Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Такую же линию мы выстраивали и с иезуитами, впервые за многие десятилетия открывшими отделение в России – тоже сначала в квартире на улице Трофимова. Представляли их священники Станислав Опеля и Франсуа Эве – милейший француз, который сразу начал появляться на московских интеллигентских тусовках. Члены «Общества Иисуса» вели себя гораздо более аккуратно, чем «лобовые» миссионеры – собственно, обращением православных в «католичество» они практически не занимались. Но уже вскоре ими был открыт первый спонсируемый Римом вуз – колледж католической теологии, потом преобразованный в «Институт святого Фомы». Впрочем, долго в это заведение стремились не те, кто хотел бы стать миссионером Ватикана, а просто желающие уехать на Запад и найти там непыльную работу. Ставка на резонерствующую интеллигенцию, движимую презрением к Православию, не приносила успеха, хотя и не красила Ватикан, о чем мы с коллегами довольно прямо говорили в беседах.

Наша позиция выслушивалась, записывалась, но миссионерское наступление продолжалось. И довольно быстро мы поняли: надо прямо говорить нашему народу о неправильности западной миссии. В самом деле, современные «католики» вроде бы не считают православных отступниками от веры, недостойными Царства Божия. Тогда зачем их обращать, особенно если это люди уже крещенные? В ответ, конечно, собеседники из западных стран надували губы или рассказывали, что наш народ уже как бы не совсем православный, а миссионерского поля, дескать, хватит всем. Прозападная же интеллигенция вовсю клеймила нас за «мракобесие» и отсутствие «любви».

Хорошо помню, как я в первый раз выступил на ток-шоу, которое смотрела вся страна. Дело было в 1991 году. Дискуссия крутилась вокруг знаменитого явления в португальской Фатиме, где Божия Матерь, если верить единственной дожившей до зрелых лет заявленной очевидице монахине Люсии, предсказала страшные события в России в 1917 году, а затем – ее обращение к Богу (многие «католики» считали, что имелось в виду обращение именно к Ватикану). Был устроен телемост с Португалией, оттуда на ломаном русском вещал «католический» священник. Ведущий и большинство тех, кто был в студии, восторгались. Когда я, молодой диакон, сказал о неправильности миссии Ватикана в России, на меня накинулись всей «просвещенной» аудиторией. Но многие люди потом подходили на улице и говорили: «А ведь правильно ты сказал. Мы раньше не задумывались, но что-то странное есть во всем этом миссионерстве»…

Вскоре с пришлыми проповедниками стали спорить наши священники, епископы, церковные публицисты. Был даже переиздан «Православный противокатолический катехизис» 1916 года. Либеральная часть православной и светской интеллигенции, да и симпатизанты Запада в церковной бюрократии начали корить защитников Православия за «косность», «глупость» и «небратолюбие». Однако Патриарх Алексий II услышал скептические голоса и стал весьма жестко разговаривать с ватиканскими посланцами. Критические слова очень громко прозвучали и из уст митрополита Кирилла, многие десятилетия симпатизировавшего Ватикану.

Мы тогда не просто устояли – мы переломили ситуацию в восприятии «католических» миссионеров нашим народом. И уже к середине девяностых их работа захлебнулась. Почему это произошло? Наверное, не только и не столько из-за наших жестких слов. Люди увидели неискренность зарубежных проповедников, их внутреннюю надменность, стремление «исправить» народ, который выстрадал свой самостоятельный путь и своих святых, особенно мучеников ХХ века. И начал возвращаться к своей Церкви.

Впрочем, «фатимская» линия – иррациональная вера в то, что Россия обязательно падет к ногам Рима, – еще долго доминировала в Ватикане. Это я очень ясно почувствовал, когда в первый раз попал туда. Дело было году в 1993-м или около того. Повод я уже не припоминаю – происходила какая-то рядовая конференция. Но довольно высокопоставленные чиновники «католической» администрации вели со мной бесконечные разговоры, водили по храмам и в конце концов устроили личную аудиенцию у Папы Иоанна Павла II. Разговор был формальным, но стремление этого человека заключить Россию в свои крепкие объятия стало для меня более чем очевидным. Не случайно фатимские «пророчества» он воспринимал как предельно значимые.

