Потом я был у него на именинах или в день рождения, – не помню. Великолепно настроенный, Николай Константинович остроумно шутил, отвечал сразу на десяток вопросов, обращённых к нему, удивляя меня юношеской живостью.
Но – рядом со мною сидел П. Ф. Мельшин-Якубович и портил мне жизнь.
– Вы читаете «Искру»? – спрашивал он. – Читаете. Так. А я – жгу, когда она попадает в руки мне. Жгу.
Я впервые видел его и думал – вот фанатик! Потом оказалось, что это обыкновенный русский человек, добродушный и мягкий, несмотря на то, что жизнь ковала его тяжким молотом. Но в этот [день] он был почему-то крайне свирепо настроен против Маркса, марксистов, Струве и всё дудел в ухо мне жестокие слова, не позволяя слушать, что говорил Михайловский. А он говорил что-то интересное, возражая Н. Карееву и Н. Ф. Анненскому.
– Нет, – слышал я отрывки его горячей речи, – надобно опуститься как-то ниже философии культуры к философии быта, – к самому обыкновенному содержанию текущего дня, и тогда, может быть, обнаружится…
Мельшин, дёргая меня за рукав, спрашивал – знаю ли я его переводы стихов Бодлера?
Я – знал. И, судя по этим переводам, заключил, что Бодлер был весьма неуклюжий стихотворец.
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS