Kitobni o'qish: «Петля Сергея Нестерова», sahifa 2

Первые последствия

На следующее утро Нестеров с великим трудом заставил себя подняться. Съездил на Белорусский, получил посылку и отвез ее домой. В девять он, как ветер, был свободен от всех обязательств, только голова трещала после праздника и во рту, как табун лошадей ночевал. Мало-помалу он все-таки прилично набрался, хотя помнил абсолютно все.

Дождавшись десяти, Сергей спустился в магазин взять пару пива, а дома получил нагоняй от матери за пьянство с утра. Не вступая в дискуссии – все равно мать не переспоришь, – он вышел на улицу позвонить Любаше Китаевой. Можно было, конечно, звякнуть из дома, но не хотелось, чтобы разговор слышали соседи, телефон-то стоял в коридоре.

Люба ответила сразу, будто ждала звонка.

– Люб, привет! Это Сергей.

– А, привет, слушаю…

– Любаш, подъехать хотел, обсудить, как жизнь дальше строить будем… – Он не знал, как ему следует вести себя в возникшей ситуации.

– Сережа, ты о чем? Как жили, так и дальше жить будем. – Голос девушки звучал обыденно, разве что была какая-то слабая, неизвестная нотка.

– Но мы же теперь жених и невеста?

– Слушай, оказывается, ты помнишь, что было вчера? Молодец! А я думала это так, по пьянке… Нестеров, ты, вообще-то, в своем уме? Или еще не отошел после вчерашнего? Какие мы с тобой жених и невеста, сам подумай!

– Любаш, что ты, честное слово… Просто скажи, могу я приехать или нет?

– Приезжай, если тебе так надо, – вздохнула она.

И Серега поехал в Измайлово.

Дверь открыла Люба. Костыли, левая нога до колена в гипсе; зеленая в белую полоску кофточка и брючки – вот и весь ее наряд. На лице никакой косметики, только ресницы подкрашены, что подчеркивало и без того большие зеленые глаза. Сергей смотрел на нее и видел будто впервые.

– Привет! Чего застыл? Проходи.

– Привет, привет.

С первых же слов возникла неловкость. Такого до сих пор между ними не было; при встречах они всегда по-дружески «чмокались» в щечку, а тут почему-то изменили традиции.

– Давай, проходи на кухню, я геркулесовую кашу варю. Будешь?

– Нет, я её терпеть не могу… А где родители?

– На даче, полевые работы. Отец у меня большой огородник и садовод-любитель. Яблони привез из Мичуринска, помидоры и огурцы – из Краснодара, там у нас родственники… Знаешь, какие помидоры папа выращивает? Вот такие огромные! – Она показала окружность не меньше футбольного мяча. – Красные и желтые! А в прошлом году он арбузы посадил, так ты представляешь, выросли и созрели! Я пробовала. Конечно, не астраханские, но есть можно… Чего стоишь? Садись, не мешайся.

Действительно, на пятиметровой кухне двухкомнатной хрущевки Сергей занимал слишком много места. Он с трудом втиснулся на табуретку между окном и кухонным столиком.

– Слушай, Нестеров! Ты действительно придаешь значение вчерашней шутке?

– Почему ты думаешь, что это шутка? А как же судьба, шанс, который выпадает человеку раз в жизни? Может, это тот самый случай.

– Ты мистик, фаталист? Что-то я раньше за тобой такого не замечала… – Иронии в словах Любаши было через край; и, глядя на него сверху вниз, она резко бросила: – Вот что я тебе скажу, Сергей. Выбрось ты эту дурь из головы. После твоего звонка я позвонила Татьяне и узнала, что ты, оказывается, работаешь в КГБ. Так вот, я с детства ненавижу военных, а кагэбэшников особенно. По-моему, все они достаточно ограниченные люди. У нас в институте был начальник первого отдела, его так и звали: Человек из КГБ. Большего идиота в жизни не встречала! Он меня в институт в брючном костюме не пускал. Девчонок за мини-юбки из института выводил, за социалистическую нравственность боролся… Ну, я ему устроила: брюки – в сумку и на перемене в туалете переоделась. Он как увидел меня в коридоре, так его чуть удар не хватил. Запомнил, держиморда, и, когда подавали документы на поездку в Германию, из списков вычеркнул. Правда, потом меня в Венгрию все равно пустили. Но за это ректору нашему спасибо надо сказать, заступился… Впрочем, честно говоря, дело в другом… – Она, чуть прищурив глаза, посмотрела на него. – Нестеров, после того, как я видела все твои «шашни» и нежности с девицами, думаешь, ты можешь на что-нибудь рассчитывать?

Сергей не успел понять, что его больше разозлило: ненавистное слово «кагэбэшники» или упоминание о бывших подружках, – но реакция была мгновенной.

– Погоди, Люба, давай по порядку.

Китаева с ироничной улыбкой что-то помешивала в кастрюльке.

– Во-первых, я не военный. Да, у меня воинское звание лейтенант, но я оперативник; нам вообще запрещено появляться в форме.

Что-то в ее взгляде изменилось; может, подействовало непонятное слово «оперативник»?

– Про ограниченность, как ты говоришь, «кагэбэшников». Что-то, дорогая моя, у тебя здесь не клеится. Ты ведь раньше не считала меня ограниченным? А сейчас что изменилось? Ты хоть знаешь, что конкурс в нашу Вышку, или, как ее официально называют, в Высшую Краснознаменную школу КГБ СССР имени Дзержинского, такой же, как в МГУ? Только у нас перед этим еще отбор со всякими тестами, анкетами и прочим. Сама должна понимать, ограниченных туда не берут… – Нестерову показалось, что удалось поколебать незыблемость ее позиций, и окрыленный успехом он поспешил закрепить достигнутый успех. – Теперь про девушек… Что было, то было! Но ведь их уже нет. Кто-то из великих, не помню, кто именно, сказал: «Чтобы найти крупицу золота, надо перелопатить тонну пустой породы».

– Значит, ты шел ко мне, своей мечте? Кстати, ты сегодня понял, что я – мечта твоей жизни или тебя вчера озарило? Шел, говоришь, через пять, десять… не знаю, сколько их у тебя было, этих женщин, чтобы найти девушку своей мечты? На костылях? Вот они, между прочим, костыли… Сережа, не смеши. Вчера Томаз, когда мы ехали от Татьяны, правильно говорил, что не надо шутить такими вещами. Потом люди не знают, как друг другу в глаза смотреть… Прошу, давай оставим все, как было. Хорошо?

– Нет, не хорошо, – голос Сергея изменился, испарились нотки игривости, светской болтовни. – Ты, Любочка, плохо меня знаешь. Какие шутки? Сказал, женюсь – значит женюсь. И никакому Томазу я тебя не отдам, не надейся.

– Причем здесь Томаз? И какое тебе до него дело? Не много ли ты себе позволяешь?

– Нисколько. Я видел, как он на тебя смотрел, и знаю, к чему это может привести. Томаз, сам того не желая, сломает жизнь тебе и себе… Что же касается моих прежних увлечений, все это в прошлом… Любаша, я человек упорный, не в моих правилах бросаться словами; я скорее умру, но не отступлюсь и своего добьюсь обязательно – выполню обещание, тем более сделанное в письменной форме. Ты не знаешь, кстати, у кого наш с тобой договор?

– У меня точно нет.

– Не суть важно. Главное, мы знаем о его существовании. Любовь… Я давно люблю тебя, а значит, и ты полюбишь меня.

Одновременно Нестеров выбирался из угла, в который сам себя загнал. Сидеть там было крайне неудобно, а разговаривать – тем более. Встав, он оказался рядом с Любой, стоявшей лицом к плите и к нему вполоборота. Взяв ее за плечи, он развернул к себе, хотя и не знал, что сделает в следующую минуту… «Может, поцеловать? – Мелькнуло в голове. – Момент вроде подходящий».

И вдруг она, ударив его в грудь своими маленькими кулачками, заставила сделать шаг назад, один костыль при этом с грохотом упал на пол.

– Нестеров, ты что, выпил? От тебя несет, как от пивной бочки!

Глаза, которые еще недавно были ласково изумрудными, стали нестерпимо холодными, враждебными. Наверное, Люба почувствовала запах пива, выпитого им утром.

– Ты лучше ничего не говори, только хуже будет… Все, на сегодня свидание закончилось! Запомни: еще раз придешь ко мне выпивши, считай, что мы с тобой не знакомы. А сейчас, прошу тебя, уходи.

Сергей был ошарашен, он никак не ожидал такого поворота событий и смог только смущенно сказать:

– Хорошо, хорошо… извини, пожалуйста.

Оказавшись на улице, Нестеров постепенно стал осознавать, что произошло нечто значительное в его жизни, о чем он, может быть, до конца еще и не догадывается.

На следующее утро он проснулся ни свет ни заря. Лежал тихо на своем диване, стараясь не разбудить мать. Мысли в голову лезли разные, но всё больше светлые. Быть может, причиной были яркое солнышко и синее небо в легких перистых облаках? А может, и что-то другое… Ему представлялось, как он идет с Любой по красной ковровой дорожке Дворца бракосочетания, что на улице Грибоедова: она в красивом подвенечном платье с белыми цветами в руках, а он в дорогом темно-синем костюме и бордовом галстуке, а по краям дорожки – ребята из отдела, довольные, улыбаются, смеются, поздравляют…

– Сынок, ты не спишь? О чем размечтался-то? – Мамин голос расстроил его сладкие фантазии; но настроение не испортилось.

Он знал, что все будет именно так, как ему пригрезилось.

Иранская шкатулка с вкраплениями

Пошли третьи сутки, как Поздняков с Нестеровым заняли номер студенческого общежития на восьмом этаже, и Михалыч ни разу не пожалел, что на Универсиаду напарником взял именно Сергея.

– Как там наши штабные крысы? Что новенького на незримом фронте? – На правах старшего товарища, подающего пример, Поздняков был энергичен и собран.

– Яков Серафимович после суток уехал отдыхать, у штурвала остался Пал Ефимыч. На дежурстве – Колкин Витя и Володя Моренов. Просили передать, чтобы ты подошел и ознакомился с ориентировкой по составу делегации из Ирана. Я уже прочитал… – В интонации Нестерова сквозило недоумение. – Слушай, такое впечатление, что у них половина – сотрудники спецслужб. А кто тогда на соревнованиях выступает?

– Сережа, у иранцев все надежды на борцов, остальные виды спорта их мало волнуют. Так что офицеров из разведки и контрразведки они могут напихать сколько угодно… В ориентировке персоналии есть? Хорошо. А кто с ними из наших работает? Азербайджанцы? За-ме-ча-тель-но. Я сейчас в штаб, а ты предупреди их, чтоб через час были у нас в номере, проведем совещание… Интересно, а как азербайджанцы с ними общаются?

– Запросто. – Эту тему Нестеров знал хорошо. – Назир, он с моим братом еще в Вышке учился, знает фарси, а двое других, по-моему, с английским. Знаешь, персы утверждают, что фарси – самый прекрасный из всех существующих языков. Они даже пословицу придумали: персидский язык – сладкий язык, все остальные языки – вонь осла!

– Сильно! А еще что-нибудь из фольклора?

– Пусть шарик моей любезности катится по коридору вашей благодарности и пусть коридор вашей благодарности никогда не кончается для шарика моей любезности!

– Обалдеть! Как ты говоришь, пусть шарик моей… – Поздняков сбился и с досады хмыкнул в сторону. – Сразу и не запомнишь! Ладно, я пошел…

Вернулся он минут через сорок сосредоточенный и задумчивый.

– Что? – спросил Сергея. – Парни из Баку, когда придут?

– В двенадцать.

– Значит, еще пятнадцать минут есть. Не знаешь, что за фильм по телику показывают? Сейчас шел через вестибюль и мельком успел заметить Тихонова в эсэсовской форме.

– «Семнадцать мгновений весны». Первая серия была в понедельник вечером, повторяют на следующий день утром. В чем там дело трудно сказать, но на фильм народ собирается, и иностранцы тоже, причем языка не знают, но все равно сидят, смотрят.

– А мы с тобой почему не смотрим?

– Когда смотреть?.. Ты что такой озабоченный – озадаченный?

