Актуальные проблемы Общей части уголовного права

2.2. Основополагающие правила юридической техники

Средства юридической техники – это нематериальные формы, при помощи которых можно строить право – создавать его скелет, конструкции, облекать в юридический вид его содержание. Это соответствующие в основном идеальной структуре права своего рода типовые схемы, юридические нормы, входящие в действующую систему права.

Главными средствами юридической техники являются:

а) нормативное построение;

б) системное построение;

в) юридические конструкции;

г) отраслевая типизация.

Нормативное построение. Перевод воли государства на язык права состоит прежде всего в том, что она на основе категорий правосознания (категорий «право» и «обязанность» и др.) при помощи юридической и иной терминологии излагается в виде нормативного предписания – конкретного, формально закрепленного государственно-властного веления нормативного характера (регулятивного, охранительного, дефинитивного и т. д.). Изложение государственной воли в виде нормы-предписания и есть та первичная типовая схема, с которой начинается юридико-техническое строительство права.

Системное построение. Нормативная организация воли законодателя не ограничивается только ее выражением в виде норм-предписаний. Нормативные предписания должны быть выражены в виде логических норм.

Юридические конструкции. Это более высокий уровень технико-юридического выражения воли законодателя, отражающей характер (модель) связи между элементами и сторонами логических норм (характеристику юридических конструкций как модели)^[60]. Юридические конструкции представляют собой специфическое построение нормативного материала, соответствующее определенному типу или виду сложившихся правоотношений, юридических фактов, их связи между собой. В каждой отрасли права существуют устоявшиеся конструкции, выраженные главным образом в кодифицированных нормативных актах. Таковы схемы (модели) составов преступлений в уголовном праве, в том числе разнообразные общие и специальные составы.

Юридические конструкции представляют собой как бы готовые типовые образцы, схемы, в которые облекается нормативный материал. Их использование облегчает формулирование юридических норм, придает нормативной регламентации общественных отношений четкость и определенность, обеспечивает, следовательно, необходимую формальную определенность права. Важнейшая задача при создании юридических норм (а норма – тоже конструкция) состоит в том, чтобы подобрать такие конструкции, которые соответствовали бы содержанию нормативного материала, позволяли бы с максимальной эффективностью обеспечить поставленные законодателем задачи.

Отраслевая типизация. Специфической конструктивной моделью, обеспечивающей изложение воли законодателя на языке права, является структурный тип правоотношения. Нормативные предписания для их системной организации должны быть изложены таким образом, чтобы они не только образовывали логические нормы и стройные юридические конструкции, но и включались в строго определенную отрасль права, соответствовали типическим чертам отраслевого правоотношения. Это достигается путем помещения данного предписания в отраслевой кодифицированный акт, подчинения его определенной системе общих норм, применения отраслевой терминологии и др.^[61]

Юридические конструкции складываются на основе опыта правотворчества, в ходе которого отбираются наиболее целесообразные и отбрасываются устаревшие модели построения нормативного материала. Поскольку законотворческий процесс является видом правотворчества, к нему могут применяться также принципы правотворчества, в числе которых Ю. А. Тихомиров^[62] предлагает следующие:

а) принцип научности, означающий использование приемов и методов научного анализа, достижений науки и строгое следование объективным критериям оценки;

б) принцип законности, означающий строгий учет иерархии правовых актов и норм, компетенции субъектов прав и соблюдение процедурных правил;

в) принцип демократизма, означающий изучение социальных интересов и возможности их выражения в сфере правотворчества, учет общественной поддержки проектов правовых актов;

г) принцип системности, означающий строгий учет системы права, законодательства, построения отрасли и т. д.

К. К. Панько^[63] в своей работе рассматривает положения, являющиеся основополагающими правилами юридической техники, известные юридической науке и практике еще со времен Древнего Рима. Во-первых, это lex superior derogat legi interior – «норма, имеющая высшую юридическую силу, имеет приоритет перед нормой меньшей юридической силы». Типичным примером является положение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, в соответствии с которым приоритет отдается общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам РФ. Свое место Конституция РФ определяет так: «…имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации» (ч. 1 ст. 15). Уголовный кодекс РФ установил: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права» (ч. 2 ст. 1).

Установление признаков многих преступлений невозможно без учета положений соответствующих договоров, так как нормы международного права играют существенную роль в толковании и применении норм уголовного закона.

