Kitobni o'qish: «Царское дело»

Shrift:

© Булыга С. А., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

1

В одна тысяча пятьсот восемьдесят четвертом году от Рождества Христова, в семнадцатый день марта, ближе к вечеру, въехал в Москву через Арбатские ворота человек. Звали его Маркел Косой, и ехал он издалека, от самой литовской границы, где в одном малом глухом городишке (городишко назывался Рославль) служил губным целовальником. А тут вдруг выдалось ему ехать в саму Москву! Даже не выдалось, а просто привалило, потому что у него в санях было полным-полно всего, чего только душа пожелает. А с виду сани у него были как сани, плотно прикрытые рогожей и еще сверху для верности прихвачены веревками. Но все равно Маркел то и дело оглядывался и будто невзначай кнутом помахивал. И, с нами крестная сила, никто его добра за всю дорогу так и не тронул, и дело кончилось тем, что Маркел доехал до Москвы, даже до самого Кремля, без огорчений. Только уже возле Кутафьей башни, когда он начал было поворачивать на Каменный мост, вдруг, откуда ни возьмись, выскочил ему наперерез стрелец и злобно закричал, что ты, мол, разве не видишь, что дальше ворота на запоре, вот я тебе сейчас дам по сусалам! Маркел, конечно, мог сойти с саней и показать стрельцу… Но не стал он с ним связываться, а только спросил с удивлением, чего это ворота вдруг в такую рань закрыли.

– Не твое дело! – сердито ответил стрелец. – Закрыли, значит, так велели. Езжай дальше.

И Маркел мимо закрытых Ризположенских ворот поехал вдоль Неглинки дальше, а там через другой мост, деревянный, заехал в Китай-город, где уже через Никольские ворота въехал-таки в Кремль и там дальше все время держал прямо, пока опять почти что не доехал до тех же самых Ризположенских ворот, но только с другой стороны. Вот какой ему пришлось дать крюк, даже почти удавку, из-за одного стрельца! А еще и день тогда был мокрый, слякотный, и все дороги, как это всегда в Москве, были разбиты в кашу, а Маркелова Милка-кобылка и без того за день умаялась. Поэтому так получилось, что, когда Маркел уже все же доехал до нужного ему двора, пришлось ему вставать с саней, брать Милку за хомут и помогать ей идти дальше, а то она сама уже не шла.

Ворота на тот двор были распахнуты настежь. Да только кто туда добром зашел бы! Но об этом после. А так дальше было вот что: Маркел вошел в тот двор и мимо главного крыльца (на котором стояли стрельцы, и он им показал, что надо) прошел вдоль боярских хором налево за поварню и уже только там остановился. Время по мартовской поре было уже довольно позднее, начинало смеркаться, и поэтому хоть там, куда он тогда зашел, кругом было полно разных служб, но никого из дворни нигде видно не было. Да Маркелу они были не нужны, он сам знал, куда ему идти дальше: справа при главной хоромной стене была устроена лестница мимо подклети на первый жилой этаж, и там дальше, вдоль помоста, за перилами, были видны три двери. Маркелу нужно было в третью.

И только он так подумал, как эта третья дверь вдруг распахнулась, и из нее на помост вышел рослый, крепкий, в черной однорядке человек лет сорока, а то и больше. А Маркелу было чуть за двадцать. Ну, или двадцать пять, не больше. Этот человек из той третьей двери, упершись руками в перила, внимательно посмотрел на Маркела, и было понятно, что узнал его, но все равно спросил:

– А это еще кто? И по чью душу?

– По твою, дядя Трофим, – ничуть не смущаясь, ответил Маркел. – Если, конечно, позволишь.

– Га! – громко выдохнул дядя Трофим (а его почти что все так называли). – По мою? А сам ты кто?

– А мы рославльские, – сказал Маркел. – Маркел меня зовут. Косой. Ты у нас летом был.

– Ну, был. И что?! – строго спросил дядя Трофим.

– Так, ничего, – скромно ответил Маркел. – Ехал мимо, дай, думаю, заеду. Вот.

И покосился на сани.

Дядя Трофим задумался, утер губы ладонью, повернулся и неспешными шагами сошел с лестницы, подошел к Маркелу и сказал:

– Помню тебя, как же, помню. И всех ваших тоже. Служба такая, черт ее дери, всех помнить. – И вдруг очень тихо добавил: – А что в санях?

