Монархист

– С царём у меня было, примерно, так: верили бы вы в некоего недоступного для вас человека, думали бы вы, что в человеке этом соединены все допустимые достоинства, вся сила, мудрость и святость России, он – как бы духовный стержень, проницающий сквозь всё, ось народной жизни. И вдруг, волею безответной судьбы, поставлены вы глаз в глаз с этим человеком, и вдруг со скорбью, со страхом видите, что это – не то! Не то, чем жили вы, не ваша мечта. И блеск вокруг его, и великолепие внешности, а всё – фольга! Так и я увидал пред собою не царя воображения моего, не владыку мечты и даже не большого человека, а – так себе человечка – на обыкновенных ногах. И даже как будто не умнее Василия Бреева, который, от юности своея, сам себе вожатый. А тут – обыкновенное лицо. Ну – ласковый, ну – приветлив, и – всё.

Бреев встал, ощетинился, взмахнул рукою и выговорил с тихой, жуткой яростью:

– Р-русский царь должен быть страшен, жесток! Даже – видом страшен, не токмо характером. Или – сказочный красавец, или такой же сказочный урод, а – русский царь должен быть страшен и жесток…

Растирая горло, он подошёл к окну, громко отхаркнул и плюнул на улицу, в неугомонный шум её, а потом глухо спросил:

– Портрет царя Ивана Грозного работы художника Васнецова – видели? То-то-с! Вот – царь для русского народа. Помните – глазок у него, косит чуть-чуть? Это – царский глаз. Всевидящее око. Такой царь всё видит и никому не верит. Сам! Самость у него в каждом пальце.

Пред ним тотчас как-то вытянешься и всего себя пощупаешь – всё ли на тебе застёгнуто? Царь царства, владыка владычества…

Бреев снова сел, облокотился о стол и продолжал более спокойно:

– Дальше рассказывать почти уже скучно. Оказался я сбитым с коня. Жил – как все, шапку носил – как все, а однажды открыл глаза: головы-то у меня и нету!

– А тут грянул четырнадцатый год, разразилась эта проклятая война. Ну, думаю, наступил конец России и надобно убираться куда-нибудь в щель поглубже, до конца дней. Решил ехать в Сибирь, откуда, через старца Фёдора Кузьмича, началось моё благополучие. Мы тогда, многие, думали, что немцы затолкают нас за Урал. Мы народ – знаем! Терпеть он способен, а сопротивляться – нет. Кроме того, поманило меня в Сибирь и ещё одно обстоятельство: попала на глаза мои одна девушка, сибирячка, училась она в Казани, где у меня дом, книжная лавка, семья. Известно, что любовь годов не считает. Полюбили мы с ней друг друга, хотя мне за пятьдесят, а ей – двадцать. Я и говорю своим – жене, детям: «Работал я на вас всю жизнь, а теперь – довольно! Хочу сам жить. Беру пятьдесят тысяч, а всё остальное и здесь и в Нижнем – ваше! Живите. Прощайте!» И – уехал.

– В Сибири, случайно, наткнулся на человека, знакомого с богатством земли, и – вот, занялся рудным делом. Надобно чего-нибудь строить, не привык я попирать землю праздными ногами. Мечту мою – потерял. Русь вижу в брожении и безумстве, извините! Народа своего – не узнаю. Конечно – не верю, что он долго будет колобродить и семечки лущить… Прижмут его к земле.

Бреев говорил нехотя и, видимо, не о том, что думал. Зеленоватые глазки его щурились, мерцали, снова я видел мелкие, острые искорки в потемневших зрачках. Он открывал рот, точно рыба, и быстро облизывал языком сухие тёмные губы. Вдруг, точно поперхнувшись каким-то словом, он взмахнул рукою, пресёк свою речь, встал и схватился руками за спинку кресла. Было ясно, что у него неожиданно возникла какая-то жгуче волнующая мысль.

Он прищурил глаза, острые волосы бровей его знакомо ощетинились и дрожали. Сухо покашливая, он снова заговорил почти шёпотом:

– Человек живёт мечтой, говорю я. Большое, говорю, надо иметь воображение, чтобы принять жизнь за благо, без всякой злобы, без противоречия, а так, просто, как материал для обработки разумом. Человек же и народ без мечты – слепорождённый… И – поэтому…

Он закашлялся, потёр себе рукою грудь, глаза его всё разгорались.

– Этим наклоном человеческой души надо уметь пользоваться. Умейте разжечь пред людьми какую-нибудь понятную им красоту, и – они за вами пешком по морю пойдут! И всё простят, забудут все грехи и ошибки. А – потому…

Схватив обеими руками мою руку, он крепко сжал её.

– Ведь вы – тоже человек мечты! И вот сейчас пред вами к-какая благородная задача! Талант ваш в один час может исправить всё…

Он точно бредил, дрожал весь и казался обезумевшим. Меня не очень удивило, когда он, дёргая мою руку, зашептал в ухо мне: