О Глиммердале мало кто слышал. Он так упрятан, что кажется каким-то тайным местом. Но Тоня прожила здесь всю жизнь. Она знает тут каждый камень и все заводи вдоль реки. Все деревья, по которым хорошо лазить. И она знает по именам все горные вершины, которые венцом стоят у нее над головой. В этот вечер, зайдя к себе во двор, она задрала голову и оглядела темные силуэты гор на фоне вечернего неба.
Зубец – самая высокая гора в долине. На ее крутом склоне у самой вершины есть орлиное гнездо. Дальше – Блестящая, в полдень солнце стоит точно над ней. Зимой с нее, бывает, сходят лавины. Голыш – низкая гора за домом Гунвальда. У нее на животе квадратный лоскут леса, как передник, – этот еловый лес посадил дед Гунвальда своими руками. И остается Большая Морда – гора, которая по вечерам кладет тень на долину.
– Горки вы мои, – шепчет Тоня. – И домики мои, – добавляет она, обернувшись и оглядев два дома на дворе.
В новом живут Тоня с папой и мама, когда она дома. В старом никто не живет. Тонины дядья разъехались до ее рождения и теперь женились и осели кто где; дед с бабушкой уехали два года назад – в тот город, откуда бабушка родом, и живут теперь в Глиммердале только летом. Но свет в старом доме горит часто. Тетя Идун и тетя Эйр живут здесь, когда приезжают. Ну и папа с Тоней иногда тоже там живут, чтобы старый дом не чувствовал себя ненужным.
По освещенной кухне ходит папа, готовит ужин. Чайка-Гейр сидит на кофейнике и наблюдает за ним. Чайку-Гейра принесла мама. Птенец запутался в рыбацкой сети, мама нашла его на берегу полудохлым и привезла сюда, папе и Тоне. Чайка-Гейр прожил в Глиммердале целое лето, а когда крыло зажило, не пожелал улетать. Он отлично чувствует себя здесь в горах, хоть он и чайка.
– Тогда пусть остается, – решила Тоня.
У Чайки-Гейра есть собственный ящик в прихожей и собственное блюдечко на кухне. Теперь ему три года, он превратился в толстую крикливую чайку с вредным и наглым характером. Папа с Тоней обожают его. Он всё время выкидывает фортели, и еще он напоминает им о маме. Потому что она слушает крики чаек дни напролет, когда работает на море, а это бывает очень часто. Если ты хочешь узнать что-то о море, ты должен быть на море, иначе нельзя. А если ты крестьянин в Глиммердале, ты должен быть в Глиммердале, иначе тоже нельзя.
Тоня часто спрашивает себя, о чем думали мама с папой, когда влюблялись. Похоже, они не думали ни о чем. Сейчас мама в Гренландии. Она изучает, как тают льды. Тоня с папой почти каждый вечер получают письма по электронной почте с рассказами обо всем, что она видела и что делала.
«Это потрясающе, – пишет мама. – Гренландия – потрясающая страна!»
Ночами Тоне очень часто снится, что она в Гренландии. Как-то раз во сне она плавала с тюленями среди льдин в одном купальнике и не мерзла. Это был очень красивый сон.
Сейчас Тоня-Грохотоня распахивает дверь и входит в дом с шумом и порывом вечернего зимнего холода.
– Hello boys![2] – кричит она, и папа с Чайкой-Гейром вздрагивают.
– Я уж думал, что ты решила сегодня домой не возвращаться, – говорит папа.
– Надо было занести письмо Гунвальду, – объясняет Тоня и садится за накрытый для ужина стол.
– Финн-Почтальон вышел из строя? – спрашивает папа.
– Почти что, – бормочет Тоня и представляет себе, что было бы, если б она сегодня вкатала его санями в дорогу.
– Гунвальд стал таким странным, когда увидел письмо. Долго крутил его и разглядывал, точно никогда раньше писем не видал, – рассказывает Тоня, задумчиво глотая ужин и вспоминая Гунвальда с коричневым конвертом в руках. Ей показалось, что он вообще перестал дышать, когда увидел обратный адрес.
– А от кого письмо? – спрашивает папа.
– Это не моего ума дело, – объясняет Тоня.
Они сидят молча. Тоня чувствует, как всё тело после долгого дня обмякает и расслабляется. Хорошо! Покалывают отходящие от мороза пальцы.
– Звонил Клаус Хаген, – внезапно говорит папа.
– Еще не хватало нам морочить себе голову глупостями этого сморчка Хагена, – выпаливает Тоня. – Это Гунвальд сказал.
Папа улыбается в бороду.
– Ну если Гунвальд так сказал…
Папа дает Чайке-Гейру сырный катышек. Сыр застревает в клюве, и Чайка-Гейр сидит замерев, с разинутым ртом, как в кресле у зубного врача.
