Княжна Тараканова и принцесса Владимирская (сборник)

Письмо пятое

Чтобы правильнее распределить религиозные разномыслия русского народа на разряды, надо принять за основание каноническое право.

По каноническим правилам господствующей в Российской империи церкви, все несогласные с ее учением разделяются на три чина:

1) Еретиков.

2) Раскольников, или схизматиков.

3) Подцерковников, или самочинные сборища.

К первому чину, т. е. к еретикам, принадлежат те «иже божия веры отнюдь учуждавшиеся», как сказано в «Кормчей» книге русского старинного, еще дониконовского перевода^[77]. По православному каноническому праву, из разномыслящих с господствующею церковью русских людей сюда относятся не принимающие во всей полноте никейского символа и отвергающие, или, по своему мудрованию, изменяющие которые либо из существенных догматов христианской веры, как, например, догматы о Троице, воплощении, таинствах и т. п.

Сюда из русских людей, разномыслящих с господствующим исповеданием, относятся: духоборцы, молоканы-воскресники, общие (акинфиевщина), как отвергающие св. таинства; молоканы-субботники, как отвергающие сверх того и воплощение сына божия, хлысты, скопцы, шелапуты и проч. от богомилов происшедшие ереси, признающие вторичное воплощение и, подобно богомилам, сотворение видимого мира дьяволом.

При стройном взгляде на религиозные разномыслия русского народа, все названные сейчас ереси не должно и ставить под одно имя с тем, что у нас собственно и исключительно должно разуметь под словами раскол и раскольники. Все названные сейчас сектаторы – не раскольники и не имеют ничего общего с раскольниками. Только одно невежество наше ставит их в одну группу с раскольниками. В простом народе, который собственные дела если не постигает ясно, то всегда чует верно, ни духоборцы, ни молоканы, ни хлысты, ни скопцы и им подобные не считаются и не называются «раскольниками». Эти темные, по выражению самого народа, секты, о которых многое еще не разъяснено, существуют у нас совершенными особняками; не только православные, но и самые раскольники дичатся последователей этих сект, питают к ним какое-то отвращение и даже суеверный страх, весьма близкий к страху черта или ведьмы, считают их какими-то загадочными кудесниками, плюют и крестятся при одном упоминании об них. По понятиям простого народа, и православного и раскольников, эти сектаторы – такое явление, которое ни на что не похоже в обычном ходе и развитии русской народной жизни. И все последователи этих сект отрешаются от интересов современной гражданской жизни простого русского народа, они совершенно равнодушны к успехам развития этой жизни, еще менее имеют они сочувствия к преданию, ко временам прошлым. Для них все в их баснословном будущем: молокан ждет Араратского царства, падения Ассура^[78] и тысячелетнего всемирного покоя; хлысты и скопцы ожидают торжественного возвращения «из неведанной иркутской стороны» их «искупителя-оскопителя, царя Петра III Федорыча». И те и другие думают, что, когда осуществится их чаяние, наступит золотой век. Этот золотой век, который, по их понятиям, наступит в отдаленной будущности, они считают идеалом земной жизни, презирая все прошедшее, все настоящее, все близкое будущее. Все эти еретики, говоря каноническим языком, – все эти секты – не наши, не русские; они возникли и развились не на русской народной почве, а занесены к нам в разные эпохи из чужих краев и привились к русскому народу, как нечто чуждое и доселе. У них нет никаких преданий, ни исторических, ни догматических, ни обрядовых, между тем как предание всегда нераздельно со всяким верованием русского человека. У них нет преданий, связанных с историческими преданиями русского народа^[79]. В самом быте последователей еретических сект утратились или извратились многие отличительные стороны русского народного быта. Все это нашему народу чуждо.

Секты духоборческие, или молоканские, занесены на Русь с протестантского Запада; они проникли к нам еще в то отдаленное от нас время, когда в Западной Европе происходило сильное движение умов по случаю реформации^[80]; усилились же в XVIII столетии сначала под влиянием лютеранства, которому покровительствовал Бирон, а потом, по отзыву самих молоканов, вследствие пропаганды крестьян, отданных в военную службу и долго находившихся в плену между протестантами за границей, во время войн за австрийское наследство и семилетней. Что касается хлыстовщины и подобных ей сект, то они, как я уже сказал, занесены в Россию из Византии, или, вернее сказать, из Болгарии, занесены очень давно, современно с принятием христианства св. Владимиром^[81]; но и в течение стольких веков эти секты не успели сродниться с русским народом, доселе представляются они большинству его чуждым, несообразным с обычной русской жизнью явлением.

