Kitobni o'qish: «Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны», sahifa 4

XII. Нимфа и ее наперсница

По уходе Трифона Ивановича в лавку Акулина тотчас же послала свою кухарку Анисью за полковницкой горничной Катериной. Катерина, средних лет некрасивая женщина, жила у какой-то вдовы-полковницы по той же лестнице, где квартировал и Трифон Иванович, и в последнее время была как бы наперсницей и менторшей Акулины. Акулина сообщала ей все свои тайны и успехи у Трифона Ивановича, а также «обучалась полировке». Катерина тотчас же прибежала к ней. Она была в самом непривлекательном неглиже: растрепанная, с подоткнутым подолом платья.

– А у нас сегодня уборка перед праздниками, – сказала она, чмокаясь с Акулиной в губы. – Чистота нашей самой приспичила. Там перетряхай, тут паутину снимай… Инда смучила всю. Уж и так, кажись, у нас дом жаром от чистоты горит, а тут чисть и подмывай еще. Просто дурит. Ты зачем присылала-то, родная?

– Пойдем в столовую, напьемся кофейку с миндальными сливочками ради сочельника. Мне тебя кое о чем порасспросить нужно, – отвечала Акулина.

– И, душечка! До кофеев ли мне теперь! Ведь приказала, подлая, дверные ручки кислотой с кирпичом вычистить. Ужасти, сколько дела!

– Ну, дело не медведь, в лес не убежит. Успеешь еще ручки-то у дверей вычистить. А кофею-то долго ли выпить?

– Да ведь заругается, ведьма! Накинется: где пропадала?

– А ты скажи, что в мелочную лавку за чем-нибудь бегала.

– Милая ты моя, да кабы она у нас была путная барыня, а то ведь она у нас подчас словно с цепи сорвется. Какой тут кофей! До кофею ли уж…

– Ну, на скору руку, – упрашивала Акулина – Сливки-то миндальные уж очень хороши.

– Разве только на скору руку… – согласилась Катерина, вошла в столовую и села с Акулиной за стол. – Ах, какая ты, Акулина Степановна, посмотрю я на тебя, счастливая, так просто зависть берет, глядючи! – всплескивала она руками. – Хоть бы месяц мне так пожить, право слово. Тут вот за восемь-то рублей в месяц бьешься и елозишь перед самой каждый день, а ты никакого этого самого начала над собой не знаешь и живешь во все свое сладостное удовольствие.

– Даже еще над Трифоном Иванычем командую, – похвасталась Акулина.

– Так и надо, милая, так и надо. Как можно крепче его в руки забирай. Он так, а ты эдак, и коли ежели что – сейчас к нему спиной обернись.

– Да я уж и то: вы меня не предпочитаете – ну, тогда и я вам уважать не намерена. Днем-то я тебе мою шубу ведь не показывала. Днем-то она еще лучше. Вот посмот ри-ка.

Началось надевание шубы перед зеркалом. Надевала Акулина, надевала и Катерина.

– В сорочке родилась, в сорочке… Что говорить! И говорить нечего… – бормотала Катерина. – И за что только тебе такое счастие приплыло!

– За мою простоту. За то, что проста уж я очень да ласкова. Ведь Трифон Иваныч всей моей доброты да ласковости даже и не понимает. Я к нему так, а он эдак… Вот все приказчиков своих пужается.

– Покруче надо, милая, покруче с ним. Где лаской, а где и пофордыбачить.

– Да я уж и то… Ведь я Андреяна-то приказчика отказала, а на место его племянника своего беру. Вот скоро приедет из деревни. Андреяна отказала, а Василию за почтительность десять рублей подарила.

– Так и следует, Акулина Степановна, так и следует. Впрочем, что же я кофей-то? – вспомнила Катерина. – Выпить да и бежать. А то ведь сама крышу с дома снесет, кричавши. Ужас какая горлопятина! Ты о чем же, милая, меня расспросить-то хотела?

