Kitobni o'qish: «Планка абсолюта», sahifa 10
– Однако надо внести, – тот, кто кидал мяч слева от меня, оказался джентльменом Стивом. Ух, и раззадорил меня, проклятый!
– Мне кажется, вы нечестно играете!
– Вам ли меня упрекать, Благой! Вы здесь новичок, поднатореете еще.
– У вас же мяч легче, признайтесь!
– Каждый сам выбирает вес своего мяча, уважаемый! И, между тем, надо бы внести.
– Я вас не понимаю. Как это – сам выбирает?
Вместо ответа Стив обернулся и со слабой улыбкой посмотрел на мою жену и ребенка. За его спиной никаких болельщиков не было.
– Я-я-ясно! – промямлил я.
– В мои-то годы… – с наигранным сожалением произнес старик. – Так как насчет взноса?
Деньги в джунглях не водились. Были редкие занесенные монеты из драгоценных металлов, которыми можно было подкупить охранника, например. Но в остальном деньги были ни к чему. Поэтому до того момента я решительно не понимал, чего он хочет.
Стив в очередной раз замахнулся и кинул мяч досадно далеко:
– Вы спросите у жены. Она вам поможет!
– Мой дорогой, – без вопроса начала жена, уже спешившая следом, – давай, я отдам ему чуть-чуть. Нам с сыном должно хватить, не так ли?
– Наверное… – мною овладела растерянность.
Жена сунула мне в руку несколько шикарных по исполнению монет и добавила:
– Это больше половины того, что ты заработал, дорогой.
– Я заработал?
– Ты ведь кидаешь шары! – она искренне изумилась.
– Да, – растерялся я, – кидаю, но не за деньги, так…
– За это платят, кормилец наш! Теперь вперед, вперед!
Пока я замахивался для очередного броска, меня терзало противоречие: платить за то, что я кидаю мячи, и потом кидать мячи, чтобы за это кто-то платил?! Но я оставил эту головоломку нерешенной; еще бы, у меня новый стимул: плата за дело, которым я бы занимался и без денег!
Очередной бросок, приступ злобы за мяч Свободного, который всегда норовил оказаться впереди. Да еще вечно наступающий на пятки Стив.
Мои мысли и чувства безоглядно ушли в эту гонку, хотя я уже валился с ног, а мяч весил тонну. Но сзади жалобно смотрела милая сердцу дама, и ныл ребенок.
Когда тучи отчаяния раздвигались, я находил немного сил и толкал мячик от себя. У женщины, которая всегда смотрела в глаза и величала меня «дорогой», – у нее от моей изматывающей гонки оказывались деньги, и одно это приносило утешение. После глотка умиления в памяти снова возникал провал: то ли исступление, то ли рождающееся безумие. Когда я вдруг спотыкался, то, не ударившись о землю, чудом возвращал себе равновесие. Потом картина менялась, и я снова бежал наперегонки с поездом в неравной гонке. Мне хотелось вскочить внутрь, но дверь уходила вперед, или я не попадал рукой на поручень. Вот-вот поезд совсем убежит. Я терял надежду и сбавлял скорость.
Но тогда под ногами как ни в чем не бывало вновь веселилась зеленая полянка, на постриженных травинках блестело солнце, и сзади слышался крик мальчугана. Я поднимал глаза и в метре от себя видел своего синего круглого неудачника, который пялился на солнце тремя своими дырками.
– Не сдавайся, дорогой, ты почти выиграл!
«Понятно и ежу – в этом поле я никогда победы не одержу», – в голове грохотала рифма, и сознание съеживалось, желая причинить боль хоть кому-то, а лучше близкому человеку. Я разевал рот, чтобы крикнуть: «Замолчи, ты же видишь, здесь все не по правилам!» или «Что ты смыслишь в этой игре? Если такая умная – играй сама!» Но стоило коснуться взглядом жены, посмотреть на сына, и начинало щемить сердце: они бегут на выручку, у жены напитки, фрукты. Сын уже на велосипеде: «Спасибо, папа. Гляди, как я могу!»
Тогда мне оставалось думать: только бы дожить этот день и свалить побыстрее с этого поезда.
Глава 33
– Благой, – услышал я слева голос Стива, – вы хорошо выкладываетесь, браво! Не подумать ли нам о каком-нибудь месте поприятнее, чем эта лужайка. Как насчет сада?