Россия приняла на себя определенные обязательства, подписав и ратифицировав международные договоры. Специфика межгосударственных соглашений в области уголовного права состоит в том, что они не могут быть реализованы без имплементации их положений в УК РФ, поскольку как минимум нормы таких соглашений не имеют санкций. Поэтому выполнение международных обязательств России возможно только посредством включения конвенционных положений в российский закон^[64].

Пример реализации такого положения приведен О. И. Сакаевой^[65]: в постановлении Пленума ВС РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» подчеркивается невозможность непосредственного применения судами РФ международных договоров, «нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом»^[66]. Обязанность криминализации торговли людьми в национальном законодательстве государств-участников предусматривается ст. 5 Палермского протокола^[67].

Если государством избран иной, помимо отсылки, способ внутригосударственной правовой имплементации нормы международного права, то влияние такой нормы на соответствующую норму внутреннего законодательства не всегда очевидно. Однако в случае с введением посредством Федерального закона от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ состава торговли людьми в УК РФ прослеживается учет законодателем формулировок Палермского протокола, подписанного от имени Российской Федерации тремя годами ранее.

Во-вторых, это lex cpecialis derogat legi generali – «специальная норма имеет приоритет перед общей нормой». Примером может служить следующее положение: «Если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме» (ч. 3 ст. 17 УК РФ). При этом специальные нормы могут быть различных видов, а именно усиливающими или смягчающими ответственность.

Что касается приоритета основных норм по сравнению со специальными, то здесь вряд ли возможно отдать предпочтение общим нормам, поскольку специальные нормы могут устанавливать исключения из общего правила.

Более сложная ситуация возникает в области действия уголовного права. Здесь возможны коллизии не только между общими и специальными нормами (убийство и убийство при отягчающих обстоятельствах и со смягчающими обстоятельствами), но также между общими и исключительными нормами. К числу последних относятся нормы разд. V УК РФ, устанавливающие специфику уголовной ответственности несовершеннолетних и предусматривающие по сравнению с общими ограничениями специфические для них ограничения (по видам и размерам наказания, срокам давности привлечения к уголовной ответственности, погашения судимости, освобождения от наказания и т. д.).

Для устранения коллизий общей, специальной и исключительной норм существует правило: действие исключительной нормы имеет приоритет перед общей и специальной нормами. При этом не имеет значения, устанавливает ли исключительная норма более мягкое или более жесткое наказание^[68].

В-третьих, это lex posterior derogat prior – «последующий нормативный правовой акт, принятый тем же субъектом правотворчества по тому же вопросу, отменяет действие предыдущего». Речь идет о двух ситуациях: 1) вновь принимаемый закон заменяет такой же, ранее действовавший, и его отмена как бы предполагается; 2) новый закон принимается не взамен ранее действовавшего, а параллельно с ним. В этом случае в процессе правового регулирования возникает формально-логическое противоречие, требующее внесения корректив.

В уголовном, административном, финансовом и ряде других отраслей права, именуемых отраслями публичного права, придание закону обратной силы недопустимо, если это ухудшает правовое положение какой-либо категории граждан, и, наоборот, допустимо, а иногда обязательно, если это меняет их положение к лучшему. На этом основаны обратная сила уголовного закона, устраняющего наказуемость деяния или смягчающего наказание ст. 10 УК РФ, и запрет придания обратной силы закону, устанавливающему или отягчающему ответственность (ст. 54 Конституции РФ)^[69].

В-четвертых, utilingua nucupassit, ita jus esto – «как язык поименовал, да так будет право». Чтобы быть правилом поведения, воля законодателя должна получить выражение вовне. Другого способа материализации, кроме переложения воли на естественный язык и записи ее с помощью определенных знаков, человеческое общество не знает. По этому поводу знаменитый русский юрист Н. С. Таганцев писал: «Мысль, предложенная законодателем, не нашедшая выражения в тексте закона, не составляет закона: что не выражено, то не может быть и выяснено»^[70].

Для того чтобы правило поведения стало юридической нормой, оно должно быть облечено в определенную правовую форму. Это происходит в результате правотворческой деятельности государства, с помощью которого воля законодателя находит свое выражение в том или ином правовом акте, который и становится обязательным для исполнения^[71].

В-пятых, legitator non praesumitur sibi ipsi countrarius – «законодатель мыслит последовательно и не впадает в противоречие с самим собой». Ни одна норма уголовного права не должна противоречить нормам международного права, Конституции РФ, другим нормам уголовного права и нормам других отраслей права. Ни одна специальная по характеру норма не должна противоречить общим нормам, закрепленным в УК РФ.