Ко второму чину, т. е. раскольникам, или схизматикам, относятся те разномыслящие, которые, по выражению «Кормчей книги», «от церкви себе оставлыпе»^[82]. Сюда относится весь беспоповщинский отдел русского раскола, отвергающий священство и церковь, хотя и не по принципу, а по факту. В смысле каноническом они находятся в таком же отношении к православию, как лютеране и другие протестанты, отвергающие духовную иерархию, преемственную от времен апостольских.

К третьему чину, т. е. к «подцерковникам», относится поповщинский отдел русского раскола. В «Кормчей книге» значение подцерковников определяется следующими словами: «иже осуждены бывше от службы и неповинувшиеся правилом, но себе господски отметивши и епископы нарицаются и служат и церковь создавшие другую и в своей воли быти пения указаша и соборную оставиша церковь»^[83]. Эти раскольники по каноническому смыслу относятся к православию гораздо ближе, чем другие, даже правильно организованные церкви, как, например, римско-католическая, армяно-грегорианская, армяно-католическая, грекоуниатская.

И беспоповщинская и поповщинская секты возникли на русской земле. В них нет ни малейшей примеси чего-либо чужеземного. Они сложились из народных элементов. Это в полном смысле русский раскол.

В самом начале, т. е. во второй половине XVII века, этот раскол был голосом консерватизма, протестом русского народа против иноземного влияния, против наплыва нововведений в русскую гражданскую жизнь, а главное, против самоуправства Никона. Церковное разномыслие на первых порах было только личиной консерваторов, которых было немало при самом дворе Алексея Михайловича. Этот раскол зародился в кремлевском дворце, на половине царицы Марьи Ильиничны. Оттуда он пошел по Москве и по областям, преимущественно поволжским и заонежским, и сначала имел чисто религиозный характер. Впоследствии, когда раскол уже развился, существенными, характеристическими чертами его сделались: безграничное, возведенное на степень догмата, уважение к старине, к преданию, а особенно к внешним религиозным обрядам, стремление подчинить этому преданию все условия гражданского, общественного и семейного быта, неподвижность жизни общественной, отвержение всякого прогресса, холодность ко всем успехам развития народной жизни, нелюбовь ко всему новому, а в особенности к иноземному, и наконец глубокая, ничем непоколебимая вера в святость и непогрешимость всякого внешнего обряда, всякого предания, которые носят на себе печать дониконовской старины и старой народности.

Идеал гражданской жизни, по понятиям раскольников, состоит в той жизни, какая была на Руси в первой половине XVII и в XVI столетии. Благочестивый царь с бородой, молящийся, как Федор Иванович, беспрестанно в церквах и келейно, одетый в парчу и жемчуг, медленно водимый под руки боярами, тоже бородатыми, непьющими треклятого зелья – табаку и т. п. По приказам – брадатые бояре, по городам – благочестивые и бородатые же воеводы, и те, и другие, и третьи строго соблюдают посты, по субботам ходят в баню, по воскресеньям – за крестными ходами, часто ездят по святым обителям на богомолья, отнюдь не дозволяют народу бесовских игр и ристалищ «яже от бога отводят, к бесом же на пагубу приводят», истребляют театры, запрещают танцы, музыку, маскарады, воздвигают гонения на общечеловеческое, истинное просвещение, как на богохульное, святыми отцами не заповеданное и притом еще заморское, и пр. и пр.

Суд и расправу они совершают по «Кормчей книге», то есть по градскому закону^[84]. Все люди строго исполняют уставы о постах и поклонах, строго соблюдают старые обычаи и вполне подчиняют всю жизнь неподвижному обряду и клерикальному влиянию. Вот идеал политической и общественной жизни по понятиям раскольников.

