Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917.

Глава 2
Возникновение казачества служилого и вольного

Казачество, как мы его себе представляем, ведет свое начало с XV в. Причин его возникновения было несколько: это были причины политические, социально-экономические и, наконец, просто политико-экономические. Вольные казаки были членами вольных же общин, сложившихся вне пределов Московского и Польско-Литовского государств и разросшихся до пределов небольших государств, гражданами вольных республиканских колоний Юга и Юго-Востока. Указавши на отличие вольного казачества от служилого, жившего в пределах государства, мы будем в дальнейшем говорить исключительно о вольном казачестве, о гражданах Донской колонии, упоминая лишь мимоходом о других казачьих демократиях^[2].

Политически возникновение казачества и республиканских колоний Юго-Востока, то есть великорусских казачьих республик, можно объяснить следующим образом. Великая федерация русских земель, объединившихся под верховенством великих князей Киевских, была разрушена вторжением и двухвековым владычеством татар. На долю великих князей Московских выпало осуществление великой национальной задачи – собрать снова русские земли под властью на этот раз не только номинального, но и фактического вождя. К половине XVI в. Москва закончила эту задачу по отношению к великорусским землям. Новое государство сложилось в унитарное царство с самодержавным царем во главе (1546). Лишились своего политического существования и стали провинциями царства не только прежние княжества (последним – великое княжество Рязанское, в 1520 г.), но и торгово-промышленные республики Новгорода (1478), Вятки (1489), Пскова (1509). Ведя тяжкую борьбу с внешними врагами, московская государственная власть все более принимала форму военной диктатуры. Старинное начало народоправства в его примитивной форме уступало место абсолютизму. Было бы наивно сказать, что казачьи демократические колонии основались вне пределов Московского царства, как поселение сознательных граждан, в частности новгородцев, покинувших родину во имя республиканских идеалов^[3]. Но можно утверждать, что русский народ, свободно организовавшийся вдали от московской власти, естественно, создал свои колонии на основе традиционного народоправства. Можно допустить, что, после разгрома Новгорода Иоанном IV в 1561 г., некоторое, хотя и весьма незначительное, количество беглецов из этого бывшего республиканского центра достигло низовьев Дона и растворилось в донском казачестве.

Политические причины не имели особого значения в создании новых колоний. Гораздо большее значение имели причины социальные, общественные. Во имя интересов государственной обороны московское правительство щедро раздавало черные и дворцовые земли с тяглым их населением служилым помещикам и вотчинникам. «Неизбежным последствием возникновения привилегированных земельных хозяйств был переход крестьян от податного самоуправления и хозяйственной самостоятельности в землевладельческую опеку и в зависимость от господского хозяйства». Лишенные права самостоятельного владения и пользования своею землею, тяглые люди стали искать себе новых земель на окраинах, по преимуществу южных. Желая удержать крестьян, помещики и монастыри прибегали к экономическому закабалению крестьянства. Земледельческий труд все более становился источником закабаления свободного работника. Тяглое население бросало государево тягло, боярский двор и господскую пашню, «брело розно», уходило за пределы государства, унося с собою чувство вражды к тому государственному строю, который постепенно лишал его земли и свободы. Тысячи людей покидали насиженные места и уходили на «украины» Московского государства и за его пределы^[4].

Закрепощение труда и личности крестьянина в Московской Руси было одной из главных причин создания вольного казачества и постоянного пополнения его рядов «новоприходцами», «сошедшими на Дон».

Наконец, нельзя не указать еще на одну причину создания казачества, не отмеченную еще историками, причину, так сказать, политико-экономическую. XVI в. был периодом окончательного перехода большей части Московской Руси к занятию земледелием. За исключением самых северных и южных границ земледелие одержало победу над другими отраслями народного производства. В писцовых книгах эпохи пашенные угодья далеко перевешивали собою землю, назначенную для других хозяйственных целей. Бобровые же гоны, бортные ухожья, соляные варницы и даже рыбные ловли отступали все далее на север и юг^[5]. Далеко не все хотели менять труд охотника на труд земледельца. Эти люди уходили в нетронутые и неиспользованные еще места ловить рыбу в реках Юго-Востока, бить дикого зверя в лесах Восточной России и на обширной равнине Дикого поля, тянувшегося от Днепра и за Волгу. Быть может, вкус к освоению даровых сил природы обострялся под влиянием того, что земледельческий труд на Руси все более становился средством закабаления экономического, социального и политического.

