Поздно вечером, когда солнце посылало прощальный привет, прежде чем уйти за горизонт, клёв на речке отчего-то был не совсем удачным, и папин знакомый (назовём его условно дядей Васей) начал скучать. Хитро блуждающий взгляд наткнулся через пару минут на шевелящийся комочек. Подойдя поближе, дядя Вася заметил копошащуюся в траве лягушку. В голове хитро блеснула мысль…

Неслышно ступая, весёлый рыбак прокрался к банке с червяками и, взяв одного, также тихо пошёл обратно к лягушке, которая умильно подставила блестящую мордашку тёплому летнему ветерку.

– Мужш-ш-шики!!! – не то пошептал, не то прошипел дядя Вася, держа возле носа лягушки червяка. Эту «рыбку» ему сейчас хотелось испугать меньше всего.

Друзья обернулись на зов и тихо захихикали. Всем троим стало интересно – съест ли лягушка червяка, столь любезно (пре)доставленного ей на ужин? По-идее – да. Это ж будет повкуснее худосочных комаров…

Через полчаса неподвижного созерцания «лесной царевны», начались подшучивания. Мол, зря ты, Вася, это затеял. «Ничего у тебя не выйдет», и так далее.

Василий, как-то незаметно для себя, увлёкся разговором о том, что де раньше ловил “во-о-от таку-у-ую рыбу”, и вроде совсем забыл о лягушке и червяке, невольно участвующем в этом садистском эксперименте.

В самый разгар спора о мормышках и «естественных природных наживках» раздалось громкое «ЧЧММАВК!!!!!» и лягушка, заглотив червяка, повисла на пальцах исследователя, который от неожиданности завопил благим матом и подпрыгнул метра на полтора.

Земноводное, шлёпнувшись в воду, и обиженно поплыло к другому берегу, надеясь видимо на то, что таких бескультурных подношений там не будет; а дядя Вася после этого случая, долго не хотел ни над кем подшучивать. Даже над такими существами, как лягушки, у которых в отличие от людей, наверное, нет «задних» мыслей.

Страшная сказка

Тёмной-тёмной ночью из старого престарого портрета глядит человек. Долго и старательно смотрит он на то, что может увидеть со СВОЕЙ стороны. Его внимательные глаза запоминают каждое твоё движение. А как только пробьют часы двенадцать раз, он вытягивает из картины свои длинные сильные руки. Потом – лениво потягивается и зевает. В этот момент его можно сфотографировать. Это у тебя обязательно получится, если только человек не обернётся и не утащит тебя за раму картины вместе с фотоаппаратом. Говорят легенды, что он обладает невероятной силой подчинять других своим взглядом и отдавать мысленно самые разные приказы.

Но вот человек откидывает со лба волосы и, перешагивая раму картины, выходит прочь из комнаты. Прогуляться по улице. И кто ему попадается на пути, тот непременно оборачивается ему во след. Но не надо этого делать – он видит всё, и если не испугаешься ты его взгляда, тогда он протянет тебе руку в знак приветствия и поведёт за собой.

Нельзя оборачиваться назад, когда идёшь с ним рядом, иначе захватят в плен злые силы, что гибели твоему спутнику желают.

Одет человек во всё чёрное и только на челе его блестит серебряный обруч. Не спрашивай его об этом – почешет нос да не ответит. Плащ развевается на ветру и оттого кажется, летит человек над землёй. Кто увидел это, считается самым удачливым, ибо только услышавший голос этого человека считается познавшим Истину.

Но никто пока не нашёл в себе силы пройти с ним по дороге до конца, и ответить на все его вопросы так, чтобы он понял тебя. Потому что этот человек есть ты сам, глядящий на себя со стороны.

Тётя Тото

Этим днём Дашке было особенно неспокойно. Игрушки валились из рук, чай, сам собой, проливался из чашки, хотелось одновременно сидеть и бежать. Но Дашку заставили съесть манную кашу.