Для доказательства, что это показание не голословно, я мог бы исписать несколько листов фактами из действительной современной жизни раскольников и множеством выписок из их сочинений. Но это слишком далеко отвлекло бы меня. Ограничусь одной выпиской из «Барнаульских ответов»^[85]. Это сочинение беспоповщинское, составленное в сороковых годах нынешнего столетия. Нарочно выбираю сочинение новое, как выражающее взгляд на предмет современных раскольников, беспоповщинское, потому что беспоповщина, как многие говорят (хотя и не совсем основательно), гораздо развитее поповщины. Вот что говорят «Барнаульские ответы», например, о гражданском суде существующем и таком, какого хотелось бы вместо него раскольникам:

«Иносказательный, духоборный суд! Сидят судии духоборные, бритые жиды, губы жареныя (от сигар), и табаком носы набитые, и табакерки лежат перед ними, и на стене у них поставлен крыж латинский, или Димитрий Ростовский, сущий табачник, Иннокентий Иркутский, сущий бритоус, или Митрофаний Воронежский – только у них мощей своих. А на престоле промежду их (судей) стоит богоотчужденное некое зерцало и прочия Богом ненавидимыя иносказательныя духоборныя книги… И в них («Свод законов») и в зерцале написан богопротивный человек, сиречь Петр Первый, их законодавец, и пастырь, и новый Христос, сиречь антихрист. Так иные судят и распоряжают по своей похоти, сиречь по злату, и по сребру, и по мешкам, и по штофам, и промежду их пребывает и распоряжает противник божий, отец их диавол, т. е. смущенное жидовское собрание их церковь. Зрите опасно!.. При сем поступаю показати от святаго писания, каковы прежде были благочестивые суды и присутственныя места и каким порядком и по закону судить и распоряжать должно. Как прийдешь в присутственное место, во-первых узриши на показанном месте крест животворящий или святую икону. А судии сидят в порядке, и по образу и по подобию божию^[86], хотя и князь, или судия, или боярин, а все в бородах и промежду их закон божий, сиречь вечное евангелие и седмью вселенскими соборами утвержденное кормило, душевный корабль, сиречь книга Кормчая и прочия Богом вдохновенныя: св. Кирилла, Иоанна Златоустого или преподобнаго Ефрема^[87] и прочия. Так судили по закону, сиречь по небесному, т. е. по Писанию, и так право судили и так подобает быти суду праву. И аще кои попротивятся сему праведному суду, яко самому Христу и святым его противятся, и повинен будет вечному суду».

Вот еще место из тех же «Барнаульских ответов», характеризующее взгляд раскольников на гражданские отношения:

«Аще у колеса спица повредится, или укрепа спицы, сиречь закрепа, в опасении или в сумнении пребывает; или дорого ценные часы повредятся, тако же ненадежны пребывают… Зрите опасно! Хотя един шуруп или зубчик у колеса повредится и то все вредно; тако есть писано… солнце на земли благочестивый царь и патриарх… аще благочестивый царь согрешит, то весь мир не умолит, потому что ему дана от бога власть устрояти и управляти от всяких неподобных дел кои богопротивны. Как царь, так и патриарх, – оба лица сильны и пишутся христовы наместницы, – во-первых как от пианства и от бесовских песен и в воскресенье торговать запрещают и прочия богу неугодныя дела. Такожде и звезды на лице земли были: сиречь митрополиты, архиепископы и епископы, и священницы, и благие учители, как наричут их и облаки, что они апостольское благовестие истинно учили и толковали и изливали яко дождь на иссохшую землю, сиречь на сердца человеческия».

Таков взгляд раскольников по «Барнаульским ответам», написанным в таком толке, который, хотя несправедливо и без всякого основания, но считается не признающим властей. Заметим при этом, что в идеале государства, представляемом «Барнаульскими ответами», рядом с царем находится патриарх; оба они солнце, оба они наместники Христовы. Здесь раскольники зашли чересчур далеко и уклонились в чисто латинское воззрение, противное догматам православия, по которым Христос не имеет на земле никакого наместника, ни светского, ни духовного, и нет видимой главы церкви, ибо сам Христос есть глава церкви.