– Так, всякое, – уклончиво ответил Маркел, тоже негромким голосом. – Гуси битые. Рыбка сушеная. Брусничка. Клюковка. Медок. Ну, и еще чего по мелочи.

– Зачем это?! – еще строже спросил дядя Трофим, уже совсем почти неслышно. – И кому?!

– Ну, как кому? Боярину, – так же тихо ответил Маркел. И почему-то прибавил: – Гостинец.

– Да ты что это себе позволяешь?! – грозно сказал дядя Трофим. – Дачи суешь?! А если государь узнает?! Срубит голову! Да это у нас… О!

И дядя Трофим начал оглядываться. Но вокруг по-прежнему никого не было, а только стало еще сумрачней. Маркел повернулся к Милке и стал поправлять на ней хомут. А после отступил к саням и взялся за вожжи.

– Эй, ты чего?! – спросил дядя Трофим.

Маркел молча расправил вожжи и уже приготовился ими встряхнуть.

– Ты мне это не дури! – сказал дядя Трофим уже совсем сердито. – Ты куда это теперь собрался?!

– Домой, – просто сказал Маркел.

– Домой! – передразнил его дядя Трофим. – А люди скажут: а чего это он ездит? Туда-сюда, туда-сюда! Может, он умысел какой имеет? Может, погубить кого задумал?!

– Так что, – спросил Маркел, – мне тогда теперь делать?

– Га! – громко сказал дядя Трофим. – Ну, не на морозе же стоять. На вот, заноси пока что хоть сюда. – И он показал на дверь в подклеть. – Там открыто. И никто оттуда не возьмет, не бойся. У нас с этим строго. Га-га! Место же какое, сами понимаете!

– А после что? – спросил Маркел, глядя на дверь.

– После придумаем, – уже совсем уверенно сказал дядя Трофим. И еще радостней продолжил: – А вон Филька идет! – И позвал: – Филька! Иди сюда!

Подошел какой-то Филька, от него крепко разило непонятно чем, и по приказу дяди Трофима он начал помогать Маркелу переносить мешки в подклеть. То есть Филька и Маркел носили, а дядя Трофим стоял. Когда все было перенесено, дядя Трофим велел Фильке взять Милку, поставить ее где-нибудь под крышу и задать чего-нибудь поесть. Филька повел Милку в конюшню. Дядя Трофим, еще немного помолчав, сказал:

– Не готовился я сегодня к гостям. Да и живу я бобылем. Так ты это… Возьми того-сего на пробу. – И, оживившись, прибавил: – А то завтра понесу боярину, и вдруг это не то? И он тогда как взъярится!

Маркел понимающе кивнул, открыл дверь в подклеть, взял, с большего, немного закусить и выпить, и они пошли к дяде Трофиму. Дядя Трофим шел впереди и что-то негромко насвистывал. Дядя Трофим, как Маркел это помнил, был человек веселый, хоть и служил в очень серьезном месте – в Разбойном приказе.

2

Жилище у дяди Трофима было, как у всякого бобыля, плохо устроенное, бедное. Вначале Маркел следом за хозяином вошел в узкие темные сени, где сбоку стояла обыкновенная крестьянская лавка, а на ней ведро с водой. В ведре плавал деревянный ковш. Дальше прямо вперед была одна дверь, наверное, в чулан, а налево вторая – в светлицу.

Если, конечно, эту полутемную каморку можно было так назвать. Убранство там было самое нехитрое: стол да лавки. Маркел повернулся к красному углу и перекрестился на икону.

А вот икон у дяди Трофима было много, и среди них немало очень знатных. Но знатнее всех была Николина икона – сразу видно, очень старая, потому что сильно потемневшая. Да и письмо там было очень гладкое, сейчас, сразу подумал Маркел, так уже и не напишут. И, не сводя глаз с Николы, Маркел еще раз перекрестился – еще шире, а после поклонился низко, проведя рукой по половицам. Дядя Трофим радостно спросил:

– Хорош Никола?

– Эх-х! – только и сказал Маркел. И опять стал смотреть на Николу. Лоб у Николы был сильно наморщенный, взгляд неподвижный, строгий. Маркел оробел, отвел глаза…

И только теперь увидел, что в светлице есть еще одна дверь, ведущая, так надо думать, на вторую половину.

Но это что! А вот возле двери, в самом углу, висел богатый турецкий ковер, а на нем сабли, и ножи, и пищаль, и два пистоля. Маркел до этого пистолей никогда близко не видел, не то что в руках не держал, поэтому он сразу же шагнул к ковру, глаза у него снова загорелись, но уже совсем не так, как при виде Николы.