А всё потому, что днём приезжала на поезде тётя Тото, и её надо было идти встречать вместе с мамой на станцию. Мама говорила, что свою сестру не видела больше пяти лет, и, возможно, та сильно изменилась. Дашка же беспокоилась, что если они опоздают к приезду тёти или, вдруг, та не узнает их?

А ещё у неё имя странное такое – Тото. Наверное, она француженка! Мама говорила, что у французов всегда ставят ударение на последний слог.

– Мама, а тёте не будет у нас скучно в гостях? – Дашка пыталась понять, насколько приедет родственница, и чем они будут заниматься, пока мама уедет по работе в другой город. А ещё было жутко интересно, как же выглядит тётя?

– Нууу, ты же ей покажешь свои любимые места, и сводишь на речку покупаться? М? – мама внимательно посмотрела в глаза девочке. Та чуть приотстала на шаг и потянула потную ладошку на себя. Но мамина крепкая рука нежно держала Дашкину, чтобы дочь не упала.

– Мне хочется, чтобы лето мы провели вместе! – засопела Дашка и поджала губы.

– И проведём, – улыбнулась мама, – как только я приеду, сразу пойдём, накупим мороженого и будем купаться на речке все дни!

– Обещаешь? – пробубнила Дашка и пнула сандаликом серый камешек.

– Честное пионерское! – мама приложила ладонь ко лбу, словно ей нужен был козырёк от тени. Дашка кивнула.

Когда мама так говорила, обычно всё сбывалось, поэтому ныть и жаловаться на тяжёлую судьбу не следовало. Оставалось только как-то продержаться эти две недели. Быть может, стоит прочитать “Трёх мушкетёров”, тогда мама быстрее приедет, а Дашка похвастается, какие интересные фамилии она нашла ещё, с ударением на последний слог.

Большой синий поезд сердито загудел и замер. На станцию, спрятанную среди ивовых деревьев, никто не выходил. Дашка внимательно ходила по тёмному щебню, делая вид, что её совсем не интересуют ни большие, пропахшие дёгтем вагоны, ни железные колёса, ни пассажиры, которые занимались в маленьких купе какими-то своими таинственными делами.

Наверное, у всех путешественников есть какие-то особые, интересные, тайны. Они делают что-то такое, чего неведомо тем, кто остаётся дома, под уютным пледом. Путешественники всегда преодолевают опасности, их ждут приключения, а в конце – обязательно будет награда.

– … я думала, что кто-то позаботится о моём багаже! – раздался низкий голос. Дашка вздрогнула и обернулась.

Из вагона выходила высокая, очень высокая дама. На пышной груди её красовалась ярко алая брошь, размером с яблоко. В сильных руках женщины висели по две больших коричневых сумки с раздутыми боками. На каждой из них были мелкие иностранные буквы и цветочки то в кругляшке, то – без. Дашка пыталась понять, что там написано, но сумки свирепо качались, а в школу Дашка ещё не ходила, и это затрудняло понимание.

– Антонина! Очень рада тебя видеть! – мама приобняла гостью за широкие плечи, которые из-за пиджака казались просто огромными.

– Милая Ниночка, не коверкай моё имя, пожалуйста, – пробасила та, изобразив у маминой щеки поцелуй. – Сколько раз вас всех надо просить: Тото! Моё имя Тото, и никак иначе.

– З-здравствуйте, тётя … Тото, – пискнула Дашка, проглотив ком в горле. Она ещё никогда не видела, чтобы человека звали не его именем.

Тётя широко улыбнулась и попыталась погладить девочку по голове, но тяжёлая сумка не дала этого сделать – боднула Дашку под коленки. Девочка вздрогнула, но продолжала смотреть на гостью с большим интересом.