Конструирование уголовно-правовых предписаний, как обоснованно представляет в своей работе А. И. Ситникова^[72], с позиций законодательной текстологии УК РФ подчинено требованиям наличия текстуальных признаков:

1) наличие заголовков, тематизирующих уголовный закон в целом, его части, разделы, главы, статьи;

2) объективированность в тексте уголовного закона уголовно-правовых предписаний, выражающих волю законодателя;

3) текстуальная завершенность;

4) официальный стиль изложения уголовно-правовых предписаний;

5) связность текста;

6) его целенаправленность;

7) прагматичность.

1. Заголовки УК РФ, его структурных единиц (частей, разделов, глав, статей) выступают в качестве структурно-смысловых доминант нормативного текста, наличие которых позволяет получить в режиме быстрого доступа точную и достоверную информацию о государственной и отраслевой принадлежности закона, его структуре, системных связях его институтов, уголовно-правовых предписаний и генерализованном (обобщенном) содержании каждой структурной единицы, отраженной в заголовочном комплексе. Заголовки уголовного закона выполняют три функции: номинативную (служат в качестве наименований), информативную (предоставляют сведения о структуре кодекса и его содержании) и интегративную (придают связанность и целостность уголовному закону).

2. Объективированность как признак нормативного текста проявляется в том, что уголовное законодательство состоит из текста Уголовного кодекса (ст. 1 УК РФ), который выступает в качестве формы объективации уголовно-правовых предписаний, выражающих волю законодателя. Согласно ч. 1 ст. 1 УК РФ новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в Кодекс. Объективация уголовно-правовых предписаний в связи с внесением многочисленных изменений, дополнений и текущих поправок в действующий УК РФ имеет принципиальный характер, так как выступает в качестве легитимирующего фактора, который позволяет модернизировать текст уголовного закона в соответствии с текущими изменениями уголовно-правовой политики. Объективированность уголовно-правовой информации в тексте уголовного закона имеет разные уровни: поверхностный уровень, который доступен восприятию всех заинтересованных лиц, и глубинный уровень, рассчитанный на концептуальное восприятие специалистов.

3. Текстуальная завершенность уголовного закона тесно связана с его дискурсивностью. Это означает, что текст УК РФ является социально значимым текстом, адекватность которого определяется тем, что он отражает изменения, происходящие в обществе не только во время его принятия и вступления в силу, но и в течение всего периода действия. Дискурсивно незавершенный уголовный закон нуждается в дополнениях, которые призваны устранить возникающие пробелы и придать уголовному закону актуальную степень завершенности.

4. Официальный стиль изложения уголовного закона является обязательным признаком нормативного текста. Особо отметим, что стиль относится не к языку закона, а к его тексту. Соответственно, все требования, традиционно адресуемые к языку закона (краткость, точность, ясность), относятся к тексту уголовного закона, поскольку вне текста эти свойства сами по себе не существуют. Стиль уголовного закона отличают такие признаки, как императивность, нулевая экспрессивность, стандартизированность, композиционность, экономичность, использование особой лексики^[73].

5. Связность текста уголовного закона, т. е. объединение вербальных знаков в структурно-смысловое единство, дает возможность воспринимать Уголовный кодекс как совокупность нормативных текстов, образующих иерархически-организованное разноуровневое нормативное пространство. Структурирование Уголовного кодекса из взаимосвязанных разделов, глав, статей и частей обеспечивает его текстуальную целостность.

6. Целенаправленность является одним из признаков текста, в том числе законодательного (текста УК РФ). Текст уголовного закона, образующие его уголовно-правовые предписания и правовые институты выражают законодательную интенцию, т. е. намерение законодателя защитить уголовно-правовыми средствами наиболее важные общественные отношения.

7. Прагматизм текста уголовного закона заключается в способности уголовно-правовых предписаний регулировать общественные отношения в направлении, заданном законодателем для достижения практически полезных результатов. Текст уголовного закона настолько прагматичен, насколько прагматичен законодатель, ориентированный на создание качественного нормативного текста.

Уголовный закон столь специфичен, что правила и приемы законодательной техники подчинены криминологическим реалиям, а также ожиданиям, которые преобразуют социально значимую информацию в эффективно действующий правовой акт. Уголовное законотворчество – это совокупность способов, средств, приемов социального противодействия преступности.

