Kitobni o'qish: «Треба», sahifa 2
Как оказалось позже, жил он в Нахабино.
Мои хипповатые попутчики с отсутствующим видом рассматривали строения на горе.
– А что это за развалины на верхушке? – подала голос девушка.
– Крепость какая-то, – меланхолично ответил парень.
– Старая, наверное. Вон, разрушенная вся.
Ага. Стояла она более-менее нормальная, пока одна известная личность не влезла её реконструировать. Только, то ли от рук не из нужного места, то ли от желания закопать под ней денег побольше, но рухнула радостно половина и так не Бог весть, сколько оставшейся башни. Виноватыми объявили силы природы. Спасибо, хоть не гуманоидов с Цереры.
В этот момент скалы вокруг нас расступились, и мы вырвались в открытое море. Нас слегка покачивало на волнах, лодка, размеренно тарахтя мотором, сделала поворот влево, двигаясь вдоль берега. Соленые брызги летели в лицо, ветер упругим, мягким ударом в грудь поприветствовал новоприбывших отдыхающих. Далеко впереди солнце пробивалось сквозь тучи столбами света, красиво освещая Айя.
Внезапно, как будто мокрой губкой провели по пыльной поверхности, очищая недельную грязь, ушло все раздражение. Злость. Пропала усталость.
Как будто не уезжал никуда отсюда в прошлом году.
Не было этих ненавистных сборов домой, когда все тебе помогают, почему-то пряча глаза. Преувеличено бодро и громко шутят. Несколько раз переспрашивают: «Может еще недельку, старик?»
Позади лодки оказались «ближний» и «дальний» пляжи (для туристов «серебряный» и «золотой»). Мы всё сильнее удалялись от цивилизации, всё больше приближаясь к конечной цели. Я увидел спускающиеся к пляжу фигуры, вскочил на ноги, замахал руками:
– Э-ге-гей, привет, народ!
– А ну-ка, сядь! И не рыпайся!
Голос лодочника был грозен, пришлось подчинился.
На берегу меня услышали и радостно жестикулировали.
Мне казалось, мы плыли вечно. Когда, наконец, причалили, прыгнул в прибой прямо в кедах. Побежал, обнял этих, так хорошо знакомых, человечищь.
– Здорово! Ну, наконец-то, доехал!
– Рад тебя снова видеть, старик!
– Как же я за вами всеми соскучился, вы себе не представляете!
– Эй, – послышался ироничный голос с кормы, – мне неловко прерывать ваши брачные игрища, но хотелось бы попросить вас, голубки, освободить мой ялик от вещей.
Мажор и Сало, хмыкая, пошли к лодке, а у меня в кармане начал вибрировать телефон. Будучи вынутым, его экран показал незнакомый номер.
– Алло…
– Привет, это я. Меня обокрали.
*
Голос Лены дрожал. Сразу почему-то показалось, что она плачет.
– Постой. Дай собраться с мыслями… Как обокрали? Точнее, что украли конкретно?
– Всё. То есть сумку…, – слышно было, как её душат слёзы, – осталась только маленькая, которую я с собой взяла, когда пошла…, – дальше она что-то пыталась сбивчиво рассказать, как ей было неудобно искать жильё с этой огромной сумярой, она отошла «буквально на пять метров, поговорить с женщиной о съёмной квартире…»
Ясно. История банальная. Забили «баки», увели чемодан со всем содержимым.
– Я обернулась, а её уже нет…
– Стоп. Все ясно. Документы, деньги?
– Все в ридикюле.
– А он где?
– Со мной.
Ого. Ну, хоть тут молодец.
– И стою вот тут. А кроме тебя я вообще в этом городе никого не знаю.
– Умница.
– Почему это? – она даже всхлипывать перестала.
– Что позвонила мне, – Сало и Мажор выгрузили поклажу и непонимающе переглядывались, глядя на меня. Я показал им – «две минуты».
–Значит, дальше твои действия таковы. Ты говоришь мне адрес – где ты, затем звонишь в милицию. Объясняешь ситуацию и ждешь их. А я скоро буду.
Длинноволосая компания ехала дальше, на вторые «пальцы». Ялик с обдолбанным содержимым начал отчаливать от берега.
– Стой, стой! – закричал я, забегая по колено в воду, чтобы догнать лодку.
Друзья на берегу вместе с лодочником синхронно покрутили пальцем у виска.