Но дядя Трофим строго сказал:

– Это после. Пока ставь на стол.

Маркел опомнился и отступил, положил на стол мешок с провизией и рядом поставил бутыль и бутылку. Дядя Трофим тем временем откинул занавеску и взял с полки два шкалика – серебряных. Маркел, глядя на них, подумал, что дядя Трофим не только жены, но и прислуги не держит, вот это бобыль так бобыль. А не сказать, что бедный; вон какой ковер, его продай, и на три года хватит. А то и на пять!

Дядя Трофим велел садиться. Маркел сел к столу, с краю, конечно, как приезжий. Дядя Трофим взял сушеную рыбу, ловко разломил ее и одну половину дал Маркелу, а ту, которая без головы, оставил себе. И кивнул. Маркел взял бутыль и налил по шкаликам. Дядя Трофим принюхался, после взял шкалик и поднес его к губам, принюхался еще раз и спросил:

– Что это?

– Вот и мы тоже про это думали, – сказал Маркел. – Спор у нас вышел с Карпом Никанорычем. Я говорю одно, а он говорит: нет.

– Где взяли? – спросил дядя Трофим.

– В хованке. Лежал бочоночек, – начал рассказывать Маркел. – Мы стали на него запись составлять. Я попробовал и говорю: литовское. А Карп Никанорыч: наше! А кто прав? Там же до границы всего две версты, так что могли и те, и наши подложить. Мы тогда сделали засаду. Три дня просидели. Никто не пришел! Карп Никанорыч рассердился, говорит: ты, как поедешь, забирай это с собой, и пусть Трофим Порфирьевич определит.

Дядя Трофим посмотрел на Маркела, строго свел брови и медленно выпил. После пожевал губами и сказал:

– Пиши: литовское. На березовых шишках и этого году. Но боярину я такое нести не советую. Пойло собачье, вот что это! Боярин за него может и шкуру снять. Ему, если чего несут, так помягче, послаще. Мальвазию ему подай, венгерское. А ты что принес?!

– Так это мы только тебе на пробу, – ответил Маркел. – Это вроде как по службе, на проверку. А боярину мы вот чего!

И он показал на бутылку.

– А там что? – настороженно спросил дядя Трофим.

– Мед стоялый. На папараць-кветке.

– На чем?

– Ну, это тоже из Литвы. Слово такое литвинское: папараць-кветка, – торопливо зачастил Маркел. – А по-нашему: цветок папоротника. Кто выпьет, тот сразу…

– А! – радостно сказал дядя Трофим. – Понятно! Чтобы хованки легко искать! Чтобы под землей на три аршина видеть! Га-га-га! Это твой Карп ловко придумал! Это боярина потешит! Если, конечно, там тоже не дрянь. Как здесь!

И он посмотрел на бутыль. Маркел смутился. Дяде Трофиму стало его жалко, он сказал:

– Да ты не кручинься. Наливай еще. Может, я с первого раза ошибся. Может, это и не дрянь.

И он опять взялся за шкалик. Маркел налил ему с горкой.

– Со свиданьицем! – сказал дядя Трофим.

И они выпили.

– Ну, вот! – сказал дядя Трофим. – Теперь уже немного мягче.

И начал закусывать. А из закусок там были в туесках грибочки, брусничка, капусточка, огурчики, еще грибочки, это уже рыжики – маленькие, в полденьги, хрустящие. Ну, и, конечно, копченый кабанчик. Дядя Трофим приналег на него: достал из-за голенища нож и подрезал кабанчика, и подрезал, а Маркел только успевал наливать ему с горкой (а себе только по первый верхний ободок).

А разговор между ними был такой: сперва дядя Трофим спросил, как у них идут дела, и Маркел ответил, что дела идут хорошо, злодея, который прошлым летом сбежал от них по Марьинской насыпи, они осенью поймали и поставили на стряску, на второй стряске он обомлел, а когда его сняли и дали очухаться, он сразу всех своих назвал и место показал, и все это сбылось.

– Всех взяли! – закончил Маркел и, не удержавшись, потому что уже выпил, хлопнул ладонью по столу.

– Вот! – подхватил дядя Трофим. – Сразу на стряску! Это верно! И я своим тоже вчера говорил: на стряску его надо, на стряску! А они: нет, на виску! А ему что? И он висит себе, на нас сверху смотрит и только поплевывает.

– Кто? – спросил Маркел.