Меня словно пробило током до самых стоп. За всю поездку в поезде мысль о саде ни разу меня не посетила, все забылось. Бывает же так!
– Да, да! Где же сад? Мы туда едем?
– Одному Богу известно, куда мы едем! – протяжно, с пафосом проговорил Стив. – Я вам, в общем-то, дело предлагаю!
Его тон сделался заговорщическим, и стало понятно, что дело стоит монет. Мне в ту минуту сад почему-то не казался сокровенным, был он не целью целей, а объектом, который можно купить, или же туда можно отправиться наподобие экскурсии. Ну, пусть так! Я ведь этого хотел?!
– Бинго! – произнес искуситель-джентльмен и прошептал следом: – Я иду к машинис-ту-ту-у! Вы же отдохните с женой; будьте ласковы с красавицей и уладьте все дела до моего возвращения.
– Дорогая, сколько у нас монет? – первым делом поинтересовался я и увидел, что женщина не хочет говорить на эту тему.
Монет, по ее признанию, было мало, только-только на жизнь. Но во мне проснулось упрямство, я не хотел упускать шанс. Жена мягко отказывалась, легко упрекала в невнимательности к ее персоне и к «нашему чаду». Ее красивая, но глупая голова думала о других вещах; какое жалкое создание! И ведь не хочется портить себе настроение накануне путешествия в сад, но я начал злиться на эту женщину. Это же надо, что за система, когда мои деньги идут ей в карман? Я теперь клянчу, унижаюсь!
– Я заработаю много больше! У-ве-ря-ю! – мой аргумент заставил ее защищаться.
– Мой дорогой, насколько больше?
«Еще улыбнись вдобавок, и я начну выходить из себя!» Она улыбнулась.
– Монеты мне нужны совсем ненадолго. Уже завтра я принесу тебе больше, чем взял!
– А-га! – она приоткрыла рот, подняла брови и тем показала, что мои слова мало чего стоят. – Ты так меня любишь, да-а?
Мне пришлось выдавить из себя кривую улыбку. Эта самозванка провозгласила себя моей женой каких-то несколько часов назад, и тут такие заявления. Но, к счастью, в ее руке засверкали монеты, и я произнес так нежно, как только был способен в тот момент:
– Какие вопросы?! Ведь это очевидно!
Я положил ладонь на ее запястье и надавил на точку по центру ее кисти. Женский кулачок ослаб, и в тот самый миг как нельзя кстати появился Стив.
– О! У вас все на мази! – начал он. – Я тоже все уладил. Вы можете поехать вдво…
Монеты со звоном ссыпались в мою ладонь, и я опередил:
– Премного благодарен, Стив! Надеюсь, этого хватит?!
По глазам старикашки стало ясно, что даже с лихвой. Стив взглядом указал на дверь, из которой вышел, и дал понять, что меня там ждут.
– Займитесь дамой до моего возвращения!
– Она разве не с вами? Спутник включен в путевку!
– О, она с трудом переносит чужие края. Вы же составите ей прекрасную компанию, уверен!
– Обманщик! – метнула в меня жена, когда я скрывался за дверью.
Как все же непостоянны эти существа…
Глава 34
Никто меня не ждал. Я оказался в другом вагоне, куда до этого дверь была заперта. Пол здесь был дощатый, даже не паркетный. Обстановка вагона была беднее, и это оскорбляло мое чувство покупателя.
«Должно быть, мои монеты чего-то да стоят. Ни за какие деньги в Семизонье мне не предлагали взглянуть на сад даже краешком глаза».
У меня появилось смутное волнение, что мы не прояснили со Стивом о самом саде. Я, дурак, должен был спросить, не является ли оплаченный тур прогулкой по палисаднику вблизи одной из станций. Как назло, поезд стал тормозить, и я бросился к окну, чтобы разувериться в своих опасениях.
Вокруг, справа и слева были одни только джунгли – сплошные заросли, не протиснуться, не дыхнуть. Можно сказать, это больше напоминало плетеное сооружение, где рядок к рядку росли лианы. Явно рукотворное нагромождение. В правом окне я увидел питона – гигантскую змею, которая ползла, попеременно обвивая вертикальные прутья. Инстинктивно я отшатнулся, испугавшись, что окна могут быть открыты. Напрасно! Все окна были плотно задраены – ни щелочки. Шторы все же кто-то раздвинул, поэтому мне открывалась панорама нижнего яруса.