– Не вешай трубку! – крикнул я в телефон, взбираясь на нос посудины, – Пацаны, поставьте мою палатку, могу вернуться поздно, – это уже в сторону берега, где Мажор от удивления выронил из рук мой рюкзак, – приеду – все объясню! Это срочно!
– Как скажешь…
– Алло, Лена, ты еще тут?
– Да.
– Так где ты?
– На автовокзале.
– Да там же куча патрульных! Быстро ищи их!
Примерно через час я вошел в местное отделение, в котором Лена заканчивала давать показания, подробно описывая женщину, которая ее отвлекла. Подписав кучу бумажек, включавших в себя перечень похищенного, находившегося в дорожной сумке, а так же несколько протоколов, получив вялое заверение «сделаем все возможное», мы, закурив, вышли на улицу.
– Сумасшедший какой-то денек… Как ты?
– Нормально.
Она уже взяла себя в руки и держалась более уверенно. О ее душевном состоянии напоминала только едва подрагивающая в пальцах сигарета.
– Какие дальше планы?
Нервный смешок.
– Как не было никаких, так и нет.
– Ну, их не так много, – я сделал глубокую затяжку, – первый. Едем на вокзал, истово молясь, чтобы были билеты обратно. Садишься в поезд, и через определенное количество времени ты дома. Второй. Ты продолжаешь отдых, но уже без горы очень нужных вещей.
Она безразлично пожала плечами.
Горячий дым запершил в горле. Во рту было сухо и неприятно. Я выбросил сигарету.
– Значит так. Здесь недалеко есть культовое заведение, там неплохо кормят. Бонусом подают свежее пиво. Не знаю как ты, а я с утра ничего не ел. Там и подумаем.
Лена согласно кивнула, щелкнула окурок в урну, и мы двинулись.
Кафе было непритязательно по внешнему виду, но это обманчивое впечатление. Повар здесь был отменный. Я невольно улыбнулся, глядя, как моя спутница с удивлением начала озираться по сторонам, едва мы вошли. И было от чего. Внутреннее убранство представляло собой классическую столовую советского периода где-нибудь на Криворожском горно-обогатительном комбинате. На стенах выдержанная в идеологическом плане плитка, на полу – строгий кафель. Когда я первый раз попал сюда, меня полчаса не отпускало ощущение операционной. Мебель не меняли с 70-х годов. Лена остановилась как вкопанная.
– Ну чего ты?
– Только под расстрелом!
– Ты многое теряешь.
– Я думаю, что на меня достаточно потрясений на сегодня.
– Пойдем, угощу тебя вкуснейшей окрошкой.
Она подняла одну бровь, скептически меня рассматривая.
– Пошли. Не понравится – не будешь есть. Заодно, давай поспорим. Если попросишь добавки – с тебя шампанское.
– Ха! Идёт.
Я пошел к раздаточной стойке и взял поднос. Так, ну что же взять? Хлеб, понятно.
– Скажите, – мой взгляд напоролся на суровое лицо поварихи в белом халате и колпаке, – а какой салат свежий?
– Лежалых нет, – нравоучительно заметила она.
– А самый вкусный?
Женщина закатила глаза.
– Ма-ла-дой че-ло-век, – размашисто начала она.
– Все ясно. Обойдусь оливье. И порцию окрошки, пожалуйста.
Расплатившись, я, не оставляя шансов на спасение, рванул к пустому столику. Обернувшись, заметил, что тактика оказалась верной: грозная кухарка коршуном нависла над растерянной Леной. До меня донеслись неразборчивый требовательный рокот и еле слышное неуверенное лепетание.
Посмеиваясь, я расположился, попробовал ложку первого. Добавил немного соли с перцем из стоявших тут же столовых приборов, и только принялся уплетать, как ошарашенная, с подносом в руках, появилась моя нечаянная спутница. Она молча поставила перед собой тарелку, механически пододвинула стул, уселась. Наверное, даже не чувствуя вкуса, начала есть. Я присмотрелся – тот же самый набор, как у меня. Видимо, брала недолго думая.
– Ты ничего себе не взяла запить?
– Да… Что?
Наконец-то глаза приобрели осмысленность.
– Сок, говорю, какой будешь?
– Томатный.
– Ну, а я на понижение играть не буду.
