Роза и Червь

Эпизод в циклере

В небольшой сферической полости тихо и полутемно. Лишь еле слышно шелестит вентиляция, да мягко светятся глифы на мониторах контроля. Сейчас – середина ночи по условному бортовому времени циклера «Нефер».

У стены, приклеившись к магнитной рамке магнитами на пояснице, спит мастер Тэм [MED] Петерсен, санитар.

Он расслабленно висит в невесомости, поджав ноги к животу в позе эмбриона. Маленькое тело туго обтянуто тёмным эпидермособирающим комбинезоном-дзентаем. Руки и плечи бугрятся мышцами, зато ноги – худые, почти без мускулов: Тэму почти никогда не приходится ни ходить, ни стоять.

Тэм – нульграв. Он генетически и эмбрионально модифицирован для жизни в невесомости. Безгравитационные полости жилых астероидов – его естественная среда. Внешне, впрочем, никаких отличий от стандартного человеческого облика не видно. Лишь если снять с Тэма дзентай, окажется, что на его теле почти нет волос: лёгкая коррекция генотипа – для меньшей нагрузки на сантехнику.

Тэм – биосинт. Он зачат в пробирке, выношен в искусственной матке-утерине и рождён специфическим выдавливанием через имитатор родовых путей. Его серия получилась удачной, и клоны Тэма выпускаются до сих пор. Это ни в коей мере не делает его неполноценным: таким же путём появляется на свет большинство космиков.

Тэм – нейтрал: это его пол. Внешне он^[3] выглядит скорее как мужчина, и выделение отходов организовано по мужскому типу – так удобнее в невесомости. Но гормональный фон женский – это лучше подходит к характеру его работы.

Тэм – воркмод. Он любит свою работу – обслуживание пациентов на госпитальных циклерах; работу, к которой его начали готовить ещё на стадии проектирования генома.

Тэм – член гильдии MED, которая произвела его на свет и дала образование, и пожизненный сотрудник корпорации «СтарФаб», которая всё это оплатила. Его это не тяготит. Он гордится своей должностью и до глубины души предан «СтарФабу», гильдии и Церере.

Тэм немолод. Ему под семьдесят, позади полжизни. В его послужном списке около двадцати рейсов на циклерах – небольших астероидах, наматывающих эллипсы между орбитами Цереры, Марса, Венеры и Земли. Ещё полсотни миллизивертов дозы – и на пенсию. Заработал он за свою жизнь достаточно, чтобы завести ребёнка – тоже биосинта, естественно. Клона, для которого донором ДНК послужит сам Тэм или один из его семейных партнёров (да, у Тэма есть семья). А может, даже и не клона, а конструкта с индивидуально скроенным геномом. Это намного дороже – но рейс на «Нефере» Тэму оплатят по тройной ставке – как-никак, военная операция. А война может и затянуться: ещё три-четыре таких рейса – и его сбережения удвоятся.

Что это за война? Об этом Тэму известно мало. Ведь он всего лишь гильд, человек узкой специализации – «мастер», а не «доктор». Он отлично разбирается в своём деле, имеет кое-какие хобби, но сверх этого не знает и не хочет знать ничего.

Что знает Тэм?

Что владелец «Нефера» – марсианская колония Сильвана.

Что Сильвана вместе с лунной колонией Фламмарион составляют Дуэт – альянс двух сильнейших независимых от Венеры колоний Солсистемы.

Что сейчас «Нефер» движется к астероиду Рианнон и долетит через месяц. А зачем летит? Официально – везёт инвалидов на биопротезирование. Зачем на самом деле – Тэму знать не положено, но тут и дурак поймёт: освобождать Рианнон из-под власти венериан. Недаром же все инвалиды как один – милитанты, а временные механопротезы у них нестандартной, незнакомой Тэму комплектации…

А зачем воевать с венерианами? Да затем, что они – ненасытные агрессоры и враги человеческого рода, что Максвелл Янг, безумный правитель Эрикса, до сих пор не смирился с падением тирании Космофлота и мечтает вновь подчинить независимые колонии.