2.3. Анализ современного состояния юридической техники в сфере уголовного законотворчества

Как верно отмечает А. И. Ситникова, принятие Уголовного кодекса РФ и связанных с ним многочисленных федеральных законов, вносящих изменения и дополнения в действующее уголовное законодательство, знаменует собой эпоху законопроизводства, пришедшую на смену эпохам законописания и законотворчества. Новую эпоху отличает постоянный рост количества законов и внесенных в уголовное законодательство изменений, а также технико-юридического брака, связанного с ускоренным производством законов. При этом рост количества изменений не соответствует их качеству. В этой связи ученые и практикующие юристы все чаще заявляют о необходимости проведения фундаментальных правовых исследований, которые могут служить основанием прикладных разработок. Вместо этого, по словам Д. А. Керимова^[74], современная юридическая литература в большинстве своем освещает отдельные, преимущественно частные, вопросы, занимается в основном апологетикой действующего законодательства и комментаторскими обобщениями нередко беспомощной правоприменительной практики^[75].

В современных условиях тщательной разработки требует законодательная техника на федеральном, региональном и локальном уровнях в связи с низким уровнем качества и эффективности современного российского законодательства^[76].

Сразу следует оговориться: Уголовный кодекс РФ, безусловно, продукт более качественный, нежели УК РСФСР. Политизированность, идеологические перегибы, несоответствие положений УК РСФСР международному регулированию по ряду вопросов не позволяют оценить качество предшественника УК РФ.

Отмечая избыточное изменение и дополнение текста УК РФ, бесспорно признаем, что статичным закон быть не может, эволюционирование общественных, политических, экономических отношений приводит к объективной необходимости его модернизации.

Характеризуя языковые средства, используемые законодателем, имеет смысл выделить из них те, которые влияют на эффективность уголовного законодательства.

Уголовный кодекс призван сдерживать негативные социальные процессы, и в случаях допущения законодателем ошибок в объеме криминализации, пенализации, декриминализации, депенализации создается крайне неблагоприятная почва для предупреждения преступлений. Непризнание преступными посягательств, имеющих общественно опасный характер и нуждающихся в уголовно-правовом регулировании, наносит серьезный ущерб, приводит к безнаказанности лиц, их совершивших, подрывает авторитет закона.

Модернизация «с колес» привела к особой современной характеристике российского УК – его нестабильности. «В пылу творческого и законотворческого азарта [законодатель] увлекся зачастую сиюминутной и потому нередко хаотичной уголовно-правовой косметикой (ретушью) Уголовного кодекса вместо того, чтобы проводить обоснованную с позиции нравственных и экономических требований, рассчитанную на дальнюю перспективу коррекцию уголовно-правовой политики Российской Федерации»^[77].

В силу особенностей и значения уголовного законодательства, Л. Д. Гаухман называет нестабильность УК угрозой разрушения правопорядка^[78], приводя пять основных негативных последствий регулярного внесения изменений в Кодекс:

1) несоблюдение закона гражданами вследствие его нестабильности, обусловливающей неосведомленность об уголовно-правовом запрете;

2) длительное неприменение новых норм уголовного права правоохранительными органами и судами до формирования практики вышестоящих судов;

3) осложняется обучение уголовному праву, быстро устаревает учебная литература;

4) затрудняется научное творчество по специальностям криминального цикла;

5) порождается неуважение к закону в обществе.

Действительно, Кодекс, в который постоянно вносятся изменения, воспринимается как несовершенный не только специалистами. Это демонстрирует недоверие к Кодексу со стороны тех, кому адресовано общепредупредительное воздействие данного нормативного акта. Кодекс находится в сфере профессиональной деятельности многих тысяч оперативных, следственных работников, прокуроров, судей и ученых. Постоянное внесение изменений усложняет правоприменение, приводит к перманентной необходимости поиска действующей или применимой к конкретному делу редакции, следствием чего являются ошибки, большие временные затраты, пересмотры уже принятых решений по уголовным делам^[79].

Проанализируем условия, влияющие на эффективность уголовно-правового регулирования:

1. Качество реализации криминализации, декриминализации в уголовном законе, если таковая необъективна и социально не обоснована, существенно подрывает криминологическую политику государства.