Взяв пива со стаканом помидорной крови, вернулся, театрально чокнулся большой кружкой, сделал добрячий глоток и спросил:
– Ну так как? Решила свою дальнейшую судьбу пребывания на острове Крым?
– Крым полуостров.
– Некоторые с тобой не согласны. Так что? Остаешься, едешь обратно?
– Не знаю…
Одно время было слышно только наше звяканье ложек о края тарелок.
– А как ты посоветуешь?
Теперь задумался я. Решать за кого-то в разы труднее, чем за себя.
– Я предлагаю рвануть к нам в лагерь.
– Это в шалаши, что ли?
– Именно.
– У меня отпуск короткий. Отдохнуть хотелось.
– Хех… Я обещаю тебе самое незабываемое приключение в твоей жизни!
– М-да. Пафосно. Заодно и звезду к ногам, чего уж там.
– Решайся! Что ты теряешь, в конце концов? Тем более что все идет не так как должно.
– Это уж точно.
Я ещё пару раз глотнул свежайшего прохладного напитка, с сожалением посмотрел на остатки и принялся за салат.
– Отдам тебе свою палатку в безвозмездное пользование. Все сопутствующие аксессуары – каремат, спальник – тоже. Вокруг природа, чистейший воздух, море.
– А ты где будешь жить?
– Нас на стоянке семь человек. Попрошусь к кому-нибудь.
Она доела свою порцию и возила ложкой по дну тарелки, оставляя на ней причудливые узоры.
– Тут можно курить?
– Вряд ли.
– Тогда я скоро буду.
Встав из-за стола, Лена забрала с собой сумочку, направившись к выходу.
Я быстро опустошил содержимое кружки, сходил за новой порцией. Доел оливье и стал размышлять, не сходить ли и мне подымить. Наконец, рядом послышались шаги, а на столе материализовалась бутылка «Золотой балки».
– Согласна. Кормят здесь отлично. Я за добавкой.
– Погоди, – в уже удаляющуюся спину крикнул я, – чего ты решила?
Она остановилась. Задумчиво тряхнула волосами. Внимательно посмотрела мне в глаза своими кусочками янтаря.
– Пока все, что ты говорил, оказывалось правдой. Поверю и в великолепный отдых. Ведь уехать, чтобы снять квартиру в Севастополе я могу в любой момент.
Я почему-то обрадовался. Вышел на улицу, достал сигарету, размышляя о дальнейших действиях. Интересно, к кому же попроситься? Может, к Валере?
У него палатка хорошая, еще советская. Пропитанный брезент.
Вернувшись, я застал картину маслом. Лена съела половину тарелки и в изнеможении полулежала на стуле.
– Я сейчас лопну!
– Пойдем, обжора! И приз мой не забудь.
– Погоди. А что с милицией? Вдруг я им понадоблюсь?
– Странно. Понадобишься – по телефону вызовут в город. Кстати, что украли? Много ценного?
– Одежда, обувь. Фотоаппарат.
– Дорогое всё?
– Так…
– Ладно. Найдут – хорошо. Не найдут – пусть у них повылазит, ворюг. В любом случае – умнее будешь. «До речi», перед отправкой в место обетованное, нам надо заскочить на базар.
– Это ещё зачем?
– Как минимум купить тебе сланцы с купальником.
– Слушай, точно. Я и забыла совсем, что из вещей у меня то, что сейчас на мне.
Мы вышли, но я решил отказаться от базарной идеи, вспомнив их постоянный, не меняющийся годами ассортимент. Вместо этого, экстренным совещанием было решено сделать «пробежку» центральными улицами города. В первых двух магазинах, потеряв полтора часа, я понял, что этот прекрасный план пошёл прахом. Такая, казалось бы, простая идея – купить себе необходимый минимум, внезапно превратилась в Договор с дьяволом, с его дополнениями, уточнениями, спецификациями, тендерными условиями, объяснительными записками…
– Нет, мы не будем брать эти туфельки.
– Почему это?
– Потому что тебе максимум, что понадобится – сандалии.
– А я хочу эти.
– Тебе в них просто негде ходить будет!
– Тогда вот это платьице.
– Поверь мне, возьми вот эти шорты вместе с парой вот этих футболок.
– Не хочу. Они… какие-то никакие.
– А какие они должны быть?
– Ну… весёленькие.
– Вполне достаточно того, что они натуральные.
Наконец, спустя два часа и три магазина, я был отпущен на волю. Монотонным, севшим голосом, я пытался объяснить очевидное:
– Нет, фен тебе не нужен. И утюг тоже.