Сам Ватикан оставил у меня двойственное впечатление. Я, конечно, был очарован тем же, чем очаровывались наши иерархи, попавшие в Рим в шестидесятые-восьмидесятые годы: множеством искусных интеллектуалов и управленцев, стройной системой учреждений, обилием СМИ и мероприятий, а главное – огромным количеством народа, приходящего на площадь Святого Петра послушать Папу и поучаствовать в его богослужении. Однако за всем этим легко считывалась и некоторая усталость, довольно очевидное уныние – и это в момент, когда Ватикан должен был торжествовать! Пал давний соперник – советский коммунизм. В странах Центральной Европы – особенно в тех же Польше и Венгрии – множество молодых людей стремились стать священниками или вливались в мирянские движения. Но вот старшее поколение ватиканских бюрократов в рясах – выходцев из Италии, Франции, Испании, Германии – оптимизма не источало. Много среди них было людей, блиставших образованием и умом, но откровенно доживавших свой век. В беседах они представали обычными нытиками – примерно такими же, как православное духовенство советского периода. Нового дыхания жизни в них не чувствовалось. И слишком много разговоров велось о вещах, далеких от пастырства и миссионерства. Я спрашивал о молодежной работе, о новых изданиях, о начинавшейся компьютерно-информационной революции – мне нехотя что-то отвечали, а потом пускались в долгие рассуждения о винах, итальянской кухне, спорте, кино, архитектуре, европейском быте пятидесятилетней давности. Поругивали новое поколение и безбожные порядки. Сначала я подумал, что римские мудрецы просто не хотят делиться тайнами с молодым чужаком. Но нет – подчас они рассказывали сплетни о ватиканских кадровых интригах, об отношениях с западными правительствами и с Россией. Могли ввернуть и жесткий анекдот об Иоанне Павле II, которого считали неотесанным консерватором. К тому же все, что меня интересовало, можно было легко найти в печатных изданиях, узнать от более молодых бюрократов-поляков или от активных мирян. Лучшим людям Ватикана просто было неинтересно будущее.

С годами эти первые впечатления только укреплялись – особенно тогда, когда лучшие «католические» интеллектуалы, в частности, творцы общественно-политической доктрины, стали уходить на покой, а заменить их оказывалось некем. На их должности приходили или довольно бледные функционеры из той же Польши, либо «почетные» фигуры из стран так называемого Третьего мира. Например, в 1994 году великого интеллектуала кардинала Роже Эчегарая, одного из авторов ключевых «политических» документов, на посту президента Папского совета «Справедливость и мир» – центра разработки учения об обществе, государстве и экономике – сменил архиепископ Нгуен Ван Туан, узник вьетнамского режима, человек, много претерпевший, но бывший бледной тенью предшественника. Никогда не забуду, как на одну ватиканскую конференцию по «политической» проблематике, возглавляемую Ван Туаном, зашел Эчегарай – как бы невзначай, в скромном сером пиджаке. Треть участников вышла из зала в фойе и облепила старца, пившего там кофе. Кто-то начал просить автографы. Председатель форума за столом президиума выглядел очень кисло – и за него было даже обидно.

На рубеже столетий Папа Иоанн Павел II, стремительно старевший, начал очень настойчиво добиваться визита в Россию. Придумался и повод – передача Казанской иконы Божией Матери, которую Ватикан представлял как первоначальный чудотворный образ, якобы спасенный после похищения в 1904 году (сам похититель тогда признался, что разрубил и сжег его). Идею личного принесения иконы в Россию Папой Римским удачно «продали» властям Татарстана – особенно отличился тогдашний мэр Казани Камиль Исхаков, с которым приходилось публично спорить насчет целесообразности поездки Иоанна Павла II в столицу Татарстана. Вообще планы этой поездки привлекали огромное внимание СМИ: иногда я давал в день по десять интервью, опровергая готовность нашей Церкви принять Папу.

В какой-то момент митрополит Кирилл поехал в Ватикан, чтобы лично посмотреть на икону. Я его сопровождал. Понтифик лично отвел нас в свои покои, где в небольшой капелле стоял образ, казавшийся древним и особо почитаемым. Особенно впечатлял оклад, украшенный старыми, крупным драгоценными камнями. Митрополит даже шепнул мне: «Это та икона». Впрочем, на визит Папы он не согласился – и Патриарх Алексий, и вся наша Церковь определенно такого визита не желали, особенно после недружественных действий униатов на западе Украины и наступления «католических» миссионеров по всему постсоветскому пространству. Предложили сделать экспертизу иконы. Ватикан долго не хотел ее проводить, но потом, движимый обострявшимся желанием понтифика «поставить ногу на русскую землю», все-таки согласился. Икона оказалась… «краснушкой-подокладницей». Этот термин искусствоведы применяют к образам, сделанным «под ризу» – там прописаны только лики и кисти рук, а все остальное представляет из себя схематический рисунок в красноватых тонах. В 2004 году близкий к кончине Иоанн Павел II передал этот образ в Россию – уже безо всяких условий.

В этот период – с 2001 по 2009 годы – я в качестве заместителя председателя ОВЦС курировал в том числе отношения с неправославными религиозными общинами. Начало этого времени ознаменовалось созданием в России четырех католических епархий (ранее их никогда за всю историю не было). Нужно было вести непростые дебаты – и кулуарные, и публичные – с ватиканскими дипломатами, с «католическим» духовенством в России, с прозападными журналистами, с симпатизантами Рима в наших коридорах власти. В ответ на настойчивые призывы Ватикана «обняться и все забыть» была создана рабочая группа по рассмотрению проблем, существующих между Римско-Католической Церковью и Русской Православной Церковью в России. Сопредседателями ее стали ваш покорный слуга и отец Игорь Ковалевский – вдумчивый и порядочный священник, поляк советского происхождения.

Мы видим ситуации, в которых появляются католические миссионеры. Это в основном монахини или священники из стран Центральной или Восточной Европы – тех стран, которые раньше мы называли странами социалистического блока. Эти люди приезжают – и не очень открыто, не очень искренне по отношению к Православной Церкви и к общественному мнению в России начинают работать с молодыми людьми, начинают работать с детьми в приютах. <…>

Мы рассматривали некоторые ситуации, например, в детских приютах, где содержатся дети, православные по крещению, происходящие из православных семей, которых так или иначе воспитывают в католическом культурно-вероучительном духе. Мы считаем, что это не вполне корректно, что к православным детям должен приходить православный священник. И также есть случаи другого рода – например, выступает католический священник через СМИ и говорит о том, что ведется катехизация для всех, то есть в том числе и для православных, но при этом абсолютно не подчеркивается того, что речь идет, собственно, о проповеди одной версии христианства, а именно католической версии христианства. Приглашаются люди через плакаты на катехизические лекции в католический собор, при этом нет упоминания о том, что адрес, который дается в буклете, это адрес католического собора. <…>

Есть элита и есть люди, которые работают, что называется, на земле. Приезжает тот или иной кардинал и говорит, что мы с Православной Церковью будем не конкурировать, а только сотрудничать, а потом приезжают монахини из восточноевропейского ордена и начинают говорить детям в школе – нет, вы знаете, Православная Церковь – это отмирающая организация, темная, мрачная и так далее, а у нас хорошо. И сразу дают им в качестве примера духовности ту или иную западную святую, духовный облик которой для православного человека может быть спорным.¹⁶

Мы посещали «католические» образовательные и благотворительные учреждения в Москве, съездили в пару регионов, вели бесконечные дискуссии. Нас пытались убедить в том, что православных в «католичество» не обращают, что имеет место просто образовательная и гуманитарная помощь России. Впрочем, какое-то количество людей, крещенных в Православии, «тихой сапой» вовлекали в орбиту «католических» структур. Отрицать это было сложно. Но по итогам работы группы ни одна такая структура не была свернута. В общем, прав оказался митрополит Кирилл, в те годы говоривший, что эти структуры создаются «на вырост» – скорее всего, в надежде на внезапное ослабление Православной Церкви или на политические кризисы, которые могут открыть новые возможности.