– В штабе пообщался с мужиком из Первого главка, он как раз с иранского направления. Так вот, помимо ориентировки по составу делегации, они еще направили письмо в наше Управление, в котором сообщают о заинтересованности внешней разведки в проведении нашими силами и средствами изучения иранцев, определения лиц, которые могут представить оперативный интерес, и, по возможности, чтобы мы еще установили с ними первичный контакт. В зависимости от результатов изучения и развития отношений будет решаться вопрос о продолжении работы на территории Ирана. Вот такая маленькая, прямо малюсенькая просьбочка! – В голосе Михалыча звучала явная издевка, замешанная на возмущении. – Нет, нормально?! – взорвался он в голос. – Хотят, чтобы мы за десять дней им готового агента сделали?! Дети хреновы, писатели-фантасты! С другой стороны, – уже сдержанней протянул Поздняков, – послать их далеко и надолго тоже нельзя… – Он стукнул кулаком правой руки в ладонь левой. – В общем, надо посмотреть, что мы можем иметь с гуся, как говорят в Одессе. Ребята придут, будем думать.

Азербайджанцы не заставили себя ждать, и пришли не с пустыми руками: принесли виноград, гранаты и двадцатилитровый пластмассовый бочонок коньяка «Бакы». Как они сказали, – самый лучший коньяк в Азербайджане, «прямо с завода, только для членов Политбюро». Очень хотелось попробовать прямо сейчас, но Поздняков, хоть и сам не дурак выпить, не дал возможности расслабиться.

– Гусейн, спасибо, но сейчас не время, давайте вечером. И потом, куда столько? Сереж, найди какую-нибудь тару, отлей, сколько надо, остальное заберете с собой. Вам еще гостей угощать надо, да и в оперативных целях пригодится.

– Юрий Михайлович, дорогой, зачем обижаете? Это вам наш подарок! Есть еще у нас! Всем хватит!

– Это ты ошибаешься: всем не хватит. Тут такие пивцы, что держись! – Поздняков стоял на своем. – Решаем так: Сергей отливает, сколько сможет, а оставшееся забираете с собой. Все, тему закрыли. Давайте по работе, садитесь ближе, обсудим, что делать. Нестеров, слушай и работай на разливе.

Из посуды Сергей нашел электрический чайник литра на полтора – два, заварной чайничек где-то на пол-литра, китайский термос и кувшин для воды с крышкой. Все емкости он аккуратненько наполнил под завязку, и, хоть не разлил ни капли, по комнате поплыл тонкий коньячный запах. Нестеров заметил, как дрогнули ноздри Позднякова, и понял: «Так, запах поймал… что дальше?» Однако Михалыч, вздохнув глубоко, продолжил с пристрастием «допрашивать» азербайджанскую команду.

Бакинцы одного за другим перебирали функционеров иранской делегации, с которыми успели познакомиться, однако именно эти лица интереса для разведки не могли представить. Надо было искать контакты с другими. Наметив несколько кандидатур, стали обсуждать варианты выхода на них.

А Нестеров, слушая вполуха, думал: «Как бы вырваться к Любаше! Хотя бы на полчасика! Ехать на общественном транспорте – нереально, два часа в один конец. И кто меня отпустит? Нет, самый супер – на машине. Быстро и солидно. А что? Пусть Люба видит, что я не какой-нибудь там!.. Да вот только хрен с редькой тебе, Нестеров, а не машину. Чином и рожей не вышел, товарищ младший оперуполномоченный…»

Обсуждение тем временем закончилось.

– Ну, что, парни, – бодро сказал Михалыч и, почти напевая, продолжил словами своей любимой песни из старого кинофильма «Тимур и его команда»: – «Возьмем винтовки новые, на штык флажки, и с песнями в стрелковые пойдем кружки…» Вперед, друзья, за работу и до вечера! – Обращаясь к Сергею, он бросил: – Что куксишься? Гляди веселей, боец!

Когда дверь за ребятами закрылась, Нестеров воспользовался благоприятным моментом:

– Михалыч, будь человеком, а? Я хотел к Любаше подскочить, отпустишь?

– Отпустишь, отпустишь… Да, Серый, здорово тебя зацепило! – Поздняков был на удивление серьезным. – Вон, с лица сошел! Как говорят твои древние персы, возмудел и похужал… Ладно, не обижайся, это я так… Когда хочешь ехать?

– Да хоть сейчас. К вечеру обернусь.

– Ты обалдел? Думаешь, я тебя на полдня отпущу? А кто будет вспахивать оперативную ниву? Не, я еще с ума не сошел! Так, а что там у нас штаб о себе думает? Алло, это кто? Моренов, ты? – Не обращая внимания на Сергея, Поздняков уже говорил по телефону прямой связи с дежурным по штабу. – Володя, у тебя машины свободные есть? Нестерову надо по делам в город. Часика на два, максимум – три. Прикроешь? Спасибо, старичок! Ну, ты что, за нами не заржавеет! Номерок машины скажи… Всё, спасибо!

Он записал цифры на листке бумаги и передал Сергею.

– Нестеров, дуй! Даю тебе три часа, укладывайся, как хочешь! Вернешься, ближе к ночи позовешь Моренова к нам, ну, и стаканчик-другой коньячка приговорим… Володька хоть и молодой совсем, но мальчишка, вроде, неплохой. А хочешь, можем объединиться с бакинцами? Ладно, беги! Потом решим.

В Измайлово долетели минут за тридцать, но Нестерову казалось, что машина еле тащится. На заднем сиденье лежал завернутый в целлофан шикарный букет цветов, который ему собрали в киоске в главном вестибюле МГУ. А ему думалось, что этого может быть мало. Любочка девушка непредсказуемая, никогда не знаешь, что ей понравится и что придет в её чудную головку в следующую минуту… Обгоняя друг друга, совершенно беспорядочно неслись в голове мысли.

«Интересно, как она меня встретит? – думал он. – Наверное, прав Поздняков: здорово я втюрился. Такого со мной еще не было… Необычный все-таки мужик Михалыч! Вроде, несерьезный какой-то, юморит все время, прикольщик, каких свет не видел, поддать любит. Но как он сегодня с азербайджанцами иранский пасьянс разложил! Класс! И машину для меня выбил. А главное, понял моей души прекрасные порывы, что особенно важно для нашего пролетарского сознания…»

Сергей позвонил: один длинный, два коротких. Не сразу, но дверь открылась. Увидеть Нестерова в разгар рабочего дня да еще с красивым букетом цветов Люба не ожидала. Ее и без того большие зеленые глаза стали просто огромными.

– Сережка! – Выдохнула она. – Ты как здесь оказался? В такое время? Господи, какие цветы… Давай, проходи! Ты ведь с Томазом знаком?

– Знаком, знаком, – сказал Сергей, не сумев скрыть разочарования. Он был уверен, что девушка будет одна.

Обменявшись приветствиями, Нестеров понял, что заслуженный артист Грузии тоже не в восторге от этой встречи; наверное, и он меньше всего рассчитывал встретить здесь Сергея. Но что поделать, надо было выходить из неловкого положения, и Нестеров стал вспоминать, как три года назад они с агитбригадой ездили в Грузию с концертами и лекциями. Были в Тбилиси, Ахалцихе, на погранзаставах, их потрясающе встречали пограничники и местные жители. А грузинское гостеприимство? Это сказка!

Сразу разговор стал общим, пропала натянутость, скорее, наоборот, образовался теплый кружок единомышленников. Томаз оказался человеком с большим чувством юмора и по ходу Сережкиного рассказа вставлял, очень к месту, всякие были и небылицы, короткие анекдоты из жизни грузин, так что смеха хватало.

Когда Нестеров вышел на кухню покурить, Томаз отправился с ним, хотя и был некурящим. Внезапно, без всякой связи с предыдущим разговором, он спросил:

– Сергей, ты из КГБ?

– Да. А что?

– Да ничего… Просто не похож ты на кагэбэшника.

– Что значит «не похож»? А кто похож? – В голосе Сергея было нескрываемое раздражение. Уже не в первый раз, правда, в разных интерпретациях, он слышал, что не похож на работника Комитета. – Я, что, должен быть в кожанке с маузером наперевес? Или физиомордию надо топором делать?

– Нет, дело не в этом. Не знаю, как объяснить, но ты внутренне, что ли, не такой, как люди из КГБ, которых я знаю.

– Томаз, дорогой, сколько людей, столько и образов… Господи, и кому я это говорю, актеру? Ты не хуже меня все знаешь!

– Знаю… Но я не об этом… – Ему явно хотелось, чтобы разговор стал доверительным. – Сергей, ты, по-моему, неплохой парень. Прошу, не делайте глупости, пошутили вы с этой свадьбой и хватит! А то совсем заиграетесь… Что потом делать будете? Любу пожалей!