Дядя Трофим нахмурился и помолчал. После кивнул на бутыль. Маркел еще налил. Дядя Трофим опять кивнул, и они молча, не чокаясь, выпили. Не чокались они потому, что дядя Трофим свой шкалик для чоканья не подставлял. А выпив, утерся тыльной стороной ладони и вполголоса, очень печально сказал:

– Хворает государь. Крепко хворает!

Маркел молчал. Дядя Трофим спросил:

– Ты как к нам сюда заехал? Прямо?

– Нет, через Никольские, – сказал Маркел.

– Вот так! Через Никольские! – со значением сказал дядя Трофим. – Потому что Ризположенские стоят закрытые. И также Фроловские, это уже третий день! Одни Никольские открыты! Почему? Потому что замысел имеется!

– На кого? – тихо спросил Маркел.

В ответ дядя Трофим только многозначительно хмыкнул. Маркел выжидающе молчал. Тогда дядя Трофим продолжил:

– И все это вот здесь, на моей шее! – и для наглядности постучал себя по ней ребром ладони.

– А как, – спросил Маркел, – вы про эту страсть дознались?

– Очень просто, – сказал дядя Трофим. – Сорока на хвосте принесла. И я поехал. А это туда – за Новгород. За Ладогу. За Валаам. И там этот колдун, лопарь, Уйме Пойме. Нехристь, конечно. Я, говорил, знаю, мало вашему царю править осталось, помрет он скоро, как соб… Тьфу! Прости, Господи! – Дядя Трофим перекрестился, потом продолжал: – Говорит: пришла комета, это она по его душу, гореть ему огнем, спалит она его, будет его огонь жечь изнутри… Ну, и так дальше, много всякого, мы все это записали. И повезли сюда. И здесь в застенок. Боярин князь Семен у него спрашивает: кто тебя, пес, подучил? А он: я сам. И еще: а вы что, кометы не видели? Мы говорим: ну, видели. А он: тогда чего спрашиваете? Разве вы не знаете, для чего кометы запускаются? Чтобы дать нам знать, что скоро у нас будет большой огонь, потому что… Ну, ты понимаешь!

Маркел кивнул, что понимает. Дядя Трофим молчал. Маркел спросил:

– И что?

– А ничего! – сказал дядя Трофим. – Ему что?! Мы его на дыбу, он висит. Мы его в кнуты, а он опять висит. Государя принесут… – Тут дядя Трофим замолчал, пристально посмотрел на Маркела и строго сказал: – И ты не сболтни где по дурости, понял?!

Маркел кивнул. Дядя Трофим продолжил:

– Не ходит уже государь. Встать не может. Разнесло его всего! В чирьях весь! Огнем весь горит! А этот нехристь насмехается: не жилец ты, говорит, великий царь-государь, дни твои сочтены, помрешь ты в среду, в Кириллов день.

– Так сегодня уже вторник! – воскликнул Маркел.

– А завтра среда, – сказал, недобро усмехаясь, дядя Трофим. – Кириллов день завтра. Завтра срок. И я говорю: надо его на стряску! И сечь до кости, чтобы он порчу снял! А князь Семен отвечает: больше трех раз в день поднимать на дыбу не положено, таков закон. А я: какой закон! А если государь помрет?! А князь…

И дядя Трофим замолчал, начал оглядываться. А после перегнулся через стол и прошептал Маркелу на самое ухо:

– А князь Семен отвечает: значит, такова будет Господня воля!

И резко сел на место и перекрестился. Маркел тоже. Дядя Трофим посмотрел на бутыль. Маркел налил. Дядя Трофим сказал обычным голосом:

– А ведь так оно и есть: все мы под Богом ходим. Как он пожелает, так и будет. Вот за это мы и выпьем.

Они молча выпили. Дядя Трофим утерся и сказал:

– Я сегодня целый день там был, в застенке. Рук, ног не чуял, так устал! А после только пришел, только прилег вздремнуть, слышу: сани подъезжают. И это ты. А завтра мне с утра опять туда. Может, еще до свету. Так что мне сейчас много пить нельзя. А то поднимут ночью, и надо идти к царю, а я – как грязь! Разве это дело?

Маркел мотнул головой, что не дело.

– Ладно, – сказал дядя Трофим. – Хватит про это. Ты лучше про себя расскажи, что там у вас, как Карп, как воевода.

– Воевода у нас теперь новый, – ответил Маркел. – Старого еще по осени сменили. У нас же их почти что каждый год меняют. Чтобы корней не пускали.