– Это еще почему?
– Потому что тебе некуда их будет включать.
В руках у меня материализовалась пара внушительных пакетов. Я не знал и половины того, что в них лежало.
– Нас уже заждались. Я ведь толком даже не объяснил, куда пропал.
– Хорошо, – Лена критически посмотрела на покупки, – самый необходимый минимум… Хотя…
– Нет! Ты вполне неплохо подготовилась.
– Раз так, поехали.
Вот так. Третий раз за сегодня еду по одному и тому же маршруту. Интересно, с какой попытки у меня получится, наконец, доехать?
Добравшись до Балаклавы, поторговавшись на пристани, мы загрузились в плавсредство, и, не успев выйти из бухты, были пойманы телефонным звонком.
Пуся.
– Да, дорогой, слушаю.
– Ну и что это все означает? Приехал, уехал… А нам тут думай – что с тобой, как… Ирина Владимировна волнуется. Еда остыла. Ты в порядке?
– В полном. Везу вам сюрприз, – я подмигнул спутнице.
– Когда будешь?
– Минут через двадцать.
– Хорошо. Мы тебя встретим.
– Волнуются? – Лена с интересом осматривалась.
– Не знаю, как все, – я хохотнул, – а Ирина Владимировна уже извелась вся. Она у нас женщина ответственная. Удивляюсь, как это её мужу удалось так долго противостоять ее напору и два часа не звонить мне.
– А это что? – она показала рукой на провал в скале.
– О-о-о! – перебивая тарахтение мотора, вначале закричал я, потом передумал, подсев ближе, – это бывшая база подводных лодок.
– Да ладно! В скале, что ли?
– Ага. А что тебя удивляет?
– Ну… Как-то странно. Плюс трудно, наверное, скалу долбить. Она ведь большая внутри?
– Большая. Зато удобно, смотри. В залив лодка заходит, и сразу, не всплывая, на базу. Раньше ведь спутников не было. Так что, кто, когда, куда поплыл – неизвестно. Идеальное место. Глубина здесь всегда была приличная…
– Слушай, красиво здесь.
– А то! Вон там, за поворотом, – я ткнул рукой, – Фиолент. А вон тот выступающий мыс называется Айя.
– Странное название.
– Это что-то от греческого. Вроде бы там хоронили своих предков, поэтому он считается святым. А ещё, на отвесных скалах Айя и Сарыча, который находится чуть дальше, гнездились стимфалийские птицы. У тех были медные клювы с когтями и перья из бронзы, которые они роняли на того, кто на них нападал. Это были остатки, которых не добил Геракл, выполняя третий свой подвиг. Птицы прилетели сюда, спасаясь от него, из Греции.
– Ух ты! А это что?
– Ну-у… Это в двух словах не расскажешь
– Почему это?
– Долгая история. Я эту крепость шесть лет копал.
– В каком смысле?
– Участвовал в археологических раскопках.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– И как? Много золота нашел?
Я рассмеялся. В девяноста случаях из ста задают именно этот вопрос.
– Ну, так…
– Погоди. Так ты, получается, археолог?
– По нынешней профессии – нет.
– Почему?
– Потому что кушать хочется, – я хохотнул, – а археологи государству не нужны.
– Как так?
– Запомни. Государству важнее толпы юристов, экономистов, менеджеров. И вообще, страна с мутным будущим не может себе позволить роскошь ясного прошлого.
– А чем занимаешься сейчас?
– Как сказать… То там, то сям. Ты просто не поверишь, кем могут работать историки.
– Да уж.
Берег нависал над нами каменными глыбами, а море за бортом было неправдоподобно темным.
– В воду хочется.
– Что?
– Я говорю, ты в этом году купалась?
– Бассейн в зачет идет?
– Нет, конечно.
– Тогда скоро состоится открытие сезона.
Только сейчас я подумал о том, что почти целый день мотаюсь по солнцепёку и от моей футболки, наверное, не очень приятно пахнет. Быстро отсев на безопасное расстояние, сделал вид, что увлечен рассматриванием пейзажей.
– Слушай, а сколько вас там?
– Э-э… В лагере?
– Ну да. Девушки есть вообще?
– Есть. Две. А вообще семеро, без меня. Без нас. Пятеро парней, две девушки.
– А какие они? Ну, тебе нравятся?
