Растерявшийся из-за беззаботного тона собеседницы Стас, уже хотел извиниться, после чего повесить трубку, но напоследок все же осмелился поинтересоваться:

– Ань, если не секрет, где ты нашла подвеску?

– Не я, а бабушка ее случайно обнаружила в зимней куртке папы за день до моего пятнадцатилетия! Он же вам успел рассказать, где спрятал подарок? – спросила она в свою очередь, ничуть не сменив своей задорной интонации.

Вместо ответа Станислав просто прервал звонок, затем поставил книгу Сергея на полку и вытащил вместо нее первую подвернувшуюся под руку из ряда плотно прижатых друг к другу изданий. Удобно расположившись на любимой тахте, он раскрыл увесистый фолиант, оказавшийся сборником поэзии Серебряного века, примерно посередине и прочел:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

После первых же строк Стас прервал знакомство с поэмой, к которым всегда был безразличен, шумно захлопнул книгу и закрыл глаза. Ему хотелось просто спокойно лежать, свободным от приходящих без спроса мыслей и образов. Вовлеченный в процесс мышления, он почти всю свою жизнь выносил суждения, делал выводы, искал ответы, пытался разгадать загадки, однако в результате так и не достиг ни счастья, ни покоя, потому что сами эти усилия, зачастую, преграждали путь к высшим человеческим благам. Подобное понимание приходило к Станиславу по мере погружения в благостное умиротворение, где кусочком сахара на дне чашки чая растворялся он сам вместе с призраками из прошлого, тревогами за будущее и неразрешимыми вопросами вечно ускользающего настоящего.