отвечал, и ворота были подперты обломком бетонного блока снаружи. Значит, сейчас там никого. Мы заехали внутрь, надеясь, что там безопасно, но оказалось, что склады наполовину уничтожены, от былой герметичности ничего не осталось, и радиационный фон там практически такой же, как на улице. Без антирада не выжить даже в скафандрах. А еще имеются хорошо заметные следы чьей-то активности. Тот, кто здесь побывал до нас, забрал всю полезную технику, очистил хранилище противорадиационного снаряжения и вывозит из Росрезерва продовольствие.

Генералы собрали офицерский совет, который пришел к выводу, что продукты вывозит «Подземстрой-1». Они гражданский бункер, по ним не стреляли, поэтому они не пострадали. Из всех противоатомных убежищ, личный состав которых, теоретически, мог добраться до Росрезерва в текущих реалиях, только у «Подземстроя» имеется серьезный автопарк. У остальных такого нет. Тем более что остальные объекты имели военное назначение, по ним стопроцентно наносились удары, и никакая техника уцелеть не могла – все видели, что случилось с нашим ангаром, а ведь мы всего лишь эвакуационное убежище ФСБ, а не стратегический командный пункт. Но следы, которые мы нашли внутри складов, принадлежат не гражданским скафандрам. Это отпечатки стандартной защиты ног, которая применяется в штурмовых комплектах. Такого снаряжения в «Подземстрое» быть не могло, значит, он захвачен какими-то военными.

Сначала все решили, что кому-то из гарнизона какого-нибудь стратегического бункера удалось выжить, но сам бункер получил сильные повреждения и утратил автономность. Уцелевшие смогли добраться до «Подземстроя» и влились в его административные органы. Только непонятно, зачем они вывозят продукты, ведь у них полностью автономное продовольственное обеспечение, и без серьезной причины добираться досюда за пятьсот километров, рискуя погибнуть каждую минуту, смысла нет. Может, у них проблемы с биофермами из-за постоянных землетрясений, если только так…

Но потом наш бывший спецназовец нашел на складе материальных ценностей сразу в нескольких местах отпечатки подошв фотохромных комбинезонов, и генералы объявили боевую готовность. Потому что фотохромный комбинезон – это уже спецназ. А в стратегическом бункере спецназа нет, там воевать не с кем, он под землей находится, в нем высший комсостав осуществляет управление ходом боевых действий. Если только это не секретный бункер ГРУ, эти отморозки любят кичиться своим спецназом и засовывать его во все дыры, где надо и где нет. И вести грязные игры как за рубежом, так и внутри страны. Всем хорошо известно, что у нашей конторы с ГРУ постоянные терки, конкуренция и очень натянутые отношения. Мы самостоятельное ведомство, стоящее на страже законной власти и безопасности страны, а они – придаток к Министерству Обороны. Решить что-либо официально они не могут, полномочий не хватает, поэтому любят использовать всевозможные методики тайных манипуляций, зачастую слабо совместимых с законом.

Эти запросто могли захватить «Подземстрой-1» еще до начала обмена ударами. Один из генералов заявил, что это наверняка именно так и было. Маловероятно, что у ГРУ был бункер рядом с «Подземстроем», о котором ФСБ не знало. Мы – часть правительства, из наших рядов выходят Президенты, мы знаем обо всем. Более вероятно, что ГРУ заранее планировало операцию по захвату «Подземстроя-1» в первые минуты ядерного конфликта на случай, если ядерная война все-таки произойдет. Их высшему руководству хотелось получить безопасное убежище, по которому не станут наносить удары, то есть «Подземстрой-1» идеальный вариант.

И никто не удивится, если окажется, что подобный план ГРУ разработало еще на стадии строительства «Подземстроя-1». Как только из-за ситуации на Шельфе ООН все силовые структуры были приведены в боевую готовность, ГРУ могло скрытно выдвинуть спецназ в район «Подземстроя». Едва стало известно о начале ядерной войны, спецназ захватил гражданский бункер и обеспечил прибытие туда своего высшего руководства. Особых трудностей в этом не было, потому что шла эвакуация, бункер был открыт и принимал людей. А в том, что это был именно незаконный захват, сомневаться не приходится. Шрецкий давно метил в президенты и хорошо знал политическую конъюнктуру. Поэтому держал армейцев на вытянутой руке и тесно взаимодействовал с ФСБ. Личная охрана у него была только из наших, и вообще, Служба Безопасности его бизнес-империи редко брала в свои ряды кого-то из армейских. Поэтому работать с ГРУ он бы не стал.

При этих словах Порфирьев мрачно нахмурился, видимо, вспоминая, как его завернули кадровики Шрецкого при попытке устроиться в охрану «Подземстроя-1».

– Короче, – продолжал рассказ пленный, – разрешение на подобное использование своего «Подземстроя» Шрецкий армейцам никогда бы не дал, тем более ГРУ.