– Это самые лучшие люди из всех, кого я знаю. Да, забыл же. Молодец, что напомнила. У нас есть аксиома – никто ни на кого не обижается. Это самое главное. Потому что все издеваются друг над другом изо всех сил.
Судя по выражению лица, Лена была как минимум, озадачена.
– Не волнуйся. Все будет отлично, обещаю.
Повернувшись в сторону носа, я начал вглядываться в приближающуюся сушу.
– Кажется, нас встречает вся компашка в полном составе.
По маленькому пляжу даже метался Кекс, требуя от присутствующих, чтобы ему бросили в воду камень.
– Что-то лица у них не совсем радостные…
– Не волнуйся. Это замечательные люди, вот увидишь.
– Пацантрэ! Да он же какую-то курицу везет! – донеслось с берега.
Бросив быстрый взгляд, увидел, как покраснел у Лены нос. Отвернувшись, я начал разуваться.
Лодка, покачиваясь, начала заходить на финишную стометровку. Наш капитан выключил мотор и через некоторое время сбросил с кормы якорь, начав стравливать веревку. Ялик в последний раз весело подпрыгнул на набегающей волне и уткнулся носом в гальку. Прыгнув в воду, я отдал вещи подошедшему Мажору, сгреб в охапку нерешительно мнущуюся, не знающую как спуститься, чтобы не замочиться, Лену, поставив её рядом. И вдруг увидел чётко обозначенное волнение, выражающееся в чрезмерной суете. Хотя, было от чего. Перед нами стояла шеренга с оценивающим видом.
– Знакомьтесь, – я приобнял рукой её за плечи, успокаивая. Резким движением она сбросила её.
– Это Лена. Девушка, с которой я познакомился в электричке. Она была сегодня обворована в Севасте и ей некуда податься. Я пригласил её к нам.
Заговорили все разом.
– Молодец, старик!
– Конечно, к нам!
– Ну ты даешь, Шаман!
– Кто-кто? – она повернула ко мне голову.
– Потом объясню. Вот этого коварного сердцееда зовут Валера. Валерик, поздоровайся.
– Здравствуйте, – у него тут же покраснели уши.
– Это Гаечка и Ирина Владимировна, жена Пуси.
Здоровенный Пуся пробасил: «Привет», а его небольшая, на контрасте с ним кажущаяся карликом, жена, уже стояла рядом с Леной, засыпая её миллионом вопросов – а откуда она, а где её обокрали, кто и во сколько? А в милицию звонили? Гайка молча улыбалась, помахав ладошкой.
– Так, дальше. Это – Дуче. Это – Сало. Парень в оранжевых шортах – Мажор. А собака, беспрерывно лающая на тебя – Констанций.
– Ой, какой хорошенький! – Лена нагнулась его погладить, и никто не успел ничего ни сказать, ни сделать, как была тут же предупредительно укушена. Не сильно, но показательно.
– Ой!
– Кекс! Фу! – Пуся гаркнул так, что даже я присел от неожиданности. Констанций нехотя, задом, отошел в сторону, сделав вид, что мы его совершенно не интересуем.
– Что это за порода? – осматривая палец, спросила потерпевшая.
– Цвергпинчер, – Ирина Владимировна виновато стояла рядом – не сильно цапнул вас? Он просто не любит, когда незнакомые его трогают.
– Правильно сделал. Сама виновата.
– Это точно! Если б моего погладила, пальчиком не отделалась, – все обернулись на голос, увидев отчаливающего яличника.
– У меня овчарка, – подумав, добавил он.
– Кстати, – отозвался Дуче, – чего мы и, правда, на берегу зависли? Пойдемте в лагерь!
– Япона мать! Там же суп уже сбежал!
– Какой-то он несчастливый. Один раз остыл, пока тебя ждал, второй раз подгорел, дождавшись.
– Не сбежит, – басил Пуся,– я, когда уходил, огонь потушил.
Вся наша небольшая компания, растянувшись в цепочку, начала удаляться к протоптанной тропинке, начинающейся сразу после пляжа, оставляя за спиной маленькую, практически закрытую с трёх сторон, заводь. Слева и справа её огораживали огромные обломки скалы, выступающие прямо в море. Сама же стоянка находилась на покатом склоне горы, поросшем мелким крымским ельником.
Отпустив подальше всю братию, я сел на камень и сделал несколько глубоких вдохов носом.
