Kitobni o'qish: «Я останусь с тобой навсегда», sahifa 2

Не дай мне, Господи…

 
Не дай мне, Господи,
погрязнуть в море лжи,
с нечистой совестью
дни на земле дожить.
 
 
Дай сил быть стойкою,
когда внутри надлом,
стенаньем, ойканьем
не заполняй мой дом.
 
 
Душе израненной
не дай окаменеть,
о слове праведном
когда-то пожалеть.
 
 
Не дай проклятиям
из уст моих слететь
тому, чей в слове яд
напоминает плеть.
 
 
И пусть развалится
из зла меж нас стена,
добра и благостей
подай ему сполна.
 

Я время стираю с сокровищ…

 
С вопросом:
«И… где та девчонка-коза»?
— взбираюсь по лестнице шаткой,
ступив на чердак, тихо: «Здравствуй», — сказав,
брожу по родимым пенатам.
 
 
Трон \бывший\ фанерную стать изогнул,
пыль слоем в моём королевстве;
на корточки сев, открываю баул,
служивший ларцом для наследства.
 
 
Бесценны… флакон от духов дорогих,
свисток /оленёнок пятнистый/,
конфетные фанты, кусочки фольги,
открытки любимых артистов.
 
 
Себя вспоминая, забыв про часы,
в ряд прошлое бережно строя,
слёз не вытирая, платком носовым
я время стираю с сокровищ…
 

Во мне живёт не только
кроткий агнец…

 
С рожденья нравный у меня характер;
пылает временами сталь в глазах,
во мне живёт не только кроткий агнец,
но и бунтарь по линии отца.
 
 
К соседу зависть разум мой не гложет,
дом для друзей приветлив и открыт,
я безразлична к мишуре роскошной
мне мил и дорог без излишеств быт.
 
 
Тебя великую… «немытую»… больную
я обожаю сердцем и душой,
но всё внутри кипит, когда кайфуя
преступники смеются над тобой.
 
 
«Браслеты» им не тягостью в хоромах.
Их оправдает суд и адвокат,
и снова будут слуги для народа
Россией «справедливо» управлять.
 
 
Вещает микрофон о том… об этом…
где… что… кому решают господа.
При помощи немых бездушных кнопок
оскудевает русская казна.
 
 
Сползает дождь ручьём с ребристой кровли,
встречаю я неласковый рассвет,
финальный крик из жирных многоточий,
оставив в недописанной строфе.
 

Мне хочется век тот вернуть

 
Лучами сияют софиты.
Зал полон…
свободных нет мест.
Бесплатно под небом открытым
играет эстрадный оркестр.
 
 
Взлетая волной в поднебесье,
мазурка, кадриль и гавот
чаруют
и хочется грезить
под звуки пленительных нот.
 
 
Стираются годы и числа…
пьянящий туман в голове,
вняв чувствам, безумствуют мысли
и кажется, что я во сне…
 
 
Ласкают паркет кринолины,
княжна наблюдает в лорнет,
танцует с шутом герцогиня,
с принцессой кружи^′тся корнет.
 
 
Играют на бис музыканты…
Я плотно ресницы сомкнув,
блуждаю в тумане обманном —
мне хочется век тот вернуть.
 

Прозаическое

 
Не поспешай…
не лето на дворе;
до поезда час пятьдесят ещё,
клади салат, колбасочку, пюре,
по маленькой, давай на посошок.
 
 
Откуда знаем сложится всё как,
даст ли ещё свидание Господь …
с рожденья наша жизнь в его руках
не ведает никто, что завтра ждёт.
 
 
Всё может быть…
волнуется страна.
Счастливей наступивший век не стал…
Мне снится до сих пор тоннель Саланг…
какие пацаны остались там.
 
 
Спасибо, что проведать заскочил.
Возьми для внучек… куклы делал сам.
Давай, присев, минуту помолчим…
Я провожу…
успеем на вокзал.
 

Белая зависть

 
В широтах северных мороз,
на тройках свадьбы шумные…
а в нашем городе норд-ост
четвёртый день безумствует.
 