Остальное покрыто туманом. При желании Тэм, конечно, найдёт в сети какие угодно сведения. Ответ на запрос придёт не сразу – до ближайшего сервера Солнета около пяти световых минут, – но можно заглянуть и во внутреннюю медиатеку циклера, там тоже хватает регулярно обновляемых данных.

Другое дело, что всё это Тэма не касается и совершенно ему не интересно.

Он резко открывает глаза. В каюте загорается свет, и становится видно, что пастельно-жёлтые стены увешаны его личными вещицами. Тут и награды, и сувениры, и пластиковые 3Д-иероглифы (трёхмерная каллиграфия – одно из его хобби). Становится видно, что кожа Тэма бледна, а голый череп охвачен диадемой антенны…

Тэм проснулся не сам. Его разбудил сигнал – пришла какая-то важная информация по подписке. «Солнет, “Церера Таймс”, текстовое сообщение», – информирует его даймон.

Тэм отдаёт мыслекоманду загрузить сообщение, и текст появляется перед его глазами.

ЗАРА ЯНГ ПРИБЫЛА В РИАННОН

Как это повлияет на исход выборов?

В начале сентября в Совете Колонии Рианнон состоятся выборы прайм-админа. Официального списка претендентов нет – согласно уставу Колонии, любой член Совета может выдвинуть свою кандидатуру в начале заседания. До последнего момента ставки на выигрыш наиболее вероятных кандидатов были таковы:

Гвинед Ллойд – 73 %

Кадваллон Араун – 18 %

Кто-либо другой – 9 %

Но ситуация изменилась, как только к Рианнон прибыл венерианский корабль «Азатот». Выяснилось, что на корабле находится Зара Янг – дочь эриксианского прайм-админа и овер-коммандера Космофлота Максвелла Янга. До последнего момента это скрывалось. Букмекеры сразу подняли ставку на лояльную Венере Ллойд до 86 %, а ставку на сепаратиста Арауна понизили до 10 %…

Чем дальше Тэм читает, тем шире расплывается в улыбке.

Шансы Кадваллона Арауна упали до 10 % – разве это не прекрасно? Ведь чем меньше ставят на Арауна, тем больше выиграют те, кто на него ставил.

Если всё пойдёт так, как предполагает Тэм, то команда «Нефера» вышибет венериан из Рианнон, приведёт к власти оппозицию во главе с Арауном – и Тэм получит на свою ставку десятикратный выигрыш.

Тогда его семья, пожалуй, сможет позволить себе и двоих детей!

Сказка о запретном городе

Когда-то здесь стояла Москва, великий город кафиров. Была она полна зла и нечестия, и столь великого соблазна, – рассказывал по пятницам имам, – что многие нетвёрдые мусульмане стремились в неё, чтобы предаться кафирским порокам. Забывали истинную веру, впадали в безбожие, смеялись над старшими, отталкивали бедных и слабых. Мусульманки ходили по улицам неприкрытые, накрашенные, полуголые, – раздувая волосатые ноздри, вещал имам, – а потом ложились в постель к кафирам. Страшный грех царил на Земле! Вот за что Аллах милостивый, милосердный разгневался и огненными копьями поразил мир, как прежде разил Содом и Гоморру, и адитов, и самудитов, и фараона, и многоколонный Ирам. Так погибла Москва и все люди в ней.

А потом прилетели с небес гоги и магоги.

Кто из них гоги, а кто магоги, Саид не знал. Толком не знал даже имам. Дедушки в чайхане любили посудачить на эту занятную тему. Большинство соглашалось, что гоги – это те, что выглядят как люди, а магоги – полулюди: потомки тех, кто путался с ифритами, всякие великаны и другие уроды. Саид же подозревал, что с ифритами путались и гоги: уж больно все были рослые, румяные и откормленные – пышущие здоровьем так, что казались какими-то хищниками; скорее пугали, чем вызывали зависть.