Лицо обдувал освежающей прохладой морской соленый воздух, наполненный йодом. Спину же обволакивал ватным одеялом горячий хвойный морок. Эта неповторимая смесь мне снилась всю зиму, заставляя мучительно отсчитывать месяцы, недели, дни, именно до этого момента. Голыш подо мной был теплый, впитав щедрое летнее солнце. Со стороны лагеря слышался смех, невнятные голоса. Ветер продолжал шевелить волосы, наполняя меня невероятным коктейлем своих запахов, заряжая энергией. Пик солнечной активности на сегодня прошёл и яркий, почти белый свет, приятно грел, не обжигая.
В руку ткнулось что-то мокрое и прохладное. Сбросив наваждение, я открыл глаза, увидев Констанция. Он сидел напротив, недоуменно глядя на меня, встопорщив острые уши. Его вытянутая морда была точной уменьшенной доберманьей копией.
– Ух ты! С тобой-то ещё не поздоровался. Иди сюда, – я сдвинул колени, шлёпнув ладонью по ним. Кекс мгновенно прыгнул на ноги. Уперся передними лапами мне в грудь и лизнул нос.
– Привет, собакин, – я начал его чесать с ног до головы, от чего животное блаженно щурилось.
– Пойдем купаться?
Констанций изъявил желание залезть в воду немедленно, спрыгнув на гальку и пару раз требовательно гавкнув.
Я стащил, наконец-то, ставшую почти ненавистной за сегодня тенниску, рядом бросил джинсы.
– Побежали?
Но через пару секунд понял, что уже проиграл. Пока неуверенными, хотя и быстрыми шагами, я старался дойти до прибоя, Кекс, радостно лая, вовсю уже плескался в набегающих волнах, стараясь укусить их за самую верхушку.
Зайдя по колено, мне показалось, что вода просто ледяная. Но зная, что это совсем не так, просто организм за целый день сильно нагрелся, я сделал глубокий вздох и нырнул. В первую секунду все тело обожгло холодом.
«Как на Крещение» – пронеслось в голове.
Но тут же пытка прекратилась, сменившись блаженством. В действительности температура была высокая, можно было плавать хоть полчаса, и никакие губы не посинеют.
Размахнувшись, поплыл к горизонту, отплевывая попадающую в рот воду, моргая от непривычного щипания глаз, позволяя морю смыть с себя годовую нервную усталость. Бесконечные денежные скачки по кругу. Скорость жизни мегаполиса. Сводящие до судорог в мышцах гонки на выживание. Лучше так – есть ты и море. Один на один. Все по честному. Без лживых «… в случае, если субъект…»
Отплыв достаточно далеко, посмотрел назад. Кекс нашел какого-то морского жителя и активно его атаковал. Нашей базы из-за елей не было видно, звуки сюда не доносились. Изрезанная трещинами и потёками весенних ручьёв каменная стена уходила в разные стороны, пока хватало взгляда.
Несколько глубоких вдохов – выдохов, прочищая легкие – и вниз. В неизвестность антрацитового дна, где конца – края толком не видно. Преодолевая давление, пробками заткнувшее уши. Расталкивая, разрывая неподатливую плотность, стремящуюся не пустить глубоко в себя. Настойчиво требующую – «Всплывай, дурень! Воздуха осталось слишком мало!» Ну уж нет. Всеми конечностями, работая как мельницей, я угрем вкручивался все глубже и глубже, туда, где начинало давить на глазные яблоки и, набросив на грудь ремень, медленно, но уверенно, сжимать мои лёгкие. Взмах рук – ещё плюс одна дырочка в ремешке. Толчок ногами – язычок на пряжке замер в полупозиции, готовясь перескочить на новое деление. Сердце, от многократно возросшей нагрузки и недостатка кислорода, заработало еще сильнее, бухая молотами в висках, как в кузнечном цеху. Спустя несколько бесконечных секунд пришлось сдаться.
Развернувшись, стремительно рванулся вверх, где так много этого сладкого, свежего кислорода. Где высоко над моей головой проплывают волны, подгоняя ветер. Содержимое лёгких, до последней капли, пузырьками вылетело изо рта, но я мчался быстрее их к спасительной лазури, пронзённой зыбкими полосами света. Кажется, на последних нескольких метрах я начал кричать. Теряя сознание, выскочил по пояс из воды, с хрипением и бульканьем, дыша, дыша, не в силах остановиться. Хватал ртом почти осязаемый, твердый воздух, заталкивал его внутрь себя. Силы, мобилизировавшиеся на спасение, резко ушли, и я обмяк нелепой старой ветошью на волнах.