– Ах да… – спохватилась Акулина. – В разговорах-то я было и забыла. Покажи мне, душечка Катерина Афанасьевна, как мне новомодную-то шляпку на себя надевать, что вчера купили. А то я боюсь, как бы не перепутать. Завтра пойду в ней к обедне, так чтобы не надеть шиворот-навыворот. Долго ли до греха! Ведь отродясь я этих шляпок-то не нашивала.

– Мудрости большой нет.

– Ну, как сказать… Можно и не тем концом надеть. А ты уж покажи мне, как по самому новомодному фасону надо.

– Ну, то-то. Разика три я при тебе надену, как следовает, тогда и попривыкнешь.

Начинается надевание шляпки перед зеркалом. Катерина суетится около Акулины.

– Пройдись-ка теперь в ней, пройдись-ка… – говорит она. – Вот так. Только уж ты не очень с ноги-то на ногу переваливайся.

– Сем-ка опять шубу надену, да в шубе… Не надеть ли уж и платье матерчатое?

– Платье-то уж зачем же? Платье завтра наденешь.

– Ну ладно. А завтра-то я и браслетку надену. Ведь он мне и браслетку подарил. Вот я тебе сейчас ее покажу. Вот…

Акулина достала браслет.

– Прелесть, прелесть что такое! – хвалила Катерина. – Тереби с него, Акулинушка, тереби. Умрет, так, по крайности, помянуть его будет чем.

– Да я уж и то.

– Подбирай его к рукам, подбирай… Браслетку подарил – проси скорей часы с цепочкой. Ну-ка, надень-ка браслетку-то на руку.

Надевается браслет, потом шуба. Акулина опять прохаживается по комнате. Катерина сидит и допивает чашку кофею.

– Ну, ин бежать мне домой. А то сама раскричится, – говорит она наконец.

– Постой… – останавливает ее Акулина. – Я еще тебя кое-что хочу спросить.

– Ну?

– Расскажи мне, милая моя Катерина Афанасьевна, как надо дамой настоящей новомодной быть, а то мне чтобы не перепутаться.

– Дамой? – протянула Катерина. – Ну, дамой немудрено быть.

– Однако все-таки… Ведь вот завтра у нас Рождество… К Трифону Иванычу будут всякие разные гости приходить, так мне чтобы в самом разе быть и под даму потрафить. Как в настоящих-то домах дамы действуют?

– Очень просто. Во-первых, целый день ты должна быть в параде одевшись и сидеть на диване с книжкой. Ты грамотная?

– Нет, милая, неграмотная.

– Вот это-то плохо. Ну, коли неграмотная, то сиди и на картах гадай, а нет, так ешь что-нибудь… Хочешь – пастилу ешь, хочешь – орехи кедровые грызи. На обеденном столе закуску накрой из разных сортов и выпивку всякую поставь. И пусть она целый день стоит.

– Ладно. А самой сидеть?

– Сама сиди. Принесет почтальон карточки поздравительные – вели ему двугривенный на чай дать, а карточки вынь из конвертов и положи на тарелку.

– Там, где закуска?

– Нет, нет… Тарелку отдельно поставь. Поставь на видном месте. Вон хоть там, перед зеркалом. А ежели публика поздравляющая будет приходить, то проси садиться и заводи политичный разговор.

– А целоваться с мужчинами не надо?

– Не надо, не надо. Целуются только в Пасху. Ты просто только руку подай и сейчас такие слова: не хотите ли, мол, выпить и закусить.

– А самой не есть и не пить за компанию?

– Нет, не ешь и не пей. Модные дамы не едят и не пьют при публике. Да и понатянуться можешь, если со всяким-то прикладываться, а это не модель.

– Вот политичные-то разговоры я не умею…

– Да ничего нет трудного. Одного спросишь: где вы изволили быть у заутрени? Другого: были ли перед праздником в театре? Третьего, который ежели постарше и посолиднее, спросишь: почем гусей к празднику покупали?

– Только и всего?

– Только и всего. А скажут тебе комплимент – не стыдись и рукавом не закрывайся.

– Как? Как ты сказала? Что скажут? – спросила Акулина.

– Комплимент.

– Это что же такое обозначает?