– Вот и я хотел попросить, что бы ты Любу пожалел, – голос Нестерова стал жестким. В одно мгновение из веселого добродушного парня он превратился в мужчину, готового к любым, даже крайним действиям. – Ты взрослый мужик, а она? Девчонка, несмышленыш! Ты влюбился Томаз, сам хоть понимаешь это? Конечно, с такой девушкой, как Люба, по-другому нельзя… Но что дальше? Бросишь семью, пацанов своих? – Томаз отвел глаза. – Вот, то-то и оно! А за меня, вернее, за нас, не беспокойся. Время шуток прошло. Я не могу сказать, что буду делать и как поступлю, но точно знаю: Любаша обязательно меня полюбит и замуж выйдет по любви. В конце концов…

Его перебил голос девушки:

– У вас совесть есть? Бросили меня одну, разговоры себе разговариваете! Ну-ка, давайте сюда, чай будем пить.

Нестеров посмотрел на часы, время поджимало, пора закругляться и мчать в МГУ…

А утром следующего дня Поздняков с утра пораньше поехал в Управление, и Нестеров остался за «старшего».

«Сводку для штаба подготовил… Что дальше день грядущий нам готовит?» – Его размышления прервал стук в дверь. На пороге стоял Назир.

– Привет, Сергей! А Позднякова нет?

– В Управление вызвали, сколько он там пробудет – неизвестно. Сказал, к вечеру вернется… Ты заходи, не стой.

– Жаль… Слушай, а ты здорово изменился. Я тебя мальчишкой помню, ты в ансамбле с нашими ребятами на ударнике играл, точно? А сейчас, смотри, – сотрудник центрального аппарата! Время бежит… Жалко, конечно, что нет Юрия Михайловича, придется самому все решать.

– Приходи часам к одиннадцати, Михалыч точно будет.

– Вечером я по любому с ним обязан буду пересечься.

– По-моему, ты что-то не договариваешь. Толком можешь объяснить?

Назир с трудом, но все-таки преодолел свои сомнения.

– Могу, конечно… Ты же знаешь задание по иранцам, которое поставил нам Поздняков. Я на совещании не стал говорить, поскольку по большому счету сказать было нечего. Однако есть мужик один, зам руководителя делегации. Я его практически сразу приметил, да и он меня тоже вычислил. Глазами встретились, и все нам стало понятно друг про друга. В одну игру играем, только по разные стороны. Как там пословица говорит: рыбак рыбака… Я понаблюдал за ним и окружением, как общается, как к нему относятся. Так вот, по всем моим наблюдениям, он, скорее всего, сотрудник САВАКа. Ты знаешь, что такое САВАК?

– Контрразведка иранская?

– Скорее, спецслужба. Разведка, контрразведка, полиция и еще бог знает что – все вместе. Аппаратище будь здоров! Почище нашего Комитета! Образование сотрудники получают за рубежом, оперсостав, технических специалистов готовят американцы и англичане… Слушай, что я тебе рассказываю? Ты и так должен знать, в Вышке проходили.

– Было дело, конечно, только всего не запомнишь, сдал экзамен и забыл. Не тормози, что дальше?

– По наблюдениям я понял, что в подчинении у него человека четыре, хотя от этого понимания толку мало. Как говорится, у каждого пастуха свои бараны.

– А почему ты про него на совещании не сказал?

– Я же тебе объясняю: серьезных поводов не было. Подумаешь, один из членов делегации предполагаемый сотрудник САВАКа. Это не открытие. Их в делегации как баранов нерезаных. Опять же тема совещания – совершенно другая. К чему вылезать? Просто так брякнуть, что б заметили? Спасибо большое, меня и так Гусейн Гафуров «очень любит»… – Назир многозначительно поднял палец вверх, а глаза устремил в потолок. – Видел, толстый такой? Это Гафуров и есть. Хан, настоящий хан! И мой начальник, – с грустью добавил Назир. – Извини, отвлекся. Стал я с этим иранцем здороваться. В кино видел, как англичане приветствуют друг друга? Вот так и мы. Разве что шляп-котелков у нас нет. Он мне с улыбочкой: «Здравствуйте, уважаемый!» Ну, и я ему: «Здравствуйте, уважаемый!». А сегодня, вроде случайно, встретились у лифтов на нашем этаже. Только впечатление такое, что он меня ждал. Пошел разговор, ни к чему не обязывающий: как зовут, женат – не женат, сколько лет, где учился, где живешь, чем занимаешься и все такое прочее. Естественно, я ему свою легенду гну, он мне – свою. Оба все хорошо понимаем, улыбаемся. В конце разговора он говорит: «Давайте встретимся вечером в восемь часов на этом самом месте, чтобы продолжить наше приятное знакомство». Давайте, говорю.