Объясняя потребность в криминализации, по мнению Д. Н. Сергеева^[80], вначале нужно констатировать отсутствие возможности борьбы с антиобщественным деянием неуголовными средствами. Уголовное право – крайняя мера, применение которой в каждом отдельном случае должно быть исключительным, поскольку влечет большое количество разных социальных, экономических, нравственных и иных последствий. Если с тем или иным деянием возможно эффективно бороться без уголовной репрессии, оно не должно признаваться преступлением. Второй фактор – общество должно быть готово к признанию того или иного деяния в качестве преступления. В противном случае общество будет рождать протест, что может способствовать увеличению количества данных преступлений. Яркий пример – новая редакция ст. 148 УК РФ, принятие которой было неоднозначно встречено обществом. Появившиеся после принятия данного закона примеры бросающего открытый вызов нарушения нормы об оскорблении религиозных чувств верующих стали отражением несогласия части общества с приведенной нормой, его неготовностью воспринимать криминализированное законодателем деяние как истинно преступное. Общество должно быть подготовлено к пересмотру правовой природы тех или иных деяний, и намерение законодателя криминализировать антиобщественный акт должно учитывать данный фактор (предусмотреть постепенное вступление нормы в силу или отсрочку, провести общественные обсуждения по проекту, общественные кампании, направленные на информирование граждан, и т. д.). И, наконец, третий фактор – правоохранительная система должна быть готова выявлять, пресекать и предотвращать данные деяния. В противном случае создастся ситуация выборочного применения нормы, что перечеркнет ее превентивное значение.

На фоне такого обоснования нецелесообразности криминализации уместным будет пример, приведенный М. Б. Костровой^[81], о необоснованности криминализации управления транспортным средством в состоянии опьянения (по сути, деликта создания опасности). Правильно пишут Ю. В. Грачева, А. И. Коробеев и А. И. Чучаев: «…установление уголовной ответственности за управление транспортным средством в состоянии опьянения не отвечает требованиям необходимости, допустимости и целесообразности криминализации этого правонарушения и перевода его в разряд уголовно наказуемых деликтов». В обоснование своей позиции они приводят следующие доводы:

1) она произведена без учета степени общественной опасности деяния, малозначительность правонарушения не диктовала необходимости вести с ним борьбу уголовно-правовыми средствами;

2) отсутствовал учет такого фактора, как распространенность негативного социального явления, в данном случае – чрезмерная распространенность таких нарушений, что создает предпосылки для наступления целого ряда нежелательных последствий:

а) снижается «образ преступника»;

б) искажаются представления о действительной опасности преступности;

в) перегружается система юстиции;

3) расчет в подобных случаях на общепревентивное действие уголовного закона оказывается, как правило, несостоятелен, реализовать в полной мере принцип неотвратимости наказания будет практически невозможно, а значит, престиж уголовного закона в глазах населения будет подорван;

4) перевод большого числа лиц с упомянутыми формами отклоняющегося поведения в категорию «преступники» не будет воспринят общественным правосознанием как справедливый^[82].

При декриминализации деяния следует: обосновать причину декриминализации (с помощью статистических материалов, расчетов ущерба, экспертных суждений, зарубежного опыта и т. д.); дать предварительный криминологически обоснованный прогноз влияния нового закона на состояние преступности. Нередко законодатель относится к декриминализации даже менее критично, чем к введению уголовной ответственности за то или иное деяние. Следствием этого является поспешность принятия решений, а затем срочное исправление ситуации, что можно увидеть на примере декриминализации ст. 129 УК и скорое возвращение состава клеветы в ст. 128.1 УК^[83]. В период между декриминализацией и повторной криминализацией виновные подлежали ответственности по ст. 5.60 КоАП РФ.

К сожалению, отечественная уголовно-правовая политика начала XXI в. быстро приобрела конъюнктурный характер, несмотря на действовавший длительное время негласный мораторий Государственной Думы Федерального Собрания РФ на любые сколько-нибудь значимые изменения в УК РФ. В последние пять лет законодатель стал принимать на первый взгляд странные и даже противоположные решения по одному и тому же вопросу в течение короткого времени (один-два года). Примерами циклического нормотворчества могут служить криминализация, декриминализация и повторная криминализация сходных форм общественно опасных деяний, предусмотренных ст. 173 «Лжепредпринимательство» и 173.1 «Незаконное образование (создание, реорганизация) юридического лица», ст. 174 «Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем», ст. 188 «Контрабанда» и ст. 200.1 «Контрабанда наличных денежных средств и (или) денежных инструментов», ст. 200.2 «Контрабанда алкогольной продукции и (или) табачных изделий»^[84], ст. 226.1 «Контрабанда сильнодействующих, ядовитых, отравляющих, взрывчатых, радиоактивных веществ, радиационных источников, ядерных материалов, огнестрельного оружия или его основных частей, взрывных устройств, боеприпасов, оружия массового поражения, средств его доставки, иного вооружения, иной военной техники, а также материалов и оборудования, которые могут быть использованы при создании оружия массового поражения, средств его доставки, иного вооружения, иной военной техники, а равно стратегически важных товаров и ресурсов или культурных ценностей либо особо ценных диких животных и водных биологических ресурсов», ст. 229.1 «Контрабанда наркотических средств, психотропных веществ, их прекурсоров или аналогов, растений, содержащих наркотические средства, психотропные вещества или их прекурсоры, либо их частей, содержащих наркотические средства, психотропные вещества или их прекурсоры, инструментов или оборудования, находящихся под специальным контролем и используемых для изготовления наркотических средств или психотропных веществ».