 
К нему вдобавок мелкий дождь
колючками противными —
с собою новый зонт возьмёшь,
ветрище спицы вывернет.
 
 
Разгул устроив без причин,
два друга блажью маются…
«бегут ручьи… звенят ручьи»…
деревья изгибаются.
 

* * *

 
И в Петербурге, и в Торжке
метели буйно-снежные,
а в нашем южном городке…
Прогноз…
Дожди по-прежнему.
 

Шельмец

 
Взгляд прищурив, в пёстром платье
осень нежится в лучах;
треплет огненные складки
ветерок шальной, ворча…
 
 
Нелегко в фасоне трудном
прояснить, что есть к чему,
он натешившись над юбкой,
ворот хочет расстегнуть.
 
 
Позабыв про осторожность,
изо всех стараясь сил,
превращает шёлк без ножниц
в золотящийся утиль.
 
 
Дарит ласковое солнце
лоскутам волшебный блеск.
Осень, млея, шепчет сонно:
«Отдохни чуток, шельмец».
 
 
Ей наряд ничуть не жалко…
дерзкий ей дороже гость,
у неё одежды яркой —
больше, чем на небе звёзд.
 

Шалая звезда

 
Огнём поверхность неба рассекая,
вниз шалая торопится звезда.
Летит к земле стремительно, не зная,
что ей не приземлиться никогда.
 
 
Безумная… спешит незванной гостьей
таинственным законам вопреки,
и тянутся за узкою полоской
похожие на свечи огоньки.
 
 
Не дав ей шанс,
наступит крах мечтаньям,
прервёт полёт незримая рука,
дым белый во мгновение растаяв,
осядет на плывущих облаках.
 
 
Не будет в небе шума никакого
из-за несчастья со звездой одной,
холодные светила завтра снова
зажгутся над Вселенной в час ночной.
 

Крещёная волной

 
День уходит…
Осенняя пряность,
пропитав интерьер, затаилась в углах;
на кокетливость штор полотняных
тень бесстрастных лучей кружевно улеглась.
 
 
Издали^′ синеву обнимая,
безбоязненно взгляд мой скользит по волнам…
а когда-то штормтрап покоряя,
я молила: «О боги, спасите меня»!
 
 
Море дерзко, в мой день именинный
ледяною водой окатив выше глаз,
оплело неземной паутиной…
так…
что кожа моя с ним навеки срослась.
 
 
Опускается дымчато вечер.
По холмам бирюзовым блуждает мой взгляд,
не забыв дом у маленькой речки,
я сегодня машу вслед большим кораблям.
 

Мне бы к маме на неделю

 
На душе с утра метелит.
И на улице метёт.
Мне бы к маме на неделю —
растопить сердечный лёд.
 
 
К ней котёнком прижимаясь,
под сухих поленьев треск
рассказать, как мне бывает
одиноко вдалеке.
 
 
Внемля мудрости утешной,
мокрый нос в халат уткнув,
под молитву безмятежно
в царстве рук её уснуть.
 
 
Пробудившись, утром рано
с песней в горнице прибрать…
Для меня в родных пенатах
стала б мелочью хандра.
 
 
На душе с утра метелит.
И на улице метёт.
Мне бы к маме на неделю —
растопить сердечный лёд.
 

Рыжее чудо

 
Откуда ты, рыжее чудо,
подарок нежданный с утра,
чтоб не был Пиратом обскубан,
а ну-ка бегом со двора!
 
 
И что ты прищурил глазищи,
страдальческий делаешь вид,
нос розовый в ноги мне тычешь;
налью молочка… потерпи…
 
 
Какой же ты, право, ледащий.
Что чешешься? Блохи небось?
Ну ладно… запрыгивай в ящик,
незваный до завтрака гость.
 
 
Красавчик… что золота слиток,
откушал и тут же ко сну.
Да ты, брат, породы элитной…
А может ты осени внук?
 

И всё повторится сначала

«УЧИТЕЛЬ! ПЕРЕД ИМЕНЕМ ТВОИМ ПОЗВОЛЬ СМИРЕННО ПРЕКЛОНИТЬ КОЛЕНИ!»