По-настоящему они назывались «космики», и Саид знал, что все они (ну, может, кроме самых уродов) – потомки обычных людей. Просто перед самым Гневом Аллаха они смылись в космос и пересидели там самое страшное. С тех пор прошло неведомо сколько лет. Но и до сих пор наземники – потомки тех, кто остался на Земле и принял Гнев смиренно и бесстрашно – жили наособицу от космиков, почти с ними не водились, да и вообще едва считали за людей.

Колония космиков – Новая Москва – располагалась довольно далеко от махаллы Науруз, родного квартала Саида. Бывало, они с пацанами забирались на старую водонапорную башню и глазели в чей-то электронный бинокль на город гогов-магогов. Весь он был в садах, с зеркально-прозрачными домами, бассейнами, воздушными машинами. Но пацаны глазели всё больше на женщин – те, бывало, летом ходили по улицам совсем голые. Потом у костра на пустыре пацаны любили похвастаться, как развлекались с космичками: один имел двоих зараз, другой пятерых. Поначалу Саид даже думал, что только он один врёт от первого до последнего слова.

Но Саиду Мирзаеву было двенадцать лет, и его пока ещё интересовали не только женщины. Любил он поглядеть и на военную базу, и на космодром – как с громом, сотрясающим землю, поднимаются самолёты-кэрьеры, осёдланные гладкими белыми шаттлами; как в струях горячего марева садятся шаттлы; как расхаживают увешанные оружием великаны-милитанты, снуют роботы, катаются грузовики – гигантские тягачи для буксировки кэрьеров, рефрижераторы с цистернами криотоплива…

Все эти слова – «шаттл, кэрьер, рефрижератор» – с важным видом объяснял Байрам Ходжаев, единственный в их компании ученик космиковской благотворительной школы. Его семья, хоть и довольно уважаемая, как-то уж слишком старалась выслужиться перед космиками. За это Байрам частенько бывал пацанами бит, но его рассказы о жизни гогов-магогов все слушали затаив дыхание. Саид даже подозревал, что Байрам, возможно, единственный не совсем врёт про то, как лапал космичек-учительниц.

Самого Саида родители и близко не подпускали к школе. Отец, Малик Хамид-оглы, пожилой чернобородый владелец чайханы, считал, что изучать кафирскую науку – и само по себе грех, да и для будущего чайханщика дело совсем ненужное. Ходит мальчик дважды в неделю в мектеб при мечети, учит там основы веры, арифметику, русский и ингилийский языки – и хватит с него. Нельзя сказать, чтобы и самого Саида сильно тянуло к знаниям. Ничего бесплатного в мире нет, уж это он усвоил твёрдо. Так что наверняка за космиковской благотворительностью скрывался какой-то тёмный замысел: заманивают детей, а потом режут на органы, насилуют или приносят в жертву шайтанам.

И всё-таки мир гогов-магогов притягивал как магнит. Попасть в Колонию было невозможно. Мешал не забор – его Саид перемахнул бы в два счёта – мешали магические красные плакаты в ста метрах от забора. «НЕ ХОДИТЬ: БОЛЬНО», – предупреждал плакат словами и картинками. И правда, шагнёшь за волшебную черту – вся кожа вспыхнет, будто кипятком обваренная; а отбежишь с воем, и тут же пройдёт. Так что если хочется космиковских вещичек – иди на пустырь к Южным воротам. Посидишь полчасика, дождёшься, когда выедет мобиль – тут-то и беги за ним, пока дыхания хватит, ори во всё горло: «Док, хелло, мани, сувенир!» Раз на раз не приходится, но могут и бросить шоколадку или деньги, а то и вовсе драгоценность: электронную игрушку. И тут уж будет одна забота – хватай и уноси ноги, пока не отняли старшие пацаны.