Жаль, – где-то на периферии сознания проскочила мысль. Ведь как-то же назад ещё доплыть нужно.
Не представляю себе, сколько длился путь назад. Я плыл, потом ложился на спину, разбросав непослушные конечности во все стороны, устраивая небольшой отдых ноющим мышцам. Снова плыл. Несколько раз заходился в приступах невыносимого кашля из-за захлёстывающих голову бурунов. Руки сводило, ноги тяжеленными железобетонными веригами тащили вниз.
В тот момент, когда я выполз, бесхребетный, как медуза, на галечный пляж, казалось, во мне не осталось и грамма энергии. Тело ныло, как от побоев, по нему, нигде чётко не концентрируясь, гуляла судорога. Я слышал, как подбежал Констанций. Он, тыкаясь носом, облизывал моё лицо, поскуливая. Потом лёг рядом и я не знаю, сколько мы лежали вместе, омываемые прибоем.
Но лучше – так.
*
В лагере царило деятельное безделье. Это когда Ирина Владимировна разогревает еду, а все остальные маются неподалеку, не зная, куда себя приткнуть. Валера индифферентно колол дрова на более мелкие чурки. Сало хотел выпить и путался у всех под ногами. Судя по отсутствию канистр с питьевой водой и тяжелыми шагами слева, в стороне ручья, Пуся тоже нашел себе задание. Гайка, улыбаясь, лежала в гамаке.
– Как процедуры?
– Как никогда. Парни мою палатку поставили?
– Ага. Чуть выше своей.
– Отлично. Сало!
– Ась!
– Пожитки мои там же? Внутри?
– Ну а как же, старичок. Всё по описи.
– Спасибо вам большое.
– Это всё понятно. Спасибо, там… Пожалуйста… Будьте любезны…
– Замётано!
Поднявшись чуть выше места, именуемого нами «кухня», набрёл на «спальню». Здесь стояли ряды аккуратных разноцветных «домиков», растянутых стропами и закреплённых колышками. Название вполне подходило. Тут появлялись ночью, после обеда – покемарить, да может, переодеться.
Расстегнув вход и откинув противомоскитную сетку, залез внутрь, почувствовав руками под днищем мягкую пружинистость хвои.
Молодцы.
Раскрыл лежащий внутри рюкзак, в один угол вывалил одежду, в другой – провиант. Бо́льшую половину сложил в полиэтиленовый кулек и, натянув шорты со сланцами, начал придирчиво осматривать снаружи свое жилище. Убедившись, что все крепко-накрепко примотано, вбито, а вокруг ещё и небольшая канавка прокопана, довольный, двинулся на вкусные запахи.
«От многоречия отрекшись добровольно,
В собранье полном слов не вижу пользы я;
Для счастия души, поверьте мне, друзья,
Иль слишком мало всех, иль одного довольно»,-
продекламировал я, доставая из пакета бутылку «Гайдамаков» и тут же, не давая им всем прийти в себя, гаркнул:
– Спасибо!
Кто-то присвистнул.
– Нормально так.
– Лучше б пару литров чего попроще взял!
– Второе панно.
Лена.
– А откуда ты…,– и сам себя по лбу шлёпнул.
Мы же из одного города.
Все текло своим чередом. Кулеш, приправленный дымком, был невероятным. Тосты за встречу тёплыми. Запахи можжевельника пополам с близким морем – дурманящими.
– Вы до сих пор не рассказали, как познакомились.
– История, в общем-то, банальная. Похвастаться нечем. Просто предложил помощь.
– Ага. Ты всегда был большим оригиналом.
Я развёл руки.
– Можно было бы рассказать о сафари в Центральной Африке и о юной деве, вырванной из лап ягуара…
– Но, во-первых, старичок, ты не был на том континенте, а во-вторых, дева сидит рядом, и весьма удивится своим несуществовавшим приключениям.
– Именно. Действительность всегда скучнее баек, написанных спустя пятьдесят лет.
– А кем ты работаешь?
– Я…,-Лена замялась, – работаю в банке. Общаюсь с инвесторами, просчитываю риски.
– Понятно. Теперь будет кому вести наше финансовое хозяйство.