Высокая, больше похожая на мужчину, с тёмными волосами до плеч и прямой чёлкой, тётя Тото широко шагала в своих туфлях на каблуках, которые казались Дашке настоящими лодками. Возможно, такие же туфли носила и Пеппи Длинный-Чулок. Это вселило в Дашку надежду на то, что с тётей они подружатся. Но вот откуда у неё такое странное имя?

Дашка знала сказку Волкова про Изумрудный город. Мама часто читала на ночь из большой зелёной книги с золотым переплётом разные приключения Элли и её друзей. Девочка помнила, как звали храброго пёсика отважной путешественницы, и потому, подбежав, спросила:

– Тётя Тото, а вы, наверное, очень-очень любите собак?

Высокая гостья остановилась, вопросительно подняла бровь, пожала плечами, а потом снова принялась идти широкими шагами и громко сопеть.

– Деточка, нет. Они громко лают, постоянно линяют, а ещё несут в дом всякую гадость! Прямо на белые ковры. И прекрати так глупо улыбаться, когда говоришь со взрослыми – это невежливо, Дюша!

– Меня зовут Даша! – щёки девочки покраснели.

– Пустяки. Пока ты девочка, тебя можно звать как угодно, а вот взрослой даме уже именоваться как попало нельзя! “Моё имя – моё племя!”. Запомни это, когда вырастешь, – тётя широко взмахнула рукой, но тяжесть сумок заставила её идти прямо и не делать резких движений.

– Я бы хотела, чтобы меня звали Марго, – прошептала девочка, отворачиваясь, чтобы её никто не услышал. Но мама догнала её с тётей именно в этот момент.

– Тебя не могут звать Марго, ты же Дашенька! – она улыбнулась и прижала дочь к себе.

– Я в этом уже не уверена, – тихо буркнула та.

Птицы приветливо пели, травы пахли зноем и зеленью, изумрудные деревья роняли солнечный свет между листьев, высоко в небе не было ни облачка… Но Дашке эта дорога казалась самой длинной из всех. И не было уверенности, что тётя Тото полюбит речку или пруд с лягушатами. Оставалось только молча идти вперёд и вспоминать, где же лежат “Три мушкетёра”.

Карамельное солнце лисиц

Карамельное солнце в ладонях… Тихо тянется сладкий закат… Словно прозрачный леденец, опускается за зелёный бархат холмов солнечный луч. Мне довелось слышать одну историю… Когда-то очень давно. Хочу проверить, так ли это.

Под стрёкот взволнованных моими шагами кузнечиков, отплывает вместе с солнцем по озеру день. Здесь – островок тишины. Лёгкое покрывало умиротворения, под которое так необходимо нырять. Ветер теперь нежно гладит по щекам и, порывами налетая, пытается обнять меня. Треплет волосы, дёргает за высокий «хвостик», что-то весело шумит рядом.

Когда-то я пришла сюда первый раз. После той истории с волком. И поняла, ЧТО мне на самом деле было нужно.

Я бы осталась здесь надолго и зимой. Обязательно – с фонарём, из тех, что ковали из крепкого железа в семнадцатом веке по особому заказу или распоряжению. В витражных стеклах такого фонаря жёлтая свеча весело бы пощелкивала острым язычком, как в те давние времена, позволяя любоваться сквозь стекло на укрытые зимним пухом холмы. На тонкие пальцы деревьев, выглядывающие из снежной муфты. Словно изящные пальцы пианистки… балерины … разворачивающиеся в танце на ветру, словно прозрачный цветок лотоса в прохладной воде…

При свете Путеводного фонаря гул ветра можно было бы принять за восторженный шум толпы.

Но сейчас мой фонарь – солнце. Я не в руках его «держу», но на ладонях, словно остывающий уголёк в матушкиной печи… Пламя всё краснеет. Я слышу не треск свечи, вместо этого – голоса кузнечиков и тихий пересвист сусликов. Так свистит ветер февральскими вечерами. И не понятно: суслики ли подражают ветру, или он сам, копируя их свист, тоскует о лете.