Политическим кризисом адепты Ватикана по полной программе воспользовались на Украине. Идею «европейского выбора» и отдаления от России они поддержали искренне и очень громко – в момент, когда каноническое православное духовенство либо отмалчивалось, либо поддакивало «евро-интеграторам». В 2013-2014 годах на «Евромайдан» автобусами свозили жителей Западной Украины. Почти в полном составе изо Львова приехали студенты Украинского католического университета, которых без проблем отпустили с занятий. А ректор этого заведения униатский епископ Борис Гудзяк по телевидению обратился к собравшимся на площади: «Не бойтесь… Будьте мужественны… Эти дни меняют вашу жизнь, и вы будете своим внукам рассказывать, как были на Майдане и как с песней, молитвой боролись со злом». Униатский клирик Арсенич, выступая на «Майдане», пошел еще дальше. «С врагом, – сказал он, – не может быть другого разговора, как разговор пуль! С врагом не может быть другого языка, как шум леса – шум удавок, на которых повиснут коммунисты! Шум, который к каждому нашему сердцу взывает – возьми в руки оружие и отбрось страх! Не время бояться! Мы 20 лет ждем! <…> Мы хотим убедиться, что завтра ни китайский негр, ни еврей, ни москаль не придет отбирать мой дом! Только от каждого из нас будет зависеть, насколько наша рука не дрогнет перед врагом, насколько наш глаз будет держать в прицеле сегодняшнюю власть. Так пусть нашу руку утвердит приклад! Слава Украине»!

Все это продолжало известную линию, взятую униатами еще вначале ХХ века. Тогдашний глава греко-католиков Андрей Шептицкий предлагал австро-венгерским властям «содействовать предполагаемому восстанию на Украине, <…> чтобы отделить эти области от России при каждом удобном случае как можно решительнее, чтобы придать им близкий народу характер независимой от России и чуждой царской державе национальной территории. <…> Церковь на Украине необходимо по возможности полнее отделить от российской. Оставляя в стороне доктрину, сферу догматики, было бы необходимо издать серию церковных распоряжений, например об отделении Украинской Церкви от Петербургского Синода, о запрещении молиться за царя, о необходимости молиться за цесаря (австрийского императора – Авт.). <…> Я как митрополит мог бы это сделать, поскольку в соответствии с каноническими правилами Восточной Церкви и традициями моих предшественников имею право, подтвержденное Римом, пользоваться данной властью во всех сферах».

К решительному «рывку» в начале уже XXI века греко-католики готовились долго – создавали вузы и СМИ, дружили с псевдоправославными раскольниками, учреждали приходы и целые епархии на юге и востоке Украины, где униатов никогда не было, построили огромный «патриарший» собор в Киеве. Такой же сценарий, между прочим, сейчас пытаются потихоньку продвигать в Белоруссии. Были попытки распространить унию и в России, Казахстане, на Кавказе – однако особого интереса у людей не встретили. Если и было что позитивного в гаванской встрече Патриарха Кирилла и Папы Франциска, так это заявление, что «метод «униатизма» прежних веков, предполагающий приведение одной общины в единство с другой путем ее отрыва от своей Церкви, не является путем к восстановлению единства». Подобную декларацию отказался подписать Иоанн Павел II – и именно поэтому встреча его с Патриархом Алексием II, которую долго готовили, так и не состоялась. Впрочем, опыт подсказывает мне, что и теперь ползучее создание новых униатских структур не прекратится – в первую очередь на юге и востоке Украины, а также в Белоруссии, особенно если там произойдут политические перемены.

