Kitobni o'qish: «Медвежий угол», sahifa 4

Когда стемнело, они пели песни у костра, а Юхани вновь потешил всех своим «танцем медведя». Совершенно разомлев от вина, опричники даже не помнили, как легли спать.

Проснувшись наутро, они обнаружили, что проводник исчез. Вместе с ним пропали и их кони; никто и никогда их больше не видел. Панов, вне себя от ярости, ругал ночную стражу на чём свет стоит. Проклиная Воейкова, который, как заснул на часах, так и спал до сих пор, сидя у давно потухшего костра, Панов схватил его за плечо. Схватил – и от неожиданности вздрогнул; из его груди вырвался, против воли, приглушенный вскрик. Федя Воейков которого они кликали то Вовкой, то Волком, то Воем³, повалился на спину, показав всем подлинную причину, по которой, он не отвечал на крики Панова. Его горло было перерезано от уха до уха.

Панов отшатнулся в испуге, но тут же взял себя в руки. Понимая, что не должен демонстрировать слабость в присутствии подопечных, он грязно выругался и придал лицу свирепое выражение.

– Страшно?! – закричал он и подскочил к побледневшему Колычеву; встряхнув того за грудки, он закричал ещё громче. – Тебе страшно?! Тебя эта лопь поганая напугала?

Панов пошёл по кругу, заглядывая опричникам в глаза и каждым жестом, каждым словом возбуждая в них гнев.

– Это предатель, трус! Он ел наш хлеб, а потом ночью, подло, как тать⁴, ударил в спину!

Выпучив глаза, Панов присел, широко расставив руки, словно борец, приближающийся к жертве. Медленно сжимая узловатые пальцы, словно терзая чью-то плоть, он демонстрировал, что будет с предателем, когда тот попадётся в его смертельные объятия.

– …И он сбежал!

Панов взвыл от бессильной ярости, едва не рыдая. Возведя взгляд к небесам, словно моля о шансе поквитаться с врагом, он сел на корточки и закрыл лицо руками, тихо скуля. Прошла минута, может, больше; к Панову начали подходить опричники, говоря слова утешения, кто-то даже тронул его за плечо. Это было как раз то, чего он ожидал: отбросив руку, Панов вскочил и рывком швырнул сочувствующего. Пролетев несколько шагов, тот упал; остальные, испугавшись, расступились.

Панов ударил себя кулаками в грудь.

– Мы отомстим! Мы вернёмся и сожжём их деревню. Убьём всех! Пройдём через тайгу – и убьём!..

Опричники склонили головы, чувствуя, как в их душе начинает пылать всё тот же ненасытный огонь, что владеет Пановым.

4

Пройдя едва ли с десяток вёрст, к вечеру они совершенно выбились из сил. Ноги опричников, непривычные к ходьбе, отказывались их слушаться. Сев для привала, многие почувствовали, что не могут заставить себя встать. Панов, рыча, как зверь, подгонял их весь день, но и он выдохся; колени его предательски подгибались, когда он попытался принудить их продолжить марш.

Наконец, он махнул рукой и приказал устраиваться на ночь. Поужинав, «иноки» улеглись спать, снедаемые страхами. Колычев знал, что лопарь – или, может, лопари – не нападёт сразу же после наступления темноты, а выберет время под утро, когда сон самый крепкий. Умом он понимал, что сейчас безопасно, и нужно воспользоваться представившейся возможностью, но сон не шёл. За каждым деревом, тянущим из тьмы свои чёрные руки-ветви, ему виделся лопарь с ножом. Тот почему-то представлялся ему в облике Панова, с лицом, искривлённым жуткой усмешкой…

Колычев проснулся от громкого крика, причём не знал наверняка, он это кричит, или кто-то другой. Осмотревшись, он понял, что крики доносятся отовсюду: то были вопли ужаса и боли, которые издавали опричники, сражающиеся с демонами. Колычев вскочил на ноги, размахивая саблей, и поискал взглядом Панова. Тот, как всегда, был в центре свалки, отдавая громогласные команды. Мелькнуло что-то длинное и тонкое, прилетевшее откуда-то из чащи, и Панов, замерев на мгновение, рухнул наземь – его горло пронзила сулица с каменным наконечником.

Страх овладел Колычевым, и он побежал сквозь лес, не разбирая дороги. Раз за разом он спотыкался, падал, но тут же поднимался, чтобы продолжить бег. Его явно преследовали: он слышал, как за спиной хрустел валежник, сминаемый чьими-то ногами, обутыми в мягкие кожаные туфли. Запыхавшись, Колычев остановился. Все остальные звуки тут же утихли; только издали ещё доносились крики сражающихся. Он не слышал, о чём там кричат, но опричники явно проигрывали, это не вызывало сомнений. Наверняка, кто-то посылал проклятия и ему, но тут Андрей ничего не мог с собой поделать – страх был просто сильнее. Не укоряя себя ни на мгновение, он пообещал себе, что отмстит кровожадным лопарям.

Внезапно он услышал шорох – это явно был крупный зверь, пробиравшийся сквозь заросли ежевики. Зверь – или человек? Он обернулся, выставив вперёд саблю, и поразился, увидев, что его рука дрожит. Боясь вымолвить хоть слово, он замер, стараясь не дышать.

Что-то тяжело ударило сзади по голове. Андрей, покачнувшись, попытался взмахнуть саблей, но руки его не слушались. Он словно погружался в глубокий тёмный омут…