О том, чтобы попасть внутрь, Саид и не мечтал. Внутри не бывал никто из знакомых семей. Один только Бабаджан Галимов, самый уважаемый человек в Рабате, хозяин Галимовского базара, имел право напрямую торговать с космиками – вот он-то бывал у них каждый день. Но это был такой большой человек, что ездил в золочёной машине, имел отряд нукеров, дворец с фонтанами, зиндан для должников, и на свои деньги содержал общественную баню. Разве мог Саид всерьёз думать, что сможет ему в чём-то уподобиться?

Но всё-таки однажды в Колонию попал и Саид.

Всё началось в четверг, 3 сафара 1917 года Хиджры, в руинах Старой Москвы.

Древняя столица кафиров, непомерно огромная – целая страна, а не город – начиналась в километре к югу от махаллы Науруз, за овечьим выгоном. Хоть и не защищённая никакой волшебной оградой, Старая Москва была для Саида столь же запретной, как Новая.

Город, прогневивший Аллаха, населяли джинны и призраки (так пугали его родители в детстве), разбойники, собаки и ядовитые змеи (так стали говорить, когда Саид подрос). Но его и без этих страшилок не слишком тянуло в Старую Москву. По рассказам бывавших там людей, ничего интересного в руинах не было. Легенды о сокровищах Алмазного фонда и Оружейной палаты до сих пор притягивали кладоискателей, но уже много лет никому из них не улыбалась удача…

Вряд ли Саид пошёл бы в руины, если бы его не заманил лучший друг, Хафиз Халиков.

Накануне того рокового четверга Хафиз подошёл к нему на перемене в мектебе, с таинственным видом отвёл в сторонку и показал сокровище: прозрачный округлый камешек с вишню величиной.

– Брат принёс из Старой Москвы, с охоты, – гордо сказал Хафиз. – Их там целая река, таких камней. Я у него выспросил дорогу. Пошли завтра со мной!

Саида одолевали сомнения.

– Что же твой брат не набрал там мешок? Разбогател бы.

Хафиз пренебрежительно махнул рукой.

– Да он, кроме своей охоты на собак, и знать ничего не знает. Думает, это стекляшка. Пошли! А не хочешь, и без тебя найду с кем сходить, – он поглядел на Саида с прищуром. – Или боишься?

Этот вопрос решил дело. Следующим утром Саид торопливо надраил пол на террасе чайханы, отпросился у отца погулять (отец даже не спросил, куда – врать не пришлось) и покатил на велосипеде к месту встречи, на пустырь у Южных ворот. Хафиз уже ждал на своём велике. Он оказался предусмотрительным – захватил бутылку воды и какую-то нацарапанную от руки карту. Друзья выехали из Рабата на бывшее Дмитровское шоссе и покатили на юг.

В своё время огненные копья Аллаха сожгли асфальт шоссе, а дожди и зимы довершили разрушение. Древняя дорога давным-давно превратилась в расплывшийся травянистый вал. Но по нему шла удобная колея, накатанная мобилями археологов из Новой Москвы, и ехать по ней было удобнее, чем по степи. Скоро Саид и Хафиз миновали овечий выгон и въехали на окраину гигантского города.

Дома-башни сравнительно недавней постройки, высокие, просторно расположенные, ещё не успели до конца разрушиться. Их остовы из прочной карбокерамики обросли лишайником и птичьими гнёздами, над обломанными верхушками вились и галдели стаи птиц – но всё-таки эти дома ещё выглядели как дома. Дальше потянулись более старые районы, много веков назад застроенные хлипкими бетонными зданиями. От них остались только бугры, заросшие полынью. Здесь Хафиз то и дело останавливался, чтобы свериться с картой. «Восемь кварталов на юг… – важно бормотал он (как будто себе под нос, но так, чтобы Саид слышал). – Три квартала на восток…» Наконец они наткнулись на речушку, что прорыла извилистый овраг сквозь бывшие кварталы. Притормаживая, вздымая клубы белой пыли, мальчики по дну сухого распадка съехали к реке. Та почти пересохла – галечник русла был едва смочен водой.