– Так в чем дело? Встречайся, кто тебе мешает, это же наша работа! Хотя предложение, по-моему, неожиданное.

– Ты что, дорогой? Чтобы сотрудник САВАКа инициативно выходил на контакт с офицером КГБ да еще на чужой территории?! Такого во сне не приснится. Он явно хочет что-то получить от встречи. Мне нужно нормальное место, где можно спокойно пообщаться. Лучше всего это сделать, по-моему, в нашем номере, только, конечно, без участия третьих лиц. Можешь моих начальников загрузить часа на два-три?

– Назир, зачем усложнять? Есть резервный номер, оборудованный техникой, вот там и проведешь встречу!

– Можно, конечно. Только опытный человек сразу поймет, что номер нежилой. А это уже грубовато. Я думаю, он прекрасно понимает, с кем имеет дело, но палку перегибать не нужно. А у себя в комнате – шмотки, фотки – все под рукой! Антураж тоже важен…

– Уговорил. Друзей твоих загрузим, технику дадим и условья создадим… О, стих попер! Хороший знак! Назир, давай, шуруй и в ус не дуй!

– Слушай, какой шуруй, по-русски можешь говорить?

– Не обращай внимания, дорогой! Поговорка такая! Давай, ты – к себе, а я – в штаб, технику для тебя надо получить…

Поздняков явился только в десятом часу. Нижняя челюсть вперед, как у бульдожки, злой, хмурый, водкой несет за километр – подарок еще тот! Сразу стал указания давать: что делать, чего не делать. Потом потребовал отчет за прошедший день. Когда Нестеров рассказал про Назира, Михалыч завелся:

– Ты кто такой, Нестеров? Начальником себя почувствовал? Почему меня в известность не поставил?

– Юрий Михайлович, о чем, собственно, говорить-то? Там еще нет ничего! И где мне вас искать прикажете? – Сергей, прочувствовав ситуацию, перешел на вы.

– Телефон забыл? Сам не можешь найти – дежурному позвони. Говоришь, нет ничего? А что ж ты тогда бакинских оперов из игры вывел, технику дал? Значит, есть что-то! Ты хоть понимаешь, боец, что дал санкцию на проведение оперативного мероприятия с использованием технических средств? А кто у нас, позвольте спросить, по должности товарищ Нестеров? Начальник отделения, отдела, управления? Нет? Он – младший оперуполномоченный! Зато теперь у твоего Назира, если что случится, есть железная отговорка: «Мои действия санкционированы центральным аппаратом!»

Озвученные Поздняковым обвинения и претензии, конечно, были несправедливы, но Сергей знал: когда Михалыч на взводе, поддатый и в расстроенных чувствах, возражать бесполезно. Надо молчать «в тряпочку», глядишь, сам отойдет.

– А если иранец нашего завербует, а тот это скроет? – продолжил Поздняков.

Тут уж Нестеров не мог сдержаться:

– Под техникой?

– Какой техникой? – поперхнулся Поздняков.

– Встреча же пишется!

На этом самом интересном месте диалога и застал их серьезный, сосредоточенный Назир.

– Здравствуйте, Юрий Михайлович!

– Здорово, боец незримого фронта! Что скажешь? – недовольно и агрессивно встретил его Поздняков.

– Сказать есть что. Я и представить не мог, что все может так развернуться… – взволнованно начал Назир. – Мы встретились…

– Ты что-то очень напряженный, боец. – Поздняков моментально сориентировался. – Для начала успокойся. Сядь, приведи кудрявые мысли в порядок, расслабься. Выпить хочешь? Сережа, плесни ему грамм пятьдесят… Замечательно! А теперь рассказывай по порядку.