– Да-а! – нараспев сказал дядя Трофим. – И так сейчас везде. Царь у нас строгий. А если с ним вдруг что? Кого после него садить? А… – и опять замолчал, начал невольно осматриваться, а после сказал в сердцах: – А! Наливай! Все равно вечер пропал. А завтра если даст Бог день, так даст, и чем голову поправить.

Маркел начал наливать, а сам подумал: темнишь ты, дядя Трофим, ох, темнишь, какая еще комета, не было этой зимой никаких комет, тихо было, слава Богу, а вот три года тому назад была, что правда, то правда, и бед она наделала. Подумав так, Маркел отставил на место бутыль и взялся за шкалик. Они выпили.

– Надо закусывать, – сказал дядя Трофим. – А то вдруг и в самом деле посреди ночи поднимут и скажут: иди на службу! А как я пойду?

И он срезал себе еще кусок кабанчика. Маркел осмелел и спросил:

– А как это так получается, дядя Трофим, что наш такой грозный царь-государь вдруг какому-то нехристю такую волю дал?!

– Какую еще волю? – настороженно спросил дядя Трофим.

– Ну как какую?! – удивленно продолжал Маркел. – Ведь раньше всегда было как? Ведь же только государь почует или ему только подумается, что кто-то на него недоброе задумал, так, будь это хоть самый знатный боярин, а хоть и высший иноческий чин, он же его сразу на плаху! И голову долой! А тут какой-то лопарь – и вдруг напрямую царю говорит, что ему завтра не жить, и царь это терпит. Как такое понимать?!

Дядя Трофим помолчал, после даже поморгал глазами и очень сердито, но очень негромко спросил:

– Ты это что, с меня допрос снимаешь?

– Зачем допрос? – сказал Маркел. – Просто любопытно стало.

– Га! – громко выдохнул дядя Трофим уже не таким сердитым голосом. – А ты ловкий малый. И как это я тебя, когда у вас был, просмотрел?!

Тогда Маркел, уже совсем осмелевший, продолжил:

– И еще комета. Это про какую разговор? Не слыхал я в этом году про кометы.

Дядя Трофим недовольно нахмурился, пожевал губами, посмотрел на бутыль… Но кивать на нее не стал, а сказал уже вот что:

– Это была непростая комета. Не всем было дано ее видеть. А вот царь видел! И кое-кто еще другой. А ты кто такой?! Вот ты и не видел. И сколько можно болтать?! Я весь день был на ногах и завтра буду также, а ты знай себе лясы точишь. Тебе что?! Ты в разъезде, ты завтра можешь хоть до самого вечера дрыхнуть, а мне ни свет ни заря сразу в застенок, на службу. Ложись спать! Вот прямо здесь, на этой лавке. Завтра обо всем договорим.

Маркел спорить не стал и, осмотревшись, сразу начал разуваться.

– Погасишь свет! – строго сказал дядя Трофим, а сам развернулся и пошел к той двери, которая была возле ковра с пистолями.

Маркел поплевал на пальцы и взялся ими за лучину. Огонь пошипел и погас. Маркел положил шапку под голову, лег, закрыл глаза…

Но тут же спохватился и, опять открыв их, повернулся к иконам, к мерцавшей там лампадке, перекрестился и подумал, что в очень недоброе время приехал он в Москву. Не дай Бог, подумал Маркел дальше, с царем что-нибудь случится – что тогда? А что-нибудь случится обязательно! Помрет царь – будет один случай, выживет – будет другой. Если помрет, бояре между собой схватятся, потому что у царя два сына и одни бояре станут за одного, а вторые за второго, и что тут тогда в Москве начнется, даже представить страшно. Ну а если царь выживет, то он тогда сразу начнет розыск, откуда этот лопарь взялся, кто его научил такие речи говорить на государя, грозить ему смертью?! И как пойдет садить на колья, рубить головы, варить в котлах, веревками перетирать… И что там еще? А, вот, травить медведями. Подумав про медведей, Маркел вздрогнул, это ему было знакомо, он таким царя однажды видел. И, чтобы больше это не вспоминать, Маркел зажмурился. А чтобы совсем отвлечься, стал вспоминать слова дяди Трофима и думать, для чего ему было темнить…

А для чего ему говорить правду, тут же подумал Маркел. Кто он такой дяде Трофиму? И кто он вообще такой? И тут Маркел как задумался, кто он в самом деле такой и для чего он сюда, в Москву, приехал и откуда, и дальше как начал вспоминать то одно, то другое, так очень скоро не заметил, как заснул.