Когда глаз попривык, я стал замечать, что откуда-то снизу проникает свет. Я бы его и не заметил, только нижние ветви давали длинные тени на кроны, будто пальмы и бамбуки снизу подсвечивают ночными фонарями.
Чтобы разглядеть интересное явление, пришлось вплотную подойти к окну и, упершись лбом в стекло, высматривать диковинное свечение.
«Мать честная! Ведь там что-то есть – не просто лампа. Что?»
Я забегал от окна к окну, стал возить лбом по стеклам, прищуривал глаза, прислонялся виском, вставая на цыпочки. Напрасно!
«Ну, и буржуй этот Стив, за такие деньжищи ползай тут по вагону», – негодовал я, чувствуя, что самое интересное как раз внизу.
– Поднимаясь по лестнице сознания, стойте справа – не мешайте идущим вниз…
Я вздрогнул:
– Ты, окаянный? Тебя и сюда вкрутили, шпик! – досадовал я, что приходится злиться на динамик. Занятно, как работает эта система на поезде, – ведь тут постоянное движение, может, есть радиосвязь? Но выяснить этот вопрос я решил в другое время.
– …Не мешайте идущим вниз… – что из этого? Опять несуразица.
Я оторвался от окна и посмотрел под ноги.
Половая доска. Отлакирована. По виду не новый пол, хотя по нему мало хожено. Под половицами что-то совсем близко застучало и стихло – некий технический звук, о котором я все же имел представление. Подтрубники давления с регулировкой, которым в инженерных конструкциях надлежало быть в непосредственной близости с… люком!
– Так-так, – я стал говорить в голос, – проверим. Инструменты, зараза, оставил!
К удивлению, половицы оказались на продольной гидравлике, и не стоило больших усилий, чтобы сдвинуть одну из них к двери. Соседняя доска, подчиняясь сцепке, стала отходить в противоположном направлении. Мне открывался вид на хорошо смазанные подтрубники и реле давления, все, как предполагал. Однако вместо запаха масла снизу заструился нежный аромат.
Глава 35
Я чувствовал запах десятков разных цветов и, посмотрев вниз, зажмурил глаза – слишком ярким оказался свет. Позади трубок и технической белиберды открывалось нежно-голубое, залитое солнцем пространство. Когда глаза привыкли, я, наконец, увидел сад. Все мои представления о том, каким он может быть, оказались недостойными. Я лег на пол и стал смотреть, не в силах насытить свой взор! Мой взгляд упивался красотой и всасывал ее, нос захлебывался в ароматах, и без всякого вина я запьянел, но не растерял внимания. Напротив, с каждой секундой я больше и больше осознавал, как все замечательно! Мое сердце рвалось из груди, от радости не находя себе места, – в джунглях не было и не могло быть ничего похожего на эту сказку.
Всякие желания ушли, хотелось только смотреть и пить восторг, упиваться и смотреть!
Я услышал, как гидравлика начала срабатывать назад, и понял, что вот-вот мое окно в подлинный мир света захлопнется. Все так же лежа на полу, я расправил руки в стороны и вытянутыми руками уперся в движущиеся навстречу друг другу доски.
Так я и лежал с распростертыми руками, словно Спаситель Христос, чье тело в страдании, а глаза созерцают Небесного Отца! Я буквально висел распятым над садом бесподобной красоты, равного которому по великолепию не только не видел, но и не представлял себе. Мое сердце по-детски ликовало, любило все-все цветочки, щебетание птичек, запахи и пряный ветер, хотело вобрать все это внутрь себя, сплести благоуханный венок и украсить свою мрачную жизнь, затопить ее от края до края надеждой!
От умиления я заплакал, и мужские слезы, подобно скупому дождю, летели к великолепной земле, добавляли ей соли. Я стал собственными слезами, падающими в землю, представил себе, как они достигают корней цветов и начинают свое движение вверх по стеблю к прекрасному цветку. Вот я уже сам цветок, который улыбается солнцу и небу. А где-то надо мной в синеве парит человек, лица которого не разглядеть, но чьи руки широко распахнуты и готовы обнять весь мир!
Я рыдал, как младенец. Всхлипывал, пускал пузыри. Из-за слез картинка стала кривиться. Я щурил веки, чтобы смахнуть капли вниз. Снова открывал глаза и опять плакал. Потом вконец раскис и перестал четко видеть.
Тут кто-то утер мои слезы, проведя по всему лицу шершавой ладонью.