2. В уголовном законе появляются примечания как дополнительные нормативные тексты, выходящие за пределы диспозиций и санкций. Примечания выступают специализированным нормативным материалом, разъясняющим, дополняющим предписания нормы, к которой они прикреплены, или иных статей УК РФ. Конструирование примечаний подчиняется общим требованиям к законодательной технике. Специфика примечаний заключается в неразрывности смысловых связей текста правового регулирования с собственным содержанием. Количество примечаний увеличивается, но качество, несмотря на критические замечания, даже в нововведениях продолжает отставать.

Рассмотрим несколько примеров нарушения законодательной техники. Примечание 1 к ст. 264 УК РФ (утратило силу с 1 июля 2015 г. – Федеральный закон от 31 декабря 2014 г. № 528-ФЗ), разъясняло: под другими механическими транспортными средствами в настоящей статье понимаются троллейбусы, а также трактора и иные самоходные машины, мотоциклы и иные механические транспортные средства. Отличительные признаки других от иных законодатель от потребителя закона скрыл. С 1 июля 2015 г. предложено новое толкование других механических транспортных средств: «Под другими механическими транспортными средствами в настоящей статье и статье 264.1 УК понимаются трактора, самоходные дорожно-строительные и иные самоходные машины, а также транспортные средства, на управление которыми в соответствии с законодательством Российской Федерации о безопасности дорожного движения предоставляется специальное право». Появилось больше определенности, но от абсолютной конкретики законодатель по-прежнему отказывается.

Примечание к ст. 131 в последние годы ясно обозначило курс на усиление борьбы с сексуальными преступлениями в отношении несовершеннолетних. В частности, по решению законодателя к преступлениям, предусмотренным п. «б» ч. 4 ст. 131 Уголовного кодекса РФ, а также п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ, теперь отнесены все деяния, подпадающие под признаки преступлений, предусмотренных ч. 3–5 ст. 134 УК РФ и ч. 2–4 ст. 135 УК РФ, если они совершены в отношении лиц, не достигших двенадцати лет. Обоснование принятого решения содержится в примечании к ст. 131 УК РФ, оно связано с признанием всех несовершеннолетних, не достигших двенадцатилетнего возраста, находящимися в беспомощном состоянии, т. е. не способными понимать характер и значение совершаемых с ними сексуальных действий^[85]. Сложно высоко оценить юридическую технику данного примечания. А. Кибальник^[86] обращает внимание на другое обстоятельство, вытекающее из содержания примечания. Как известно, субъект преступления, предусмотренного ст. 134 УК, – взрослое лицо. Субъект изнасилования и насильственных действий сексуального характера – лицо, достигшее 14 лет. Напрашивается вопрос: как расценить добровольное сексуальное действие, совершенное, допустим, 16-летним подростком с 13-летним ребенком? Раньше 16-летнее лицо однозначно несло бы ответственность по статьям о насильственных сексуальных преступлениях, поскольку 13-летний ребенок, как сказано выше, во всех случаях признавался находящимся по указанным причинам в беспомощном состоянии. В настоящее же время это исключено, так как даже взрослый партнер в указанной ситуации не может нести ответственности по соответствующим частям ст. 131 или 132 УК – формулировками примечания к ст. 131 УК РФ законодатель, по сути, презюмировал, что по достижении 12-летнего возраста лицо более не находится в силу возраста в беспомощном состоянии, а значит, может уже понимать характер и значение совершаемых с ним действий и, стало быть, адекватно выразить свою волю на совершение с ним соответствующих действий (другое дело, что данная презумпция опровержима).