Посвящается моей любимой учительнице русского языка и литературы

Шепеленко Наталье Карповне

 
Улетят журавли,
дождь дороги размоет,
с силой буйною ветер листву разметёт,
обнажившись, деревья застынут в покое,
и опять в «однокомнатном доме» её
 
 
терпкий дым разольёт чай с лавандой и мятой,
плечи нежно обнимет пуховый платок,
раньше звёзд загорится настольная лампа,
лягут стопки /тетрадей в линейку/ на стол.
 
 
Сняв очки…
ровно в полночь она, не вздыхая,
приготовит к утру шарф и платье плиссе,
как всегда…
на шесть тридцать будильник поставит,
чтобы школьную дверь отворить раньше всех.
 
 
Спать ложась, плотно сдвинет она занавески,
только мысли во тьме перерыв не возьмут,
будет перед глазами мелькать разноцветно
не усыпанный розами пройденный путь.
 

Репей

 
Эх, Собака ты, Собака, ты чего идёшь за мной?
Видеть, думаешь, мне сладко взгляд отчаянно-больной.
Знаешь что, подходом тонким сердце де^′вичье не рви.
Зря не ластись к незнакомке, ей сейчас не до любви.
 
 
Не таращь свои глазищи, грустью их не рассмешишь,
разумею… взглядом ищешь струнки слабые души.
Что же ты понять не хочешь, мне тебя не взять домой,
не могу тебе помочь я, этот город мне чужой.
 
 
Слушай, чётко объясняю, болью душу не томи.
Где твой паспорт? Где? Не знаешь… Как билет тебе купить?
Ты привязчива, однако, что ль от холода дрожишь?
А… давай-ка ты, Собака, мне в вальсочке покружись.
 
 
Супер! Ешь теперь сосиску. Да не прыгай, больше нет.
Хватит шарф мой новый тискать… Что с тобою делать мне?
Может вместе на коленях у вагона мы споём,
проводник нас пожалеет и возьмёт в купе своё.
 
 
Слушай, выход есть умнее … сдам сейчас я свой билет.
Я ночным могу уехать… в принципе, не к спеху мне.
Жди. Куплю я бутерброды. После трапезы, Репей,
в частном секторе побродим — не без добрых мир людей.
 
 
Ладно… ладно обнимайся… Сердце как стучит твоё.
Мы найдём тебе хозяев… обязательно найдём.
 

Счастливое детство

 
Скрылось давно за далями детство…
но и сегодня помнятся мне:
райская мягкость панцирной сетки,
пахнущий солнцем бабушкин хлеб.
 
 
Первая кукла в платье невесты.
Первый азарт —
в пристенок игра.
Класс,
озарённый солнечным светом,
букв и слогов танцующий ряд.
 
 
С корнем годам из сердца не вырвать:
валенок новых тёплый уют,
в клетку пальто
(с расчётом на вырост),
мягкий отцовский шарф от простуд.
 
 
Фикус /богатство/ горницы низкой,
в красном углу лампадки фитиль,
в сахарной пудре мамины птицы
из «золотой» пасхальной муки.
 
 
Банька в яру… купанье в кадушке,
первой пластинки чу^′довый звук,
розовый вереск в марте цветущий
на островках песчаных в лесу.
 
 
Мне за столом без вилок, салфеток
есть не пришлось безе и буше…
Без чужеземных сникерсов детство
светлой порой осталось в душе.
 

Ностальгия

 
Вздыхает простуженно март полусонный.
Клубками седыми туман на горах.
Опять раздождилось…
опять вместо солнца
за окнами мутный и давящий мрак.
 
 
Кружа^′т беспорядочно тёмные тучи,
холодные струи бегут по стеклу,
у запертой форточки ветер канючит
с надеждой, что кто-то откроет ему.
 
 
Тоскливо…
И память, под шифера скрежет,
уносит туда… где нет стен меж дворов,
где в зимнюю стужу, под солнышком нежась
алмазно искрит белоснежный покров.
 
 
Туда… где от влажных поленьев сосновых
по комнатам запах янтарный разлит,
где стены в портретах родных и знакомых,
а в красном углу Богородицы лик.
 