– Ну, к примеру, похвалит кто-нибудь твою красоту, так ты рукавом глаза не закрывай и отвечай с улыбкой так: «Полноте… Какие вы насмешники!»

– И больше ничего? – спросила Акулина.

– Да ведь там глядя по обстоятельствам. Так вперед обучить нельзя. Одному гостю надо одно сказать, чтобы было к месту, а другому другое.

– Вот к месту-то чтобы сказать, милая девушка, у меня и не выходит.

– Ну, как-нибудь попривыкнешь. Сразу ведь нельзя. Однако прощай. Пора мне. И так уж чувствую, что ругательски изругает меня моя полковница.

Катерина поднялась с места и расцеловалась с Акулиной. Акулина бросилась ее провожать на лестницу.

XIII. Нимфа укрепляется

Праздник Рождества. Трифон Иванович отправился к обедне в приходскую церковь. Отправилась и Акулина, навьючив на себя все имевшиеся у ней наряды. Вышли они не вместе, но на дороге Акулина догнала его.

– Как вы спешите, так просто даже удивительно! Словно на пожар, – сказала она.

– На молитву спешить – не грех, а вот с молитвы – дело другое, – сухо отвечал Трифон Иванович.

– Я-то за вами еле успела.

– Да и нечего было успевать.

– Ну, все-таки приятнее в компании…

– На молитве можно быть и без компании.

Произошла пауза. Трифон Иванович ускорил шаг. Ускорила и Акулина.

– Трифон Иваныч, похожа я теперь на даму в этой шубе и шляпке? – спросила она.

– Да уж похожа, похожа… Ну тебя…

– То-то, я думаю, отчего же мне не быть похожей? Не хуже я других.

В церкви, поздоровавшись с церковным старостой, Трифон Иванович стал около свечной выручки. Акулина поместилась рядом с ним. Трифон Иванович покосился, но ничего не сказал. Через несколько времени Акулина положила на свечную выручку гривенник и сказала церковному старосте:

– Две свечки поставьте: одну празднику, а другую мученику Трифону.

Трифон Иванович стоял, молился и подпевал хриплым басом за певчими. Акулина прислушивалась и наконец шепнула ему:

– Как это вы чудесно все знаете, что петь нужно. Словно дьячок.

Он промолчал. Через минуту она опять шепнула ему:

– Надела браслетку, да боюсь, как бы не потерять ее.

Он опять промолчал. Через несколько времени Акулина снова прошептала:

– Ужасти как жарко! Снять бы шубу, да положить-то некуда.

Снова молчание. Акулина в четвертый раз шепнула:

– Надела турнур этот самый, по-дамски, да с непривычки-то как-то неловко.

Трифон Иванович поморщился и отошел от свечной выручки. Акулина последовала за ним. Он обернулся и сказал:

– Куда ж ты?

– Голубчик! Дайте постоять с вами, – умоляюще вскинула она на него глаза.

– Ты вот что… Ты стоять стой, но разговорами не занимайся. Ты нешто затем в церковь пришла, чтобы разговорами заниматься?

– Не буду, не буду, голубчик.

Обедня кончилась. Трифон Иванович стал выходить из церкви. Акулина была около и шла рядом. Трифону Ивановичу попадались знакомые, здоровались с ним и поздравляли с праздником. Трифон Иванович раскланивался и благодарил. Акулина тоже кланялась знакомым Трифона Ивановича. Какой-то повстречавшийся знакомый купец сказал ему:

– Будешь ли дома сегодня? Коли дома, так зайду Христа прославить и рюмочку выпить.

– Только у сестры замужней надо побывать, а то дома, – отвечал Трифон Иванович.

– Ну, там я зайду.

– Милости просим, – промолвила Акулина и поклонилась.

Знакомый купец, зная Трифона Ивановича за старого вдовца, покосился на Акулину и отошел. Трифон Иванович вспылил и накинулся на Акулину.

– Ты-то чего лезешь! Ты-то чего суешься и приглашаешь! – крикнул он.

– А то как же, – отвечала она. – Ведь я ключница у вас, на манер хозяйки.