– Это еще что? – послышался испуганный мужской голос, мгновенно прервавший всю песню сердца. Я мотнул головой, и глазам вернулся фокус. На меня смотрело худощавое небритое лицо, подробностей которого не было видно, – человек стоял против света. Секундой позже я рассмотрел, что незнакомец слеп. Он был обращен к земле не лицом, как я, а, наоборот, спиной и своими бельмами пялился в мою сторону, но будто бы смотрел сквозь меня. Я инстинктивно отпустил руки, и половицы стали медленно сдвигаться. Пока они сближались, я обратил взгляд на другое. Рельсы и шпалы пролегали по воздуху. Еще немного, и я стал различать, что они шли не по небу, а по железному мосту. Все это время я был так упоен неземной красотой, что не замечал наскучивших железок.
Небритый тем временем метнулся вправо и затрещал кому-то:
– Кажется, ребенка днищем подцепили? Откуда здесь дети?
Ему что-то неразборчиво ответили, должно быть, по рации.
– Что толку? Колесные пары, реле я проверил, неполадка надуманная. Дитенка глазами надо смотреть – я не полезу! Только быстрее, может, еще жив, изревелся весь, бедняга!
Еще один ответ.
– Только если жив, мне отдайте – я выхожу! Клянусь, я нашел, значит, мой – пусть кривой или без ног. Да чтоб ваш поезд… – детей уже давят, ироды!
Спинным мозгом я почувствовал опасность, где-то случилась нестыковка. В переднем вагоне послышались быстрые шаги в мою сторону, распахнулась дверь, и оттуда вышел высокий стройный мужчина средних лет в форме главного машиниста и с усиками на правильном лице. Усики смотрели вверх и создавали видимость улыбки даже на угрюмой физиономии. На блестящей нагрудной бляхе красовалась та же надпись, что и на колесе, которое однажды благословило мою голову. Одна рука у машиниста была занята револьвером, другая рацией.
– Вы… наш недавний пассажир, не так ли?
Я открыл было рот, хотя не понимал, что говорить, было неясно, на каких условиях Стив меня сюда пустил.
– Экс-хозяин Прайд-Роял, если не ошибаюсь! – поправился аккуратный машинист.
Манер ему было не занимать. Голос был бархатистым, как у швейцара.
– Все ли с вами в порядке?
– Ага!
– Тут механик беспокоился. Чудаку померещился задавленный ребенок под вашим вагоном. Какой абсурд, однако. Рабы так примитивны!
Машинист повернул голову в сторону и стал по рации убеждать, что ребенка нет и быть не может и что безглазый механик обнюхался вредных ароматов из-под моста и пора, дескать, его переводить в Прайд-Роял узловую, чтобы самооценка его поднялась и он перестал видеть воздушные замки.
Я в растерянности слушал диалог по рации, и взгляд невольно упал за фуражку машиниста, на его волосы на висках – безупречная стрижка, волосики назад.
– Извините уважаемый, за задержку поезда, – прервал мою догадку машинист, – нас проинформировали о неисправности, и пришлось заехать на мост. Там снизу естественный свет – лучше просматривается.
Машинист кашлянул, наверное, поняв, что для слепого работяги что свет, что тьма – одинаково, и все же продолжил.
– Газы, понимаете, ядовитые. Механик, бедняга, быстро ослеп. Но ничего, пусть он приходит в себя, а мы через минуту тронемся. Да, вот еще что, – поправился машинист, – ваш, кажется следующий вагон. Этот так… некомфортный. Однако не буду вас утруждать, сам выясню у этого Сти-ва.
Последнее слово звякнуло жестче остальных. Машинист, сохраняя дежурную усы-улыбку, распахнул дверь в соседний вагон, вышел и аккуратно прикрыл дверь, но до конца не захлопнул. Холеный тип спешил поговорить со Стивом. В соседнем вагоне послышались резкие голоса. Я подбежал к двери, чтобы послушать. Спор шел обо мне: дескать, в вагоне полно запахов, и значит, лазили под половицы. Многих слов было не разобрать, но казалось, машинист хотел вытребовать у Стива больше денег. Говорил, что раб-механик может пожаловаться куда надо и придется приложить немало усилий, прежде всего денежных, чтобы урегулировать вопрос.
Стив вспылил и заспешил в сторону моего вагона, бубня, что я только и годен, что кидать мячи и ходить под каблуком бестолковой куклы.