У сказок счастливый конец

 
Я в цирке…
Наездница смелая скачет.
Арена,
как в прошлое шаг…
там слушаю сказку о Розе циркачке,
вцепившись в отцовский пиджак.
 
 
Обидно, что девушка любит так слепо
пустого красавца борца…
Мне хочется крикнуть: «Зачем тебе этот?
Не пить в жизни воду с лица.»
 
 
Под ситцем линялым сжимаются мышцы,
я Розу хочу защитить.
Мне нравится клоун весёлый и рыжий,
дарящий гимнастке цветы.
 
 
Не будет она пусть красавцу невестой!
Так хочется ей подсказать:
«Жених твой тебя называет принцессой
и преданно смотрит в глаза.»
 
 
Под куполом цирка Розетта звездою.
Вдруг ахнул в безумии зал….
Силач растерялся, а клоун спокойно
гимнастку, как мячик, поймал.
 

* * *

 
Я в цирке… полвека с тех пор пролетело
сползает слеза по щеке…
Гимнасты летают, что ангелы в белом;
у сказок счастливый конец.
 

Попутчики

 
Скорый ждал к отправленью сигнал.
На вопрос: «Разрешите войти»?
Вы, услышав ответное: «Да» —
с удивленьем застряли в двери.
 
 
Снег…
А я не забыла ещё —
стук колёс,
непроглядную ночь,
до утра разговор ни о чём,
по стеклу…
вниз сползающий дождь.
 
 
Кроме нас никого нет в купе,
я не вслух,
став на миг к Вам спиной,
посылаю спасибо судьбе,
нам позволившей встретиться вновь.
 
 
Сеет свет полинявшее бра,
мы опять говорим ни о чём,
обжигаясь, как в тот/ прошлый раз/
чай горячий с баранками пьём.
 
 
Быстро мчит, извиваясь состав,
я как будто в нечаянном сне.
Близорукие щуря глаза,
нежно Вы улыбаетесь мне.
 
 
Полночь.
Холодом дышит стекло,
рама узкая в кромке седой…
мы негромко ведём диалог,
не законченный нами весной.
 

Ночные размышления

 
Снова дождь…
Непроглядная темь за окном.
И хотя в доме тишь… не смыкаются веки,
друг за друга цепляясь отдельным звеном,
мысли тянутся медленно зубчатой цепью.
 
 
Проплывают картины из разных времён,
будоражат сознанье знакомые лица;
в истомлённой душе, то огонь полыхнёт,
то ознобом пронзая, метель закружиться.
 
 
Жизнь лишь в вымыслах плавно и ровно течёт,
наяву в ней не всё под сиянием вешним.
Я сполна испытала реальность её,
кожей правду впитав, не осталась безгрешной.
 
 
Несмотря на почтенность, я даже сейчас
не готовлю себя аскетичностью к раю,
не стараюсь с утра образам докучать,
вечерами молясь, святость не обещаю.
 

Мамино платье…

 
Зная шутки погоды предзимней,
я пытаюсь в шкафу разобраться,
летние вещи к стенке подвинув,
обнимаю вишнёвое платье.
 
 
Ощутив лёгкий запах сандала,
затянулся взгляд влажной завесой,
боль глухая внутри расплескалась,
замелькали картины из детства.
 
 
Я отчётливо, мамочка, помню —
шить его ты закончила утром.
Шёлк струясь в романтичном фасоне,
прижимался к изящной фигуре.
 
 
Полусонные мы восхищённо
любовались тобою нарядной,
ты кружилась легко, как девчонка,
излучая улыбкою радость.
 
 
Мама, мамочка… мамчик, мамуля,
в нашем доме всё также, как было:
окна под накрахмаленным тюлем
и цветы непокрытые пылью.
 
 
На тебя быть похожей стараюсь…
Возвращаясь с работы уставшей,
пью с мелиссою чай вечерами
из твоей керамической чашки.
 
 
Жизнь меня не особо ласкает,
постигаю её, спотыкаясь.
Если б только
ты знала, родная,
как тебя мне сейчас не хватает…
 

Не рождённая у моря

 
Даль в туманном обрамленье,
небо серое печально,
угасая прячет тени
день под скатертью хрустальной.
 