3

Но долго поспать ему не дали. Еще было темно, когда Маркел услышал, как затопали по ступеням сапоги, а после рванули дверь. Маркел хотел встать, но не смог, очень уж болела голова, и поэтому он только приподнялся и увидел – в дверях стоят двое. Один из них громко воскликнул:

– Трофим, мать твою, ты где?!

Маркел сунул руку к ножу. Те двое сразу кинулись к нему. Маркел остерегся бить ножом и затаился. И слава Богу! Один из них склонился на Маркелом и в сердцах сказал:

– Так это не Трофим. – И сразу спросил: – А где Трофим?

– Там, – сказал Маркел, показывая в сторону ковра.

Там тут же отворилась дверь, и из нее вышел дядя Трофим. Он был уже полностью одет и теперь только пригладил волосы, надел шапку и спросил почти веселым голосом:

– Что случилось?

– Ироды! – в сердцах сказал первый вошедший. – Басурмане! Царь-государь при смерти, а у них только пьянка на уме.

Дядя Трофим молчал, смущенно отирая бороду. Маркел уже сидел на лавке, держал перед собой свой полушубок и искал в нем рукава.

– Кто это? – спросил про него первый вошедший.

– Племянник мой, – сказал дядя Трофим. – Рославльский. Из губной избы.

– А! – уже мягче сказал тот вошедший. Но тут же опять помрачнел и продолжал, тряся перед Маркелом пальцем: – Никуда не выходить! Сидеть и ждать здесь! Понял?

Маркел ответил, что понял. И эти ушли, уведя с собой дядю Трофима. Маркел сидел на лавке, думал. Тем временем уже немного посветлело, на столе уже стали видны объедки вчерашней гулянки. Маркел поморщился. После не удержался и взял со стола огурец. И съел его. После взял еще два огурца. После покосился на иконы, на Николу. Никола смотрел очень мрачно. Маркел перекрестился. Никола будто моргнул. Маркел еще перекрестился, лег, отвернулся к двери и прислушался. Было еще тихо, значит, еще совсем рано, все службы спят…

Кроме, конечно, нашей, подумал Маркел и зажмурился, представил, как он стоит у себя во дворе, колет дрова и складывает их в поленницу. Долго он так колол и складывал, сложил девяносто шесть полешек, весь измаялся и только тогда заснул.

Когда он во второй раз проснулся, было уже совсем светло, со всех сторон шумели и так же шумели со двора. Маркел опять сел на лавке, потянулся, надел шапку. Подумал: если не звонят в колокола, значит, царь еще жив. А зазвонят, значит, помер. Царя Маркелу жалко не было, но и зла на него он тоже не держал. А что, думал Маркел, царь от него всегда был далеко, и какое ему дело было до Маркела, он про него знать не знал и поэтому никаких бед ему не чинил. Другое дело – бояре, этих, как рассказывали знающие люди, царь очень крепко не жаловал и часто их казнил всякими самыми страшными казнями. И это правильно! Потому что чего их жалеть?! Разве кто-нибудь когда-нибудь где-нибудь видел доброго и справедливого боярина? Нет! Вот как Маркел: сколько он их, этих бояр, у них в Рославле перевидывал, и каждый, как только приедет, так сразу начинает хапать, лихоимствовать, душить, изводить честных людей. Вот пусть царь их и казнит! Дай ему Бог долгих лет! А что?! Маркел царя однажды, не так давно, видел, царь был высокий, крепкий, румяный, он сидел вверху на золоченой лавке, застеленной дорогущим ковром, и за спиной у царя были ковры, и с боков, и так же со всех сторон вокруг него стояли рынды с серебряными бердышами, а царь, глядя вниз, на Маркела, кричал: «Дай ему, дай! Жги! Жги!» Маркел стоял внизу, в правой руке он держал нож, в левой шапку, а перед ним стоял медведь!..