Мне не раз приходилось говорить, что от гаванской встречи стратегически больше выиграл Ватикан. Подчиненные ему структуры наращивают присутствие в образовательном, информационном, культурном пространстве России, Украины, Белоруссии – и работают они подчас с традиционно православным населением. А есть ли у нас на Западе православные центры, ориентированные на итальянцев, французов, испанцев? После гаванской встречи, после церемониальных объятий будет очень непросто оспаривать экспансию Ватикана, недобрые плоды которой очевидны в тех же Украине и Белоруссии. Русская же Церковь не приобрела от этой встречи ничего, кроме телекартинки. А христиане Ближнего Востока меньше страдать вследствие Гаваны не перестали. Если некоторым из них и стало жить полегче, то это произошло из-за силовых действий, в том числе российских.

Подготовка встречи – классический пример несоборного принятия решений. Почему даже Синод рассматривает такую встречу постфактум? Почему не обсуждает планы подобных визитов и контактов заблаговременно? И почему мы находимся в плену у той стилистики отношений с Ватиканом, которая сформировалась в шестидесятые-восьмидесятые годы? С тех пор глаголемые «католики» сильно эволюционировали. Их лидеры трусливо идут по пути приспособления к безбожным западным элитам, взявшим власть на волне антихристианских репрессий и антихристианской риторики, а теперь вещающим от имени «прогрессивного общества».

Наш путь должен быть прямо противоположным. И нам не следует бояться прямого обращения к западным народам с призывом возродить христианский образ жизни и христианские основы права, политики, государственности. Эти народы должны стать объектом нашей миссии. А Ватикану нужно прямо сказать о его ошибках и заблуждениях. Сказать вежливо, но прямо. Говорят же об этом некоторые протестанты, католики-традиционалисты, часть западных православных… Того, кто готов к честной дискуссии, больше уважают.¹⁷

Если что-то в подобных действиях «католиков» отчасти можно понять, так это попытку – очевидно, последнюю – взять реванш за полное поражение в «белом» мире. Количество приверженцев Ватикана в Европе постоянно падает – например, в Германии за 25 лет оно сократилось вдвое. Духовенство из коренных западных европейцев стремительно исчезает – пока за исключением Италии и Испании. Во франкофонной Европе все очень плохо. По данным французской Обсерватории религиозного наследия, каждый год в стране выставляется на продажу около 20 «католических» культовых зданий, а один священник обслуживает в среднем 21 церковь. Еще десять лет назад в центре Брюсселя, где я тогда часто бывал, кадровый расклад в типичном крупном католическом храме был такой: дослуживал один 80-летний бельгиец, реально приходом руководил 50-летний поляк, приехавший пару десятилетий назад, а по будням служили два выходца из Африки. Сейчас ситуация еще хуже. Когда мигранты-террористы во Франции перерезали горло 86-летнему священнику Жану Амелю, сменить его смог только выходец из Африки Огюст Моанда. В других частях «белого» мира порой доходит до абсурда: так, в 2017 году католический священник-индиец Томи Калахур Мэтью получил ранение ножом в шею, готовясь к службе в пригороде Мельбурна. 72-летний преступник кричал: «Ты индиец – индус или мусульманин, ты не можешь служить мессу, я убью тебя».

На западе Европы духовенство «из местных» – это только отдельные романтики. Иссяк и польский кадровый ресурс – он тоже не пополняется молодыми людьми. Причина – даже не столько обязательный в «католичестве» обет безбрачия, сколько низкий социальный статус духовенства – где-то на уровне наших сельских соцработников…

Но и эта причина, думаю, не главная. «Католики» стали слишком политкорректными и толерантными, слишком беспомощными перед лицом сильных мира сего, которые отдрессировали кардиналов, епископов и священников через репрессии, обвинения, оплевывания в прессе. Эти люди утратили «науку побеждать» и само чувство реальности победы. Мне они напоминают старое советское духовенство, приученное ни в чем не перечить даже самому мелкому чиновнику-атеисту. Только мы этих чиновников победили, а клирики когда-то великой Римской церкви приучили себя к постоянным поражениям.