По-прежнему под впечатлением от прекрасного сада, я и думать не мог о безумной погоне за мячами, монетами, о тщеславной жене и плаксивом сыне. Страшно, что ближайшее будущее сулило мне эту судьбу! Стра-шно!
Выскочив в тамбур, я встал рядом с дверью в прежний свой вагон. Тут дверь с силой распахнулась, чуть не убив меня, и один за другим мимо пронеслись Стив и машинист. В этот момент поезд тронулся, и стало слышно, как две пары ног побежали в локомотив. В том, что сегодня такое происходит, машинист обвинял черта; поезд будто сорвался с цепи. За какую-то минуту мы разогнались до невиданной скорости. Издали я слышал потасовку – кажется, виной внезапного ускорения был слепой механик.
«Надо драпать, надо спешить, отворять наружную дверь. Уйдет минут пять, да и то, если замок немудреный, а в этой новой одежде аристократа всего одна булавка. Вот она, крепит галстук… давай, родная!»
Дверь поддалась, но прыгать на такой скорости я счел чистым самоубийством.
Глава 36
В тамбуре свистел ветер, врывался стук колес, лязгал очумевший металл. Мой галстук стало крутить во все стороны, захлестывало глаза. К двери в тамбур подходили, и надо было решаться. Я бросил взгляд на стены – может, какой-нибудь стоп-кран? Ничего. Царапанный рисунок черепа и костей, какая-то надпись. В эпицентре отчаяния, когда надо срочно решать, прыгать ли в объятия зеленому смерчу джунглей или оставаться прозябать в гонке за искусственным счастьем, – в этот самый момент меня озарило. Я спустился на ступеньку снаружи вагона, ту самую, что первой вела в тамбур, рукой ухватился за внешний поручень и так оказался снаружи. Едва я притворил за собой дверь, как в тамбуре загрохотали шаги, загалдели возбужденные голоса.
«Сколько времени им понадобится обнаружить, что я убежал: минут пять-десять? Обыщут другие вагоны, порыскают на лужайке, расспросят женщину, мальчика. Мне бы продержаться до станции и сразу, как только поедем тише, прыгнуть!»
Ветер рвал сюртук, издевался над волосами, и моя скрюченная поза становилась крайне неудобной из-за сильного встречного потока. В глазах мелькало черное и зеленое, а металл, к которому я прильнул, дышал мертвенным холодом! С того первого раза, когда я увидел эту махину, мне показалось, она живая. Пусть железная, пусть бездушная, но дьявольская жизнь не нуждается в таких абстракциях, как душа, – можно без нее, можно силой, ревущей скоростью!
Я ощущал себя висящим на загривке дракона, который вот-вот заметит меня, и тогда конец! Но если даже и не увидит, я отвалюсь сам. Пальцы, уцепившиеся за поручень, онемели и в любую минуту могли сдаться. Холод нырял под ребра, сверлил между лопаток, окутывал шею и намертво вцепился в скальп. Дрожь сотрясала все тело – но почему этот металл такой холодный? Мне вспомнилось, что не так давно у меня уже был мираж – то я гнался за поездом, то вдруг оказывался на зеленой лужайке. В этот раз получилось иначе.
Глава 37
Я перевернулся на бок и запустил озябшие руки под мышки. Вот как запросто разомкнул озябшие пальцы, отпустил поручни, и… никуда не упал! Я вмиг распахнул глаза: все тот же знакомый вагон, куда меня подсадил винодел. В глаза бил нещадный желтый свет, но от сердца медленно отступал страх, я выходил из состояния сна. Меня разбудил озноб, в прозябшем теле металось какое-то собачее чувство холода и одиночества. Вокруг никого не было, а ящик с закупорками стоял на прежнем месте.
«Ух, как тяжело дышу, – этак меня сон напугал. Надо бы вином согреться!»
Но как только я протянул руку за закупоркой, тут же отшатнулся. Все цилиндрики были пустыми. Ящик стоял здесь, чтобы «сдать тару». Значит, все виденное…
Я бросился в тамбур. Он такой же. На стене нацарапан череп с костями. Я стал рыскать по карманам, искать что-нибудь острое и длинное. В узеньком кармашке нащупал стержень, но слишком толстый для замка. Как и недавно, мне стали чудиться шаги с обеих сторон. Кто сюда войдет, как со мной поступят, и что, черт возьми, делать с замком?