Эх-х, сердито подумал Маркел, проведя рукой перед глазами, чтобы медведь исчез, эх, еще раз подумал он, царь же тогда ему, Маркелу, зла не желал, царь просто спросил у боярина, есть ли у него подходящий холоп, и боярин ответил, что есть, и Маркела сразу вытолкнули вперед всех и сказали держаться, потому что царь его тогда щедро пожалует. И Маркел, дурень, поверил им, махнул шапкой влево, медведь кинулся за шапкой, а Маркел его справа ножом! И еще! И еще! Медведь повалился и сдох. А царь поднялся, он был красный-красный, сердито плюнул и ушел. После Маркелу говорили, что не нужно было торопиться, а нужно было поиграть с медведем, побегать от него, царя потешить и только уже после убивать. И вот тогда была бы ему полная шапка серебра! А так ничего ему не было. Боярин сказал ему: дурень! И они поехали обратно. Но на полдороге их догнали, и боярин поехал обратно. Больше его никто не видел! А Маркел вернулся и служил дальше губным целовальником, вершил малый суд и расправу и, не дай Бог, на царя зла не таил.

И вот теперь этот царь помирает. Маркел еще раз прислушался. Нет, в колокола пока не били. Уже, наверное, часа три прошло, как рассвело, но ни сам дядя Трофим, ни те, кто за ним приходили, пока что не возвращались. И, подумал Маркел, не вернутся до вечера, потому что это же какое дело не шутейное – на самого царя посметь сказать, что ему сегодня помереть! Вот же какой колдун отчаянный, одно слово – лопарь, лопари ничего не боятся, они же северный народ, к смерти привычные. Подумав так, Маркел встал с лавки и прошел к окну, открыл его и посмотрел во двор.

Двор был как двор, по нему ходили дворовые по своим разным делам. Как у всех! И тут же подумалось: нет, это не простой двор, очень даже не простой, а двор князя боярина Семена Михайловича Лобанова-Ростовского, и кто князя Семена не боится?! Все боятся, еще как! А что?! Ведь будь ты хоть кто, хоть, страшно сказать, Шуйский, хоть Мстиславский, хоть Захарьин, а князь Семен возьмет четверть листа, черкнет на нем, что надо, и пошлет с этим листом своих людей! И эти люди, придя, скажут: боярин князь Семен велел по государеву хотению явиться к нему в приказ! Прямо дверь, после направо, на второй этаж! И придут! И их там в железа! Вот так! Вот что такое Разбойный приказ! И Маркел в нем пусть почти что последняя сошка, а все же имеет силу! И, дальше ничего уже не думая, Маркел открыл дверь и вышел на помост.

Теперь перед ним был весь двор, двери везде были открыты, народ сновал туда-сюда, прямо напротив была колымажная, а чуть левее конюшня. Надо бы, сразу подумал Маркел, сходить туда, проверить Милку, но вдруг эти как раз вернутся, а его нет на месте? Тут и самому можно попасть на виску!

И Маркел никуда не пошел, а только подумал, щурясь на ярком солнце, что какая сегодня жарища, этак в три дня все растает, как ему тогда ехать обратно, он же на санях, где брать колеса, а, главное, деньги на них…

И, вдруг услышав сбоку шорох, Маркел обернулся и увидел, что это из соседней двери, из второй, вышла меленькая девочка, лет не больше семи, и теперь тоже стоит на помосте и смотрит на двор. А Маркела она будто бы не замечает.

– Эй, стрекоза, – сказал Маркел. – Ты кто такая?

Девочка посмотрела на него очень презрительно и также презрительно сказала:

– Всю ночь вчера орали! Не давали спать!

– Кто, мы? – спросил Маркел. – Мы с дядей Трофимом орали?

– Дядя Трофим больше молчал, – сказала девочка. – А это все больше ты! Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!

Маркелу стало обидно, он только было открыл рот…

Но тут опять распахнулась та дверь и на помост вышла… Ух, только подумал Маркел, какая же это красавица! Просто царица! А что! Высокая, чернобровая, статная, в собольей душегрее женщина плавно подошла к перилам, быстро посмотрела на Маркела – как будто огнем обожгла! – и тут же опять обернулась на двор и вылила туда, на снег, ведро помоев.

– А! – громко сказал Маркел.

Та женщина вновь повернулась к нему и строго спросила:

– Чего пялишься?!

– Я… Это… – промямлил Маркел.

Женщина нахмурилась, развернулась и ушла к себе. Маркел немного погодя спросил у девочки:

– Кто это такая?

– Моя матушка.

– А где твой батюшка?

– На войне убитый.

– А… – начал было говорить Маркел.

Но тут опять вышла та женщина, резко взяла девочку за руку и увела ее. Маркел, оставшись один на помосте, стоял, упершись руками в перила, смотрел по сторонам, но больше всего на соседнюю дверь и то и дело негромко вздыхал. Так прошло, может, с полчаса, но ни та женщина, ни ее дочь больше от себя не выходили.