 
Воду с посвистом вздымает
с гор внезапно ветер сползший.
Безмятежно кувыркаясь,
чувств не сдерживают волны.
 
 
Расшалились,
гнуться ланью.
Друг о друга спотыкаясь,
без конца меняют платья,
шумно стонут лобызаясь.
 
 
Веря в то, что трос надёжный,
мельтешат буйки качаясь,
испугавшись непогоды,
вглубь умчались рыбьи стаи.
 
 
Холод, щёки обжигая,
в ворот куртки заползает;
пена, снежисто взлетая,
о зиме напоминает.
 
 
Очарованной простором,
не ознобно мне нисколько,
нерождённая у моря,
я пропитываюсь солью.
 

Красавица

 
Звенит вокруг неё счастливый смех.
Макушку гордо к небу устремив,
в преддверье праздника она для всех
горит на Главной площади страны.
 
 
Красавица…
подобной не найти;
метели и мороз ей не страшны;
мерцают разноцветные огни
на кончиках зелёной бахромы.
 
 
Вращаются зеркальные шары,
на колких лапах спит снежинок рой;
сияют, ёлку няшно окружив,
гирлянды ярче радуги двойной.
 
 
Нарядная…
горит она для всех;
весёлым эхом радость ввысь летит…
Узорно под счастливый детский смех
к брусчатке мёрзлой липнет конфетти.
 

Круговорот

 
Неумолимо в бесконечность мчится время…
Уже вторая половина декабря,
зимою на^′чисто сметён коллаж осенний,
а кажется ноябрь закончился вчера.
 
 
Бело.
Вдыхают хвойный запах подворотни,
переливаются на улицах огни,
слагаются стихи к потешкам новогодним,
полно работы у стилистов и портних.
 
 
Год Старый подарил счастливого немало,
с ним расставаться навсегда, конечно, жаль…
Но повторится в Новом многое сначала,
что вписано…
до наших жизней в календарь.
 
 
Звезда на Рождество мир озарит сияньем,
с размахом отгуляет святок карнавал,
запомнятся надолго в проруби купанья,
вновь…
как всегда, прощаясь, удивит февраль.
 
 
Ярило, в кружеве рассвета заблудившись,
рассыплет щедро, впрок хранимые лучи…
Лёд тронется…
Из тёплых стран /к апрелю ближе/
вернутся с криком похудевшие грачи.
 
 
И сызнова сугробы превратятся в лужи,
тепло почувствовав, проклюнется трава,
расплачутся коты под окнами подружек,
проснувшись, распрямят суставы дерева…
 

Готов календарь к обновленью…

 
Сияют глаза светофоров,
в предпраздничной гонке народ;
у женщин одни разговоры:
«В чём лучше встречать Новый год?»
 
 
Всем хочется выглядеть модно…
а мне нет для грусти причин,
как раз на меня и сегодня
костюмчик из белой парчи.
 
 
Я складки зараней нагладив;
в нём, так же… как в прошлом году,
тарелки поставив на скатерть,
с боков мельхиор разложу.
 
 
Желанья на ёлке развешу,
почти под часов перезвон,
надену искусственный жемчуг
и лодочки давних времён.
 

* * *

 
Готов календарь к обновленью,
метелями лёд перетёрт,
летят эсемес-поздравленья
за сотни и тысячи вёрст…
 

Новый год ожидается каждым

 
Ветер жухлые листья развеял
вдоль прогалов аллей опустелых.
Пахнет хвоей… Нагие деревья
в бархатистых отметинах белых.
 
 
Город предновогодний простужен.
Солнцу в тучах заснеженных тесно.
Тонкий лёд в подмороженных лужах
по краям потемневшим надтреснут.
 
 
Новый год ожидается каждым.
В моде цвет нынче сине-лиловый.
На прилавках —
горой распродажа,
у зеркал примеряют обновы.
 
 
В центре сквера у ёлки роскошной
в карнавальном плаще цвета охры,
зазывает усердно прохожих
черноглазый усатый фотограф.