Я прильнул к скважине, но за отверстием царил холод и темнота. Глаза скользнули к злосчастной черепушке с угнетающей надписью. Ведь чем-то ее царапали до меня, неужели тип проглотил свой гвоздь – йог этакий!
Между вертикальной стеной и откидной платформой пряталось искомое орудие кустарного производства.
Неизвестный художник, надо думать, пал духом! «Сам не успел сбежать, а теперь своими подписями подрывает мой настрой», – думал я, шаря гвоздем в скважине, все по большей части без толку.
«Растяпа, сконцентрируйся. Внимание, внимание!» – я вспомнил, как давным-давно меня учил стрелять из лука отец. Скоро мои движения стали продуманными, но по-прежнему суетными. Пальцы от чрезмерного напряжения слушались плохо. Тут поезд стал тормозить.
Надо было стараться изо всех сил: если я не справлюсь с замком, то скоро могу встретиться с нежданными гостями! Наконец замок звякнул, и я рванул ручку на себя. Первое, что я увидел, было лицо жены Ребела в чепчике или косынке. Она сразу отвернулась в сторону, но я отметил ее большой нос и глаза с опущенными по углам веками. Она заговорила несвойственным ее комплекции фальцетом:
– Тару пожалуйте назад. Взамен все, как обещано!
Теперь я очень четко слышал шаги из правого вагона и о таре решил не беспокоиться.
– Дай спрыгнуть! – скороговоркой скомандовал я.
Тут труженица встрепенулась и завопила во весь голос:
– Здесь сходить нельзя! С поезда нельзя, не здесь!..
Она силой пихнула ящик прямо мне под ноги и замахала руками. Ее сильно напугало мое намерение, даже как-то чересчур.
– Машинист, машинист! На помощь – пассажир сбегает! – орала жена винодела.
Я угрожал, жестикулировал, топал ногами, но баба ополоумела и кричала свое. Тогда я исхитрился схватить ее за руку и дернуть на себя.
В этот момент за моей спиной послышался скрип петель, и я без раздумий лягнул дверь ногой. Сзади взвыл чей-то голос!
Я стал тянуть тяжелое тело на себя, но она увернулась и вкрутила мне оплеуху.
– Слушай! – чеканил я. – Я сейчас высуну голову из вагона и загляну в твои прекрасные очи. Мне надо говорить, что потом произойдет?!
Тетка перестала кричать. Муж, по-видимому, объяснил ей про мою глазную телепатию с летальным исходом. Свободной рукой она заслонила лицо.
Удерживать пухлую тетку было выше моих сил, и я отпустил ее, спрыгнув вслед за ней с высоты. Так я надеялся смягчить падение. Но угодил под пулю, пущенную из вагона.
«Под лопатку!» – сверкнула мысль вслед за резким ожогом в спине.
– Хватай его, – лютовал голос машиниста, – глупая баба, чего встала?
Та замычала нечленораздельно.
– С поезда желаний так не выходят. Надо платить за проезд, а ты все профукал, бездельник! Отдавай свои совершенства, если нет денег…
Спинным мозгом я чувствовал, что в меня снова целятся. Даже первая пуля была непростой – она будто переключила что-то в мозгу, и там вмиг все опустело. Меня накрыло непонятное безразличие – что мне здесь делать, в этих джунглях? В вагоне было веселье, компания, жена и ребенок – эти картины захватили мою память и тянули назад. Готов поклясться, все это из-за пули, еще немного – и я сам полез бы в вагон.
Я встал и повернулся к поезду, навстречу наставленному дулу, и сделал шаг вперед. Женщина дрожала у меня в ногах, не в состоянии сдвинуться с места и все еще пытаясь скрыть свое лицо. Я поднял глаза и… посмотрел на машиниста. Тот сообразил слишком поздно, видно, пока держал прицел, все позабыл. Его зрачки расширились, и он попятился внутрь вагона – не упал, не закричал, а будто что-то понял.
– Вам будет стократно жаль, уважаемый, что вы покинули поезд!
Я не видел машиниста из-за темноты в тамбуре, но в этом последнем предложении скользнули знакомые интонации голоса.
«Работает на охранника. Вот почему он не сгорел от моего взгляда!»
Поезд тронулся, а женщина заревела, не отпуская ладоней от лица. С минуты на минуту мог появиться ее муж во «взглядо-непробиваемых» очках, и тогда силы бы резко перераспределились. Но мне было не до того – проклятая пуля под лопаткой словно тянула меня за поездом. Все краски пожухли, и если бы не адреналин, гуляющий по венам, то депрессия наверняка парализовала бы тело и мозг.