Таковы раскольники вообще. Само собой разумеется, что в разных толках поповщины и беспоповщины есть свои оттенки, но разницу между ними нельзя назвать слишком резкой. Идеал гражданского устройства, существующий для них в отдаленном, невозвратимом прошедшем, не существует в будущем. Впереди – антихрист, который должен пасть, но не от руки людей, а от десницы самого Иисуса Христа, как сказано в апокалипсисе, а за падением антихриста немедленно настает воскресение мертвых, страшный суд, райские утехи для верных и вечный огонь, вечный скрежет зубов для неверных.

Торжества своих общин ни раскольники, ни подцерковники не ожидают; такое торжество было бы противно их религиозным верованиям. Таким образом у них нет никакого политического будущего… Поэтому рассчитывать в будущем на какую-либо политическую деятельность раскольников, как гражданской партии, как status in statu, значит не понимать ни бывшего, ни тем еще менее современного духа раскола… Что бы ни предстояло России в будущем, раскольники, по духу своих верований, не только неспособны быть политическими деятелями, но даже и орудием таких деятелей… Они слепо и не размышляя благоговеют только перед внешностью, перед обрядом давно умершей старины. Симпатии их только в ней одной, и оттого на современное состояние общества они смотрят, как на состояние упадка, и вместе с тем, как на отвержение русской народности, а на будущее, как на еще больший упадок. Это Лотова жена, обернувшаяся назад и оставшаяся неподвижной.

Уже по одному воззрению на современную гражданскую жизнь те и другие сектаторы, свои и чужие, еретики и раскольники с подцерковниками, резко отличаются друг от друга. Для последователей ересей, занесенных на русскую землю из чужих краев, все совершенство – в будущем; для последователей же сект, образовавшихся на Руси самобытно, все – в прошедшем. Воображение одних видит впереди счастливое, золотое время и торжество своей секты; воображению других представляется в будущем грозный призрак антихриста с казнями, с гонениями и кровопролитием. Побороть его, восторжествовать над врагом божьим нет возможности, ибо торжество его предопределено самим богом и предсказано словом божьим. Он падет, но не от людей, а от бога, и затем немедленно наступит кончина века, разрушение мира. Будущего, таким образом, нет.

Еретики, живя надеждой, раскольники – воспоминаниями, равно не сочувствуют настоящему. И те и другие на современную русскую жизнь прежде смотрели даже враждебно; теперь, вследствие ослабления фанатизма и прекращения преследований, смотрят на все с самым холодным равнодушием. Индифферентизм в делах чужой и даже своей веры, вообще столь свойственный природе русского человека^[88], в последнее время в раскольниках чрезвычайно усилился… по отношению к православию…

Но, смотря столь одинаково на современное развитие русской гражданской жизни, еретики и раскольники с подцерковниками на господствующую церковь смотрят совершенно различно. Раскольники и подцерковники взирают на нее более или менее неприязненно, а еретики совершенно равнодушно. Некоторые из последних, как, например, хлысты, фарисеи, скопцы, лазаревщина, без всякого принуждения ходят в православную церковь и исполняют все христианские обязанности еще гораздо усерднее православных, считая это, впрочем, ничего не значащим обрядом и поступая так единственно с целью отвлечь от себя подозрение в сектаторстве. Было много примеров, что опытные и по действиям своим вполне достойные полного уважения священники чрез несколько десятков лет так искусно были обманываемы наружным благочестием этих еретиков, что считали их самыми усерднейшими сынами православной церкви.

Разница в воззрении еретиков и раскольников на православие объясняется тем, что последние, как отделившиеся от церкви, смотрят на нее с горьким, враждебным чувством, как на изменившую, по их мнению, древним своим уставам, как на бывшую когда-то с ними в единении, а потом разорвавшую связи общения. Между тем еретики видят в учении господствующей церкви совершенно чуждое для них учение, столь же чуждое, как римско-католичество, протестантство и пр. Некоторые еретики (скопцы, а по иным местам и хлысты) смотрят на нашу церковь даже совершенно одинаково, как на иудейство, магометанство и идолопоклонство.

Чтобы сколько-нибудь уяснить темную область раскола, постараюсь набросать исторические очерки развития каждого религиозного разномыслия, его догматику и обрядность.