Пролетаризованное крестьянство, лишившееся земли или покинувшее ее, составило главное ядро казачества. Государство без особой симпатии смотрело на «утеклецов», покинувших тягло, «избывавших тяготы». Оно звало их «зогонными людьми», «шарполниками», «ворами», но чаще всего «гулящими людьми»^[6].

С его точки зрения, это были люди, не принадлежавшие к определенному сословию, не несущие тяготы, возложенные на сословия царства.

«Гулящие люди», в свою очередь, питали малую симпатию к государству, которое было для них жестокой мачехой. Они нанимались иногда в батраки на работу, не брезговали разбоем, но главным занятием их был «промысел» – охота, рыбная ловля. Выходя на «украины» и за пределы царства, «гулящие люди» объединялись в «ватаги», промышленные товарищества или же в «станицы».

Во главе станицы стоял выборный атаман, при нем был выборный же есаул или «молодший товарищ», исполнитель веления атамана. Все дела станицы решались в кругу, собрании всех членов общины. Выходя в Дикое (то есть никому не принадлежащее) поле, станица могла столкнуться с такими же вольными «гулящими людьми», в частности с татарами. Поэтому гулящим людям приходилось организоваться и вооружаться по-военному, становиться профессиональными воинами. И вот это именно качество – военного человека – придало гулящему человеку название казака.

Казак не был только беглым крестьянином, пролетарием и эмигрантом по социальным причинам. Он был казаком потому, что, отправляясь в поле, на охоту, рыбную ловлю и «за зипуном», он становился воином. В начале – «погулять на Поле», «уйти в молодечество», «казаковать» – было лишь временным занятием гулящего, а иногда и служилого человека, жившего на украине Московского государства. Показаковавши, человек возвращался с добычей в пределы царства продать ее и пожить вволю.

Энтузиасты казачества, готовые одеть самого Адама в штаны с лампасами, относят появление казачества ко временам весьма отдаленным. Они правы в том отношении, что и Киевская Русь знала таких «добрых молодцев», вольных людей, которые, подобно казакам, вели непрестанную войну со степными хищниками своего времени. Пример тому – куряне, «сведомы кмети» из «Слова о полку Игореве». Но казачество, в том смысле, как мы его понимаем, было явлением, начало которому положено в первой половине XV в.

Древнейшее известие о казачестве говорит о казаках рязанских, оказавших своему городу услугу в столкновении с татарами в 1444 г. Эти именно рязанские казаки и явились, по-видимому, первыми донскими казаками. По крайней мере, в наказе великого князя Ивана III великой княгине Рязанской Агриппине (1502) мы читаем о том, чтобы казнить тех, кто «ослушается и пойдет самодурью на Дон в молодечество»^[7].

Ослабление и разделение Орды облегчило несколько выход в Дикое поле казакам с украин Московского и Польско-Литовского государств. Краковский каноник начала XVI в., оставивший нам описание Сарматии, так пишет о Диком поле своего времени: «Широко раскинулись степи Алании, покинутые как аланами, так и последующими пришельцами. Иногда только пересекают их казаки, ищущие, по обычаю своему, «кого поглотити». Ибо живут они грабежом, никому не подвластные, и пробегают обширнейшие степи, объединяясь в шайки по 10, 20, 60 и т. д. человек…»^[8]

Среди польских, то есть бродивших на поле казаков, были казаки и татарские: ордынские и азовские^[9].