Поэтому генералы решили, что с высокой долей вероятности «Подземстрой-1» захвачен ГРУ и кишит спецназом. Это объясняет отпечатки их подошв. Военных было больше, чем гражданских, то есть это грузчики и солдаты, одновременно исполняющие функции конвоя, потому что гражданские захвачены силой. Тем более что фотохромный комбинезон сильно уступает по радиационной защите скафандру, и никто не будет передвигаться в нем по поверхности в таких условиях. Спецназ везут сюда внутри специализированного транспорта в безопасности, здесь он зачищает объект, дальше в дело вступают хорошо защищенные от радиации бойцы. Росрезерв однозначно зачистили, потому что следов взлома нет, ворота открывались изнутри, а на склонах проломов мы видели несколько тросов, сброшенных вниз. Сейчас добраться до них невозможно, но тогда, когда их крепили, снега еще не было, и проблем не имелось. А внутри складов мы обнаружили несколько трупов людей в снаряжении охранников с огнестрельными ранениями. Это спецназ ГРУ проник через проломы внутрь складов, уничтожил охрану и открыл ворота изнутри.

Транспорта в «Подземстрое» достаточно, отсюда тоже вывезли всю спасательную технику и вездеход на воздушной подушке, а он тут был, информация о нем есть в генеральских файлах. И следы спецназа замечены в единственном складе материальных ценностей, наполовину разрушенном. Явно видно, что оттуда вывезено какое-то оборудование, в том числе спутниковый ретранслятор. Продуктовые склады были почти не тронуты, оттуда забрали количество продуктов, мизерное для двухтысячного населения, на которое рассчитан «Подземстрой-1». Скорее всего, оно требовалось для нужд тех, кто приехал сюда за ретранслятором. А вот их потребность в ретрансляторе как раз многое объясняет. Например, то, что во время штурма «Подземстроя-1» спецназ ГРУ уничтожил внешние системы связи, чтобы администрация не смогла подать сигнал бедствия и сообщить о нападении правоохранительным органам или напрямую Шрецкому. А после окончания обмена ударами им потребовалась связь, как и нам. Все сходится…

– Они нашли трупы тех мужчин, с которыми пришел туда покойный Иван Вахидович, – понял Овечкин. – Они же были охранниками стрелкового тира! Это недоразумение! Они погибли из-за междоусобицы!

– Не мешай, – недовольно оборвал его Порфирьев и вновь посмотрел на пленного: – Зачем вы склады-то заминировали? Если видели, что мы оттуда взяли всего ничего!

– Это было предупреждение, – пленный пожал плечами. – Генералы сказали, что если «Подземстрой-1» захвачен ГРУ, то просто так нас они туда не пустят, потому что ГРУшное начальство не захочет, чтобы о захвате кто-нибудь узнал, там ведь без крови не обошлось, это сто процентов, достаточно посмотреть на трупы здесь. Мы же ФСБ, они наложат в штаны, как только услышат. Скорее всего, от нас попытаются избавиться. Штурмовать «Подземстрой» мы не можем. Непонятно, какие силы там сосредоточены, да и добраться до него вряд ли получится. А если и получится, то мы ограничены циклами антирада. Нас могут голыми руками взять, пока мы будем в спецпалатке от интоксикации корчиться.

Единственный выход – это захватить Росрезерв. Если мы возьмем склады под свой контроль, то «Подземстрою» придется с этим считаться. Видно же, что они приезжали сюда больше, чем один раз, значит, им здесь что-нибудь нужно, и они могут вернуться еще. Тут у нас тактическое и огневое преимущество, вряд ли у них есть что противопоставить Лазерной Самоходной Установке в узком пространстве входного рва. Поэтому мы должны организовать засаду и нейтрализовать их команду, которая сюда приедет. Захватить транспорт и пленных, допросить злоумышленников и получить информацию. В нашем бункере без продуктов нам конец. Все равно придется регулярно ездить в Росрезерв за продовольствием, а так и самим в засаду попасть недолго.

Но здесь мы оставаться не можем, радиация и интоксикации нас быстро убьют. Поэтому мы грузим продовольствие, сколько сможем, и возвращаемся к себе. Там собираем все, что у нас есть, и думаем, как установить контроль над Росрезервом. Находим способ и реализуем его. Энергии у нас в избытке, продовольствия в Росрезерве полно, это дает возможность выжить и заняться разработкой вариантов, которые дадут нам возможность попасть в «Подземстрой-1». Но скрыть следы своего появления здесь мы не сможем, поэтому надо принять меры для того, чтобы усложнить противнику организацию засады на нас. Надо заминировать продовольственные склады и вход в Росрезерв. Если нам противостоит спецназ ГРУ, то мины они, скорее всего, обезвредят, но это послужит им красноречивым предупреждением, что мы не гражданские мальчики для битья и с нами придется считаться. А если на наших минах кто-то из них подорвется, то это сократит численность противника, что еще больший плюс.