– Так ты и держи себя в аккурате, как ключница, а тени-то не наводи.

– Какая же тут тень, полноте… Просто пригласила от чистого сердца.

Они пришли домой и стали взбираться по лестнице.

– Или ты иди вперед, или я пойду вперед. Ну что по пятам-то друг за дружкой ходить! – огрызнулся на Акулину Трифон Иванович.

– Голубчик, мне с вами хочется.

– Да ты уж хоть дома тень-то не наводи.

– Эво чего хватились! Дома и так все знают.

– Не пойду я с тобой. Я и с женой никогда не ходил вместе.

Акулина поупрямилась, но пошла вперед. Трифон Иванович постоял на лестнице и уже один вошел в квартиру. В столовой его встретила Акулина, свежая, цветущая, сияющая приветливой улыбкой. В руках она держала шитое красными петухами полотенце и пару носков из грубой шерсти.

– Ну, с праздником вас теперь, Трифон Иваныч… Позвольте вас поцеловать. А это вот вам на праздник мое рукодельице в подарок.

Сердиться и фыркать было невозможно, до того все это было просто и приветливо. Трифон Иванович покосился на двери и расцеловался с Акулиной.

– Голубчик, как я вас люблю-то! Просто ужасти… – шептала она.

Через десять минут на столе кипел самовар. Трифон Иванович в золотой медали на аннинской ленте на шее, поскрипывая новыми сапогами, ходил из угла в угол по комнате и напевал: «Христос рождается, славите…» Акулина в новом шелковом, шуршащем платье суетилась, заваривая чай, она подошла к зеркалу и стала вертеться перед зеркалом, смотря на себя.

– Да уж хороша, хороша… – сказал Трифон Иванович.

– Голубчик… Посмотрите… Ну нешто теперь я могу сконфузить? Ни в жизнь. Ведь я совсем новомодная дама. И турнур назади, и все…

Вошли приказчики и стали поздравлять с праздником.

– С праздником имеем честь вас поздравить, Трифон Иваныч, – говорили они. – И вас также с праздником, Акулина Степановна.

– Спасибо, спасибо… – отвечала Акулина.

Трифон Иванович подавал приказчикам руку и просил садиться к столу. Акулина тоже лезла с рукой. В этот день, по заведенному порядку, приказчики пили чай вместе с хозяином. Трифон Иванович отправился в спальную и вынес оттуда деньги, которые разделил и дал приказчикам «на праздник, на гулянку», как он выражался. Приказчики поблагодарили. Приказчик Василий переминался с ноги на ногу и наконец сказал:

– Есть у нас и для Акулины Степановны от приказчиков подарок. Ежели Акулина Степановна не побрезгают, а Трифон Иваныч дозволят, то мы сейчас… Дозволите, Трифон Иваныч?..

– Ну что же… Отчего же… Дарите… Что ж тут такого? Отчего же и не подарить госпоже ключнице, которая для вас старается?

Василий тотчас же сбегал в приказчицкую и принес деревянный ящичек.

– Щикатулка-с… А там конфетное удовольствие… Щикатулка, чтоб иголки, нитки прятать, а конфектное удовольствие для забавы, – сказал он. – Пожалуйте, Акулина Степановна. Это ото всех приказчиков.

Акулина так и зарделась, как маков цвет.

– Ну, спасибо… вот за это спасибо… – заговорила она. – За это я вас тоже предпочитать буду.

Пили чай. Акулина долго не решалась сесть за стол при приказчиках и все посматривала на Трифона Ивановича.

– Ну, садись и ты для праздника, – сказал тот.

Она села. Разговор не клеился и со стороны хозяина ограничивался только вопросами: «Где был у обедни? Куда пойдете сегодня после чаю?»

Приказчики рассказывали, но скоро такой разговор иссяк. Акулина попробовала возобновить разговор.

– Ужасти как сегодня было жарко в церкви за обедней, – сказала она. – Мы с Трифоном Иванычем просто сопрели от жары.

На слове «мы» она умышленно сделала значительное ударение.

Приказчики кончили пить чай и стали подниматься с мест.