Очерки эти будут кратки, беглы, без строгой систематики, которая потребовала бы много времени и труда. У меня накопилось довольно значительное количество материалов по части раскола. Бог знает, успею ли когда-либо составить систематическое описание раскола, и потому, чтобы не совсем пропали собираемые долгое время факты из действительной жизни и письменные материалы, буду печатать их в полуобработанном виде. Постараюсь, чтобы в дальнейших «Письмах» моих было меньше рассуждений, но как можно больше фактов. Анализировать раскол, как я уже заметил, теперь еще преждевременно. Прежде всего нужны факты, факты и факты. Пускаться же в пышные разглагольствования о расколе по отношению его к земству и пр. и пр., искажая на каждом шагу исторические факты, пускаясь в неудержимые фантазии и для красного словца жертвуя чуть не на каждой странице истиной и уважением к науке, считаю делом нечистым и недобросовестным, для какой бы цели это ни было делано. Правило – «Цель оправдывает средства» – дурное правило, правило иезуитизма. Тем более недобросовестно умышленное искажение фактов по такому мало исследованному и вовсе почти неизвестному публике предмету, как раскол… В дальнейших моих письмах вы не найдете, читатель, блесток игривой фантазии и остроумия, но факты, факты и факты. Конечно, в этих письмах будет много недостатков и всякого рода несовершенств, но… господа отцы и братья, оже ся где буду описал, или переписал, или не дописал, чтите, исправливая бога для, а не клените, занеже книги ветшаны, а ум молод, не дотел, – скажу я с древним нашим летописцем, мнихом Лаврентием.

Княжна Тараканова и принцесса Владимирская

I

Впервой книжке «Чтений», издаваемых императорским Московским Обществом Истории и Древностей, 1867 года, помещены доставленные почетным членом этого Общества, графом В. Н. Паниным, чрезвычайно любопытные сведения о загадочной женщине, что в семидесятых годах прошлого столетия, за границей, выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, рожденную от законного брака ее с фельдмаршалом графом А. Г. Разумовским. Время появления самозванки весьма знаменательно: оно явилось непосредственно за первым разделом Польши и одновременно с Пугачевым. Близкие сношения ее с поляками, уехавшими за границу, особенно же с знаменитым князем Карлом Радзивилом, коронным генеральной конфедерации маршалом, палатином виленским, с этим магнатом, обладавшим несметными богатствами, идолом шляхты, известным под именем «пане коханку», не оставляют сомнения, что эта женщина была орудием польской интриги против императрицы Екатерины II.

Об этой самозванке писали иностранцы с разными, по обыкновению, прикрасами. Они-то и утвердили мнение, будто эта женщина действительно была дочерью императрицы, имевшею законное право на русский престол, что, взятая в Италии графом Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским, она была привезена в Петербург, заточена в Петропавловскую крепость и там, 10 сентября 1777 года, во время сильного наводнения, затоплена в каземате, из которого ее забыли или не хотели вывести.

В 1863 году в Петербурге, на художественной выставке Академии Художеств, обращала на себя внимание публики картина даровитого художника, покойного Флавицкого, изображающая ужасную смерть «княжны Таракановой». Картина эта в 1867 году была отправлена на Парижскую всемирную выставку. Она изображает женщину, одетую в поношенное и уже изорванное платье из атласа и бархата, стоящую на кровати, покрытой овчинным одеялом. В окно с железною решеткой хлещет вода и наполняет комнату; крысы плавают, пробираются на кровать и на платье заключенной. Несчастная в отчаянии смотрит на неизбежную гибель. Картина г. Флавицкого, заслуживающая, по отзывам знатоков, большую похвалу в отношении художественном и удостоенная Академией заслуженной награды, еще более распространила в публике уверенность в истине небывалого происшествия, придуманного досужими иностранцами, писавшими много разнообразного вздора об Екатерине II. Самозванка (а не настоящая княжна Тараканова) действительно была заключена в Петропавловской крепости, но, как видно из опубликованных теперь и не подлежащих никакому сомнению известий, – умерла от чахотки года за два до наводнения 1777 года.