Самое имя казак заимствовано у татар, которые давали это название всаднику с легким вооружением. Что касается казаков, то в 1468 г. упоминаются казаки в Москве; татарские казаки на русской службе – мещерские и городецкие (касимовские) с 1493 г. Северскими, украинскими и севрюками звались казаки из бывшего княжения Северского, поселенные в Чернигове, Новгороде-Северском, Стародубе, Путивле, Рыльске. Они упоминаются с 1531 г.^[10]

Московское правительство, быстро колонизовавшее южные украины государства, рано оценило воинские достоинства казачества и привлекло его на свою службу. Когда казаков «прибирали» на царскую службу в одиночку из «гулящих людей», то они служили под начальством «голов» и сотников, назначаемых от правительства. Взятые на службу целыми отрядами, они имели своих выборных атаманов, которым поручался дальнейший «прибор» казаков на службу. Эти атаманы имели честь, равную с казачьими и стрелецкими головами. Казаки составили четвертый разряд русской конницы, легкую конницу, вооруженную саблей, пикой и луком (впоследствии пищалью). Обыкновенно этих «служилых» казаков селили при городах, строившихся на южной окраине государства, давали им жалованье, «испомещали» землею. Поэтому их звали «поместными» казаками, но чаще всего «городовыми». Таковы были казаки – курмышские, темниковские, шацкие, алаторские, пронские, воронежские и т. д.

Иногда бывало, что московские воеводы, явись с отрядом на место, где указано было ставить «город» (то есть новую крепость), находили местность уже занятой вольными колонистами, опередившими колонизацию правительственную. Тогда они, начиная работы, приказывали «со всех рек атаманам и казакам лутчим быти к себе в город». Государевым именем они «жаловали» им, то есть укрепляли за ними, их «юрты» (земли), затем переписывали и записывали на службу^[11].

Жалованье служилым казакам давалось или деньгами, или хлебом (в города, не успевшие завести своей пашни). Служилое казачество ведалось «Разрядом» или Разрядным приказом, в ведомстве коего состояли, вообще, всякие воинские дела, постройка крепостей, снабжение их гарнизонами, и все служилые люди (от бояр до низших чинов) в отношении их к воинской службе. С 1628 по 1646 г. упоминается Казачий приказ, ведавший и «кормовых» и «белопоместных» казаков^[12]. Но донские казаки никогда не ведались в Казачьем приказе.

Глава 3
Основание Донского Войска

Донское Войско, о котором мы пишем, до 1721 г. ничего не имело общего со служилым казачеством. Донские казаки были люди вольные, члены вольной общины, граждане республиканской колонии. В актах эпохи именуются донскими вольными казаками. Здесь следует упомянуть об одном обстоятельстве, которое отметил еще Сухоруков в 1820 г.^[13] До появления общины донских казаков, быть может, иногда называли донскими служилых казаков, приписанных к городам, из которых отправлялись на Дон станицы для проведывания вестей о татарах и возможном набеге их на Русь. Так, в начале 1549 г. досол Иоанна IV должен был передать ногайскому князю Юсуфу, которому не доброжелательствовал царь (хан) Крымский, от имени Иоанна: «Я, по дружбе вашей ко мне, повелел моим путивльским и донским казакам крымские улусы воевать». Подтверждением этой мысли служат и акты Земского собора 1621 г., в коих упоминаются как подлежащие мобилизации («разбору») по случаю войны с Польшей, между прочим, не только «белгородские, воронежские, елецкие, ливенские помещики, атаманы и казаки», но и «донские атаманы и казаки, которые живут в Путивле и в Рыльске»^[14]. Около 1571 г., на Дону, у Галичьих гор (приблизительно у нынешнего Задонска), стояли летом для дозора «донские (казачьи) головы», приходившие сюда из Шацка. Равным образом, в Донецкие сторожи из Путивля и Рыльска посылались на лето сторожа. Если этих городовых казаков и звали иногда «донецкими» казаками, то они ничего общего не имели с теми «донецкими вольными казаками», которые осели по Донцу, подобно тому, как «донские головы» из Шацка не были донскими вольными казаками.

В 1520-х гг. Дон был еще пуст. Великий князь Московский уговаривался с султаном о встрече русского и турецкого послов на Дону при впадении в него Хопра или Медведицы; на случай же несогласия о месте «съезда» «люди великого князя» должны были «провожать коньми» своего посла до Азова, а «салтановы люди» своего посла тоже «коньми» – от Азова «до украины великого князя». В 1530-х гг. нападение людей, бродивших в Поле, на крымцев, ногайцев и на русских вынудили великого князя Московского, хана Крымского и князей ногайских давать взаимные обещания ловить и казнить этих «баловней казаков»^[15].

До половины XVI в. масса гулящего народа на московских украинах пребывает в состоянии брожения: у казачества незаметно ни внешних центров, ни общей организации. К середине XVI в. казачество начинает собираться в нескольких центрах в организованные объединения. Еще в 1538 г. великий князь Иоанн отвечал на жалобы ногайского мирзы Келмагмеда: «Лихих где нет? На Поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки; а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят, и те люди, как вам тати, так и нам тати». В 1546 г. воевода из Путивля уже доносит: «ныне, государь, казаков на Поле много и черкасцов, и киен, и твоих государевых; вышли, государь, на Поле изо всех украин». В июне 1549 г. Юсуф, князь Ногайский, жалуется царю на грабеж, который учинили татарским купцам «ваши казаки севрюки, которые на Дону стоят». В октябре того же года Юсуф пишет: «холопи твои, нехто Сары-Азман словет, на Дону, в трех и четырех местах города поделали – да наших людей и послов стерегут, да разбивают».

Это письмо Юсуфа – первое, до сих пор, известие о городках, доставленных донскими казаками на Дону. Государство Российское, устами царя, отреклось от донцов, говоря, что «те наши холопи в нашей земле многое лихо, учинили и… убежали на Поле» и что царь повелел их «добывать» и казнить. В 1551 г. султан писал ногайскому князю Измаилу: «русского царя Ивана лета пришли… и мне от нево обида великая: Поле-де все и реки у меня доотымал, да и Дон от меня отнял, да и Азов-город улуст у меня доспел, поотымал всю волю в Азове, казаки его с Азова оброк емлют и воды из Дона пить не дадут… А Крымскому царю… какую-де соромоту казаки его (Ивана) учинили, пришед Перекоп воевали; да ево же де казаки Астрахань взяли… Да царя же Ивана казаки у вас Волге оба берега отняли… Да ты же бы, Смаил-Мирза, пособил моему городу Азову от царя Ивана казаков…»^[16] Призывая ногайцев на защиту ислама от поступательного движения Руси на юг, султан рисовал значительные успехи казачества. Из этого документа видно, что донские казаки не только осели в низовьях Дона, но и стали тяжелыми соседями для турецкого Азова.

Некоторые историки не придают значения сообщенным выше фактам. По мнению Платонова, в 80-х гг. XVI в. «на Дону образовался постоянный центр низового казачества – т. н. Раздоры, городок на слиянии Дона с Сев. Донцом…». «Верховые же казаки, раскинувшиеся на громадном пространстве от Путивля и Белгорода до нижней Волги, жили и действовали в полной разобщенности…». «Донская община, получившая в XVII в. определенное устройство, в XVI в. только еще зарождалась; она не захватывала в свой состав не только всех живших на Поле казаков, но даже и всех собственно донских. Верховые донские юрты и городки и казачество прочих рек и речек жило в розни, даже во взаимной вражде…»^[17].

Другие, как Владимирский-Буданов, говорят, что «выходцы из государства (московского), большею частью недовольные новым государственным строем, основывали свободные казацкие общины, ведя борьбу с татарами на свой собственный риск, и, наконец, в низовьях Дона сплотились в одну большую Землю, которая вступила в союз с московским государством, не теряя своей самостоятельности; но в 1549 г. донские казаки уже именуются подданными, и затем земля их инкорпорирована государством с незаметною постепенностью…»^[18].

Таким образом, Владимирский-Буданов относит основание «Земли донских казаков» ко времени до 1549 г. Не касаясь здесь вопроса о взаимоотношениях между метрополией и колонией, мы должны сказать, что не правы и Платонов, и Владимирский-Буданов. Первый не считается с тем, что отлично знали и помнили сами донские казаки еще в начале XVII в. о создании Войска Донского. В отписке 1632 г. царю Михаилу Феодоровичу они ссылались на свои 80-летние службы России и противопоставляли свою колонию – метрополии^[19], именно, как одну государственную организацию другой. Не прав Платонов и в отношении того, что Донская община не объединяла всех донских казаков. Несомненно, волжские казаки создали свою собственную общину, независимую от Дона и менее совершенную в смысле организационном. Действительно, донецкие казаки составляли особую общину, небольшую по количеству людей, независимую от Москвы, равно как и от Дона^[20].