– Вот, – Хафиз с видом скромного торжества поднял плоскую гальку. – Видишь? Они тут все такие.

И правда – если отмыть камешек от пыли, он оказывался прозрачным. Река сокровищ! Саид присел, с восторгом перебирая гальки, набивая карманы самыми крупными и красивыми. Скоро он, однако, присмотрелся и ощутил горькое разочарование.

– Это стекло, дубина, – он чуть не ткнул очередную находку Хафизу в нос. – Видишь? Трещина. И пузырьки. Разве в камнях такое бывает? – Он бросил стекляшку наземь и с хрустом раздавил ногой. – Тут были дома со стеклянными окнами. Окна разбились, речка обкатала осколки. Тьфу! Поехали домой.

Хафиз схватил его за руку.

– Стой, где стоишь.

Саид замер.

Он тоже увидел собаку.

Жёлтая собака в чёрных подпалинах, тощая, вислоухая, стояла в десяти шагах и щерила на них пасть в грязных сосульках бороды. Дикая собака. Самый страшный зверь в степи. Саид никогда не видел их так близко, но какой-то древний инстинкт подсказывал, что её поза – поза готовности к атаке. Зверь встретил его взгляд и глухо зарычал.

– Не бежим, – вполголоса сказал Хафиз, – спокойно отступаем. Брат говорит, они нападают только стаей. А в этом районе все стаи выбиты. Это одиночка. Наверное, тут её логово со щенками…

Они медленно пятились к распадку, по которому спустились сюда, не сводя глаз со зверя. Саид подобрал крупный окатыш. Вместо того чтобы испугаться, собака громче зарычала и потрусила в их сторону.

– А ну пшла! – Хафиз резко позвонил в велосипедный звонок. Саид швырнул в собаку окатыш, та с рычанием отскочила, но так и не обратилась в бегство. – Всё, идём! Мы её отогнали, теперь не набросится.

Мальчики развернулись и, ведя велики за руль, бегом пустились вверх по распадку. Хафиз бежал впереди и остановился так резко, что Саид едва не налетел на него.

– Что там?

– Стая, – выдохнул Хафиз. – Ах ты, шайтан…

Стая?

Да. Впереди, у выхода из распадка, их поджидали два пса. Серый и чёрный, оба крупнее той жёлтой суки. Почему они разного цвета, ведь в стае все родственники? – промелькнула в голове Саида бесполезная мысль. С грозным глухим рычанием серый и чёрный двинулись вперёд. В панике Саид оглянулся. Жёлтая сука наступала сзади, отрезав путь к отступлению. Ловушка. Справа и слева высились крутые склоны. Сейчас они погибнут, погибнут из-за кусочка стекла.

Не сговариваясь, друзья бросили велосипеды и полезли на правый склон – не такой отвесный, как левый. Хватаясь за кусты полыни и камни, ломая ногти в сухой земле, Саид карабкался вверх. Склон слишком крут для собак – но что, если стая уже поджидает наверху? Лучше об этом не думать. Саид добрался до верха. Он ухватился за куст на бровке склона, подтянул ногу, напрягся для рывка – и тут его что-то больно ужалило в ладонь.

Саид вскрикнул, и – будто укус его подстегнул – рванул вверх, вывалился на ровную землю. Хвала Аллаху, собак не было. Тяжело дыша, Саид посмотрел на то, что ужалило его.

Чёрный цветок торчал на самой бровке, возвышаясь над чахлыми кустиками полыни. Прямой стебель с утолщением внизу, раскидистый венчик листьев, глянцево-чёрных и странно чистых, будто кто-то отмыл их от пыли, невесомое облако пушистых волос, трепещущих на ветру. На пару шагов вокруг цветка ничего не росло. Площадка голой земли была усеяна высохшим добела собачьим дерьмом и костями каких-то мелких зверушек. Саид никогда не видел ничего подобного.

– Что это за хрень? – спросил он Хафиза. Тот тоже успел поднялся и валялся на земле, шумно дыша.