– Встретились в холле на нашем этаже, зайти к нам в номер он согласился, правда, спросил, один ли я. У меня стол накрыт, так что начали с угощения. Он попросил звать его «Пехлеван». С фарси «богатырь» значит… А в нем, мужики, действительно, что-то такое есть. Росточком, правда, не задался, где-то под метр семьдесят, зато остальное будь здоров. Крепкий, мускулистый. Борьбой занимается, причем, как я понял, на хорошем уровне; на соревнованиях, правда, по возрасту не выступает, но тренируется регулярно… – Первое волнение прошло, и речь Назира стала более спокойной. – Разговор поначалу шел про всякую всячину. Я рассказывал про Баку, как народ у нас живет, про родителей. Он мне – про детей своих, родственников. Беседовали таким манером с полчаса, коньячок пили, фруктиками, шоколадками баловались. Потом, практически без перехода, он говорит:

– Что же, уважаемый, предлагаю перейти к делу. Давайте перестанем играть, тем более непонятно, кто из нас кошка, а кто мышка. Я знаю, что вы из КГБ, а вы знаете, что я из САВАКа. Молчите? Значит – соглашаетесь. Слава Аллаху! Я не ошибся в вас!

Назир говорил, и было заметно, что он заново переживает перипетии встречи с иранцем.

– Потом «Пехлеван» рассказал, что является заместителем начальника отдела по противодействию разведкам социалистических стран Второго департамента САВАК, воинское звание подполковник. Ему сорок один год, женат, трое детей, по национальности азербайджанец…

Поздняков и Нестеров с недоумением посмотрели на Назира.

– Удивляетесь? – Он заметил реакцию. – В Иране ведь не только персы, там и армяне, и курды, и азербайджанцы живут. «Пехлеван», кстати, высказал мысль, что члены их рода, вероятно, могут проживать у нас в Азербайджане. Проверяется, кстати, элементарно, – нашим ребятам в Баку позвонить, они через час все данные выдадут… Так, что дальше? Потом сказал, что в семидесятом году в составе правительственной делегации он под своей фамилией был в Советском Союзе и принимал участие в переговорах, проходивших в Минвнешторге. С советской стороны с делегацией работал некто Александр Жиздарев, который, как считает «Пехлеван», должен его помнить. Они несколько раз говорили на разные темы, в том числе политические, и у него сложилось впечатление, по интересу к своей персоне и направленности вопросов, что Жиздарев – сотрудник КГБ.

Нестеров хотел что-то сказать, но Поздняков перебил:

– Сергей, помолчи! Продолжай, боец!

– Потом он достал из кармана вот этот листочек. Видите, написаны имена и фамилии. Это, как пояснил мой гость, сотрудники резидентур КГБ и ГРУ в Тегеране, по которым САВАК проводит активные мероприятия. Какие именно, гость уточнять не стал, хотя я и спрашивал… А в заключение иранец сказал буквально следующее: «Я прибыл в Советский Союз со специальным заданием и хочу встретиться с руководящим сотрудником КГБ, имеющим на это полномочия. Необходимо обсудить характер моей миссии, условия ее выполнения, а также ряд важных моментов, которые я могу сообщить только при нашей встрече. Понимаю, мое предложение весьма необычное, но жизнь не свод раз и навсегда заведенных правил. Встреча должна состояться послезавтра, не позже. Надеюсь, полутора суток хватит на то, чтобы проверить сведения, которые я сообщил, и принять решение»… На прощанье выпили по чуть-чуть и разошлись. Вот, такая история.

– М-да, ничего себе кроссворд, – протянул Поздняков. – Нестеров, ты, как санкционировавший это мероприятие, плесни коньячку.

Сам Поздняков пить не стал. Пока Сергей с Назиром посасывали лимон, он напряженно раздумывал, и его челюсть бульдожки ритмично двигалась то вправо, то влево.

– Вот что, орлы, соколы и беркуты! Слушай порядок действий. Времени очень и очень мало, а работы хренова туча, поэтому максимально концентрируемся и делаем все по следующему плану. Назир, возьми ключ у Сергея от резервного номера, иди, включай запись встречи и пиши подробный отчет. Просто, без адреса, отчет о встрече с объектом изучения «ПЕХЛЕВАН». Понял? Давай!