Московская хроника

С. Соловьев рассматривал Достоевского сквозь призму Дионисизма – понятие в его устах крайне неопределенное, т. к. оно совмещало элементы Аполлинические вместе с элементами Вакхическими и в тоже время исключало стихию Диониса Загрея. Он утверждал, что Толстой – Гомер, а Достоевский – Эсхил русской литературы; что Достоевский не писал трагедий только потому, что античная трагедия в его эпоху еще не была воскрешена; что русский Дионисизм выразился в Пушкине, Тютчеве и Баратынском; что «Братья Карамазовы» не потому остались незаконченными, что Достоевский умер, но что он умер оттого, что у него не было сил закончить «Бр. Карамазовых»; а не было сил потому, что сам он был талант большой, но извращенный.

В «Карамазовых» Достоевский устыдился впервые своей эпилепсии, которую он раньше идеализировал, награждая ею кн. Мышкина, а здесь он отдал ее извергу Смердякову. Но в «Карамазовых» остаются «лакейски-грязные страницы». Дионисическое ученье Зосимы есть икс, т. к. основано на рождении от духа, а не от плоти. Что по замыслу Достоевского Дмитрий должен был символизировать апостола Петра, Иван – Павла, Алеша – Иоанна; что это Достоевскому не удалось; что Дионис – это святость зачатия и мук рождения; что истинному духу христианства более соответствует у Достоевского отец Ферапонт, а не старец Зосима. Что религия русского народа – это религия Матери-Сырой Земли – Богоматери-Деметры; в земле заключена та святость, которой надо учиться; что новое пришествие Диониса принесет с собою новый Славянский Ренессанс.