– Эй, ты, – я так и не знал ее имени, – сейчас ты обернешься ко мне спиной и пойдешь прямо через рельсы напрямую в джунгли. Я всегда буду сзади, не сводя глаз буду смотреть за тобой. Понятно?! Я буду идти след в след, а сейчас – вперед!
«Такая была жизнь, реальная жизнь, – сокрушался мой рассудок. – Ну, кто меня тянул сбежать? Зачем, зачем?»
Повернись сейчас пленница и ударь как следует своей ручищей, я бы не сопротивлялся: так тоскливо и несносно было на душе. Я отчаянно не понимал или не помнил, зачем я ушел из замечательного места, где внутри вагона умещался удивительный мир: веселая компания, поляна для игры в мяч, собственная семья, соседи, с которыми можно было так мило соперничать. У меня, в конце концов, была работа, за которую платили реальные монеты. Мне даже показали сад и могли показать еще… Хотелось завыть во весь голос. Я, идиот, вернулся к рабской жизни, без оплаты, без уважения, с риском быть изувеченным и вообще убитым джунглями. Cвой внезапный, скоропалительный выбор зеленой тюрьмы я не мог, не в силах был понять!
Женщина вздрогнула и покосилась. Наверное, я и вправду бредил вслух.
– Теперь будешь мучиться, аспид! – сквозь зубы процедила пленница.
– Дорогая… мисс, – зазвучал мой подрагивающий голос, и я не знал, надо ли утруждать себя всякими оправданиями и в итоге получить от жены Ребела какой-нибудь неприятный выкрутас, – короче, ваше дело малое. Отойдем подальше, и я вас подкину на дерево. Муж не сегодня-завтра найдет, а я тем временем пойду дальше.
– Ты трус! – не боялась меня здоровячка. – Нашел кого в заложники брать! И сгинешь на нашей земле, потому что трус; в эту сторону болота и плешивая земля, непослушная!
– Не надо мне… я и так получил под лопатку!
– Все едино сгинешь! Поезд будешь свой вспоминать, как райского посланника, и чем дальше, тем больнее. Ох, и незавидная для мужика смерть!
– Не надо, а! Что за пуля такая окаянная? Крови нет, но всю душу выжигает!
– Откуда у тебя душа, раб, – женщина повернулась ко мне полубоком и заслонила лицо, – при чем здесь вообще душа? Все в толк не возьму – зачем ты с поезда полез, ненормальный?!
– Иди, мисс, иди, – и вполголоса добавил, – другие разве не сходят?
– Нормальные люди туда в очередь стоят. Сходят… скажет тоже! Рос ты маменькиным сынком, да и терпеть не выучился. Неужели тебе красавицы там не нашлось? Пусть бы и жена капризная, так привыкнуть можно! Дитенка, поди, тебе выдали, что тебе еще надо? Для рабского племени этого выше крыши!
– Женщина, как тебя там…
– Беатрис!
– Вот, Беатрис. Больно мне, внутри все больно. Разве такое непонятно?!
– Будет хуже. Начал непослушание, забрался на поезд – так продолжай. Нет, он у нас умный, прыгать вздумал, исправляться решил! Теперь помучайся, тебя не жалко, нисколько не жалко. Глупых рабов и близко нельзя к поезду!
– Ты, Беатрис, как со мной разговариваешь?! Я тебя захватил, и если бы не боль, то не посмотрел бы, что ты слабого пола, – вернулась бы домой в синяках…
– Не смеши, – перебила она, – только твои глаза проклятые. Без них ты не страшен и мышам. Маменькин сынок, вот кто!
– А ну, пошла отсюда, – я чувствовал, что заливаюсь краской, – убирайся, не могу тебя видеть!
– Это как скажешь… – женщина проворно попятилась бочком и стала исчезать в джунглях.
– У, зараза! – я дышал тяжело и часто, и это возбуждение заглушало мою боль. Надо было посильнее злиться, поэмоциональнее. – Не-на-ви-жу, дура!
«Как лихо обхитрила?! Сначала вывела из себя, и теперь ее уже нет! Так и мужа своего в ежовых рукавицах держит… ах, зачем же я прыгал с поезда?! Моя супруга была куда деликатнее этой…»