– Акулина Степановна! Закусить бы им да выпить… – сказал Трифон Иванович.

– А это уж потом… Вот спервоначала самовар уберем, а потом и закуску с выпивкой накроем. Уж вы не беспокойтесь, я сделаю, и все будет как следовает. Чего вам?.. Теперь я хозяйка.

Приказчики пятились к двери и кланялись.

– А со двора пойдете ужо, так насчет вина не очень… – наставительно прибавил хозяин.

– Да уж сегодня-то пущай выпьют для праздника как следовает. Я сердиться не буду, – отвечала Акулина.

Трифон Иванович бросил на нее строгий взгляд и хотел что-то сказать, но приказчиков уже не было в комнате.

Акулина подошла к Трифону Ивановичу, ласково погладила его сбоку по бороде и сказала:

– Вы у меня сегодня совсем милый и душевный такой.

XIV. Нимфа укрепилась

Часов около одиннадцати утра у Трифона Ивановича был уже в столовой накрыт стол для поздравляющих с праздником христославов. На первом плане, по обычаю, ютился окорок ветчины; далее стоял заливной поросенок, лежали на тарелках икра, сыр, селедка. Тут же помещались два графина – с очищенной и с рябиновой и около них рюмки. Была и «елисейская мадера», отзывающая мокрым тулупом, был ряд пивных бутылок. Когда все было готово, Акулина подошла к Трифону Ивановичу, положила ему свои руки на плечи и прошептала:

– Готово, Трифон Иваныч… Вся закуска готова… Приказчики также у себя в приказчицкой накормлены. Дала им водки графинчик, дала пива полдюжины. Послушайте, Трифон Иваныч, пойдемте и выпьемте теперь вместе, на манер как бы муж и жена…

– Вона! Вона чего захотела! Какой же я тебе муж и какая ты мне жена! – отвечал Трифон Иванович. – Не жена ты мне, а беззаконница.

– Так ведь из-за вас в беззаконницы-то пошла… Вас любя… Ну что бы вы без меня теперь были в праздник? Сирота сиротой. А теперь вам, по крайности, хоть выпить-то есть с кем.

Трифон Иванович улыбнулся и отвечал:

– Ну, пойдем выпьем… Что с тобой делать!

Они выпили по рюмке. От выпитого вина Акулина раскраснелась, обняла Трифона Ивановича и говорила:

– Милый ты мой, ведь вот ты хоть и старый, а я теперь тебя ни на какого молодого мужа не променяю, такой ты ласковый да обходительный. Что мне муж?.. У меня вон муж молодой и красивый, да что в нем, коли он норовит все в зубы да в скулу, а вы меня предпочитаете и никогда чтобы хоть пальнем тронуть или пинком.

В прихожей раздался звонок. Трифон Иванович отпрянул от Акулины и заходил по комнате.

– Ну, ты вот что… Кто-то из христославов поздравлять идет, так ты не того… ты не очень… чтобы незаметно было… – говорил он. – Ты уж нежности-то при людях брось и содержи себя как ключница. Да лучше всего, если бы ты ушла к себе в комнату. А то что хорошего как бельмо на глазу торчать!

– Голубчик! – вскинула Акулина умоляющий взор на Трифона Ивановича.

Тот хотел что-то сказать, но было уже поздно. В столовую вошел визитер. Это был тот самый купец, который встретился в церкви и обещался зайти.

– С праздником! – раскланивался он, протягивая хозяину руку и кивая Акулине. – Вот и самого тебя застал.

– По рюмочке да закусить… – предложил хозяин.

– Да что по рюмочке! Былое дело. Сегодня уж и то спозаранку две выпил.

– А теперь третью можно. Бог Троицу любит, – откликнулась Акулина.

– Верно, сударыня, а только надо и себя соблюсти. Жена заказывала, чтоб поменьше… В одном доме рюмочку, в другом доме рюмочку – смотришь, и наберется.

– Ну, уж жены, известно… А смотришь, и сами рады выпить. Я сама дама, так уж знаю.

Гость наклонился к Трифону Ивановичу, кивнул на Акулину и спросил:

– Сродственница?