– Первый раз вижу, – Хафиз перевёл дыхание. Он больше не пытался строить из себя знатока Старой Москвы. Рука Саида болела, как от укуса осы, и на глазах краснела и вздувалась опухолью. Из центра красноты торчало блестящее чёрное жало… Жало цветка. Что же это такое творится? Саид попытался вытащить жало зубами, но оно сломалось, и острие ушло внутрь.

– Всё, пошли вниз за великами, – сказал Хафиз. – Собак нет. Дома иголкой вытащишь.

Действительно, собаки исчезли, будто провалились сквозь землю. Почему стая бросила добычу? Нечего думать, надо убираться отсюда. Мальчики спустились за велосипедами, вышли на шоссе и покатили домой. Вся охота к приключениям пропала. Опухоль на руке Саида не спадала, хоть он и приложил подорожник, и горела огнём.

Укус не прошёл и дома. Родителям Саид соврал, что ужалила оса.

Он попытался вынуть жало иголкой, но не смог – только расковырял ранку до крови.

Проклятый цветок оказался ядовитым. После обеда начался жар, и заболела голова. Покраснение и зуд распространились от опухоли на всю руку. Саиду стало совсем страшно – но не настолько страшно, чтобы признаться родителям во всём. Проще было тайком сходить в больницу, что в космиковской благотворительной миссии.

Отец как раз очень кстати послал его на базар – удачный повод уйти из дома. Саид снова оседлал велосипед и покатил в сторону, противоположную базару – в благотворительную миссию.

Тогда Саид не мог и подумать, что не вернётся домой.

Рианнон. Воспоминание

– Зара.

– Что, папа?

– У меня к тебе разговор.

– Говори быстрее, папа.

– Торопишься?

– На благотворительный концерт. На первое отделение уже опоздала. Ещё немного – опоздаю и на второе, и это будет уже неприлично. Давай. Что ты хотел сказать?

– Концерт придётся пропустить. Разговор серьёзный. Сядь.

– Ну?

– Я хочу поручить тебе задание.

– Опять соблазнить какого-нибудь несчастного марсианского дипломата?

– Я сказал, сядь.

– О нет! Аквилианского дипломата?! И сколько у него щупалец?.. Ладно, ладно. Я села. Всё. Я настроилась серьёзно.

– Надеюсь. Ты не ребёнок. Тебе уже тридцать шесть, четверть жизни позади. Довольно развлекаться. Пришла пора сделать нечто достойное Янгов. Нечто по-настоящему важное для Космофлота.

– Папа, ты меня обижаешь. По-твоему, я только развлекаюсь? Я пропагандирую наше дело везде, где могу.

– Есть вещи поважнее пропаганды на светских вечеринках. Ты ещё не в курсе, но Дуэт начал войну.

– Что?

– Фламмарион направил к Венере два вооружённых до зубов циклера, «Санторо» и «Хольцман». Марс направил циклер «Нефер» к астероиду Рианнон. Это война. Сепаратисты шестьдесят лет орали: «Раздавить гадину» и наконец-то решились. Началась серьёзная игра, Зара. И она потребует предельного напряжения сил от всех нас.

– Что я должна сделать?

– Ты ничего не должна. Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. Если тебя пугает ответственность – только скажи и иди на концерт.

– Ты меня опять обижаешь, папа.

– Прости, моя девочка. Это я так… Я никогда в тебе не сомневался.

– Итак, что мне делать?

– То же, что и всегда. Говорить с людьми. Убеждать людей. Но на этот раз помнить, что от твоих слов зависит всё. И зависит самым прямым образом.

– Как-то неконкретно. Всё – это что?

– Будущее Эрикса. Будущее Космофлота. Будущее Солсистемы. Жизнь и смерть человечества. Ты готова взять на себя такую ношу?

– Готова, папа, готова. Хватит предисловий.

– Тогда прочти вот это.

– «Уроборос»? Что это значит?

– Червь, моя девочка. Червь, кусающий себя за хвост.