– Как обстановка в этом году?
– Грех жаловаться. Солнце, воздух и вода! Никаких катаклизмов.
– Шаман! Как было в прошлом году обещано, привез подводное ружье, ласты, – здоровенные руки, больше похожие на ковш экскаватора сгребли меня, прижали к их обладателю.
– Иди ты! А у меня была мысль, что понты нарезаешь.
– Кто, я? – обиделся Пуся.
– Да он мне с этой пукалкой два месяца мозг выносил – позвони тестю, попроси, пусть даст! Отец только на третий раунд уговоров сдался, – Ирина Владимировна нарезала редис в салат.
– Как же, сдался. Сказал, вдруг чего – он из меня по рыбам стрелять будет, – человек – гора меня, наконец, отпустил. Я украдкой щупал рёбра. Вроде бы не сломаны.
– Из тебя, Пусик, хорошо было бы пальнуть. Не промахнёшься.
– Кстати, о птичках. Вам, коллега, никогда не били камнем по…
– Наливаю, прекратить бунт.
Чокнулись, махнули. Хрустя солёным огурцом, Дуче показывал его недоеденной половиной чуть в сторону:
– Зимой здесь оползень был. Все начисто срезал. Стоянки как не бывало. Мы с Валеркой два дня тут всё чистили и мусор убирали. Умаялись – не передать. Валуны принесло, щебня мелкого. Мы ним кухню вот обложили. Ещё думали что-то типа тандыра смастерить. Потом на третий день в себя пришли и решили этот год как-нибудь протянуть без него. Одно хорошо. Дров – завались.
– А я в этом году зарок себе дал. Должен домой приехать бронзовый, как кубинец. Патрия… эээ…муэртэ!
– Кстати, вовремя ты приехал. Я, как бы, с собой два натовских походных душа, в общем-то, привез. Собрались намедни что-то наподобие помещения для них сделать.
– …а она такая – на рожу свою посмотри, гардемарин! Ничего себе! Я хоть и гардемарин, но перед свиданием единственный из нас усы сбрил!
– Кому ещё добавки?
– …Захожу я в этот театр. Маленькое тёмное помещение. Минут двадцать всех маринуют. Потом выходят два… ммм… человека в белых трико. Молча показывают какие-то па, уходят. Выходит девушка истерической наружности, читает стихотворения без единой рифмы, уходит. Появляется опять эта парочка, но уже голые. Опять корчатся. Всё практически в темноте. Уходят. Снова вырисовывается очкастая училка и, как бы декламирует поэзию, но молча. Просто рот открывает, и руками машет. Исчезает. Зажигается свет, все хлопают и начинают расходиться. Совершенно офонаревший от происходящего, спрашиваю соседа – «Что это было?» «Современное искусство».
– Гардемарин… Да я всего грамм 150 бахнул… Для смелости. Увидел её, понял – мало.
– А как всё это называлось?
– «Экзестенциальность нерушимости».
– Так тебе и надо. Я бы на такое название принципиально не пошёл.
– Почему? Сильно длинное?
– Нет. Я на Сартра обиделся.
– В общем, подзываю я халдея. Принесите, говорю, счёт. А у нас нет счета. Прекрасно, говорю. Тогда мы пошли? Погодите. Он смотрит на стол, что-то в уме прикидывает… И говорит, как сейчас помню, сумму около ста долларов. Чувствую, сам начинаю зеленеть. Вадик рядом начинает возмущаться, что это произвол, покажите ценники. И ценников, говорит, нет. Это совести у вас нет! Зовите директора!
– Правильно!
– Ага. Только потом я понял, почему нам так советовали туда зайти. Как объяснил хозяин, фиксированных цен нет. Официант «на глазок» определяет стоимость твоего заказа, а ты с ним торгуешься. Сколько выторгуешь – всё твое.
– Утро. Выхожу из маршрутки, иду к метро. Возле самых его дверей стоит разноцветная агитхалабуда, вся в надписях «Голосуйте за Кирилла Валеева!» А рядом с ней сабж собственной персоной, раздает листовки проходящим мимо него людям. И мне суёт. «Приходите, говорит, проголосуйте за меня».
– А чего ж ты, Кирилл Валеев, отвечаю, так работать не любишь?
– Почему не люблю? – и улыбается во все 30 зубов. Нескольких, как сейчас помню, не хватало.