Манштейн и некоторые другие иностранные писатели говорят, что императрица Елизавета Петровна тайно вступила в законный брак с Алексеем Григорьевичем Разумовским. Об этом несколько раз говорено было и в русской печати. В первый раз сделал печатный намек о браке Елизаветы г. Бантыш-Каменский в 1836 году. В его «Словаре достопамятных людей Русской земли» (т. IV, биография А. Г. Разумовского) сказано: «Манштейн в своих «Записках» сохранил любопытные, но едва ли достоверные подробности об отношениях императрицы Елизаветы к графу Разумовскому». Из напечатанных в России известий о тайном браке императрицы особенно замечателен «Рассказ о браке императрицы Елизаветы Петровны», напечатанный в третьей книжке «Чтений в Обществе Истории и Древностей» 1863 года. Это рассказ покойного графа С. С. Уварова, который женат был на последней в роде Разумовских, графине Екатерине Алексеевне (ум. 1849 г.), и слышал о таинственном браке от своего тестя, приходившегося родным племянником графу Алексею Григорьевичу. В своем месте мы передадим этот в высшей степени любопытный рассказ.

О браке императрицы Елизаветы Петровны с Разумовским и о детях, рожденных ею от этого брака, сохранилось у нас немало преданий. Предания эти обращались и обращаются не в одном тесном кружке высшего общества; в простом народе из поколения в поколение передаются рассказы о браке императрицы с ее подданным и о судьбе их детей. Так, в Москве народ, указывая на церковь Воскресения в Барашах, крест на которой увенчан короной, говорит, что здесь венчалась царица Елизавета и что в память этого события брачный венец поставлен на кресте церковном. На находящийся неподалеку от этой церкви дом, строенный по проекту графа Растрелли и занимаемый теперь четвертою гимназией^[89], указывают как на дом, где тихо праздновалась тайная свадьба, где некоторое время жил Разумовский с царственною своею супругой. В Пучеже сохраняются в народе предания о дочери Елизаветы, жившей будто бы в этом посаде при Пушавинской церкви, под именем Варвары Мироновны Назарьевой или инокини Аркадии, и умершей в 1839 году^[90]. Подобные предания сохраняются и по другим местам: в некоторые женские монастыри, например, в Арзамасе, в Екатеринбурге, в Уфе, в Нижнем, в Костроме и других местах, с таинственностию привозили в прошлом столетии женщин, принадлежавших к высшему сословию, и они в укромных обителях доживали свои дни. То были женщины, которых, по неизвестным еще пока причинам, как «умалишенных», удаляли из общества под попечительный надзор игумений^[91]. Всем почти таким заточенницам, как и пучежской Варваре Мироновне, местная молва приписывала происхождение от императрицы Елизаветы… В селе Работках, Макарьевского уезда, Нижегородской губернии, сохраняется память о бывшем тамошнем помещике Шубине, за которого будто бы императрица Елизавета желала выйти замуж, но он отказался от этой чести, уступив царственную невесту Разумовскому. В Переславле-Залесском сохраняется предание о браке Елизаветы и о том, что в этом городе, в одном из тамошних монастырей, жил князь Тараканов, рожденный от этого брака. В Александровске, Владимирской губернии, где жила некоторое время Елизавета Петровна, еще бывши цесаревной, также сохраняется предание о браке ее с Разумовским. В Ярославской, Владимирской и Тверской губерниях нам случалось слышать такое же народное предание.

Все эти предания отличаются местными подробностями, но сводятся на следующее: императрица Елизавета вступила в тайный брак с Разумовским и имела детей – сына и дочь. Как рожденные от брака хотя и законного, но тайного, они не имели права на престолонаследие и по возрасте убеждены были добровольно отказаться от света и посвятить жизнь свою служению богу, дабы не сделаться орудием честолюбцев, которые могли бы употребить их имя и мнимые права для достижения собственных своекорыстных целей, дабы не быть таким образом невольною причиной весьма возможных в прошлом столетии политических замешательств. Ни о желании детей Елизаветы занять высокое положение своей матери, ни о жалобах их на печальную судьбу свою предания не упоминают ни слова. Должно быть, Таракановы были далеки от честолюбия и оставались довольны своею скромною долей. Хотя в царствование Екатерины II и являлось немало самозванцев, принимавших на себя имя Петра III, но самозванцы Таракановы не могли явиться в России. Самозванка явилась лишь за границей.