Теперь они, похоже, готовы со временем принять что угодно – хоть отказ от упоминания Бога в законах, хоть разводы, хоть «однополые браки», хоть «плюрализм истин» – лишь бы выжить. Но это будет не жизнью, а медленным безотрадным самоубийством. Простые миряне это понимают – и вновь ищут настоящего христианства. Огненного, бескомпромиссного, смело говорящего всем и всегда, что истина одна. Отсутствие такого голоса у «католиков» не компенсируешь ползучим «обращением» православных, которого те не хотят.

В Католической церкви появляются свои «ревнители», критикующие Папу – по крайней мере один епископ, один известный богослов и один не менее известный журналист. Причина критики – послание Папы Франциска Amoris Laetitia, в котором, несмотря на занятую Синодом епископов осторожно-негативную позицию относительно причащения католиков, вступивших во второй брак, делаются шаги по пути «прогресса» – то есть соглашательства с духом «века сего».

Редактор сайта Insidethe Vatican Роберт Мойнихан пишет: «Мы не можем иметь «новую» Церковь, потому что это будет предполагать, что есть Церковь «старая», ныне замещенная. Этим будут созданы две Церкви, «наша» и «их», Церковь «современная» и Церковь «тех, кто остался позади». Но Церковь – одна».

На самом деле все больше людей неглупых понимает, особенно после вызова обновленного ислама: религия, которая к чему-то «приспосабливается», – протухла. Будущее есть только у такой религии, которая стремится по-своему обустроить реальность, включая нравы, экономику, политику, общественные правила и вообще жизнь. То есть творить историю, а не плестись у нее в хвосте.¹⁸

За почти сорок лет общения с «католиками» я твердо убедился: по отношению к православным христианам в Ватикане существует стратегия поглощения. Сегодня о ней почти не говорят открыто, ее могут на словах даже осудить. Но она по-прежнему осуществляется: не с помощью силовых захватов, как это было вплоть до 1990-х годов, а с помощью «любви», обнимашек, улыбок, пиара – и одновременно использования нашей слабости, глупости, наивности.

Впрочем, эта стратегия известна не всем «католикам» – а большинству она просто чужда. Посещая различные страны, я сталкивался с самым искренним отношением этих людей к православным христианам, с добрым интересом к нам, с уважением к Церкви-мученице, которая не поступилась своей верой в условиях многолетнего давления и репрессий. Эту искренность стоит ценить и никогда не нужно отвергать.

И, конечно, среди простых верующих Италии, Франции, Испании, стран Латинской Америки велика любовь к Богу, Его Матери и святым. Видел ее среди тысяч паломников, приезжающих в Фатиму или Рим. Видел в глазах польских студентов, приходивших на мессу в Москве в 80-е годы. Видел в свидетельствах страдальцев из разных стран. Видел в собраниях мирянских движений. Да, мы отличаемся, и расхождения в вере у нас существенные. Но некоторые «католики» даже не знают тех учений Ватикана, которые отступают от истины. Они молятся Христу – и эта молитва без ответа у Него не останется.

Этим ответом должна быть… православная миссия. Хватит нам «делить территории», тем более что результаты раздела «католиками» никогда долго не уважались. Надо свидетельствовать об истине Православия, о его чистой, строгой, трезвенной традиции духовной жизни и молитвы – без чувственной душевности, без сомнительного мистицизма. Надо призывать и к тому, чтобы христиане Запада опять взяли власть в свои руки. Выгнав нелегальных мигрантов и не допустив их новых волн. Свергнув никем не избранные и никому не подотчетные бюрократии Брюсселя и финансовые элиты Нью-Йорка. Вернувшись к христианской государственности. Думаю, что все это возможно, только если Запад вернется к Православию – к своей духовной родине, покинутой почти тысячу лет назад.