– Да… Из деревни выписал… и теперь держу на манер как бы в ключницах. Вдовый я человек… Хозяйство большое… приказчики… Всех накормить, напоить надо, – отвечал Трифон Иванович.

– Замужняя?

– Да и муж у ней есть, только непутевый.

– Зашибается вином?

– Зашибается.

– Что ж, доброе дело… И тебе хорошо, да и ей ладно.

– Что ж, господин купец? Выпейте же… – прервала его Акулина. – Трифон Иваныч как мужчинского сословия угощать не умеет, а вот вас дама угостит. Пожалуйте по рюмочке… Трифон Иваныч… Пейте и вы… Вы характера смирного, вам можно.

Она налила две рюмки водки.

– Надо уж с хозяюшкой вкупе… – поклонился гость.

– Ну, я дамского… Я вот из бутылки, которая послабже.

Поговорив о том, что перед праздником торговля была плоховата, гость стал уходить. Хозяин вышел провожать его в прихожую. Прощаясь с ним, гость улыбнулся и сказал:

– А важная баба она у тебя… манеристая… И из лица хоть портреты писать.

– Молода маленько. Мне надо бы постарше.

– Толкуй слепой с подлекарем! – подмигнул гость.

– Ты только, бога ради, Василий Иваныч, не подумай, чтобы здесь что-нибудь…

– Ну вот… будто я без понятиев к жизни. Не понимаю я будто, что ты человек вдовый и мужчина в соку.

– Уверяю тебя, что она сродственница, в сватовстве приходится.

– А ты капиталы-то береги… Поприпрятывай… Ведь у тебя племянники есть и племянницы. Да и себе еще понадобятся, коли Бог века продлит. Не век же ведь в лавке будешь торчать, а захочется и на покой.

– Да полно тебе… Какой ты невероятный!

– Нет, я дело говорю. Баба красивая, статная, деликатная… Подластится, да и выманит. Я ведь тебе, как соседу, советую. Двадцать восемь лет мы с тобой на одной линии торгуем, так уж, слава богу… Чего самому недомек, на то другой всегда надоумить может. Давно уж про нее у нас слух в рынке ходит, да все не верил я; и вот теперь своими глазами увидал.

– Неужто все узнали и процеживают меня?! – всплеснул руками Трифон Иваныч.

– А ты думал как? Шила в мешке не утаишь, а на чужой роток не накинешь платок. Одно могу сказать: баба важная, и вкус у тебя отменный. Сейчас видно, что губа не дура. Прощай.

Трифон Иванович стоял, как ошалелый, и почесывал затылок. В простоте своей душевной он полагал, что об Акулине все еще шито и крыто среди его знакомых и соседей.

Дверь из комнат в прихожую отворилась, и показалась голова Акулины.

– Трифон Иваныч, о чем он так долго разговаривал? – спрашивала она.

– А тебе какое дело! – огрызнулся Трифон Иванович. – Везде свой нос суешь, везде лезешь. Вот хоть бы и давеча тоже… при постороннем человеке… Не могла в своей комнате посидеть. Вылезла, расселась, распустила телеса… Вот-де я какая… Глядите на меня… Вся тут на блюде… Славьте во все колокола.

– Странное дело… Я, кажется, с ним учтиво и самым деликатным манером… – обиделась Акулина. – Даже угощала и все эдакое…

– А вот эдакого-то делать и не следовает.

– Трифон Иваныч… Голубчик… Расскажите вы мне, что он обо мне говорил?

– А тебе какое дело? Что ты, в самом деле, во все дела нос суешь!

– Я хотела послушать у дверей, да вы уж оченно тихо разговаривали. Скажите, не говорил он про меня, что я на новомодную даму похожа?

– Ничего не говорил. У нас свой собственный разговор промеж себя был. А только ты вот что… Вот тебе мой сказ: ты в другой раз при посторонних не лезь, а сиди в своей комнате. Ну, я теперь пойду к сестре и поздравлю ее с праздником, а через час вернусь, – закончил Трифон Иванович, надел на себя парадную, праздничную шубу и ушел из дома.