Но верховые донские казаки «тянули» к низовому казачьему центру и слушались его, подобно тому, как в Киевской Руси «пригороды» тянули к главному городу Земли и не выходили из его воли. Что же касается Яицкого Войска, то это была колония Дона, основанная в 1586 г. выходцами из Донской общины и «тянувшая» к Войску Донскому более 100 лет^[21].

С другой стороны, полное отсутствие сведений о какой-либо оседлой организации донских казаков до 1549 г. заставляет отвергнуть взгляды Владимирского-Буданова, Костомарова, Лесюра. Ключевский полагает, что «во второй половине XVI в., когда казачество запорожское только еще начинало устраиваться, донское является уже устроенным»^[22].

Таким образом, можно считать, что Донская колония создалась в 1549 г. Вопросом о том, что представляла собой и как создалась Донская казачья республика, занимались лишь местные донские историки. Так, Пудавов рисовал Войско Донское как «совокупность военных общин, живущих станицами (станами, городками), проникнутых духом братства и разумной федеративности»^[23]. Из его дальнейших рассуждений видно, что, по его мнению, Донская республика создалась путем федерирования, объединения снизу, ряда уже существовавших казачьих общин или станиц.

Другой казачий историк, А.А. Леонов, пишет: «Община донских казаков образовалась не из отдельных, независимых, хотя и небольших общин, сошедшихся вместе и заключивших между собою отдельные условия, известный договор, для достижения общей цели; не из отдельных бродячих жилых станиц составилось великое Донское Войско. Нет! Войско возникло из среды единой, нераздельной общины, родилось на данном пункте по своей воле и безусловно». Затем уже, по мнению Леонова, войско выделило из себя отдельные, зависящие от него общины^[24]. «Войско, – говорит Леонов, – было всегда единым и нераздельным по составу и духу своему».

Прав Леонов, а не Пудавов, так как никогда и никакого федеративного договора, даже безмолвно, никакие казачьи общины на Дону между собою не заключали. Войско Донское всегда было республикой единой и нераздельной. Но Леонов ошибается, думая, что все станицы на Дону выделились из единой первоначальной общины. В действительности, несомненно, существовало на Дону уже несколько общин, когда возникла общая организация, казачья республика заметных размеров под именем «Войска Донского». Эта организация возникла в середине XVI в. или в Раздорах, или в низовьях Дона. Точно мы не знаем пункта ее возникновения. Она образовалась путем случайного или обусловленного какими-нибудь военными соображениями скопления в одном месте значительной массы вольного казачества. Эта организация приняла название Войска Донского. Авторитет этой организации был признан безмолвно окрестными станицами, жившими или бродившими вблизи. Это тем более понятно, что фактически Войско составилось из членов этих самых общин, съехавшихся в наиболее крупном и удобном пункте. В первый момент съехавшиеся вряд ли задавались иными целями, кроме осуществления крупного военного предприятия (например, набега на Азов).

Итак, я полагаю, что естественное и постоянное, из года в год повторяющееся скопление казаков в наиболее крупном городке и повело к созданию Войска. Первоначальная организация Войска была лишь немногим более сложной, чем организация отдельной станицы, ватаги. Все вопросы решались на общем собрании Войска, в кругу. Авторитет Войска был так велик, власть его на Дону так сильна, что оно, естественно, стало единой общиной донских казаков, а все другие станицы, сохраняя свое бытие, беспрекословно подчинились авторитету Войска, вошли в его состав, как подчиненные части.

Каковы же были основные элементы нового государства, сложившегося вдали от метрополии? Как велика была его территория? Из кого состоял народ Донской республики? Что представляла собой власть, управлявшая Доном? И, наконец, каковы были взаимоотношения великой метрополии и вольной колонии? Таковы вопросы, на которые должен быть дан ответ.