О лете я скучаю часто. Но – не свищу. Вместо этого, вспоминая тёплые дни и моменты (о, как здорово, когда они совпадают!), я начинаю тихо мурлыкать. Не то просто песенки, не то – по-кошачьи бархатно. Хотя для меня ещё это непривычно. Но, говорят, этому быстро учишься. Посмотрим.

Иногда мне нечего бывает выплеснуть в Мир: нет эмоции, нет мотива, а, значит, нет и песни. Вот тогда я боюсь. Боюсь, что меня не стало, а я и не знаю об этом. Боюсь, что не замечу, как управление примет автопилот. И вряд ли тогда добрый Крёстный сможет разобраться в тонком механизме автомата. Боюсь стать просто игрушкой, которую так и поставят на полку жизни за ненадобностью, и будут иногда доставать из кладовой воспоминаний, любуясь мегабайтами приятных моментов. Ведь они – всегда лёгкие, эти мегабайты. Боюсь, и я лёгкая тоже.

Чтобы внезапно не разлететься на крошки осколков, поранив чем-нибудь острым чужую память, мне необходимо приходить сюда. На холмы. Залезать под одеяло запахов и умиротворённости, выглядывать из этой уютной норки, и пропитываться ароматным покоем…

Иногда, в эту норку людидобрые пытаются просунуть вкусняшки. То, что им кажется наслаждением. Навязать его, как ошейник и приручить меня тем самым к себе! Да не нужна мне здесь ваша еда! В моей норе умиротворения и медитации! Вы что, и сами в своей постели едите!? Тьфу, хоть плакат вешай «НЕ КОРМИТЬ!». Как в зоопарке.

У меня другая, недостижимая пока мечта… я хочу лизнуть Солнце! Мне кажется, что оно сделает меня ещё рыжее и, возможно (на что я надеюсь), мои глаза начнут светиться в темноте. Сами! Тогда зимой мне не придётся обжигаться о верх фонаря и подолгу вынюхивать в воздухе нужные запахи. Тогда я наконец-то взмахну хвостом и, уже не заметая следов, помчусь, освещая себе путь, вдаль, ища того волка, который в тайне слизнул серебряный блин луны с поверхности озера…

Взмахну хвостом и понесусь, намурлыкивая не то весёлый мотивчик, не то по-кошачьи бархатно песню, которую напевала мне бабушка у колыбели. Несмотря на то, что лисам это не свойственно. Но ничего, когда-нибудь и у меня вырастет девятый хвост. И я смогу спокойно оборачиваться то человеком, то зверем. И никогда больше не испугаюсь неведомых превращений.

А пока мои рыжие волосы трепещут пожаром на игривом ветру.

доГ йывоН

Алиса сидела, забравшись с ногами, в большом синем кресле и читала сказки. Губы её были плотно сжаты, а на щеках виднелись солёные дорожки недавних слёз. До нового года оставалось совсем немного, но ей так и не позволили взять ни мандаринку с праздничного стола, ни шоколадную конфету, ни даже заглянуть в комнату и одним глазком увидеть королеву сегодняшнего вечера – Ёлку! Опять надо было всё делать кагданада и ни минутой позже. А всё потому, что ты ребёнок. Надоело!

Девочка спрыгнула на пол, звонко ударив каблучками по паркету.

– Ах, до чего же противные все эти взрослые! Неужели нельзя, чтобы новый год хоть раз был наоборот?! Почему детям всегда разрешается лишь молчать, сидеть, ждать и слушаться?!

Она побежала в гостиную, сердито щёлкая каблучками. Ёще немного, и сноп искр вылетал бы из-под её серебристых туфелек.

– Я хочу новый год наоборот! – воскликнула она гневно, косички на её спине зашевелились как змеи, – Я так хочу! Хочу! – и в этот момент обо что-то споткнулась и влетела в большой проём, ввиде старинной рамы.

Несмотря на сильную боль в коленке, Алиса старалась не плакать. Во-первых, в семилетнем возрасте это уже как-то неприлично, а во-вторых: что же подумают хозяева этого странного места, если она разрыдается у них в гостях?

В большом праздничном зале стоял огромный треугольный стол со множеством разных блюд. Возле камина, из которого текла вода, стояло нечто, отдалённо похожее на чёрную ёлку, украшенную паутиной и камешками. Вместо снежинок на окнах были развешаны яркие язычки пламени, вырезанные из цветной бумаги синего цвета.

«Ну, хоть свечи у них нормальные», – подумала девочка, подходя ближе к высокому столу. Однако это были не свечи: на толстых прямых веточках сидели оранжевые бабочки и помахивали светящимися крыльями, отчего создавался эффект живого пламени.

С опаской выглянув в окно, Алиса увидела странное существо, слепленное из грязи. Грязевик стоял, помахивая проволочными ручками, улыбаясь выщербленным ртом из ореховых скорлупок.

– Тебе нравится, детка? – промурлыкал позади женский голос. Алиса, вскрикнув, подпрыгнула.

Женщина укоризненно покачала головой и достала из складок серого платья маленький цилиндр. Она поднесла его к лицу девочки, дёрнула за ленточку, и цилиндр зашипел, поглощая весь шум вокруг. На мгновение стало так тихо, словно все звуки были съедены этим странным предметом.

– Это тихушка. Мы её используем, чтобы никто не услышал нас раньше времени, – женщина прошептала, но её голос всё равно казался громовым раскатом в этом зале.

– Как же ты сюда попала? – спросила она, наклонив голову набок, отчего стала похожа на птицу.

– Я упала сюда… – прошептала Алиса, ища глазами дверь.

– Ах, во-о-от оно что. Упа-а-ала. Не часто нам приходится здесь видеть таких послушных детей. Сюда попадают лишь самые достойные. Ты проголодалась? Выбери себе кушанье. Ну же. Смелей. И можешь есть руками, – она пошевелила длинными узловатыми пальцами, похожими на лапки паука.

Алиса с сомнением подошла к столу. Вместо горячего шоколада из фонтанчика щедро лился горчичный раствор. Пироги нестерпимо пахли редькой и хреном. Гора леденцов в тарелках явно была от кашля. Вместо засахаренных яблок возвышалась горы сушёных помидоров.

– Может, желаешь лимонаду? – заботливая хозяйка подала резиновый кувшин с очень узким горлом.

Алиса отшатнулась – из сосуда остро пахло чесночной выжимкой.

– Я так и думала, что тебе он понравится, – с улыбкой кивнула женщина и налила странную жидкость в газетный кулёчек.

Девочка вытаращила глаза.

– М-м-м… мне… пожалуй… пора. Большое спасибо. Г… где… у вас тут дверь?

– Дверь!? – изумилась женщина, – У нас нет здесь никаких дверей! Это обратный мир. Здесь не дарят подарки, а отбирают. На праздник надевают самую худшую одежду. Здесь часы сначала бьют «двенадцать», потом «одиннадцать» и так до часу… Здесь не бывает снега, только грязь летит сверху комками. А песни здесь не поют, а чертят в воздухе пальцами.

Она взмахнула рукой, и зелёные искры посыпались с кончиков пальцев, отражаясь в глазах женщины. Искры складывались в картины, потом вновь распадались и, наконец, угасали.

Девочка выглянула в окно. В тусклом свете луны была видна коричневая фигура из трёх больших шаров, поставленных друг на друга. В самом верхнем шаре грязевика виднелся кусочек камня, отдалённо напоминавший морковку. Вместо глаз глупо таращились две старые пуговицы…

– А… а кто же тогда вы? – не удержалась Алиса, с трудом отвернувшись от завораживающего и одновременно жуткого зрелища.