4

Зато вдруг пришел дядя Трофим. Маркел еще издалека заметил, что дядя Трофим очень сердит, и не стал дожидаться его, а сразу вернулся в дом и сел за стол. Стол был не прибран. Маркел подобрал рукав и начал сдвигать все это к краю. Раскрылась дверь, вошел дядя Трофим и сразу, с порога, сказал:

– Так и сидим! Ага! Больше заняться нечем!

– Так мне же было велено, чтобы никуда не выходил, – сказал Маркел.

– А на крыльце чего торчал?

Маркел ничего не ответил. Дядя Трофим снял шапку и бросил ее на стол, на свободное место. После и сам сел на лавку.

– Как дела? – спросил Маркел. – Как там твой лопарь?

– Мой! – в сердцах сказал дядя Трофим. – Да чтобы его черти разорвали! Мы его подняли, и я спрашиваю: ну, что, баранья твоя голова, Кириллов день настал, а государь живой. И знаешь, что он на это ответил? Что день еще не кончился. И что мне князю Семену говорить? Повторять эти слова? Так он мне живо голову открутит!

Маркел выжидающе молчал. Дядя Трофим немного погодя продолжил:

– Вот так! Мне голову сразу долой. А лопаря не трожь! Повисел на виске и спустили. И водицы ему поднесли. И личико чистой тряпицей утерли, чтобы не сомлел. Скотина!

– Чего вы с ним так возитесь? – спросил Маркел.

– Га! Возитесь! – сердито повторил дядя Трофим. – Я бы ему повозился! Да я бы только кивнул, Ефрем взял бы кнут и его в три удара пополам рассек бы. Но не велено.

– Почему?

Дядя Трофим молчал. Маркел спросил:

– Может, по маленькой?

– Иди ты со своей маленькой! – грозно вскричал дядя Трофим и опять замолчал. После взял со стола кусок хлеба, начал его грызть… И отложил, и начал очень сердито, но и негромко рассказывать: – Все это от Федьки Ададурова пошло. Когда государю стало совсем худо, это как раз на Водосвятие, Федька Ададуров говорит (у них там, наверху): я вот тоже помирал, когда был в Олонце, и одна добрая баба сказала: надо ему (это мне) пригласить лопаря, есть, мол, тут у них один очень сильный ведун, из лопарей, Уйме Пойме зовется, и он многих лечит. А у меня, говорит Федька, тогда кровь горлом шла. И вот пришел этот лопарь и сперва начал плясать, бить в бубен, а после подсел ко мне, вырвал у себя из бороденки один волосок, дал его мне и говорит (это Федька говорит): пощекочи им у себя в ноздре. Федька и пощекотал. И сразу вдруг стал крепкий, здоровый и одарил того лопаря всяко, и лопарь уехал. А Федька и сейчас румяный, годовалого бычка за рога берет и себе на спину набрасывает. Вот! И Федьке сразу сказали: нам этот лопарь сгодится. Федька тогда к князю Семену. А князь Семен ко мне. И я поехал. За Ладогу, за Олонец, в Соломенский погост и собирался ехать еще дальше, когда мне вдруг говорят: а этот твой лопарь вчера вдруг сам сюда приехал, вон его олени, говорит, ему здесь нужно быть. Почуял, значит! Ладно. И я тогда сразу к нему. Так, мол, и так, говорю, такое дело, лопарь, государь тебя озолотит. А он посмотрел на меня, вот так носом понюхал и отвечает: нет, не поеду, смертью от тебя воняет, твой государь скоро помрет, и нет таких трав, нет таких заговоров, чтобы его спасти. Э, говорю, так ты бунтовать, лопарь! И череном ему вот так, прямо в лоб! И он кувырк на снег. А я нашим людям велел, а были со мной тогда люди, и мы повезли его сюда. Так он и здесь за свое: ваш государь помрет, нет таких трав, нет… Тьфу! И чего мы с ним только не делали, а он стоит на своем и не лечит. Мы говорим ему: дурень, царь тебе все отдаст! Три мешка золота! Пятьсот оленей! Две бочки зеленого вина! И Ададуров еще говорит…

22 251,48 s`om
Yosh cheklamasi:
12+
Litresda chiqarilgan sana:
25 iyul 2015
Yozilgan sana:
2014
Hajm:
300 Sahifa 1 tasvir
ISBN:
978-5-4444-7508-9
Mualliflik huquqi egasi:
ВЕЧЕ
Формат скачивания:

Ushbu kitob bilan o'qiladi