– Я? Дед Мороз, конечно! Это мир изнанки, не забыла? Сюда попадают дети для того, чтобы получить самый главный подарок, открыть который можно лишь повзрослев…

От такого у девочки закружилась голова, душная комната превратилась в набор коричневых и серых линий. Алисе казалось, что вихрь поднял её над землёй, закружил, завьюжил.

– Снег!! Холодный снег! – улыбнулась Алиса. И открыла глаза. Ветер отворил окно и набросал ей на голову снежных хрустящих хлопьев. Впереди был чудесный праздник!

Алиса тщательно оделась, обняла маму и выбежала во двор – слепить самого настоящего, холодного и белого снеговика.

Конкурс “Лучший дневник”

Здравствуйте, разные уважаемые жюри!

Посылаю Вам свой дневник, на участие в конкурсе “Дневник года”. А вместе с дневником шлю это письмо. Заранее, так сказать, рекламирую.

Мой дневник имеет некоторые положительные и некоторые отрицательные качества.

Ну, во-первых, я по нему занимался весь год, и он не новый. Во-вторых, когда у Тузика чесались зубы, он его погрыз. Вовка из пятого подъезда швырнул в меня бомбочкой и попал в дневник. На перемене, перед уроком физики, пацаны поставили его между двумя шарами электрофорной машины. Дневник пробило “молнией”.

Потом сестра пролила на него свои духи “Красная Москва”, и некоторые оценки “потекли”. А потом я разделывал на нём рыбу, и после этого кот Васька сжевал первую страницу.

Положительные качества моего дневника такие. У Тузика дневник был вовремя отнят, и большая часть дневника осталась. Бомбочка Вовки “пробила” только обложку документа. “Молния” от электрофорной машины сделала дыру в “корешке” и дневник не очень пострадал. После “Красной Москвы” “потекли” только “двойки” (т.к. их Марья Ивановна ставила фломастером). Единицы же остались (Иван Петрович ставил их чернилами 60-х годов, которые взял у своей мамы. Он делал это для того, чтоб я не смог эти “колы” стереть и исправить на “четыре”. Так как если я это сделаю, будет заметен другой цвет пасты).

А у кота Васьки дневник я отнял, но от первой страницы ничего не осталось. Так это же не беда – я на всех страницах дневника писал своё имя, фамилию, домашний адрес и телефон. Там записаны ещё координаты Машки Грушевой. Жуткой всезнайки.

Правда, когда я ей звоню, она посылает меня в баню (или в душ, зависит от настроения): видимо через телефон видит, что я грязный.

Я вот правильно всё делаю, а на меня почему-то сердятся.

Написал я сочинение про Плюшкина, а там фраза: “Плюшкин ложил у себя в углу кучу, и каждый день туда подкладывал”, трижды перечёркнута фломастером Марьи Ивановны. Ну разве я виноват в том, что как раз перед тем, как написать мне эту фразу Колька Петров стукнул меня своим бутербродом.

Ну, я половину откусил; а пока жевал, забыл, что хотел написать. Тут звонок, Марья Ивановна тетради собирает. Ну что мне делать?! Написал, что первое мне в голову пришло, и сдал тетрадку.

Разве я знал, что мне надо было вместо “ложил”, написать “наклал”?

В следующий раз буду умнее – буду писать сочинение только на уроке математики. А чтобы Иван Петрович не догадался, чем я занимаюсь, я буду вместо букв писать цифры (а-1; б-2; в-3; г-4 и т.д.). Правда, я знаю алфавит только до буквы “м”. Ну… ничего как-нибудь справлюсь.

А пока дорогие судьи примите, пожалуйста, мой дневник на конкурс “Самые жуткие дневники года”.

P.S.

Совсем забыл – в моём дневнике живёт паук. Так что, пожалуйста, не испугайте. (А то Марья Ивановна до обморока его довела). Чтобы вы не очень испугались, я ту сторону “корешка”, где живёт паук, залепил жвачкой, а в противоположную сторону я затолкаю это письмо!

С уважением, ученик 6го класса Чижиков Костя.