Тоня хохочет над ним так, что у нее молоко начинает идти носом.
В субботу, едва они с папой управились с еженедельной уборкой, Тоня побежала к Гунвальду посмотреть, как движется дело с санями. Но Гунвальд к саням не притрагивался. Он неподвижно сидел на кухне со скрипкой в руке.
– Чего сидишь? – спросила Тоня, скидывая сапоги.
– Хм, – хмыкнул Гунвальд.
Тоня взглянула в окно и увидела что-то очень странное. К беседке на опушке леса вели свежие следы.
– Ты ходил в беседку? Что ты там делал?
Беседку построил дедушка Гунвальда сто с лишним лет тому назад. Он был без памяти влюблен в некую девицу Маделену Катрину Бенедикту. У этой Маделены Катрины Бенедикты было шелковое платье и пятьдесят два поклонника, рассказывал Гунвальд. Его дедушка стал пятьдесят третьим, но вместо того чтобы дарить ей розы и заниматься прочей ерундой, он построил для нее настоящую беседку.
– Это была хитрость века, – сказала однажды тетя Эйр. – А что если Петер возьмет на вооружение кое-что из жениховского арсенала дедушки Гунвальда и построит тебе, Идун, беседку? Что тогда?
Маделена Катрина Бенедикта никогда не видела ничего прекраснее этого изящного белого домика без стен. И никогда не встречала парня лучше, чем дедушка Гунвальда. Так и вышло, что Гунвальду посчастливилось иметь самую красивую в мире бабушку и беседку на опушке леса.
Летом здорово сидеть в этой беседке, играть в карты, пить сок и думать о красавице Маделене Катрине Бенедикте. Они с Гунвальдом часто так делают. Но сейчас-то – зима. Что мог делать Гунвальд в беседке?
– Помнишь вчерашнее письмо? – наконец говорит Гунвальд после долгих и настойчивых расспросов Тони.
– Ну? – отвечает она.
У Гунвальда такой голос, будто у него болит зуб.
– В нем сказано, что человек, которого я когда-то знал, умер.
Тоня берет из плошки на столе домашний кекс. По Гунвальду никогда не скажешь, что он родственник своей красавицы бабушки. Его брови похожи на две драные зубные щетки.
– А кто это умер? – спрашивает Тоня.
– Так, никто.
– Как никто?
– Так.
Гунвальд кладет скрипку на стол и достает свой кисет. Он пуст.
– Да что же это такое, всё одно к одному! – кричит Гунвальд и с размаху шваркает кисет об пол, так что перепуганная Гунда взлетает в мойку.
Тоня отлично знает, что с Гунвальдом невозможно будет иметь дело, пока он не пожует табака. А магазин уже закрыт. Вот так оно и бывает, когда кто-то киснет и витает в облаках вместо того, чтобы планировать свою жизнь на шаг вперед.
– Я возьму «финки»[3] и сгоняю к Нильсу, займу у него табаку для тебя, – говорит Тоня. – Всё равно сейчас от тебя никакого проку.
Тоня отыскивает «финки» и припускает вниз под горку. Вскоре она уже летит мимо кемпинга «Здоровье» с громкой песней:
Гунвальд страдает, ждет табачок,
С ним станет милым опять старичок.
Чок-чок-чок-чок-чок-чок-чок.
А если он будет так злобно рычать,
То табачка ему не видать,
И рыдать, и рыдать, и рыдать.
Пошлю табачок детям Африки!
Когда Тоня наконец доезжает до бесплатных социальных домов внизу в деревне, она выглядит как снеговик.
Нильс – дедушка Петера. Время от времени у него бывают «состояния», как говорит Петер. Это значит, что Нильс пьет слишком много пива. Эти состояния могут тянуться пару дней, а могут и несколько недель. Во время состояния Нильс болтает много смешного и чудного, но ни Петер, ни его бабушка Анна – вообще никто в их семействе не видит в этом ничего хорошего. Тоня гадает, есть ли у Нильса сегодня состояние или нет. А главное, есть ли у него табак взаймы.
У Нильса есть всё. И состояние, и табак.
– Анна, Тоне нужен табак! – кричит Нильс и ковыляет вглубь квартиры.
Тоня остается ждать в коридоре, и отсюда, из коридора, она слышит странный разговор стариков в комнате.
– Да, Гунвальду табачок сегодня нужен, – говорит Анна. – В столичной газете вчера писали, что Анна Циммерман умерла.
– Анна Циммерман умерла? – переспрашивает Нильс.
– Поделом ей, ведьме.
– Фу, Нильс, нельзя так говорить, – одергивает его Анна.
– Об Анне Циммерман я буду говорить, что думаю. Ведьма – она и есть ведьма, – бурчит в ответ Нильс.
Шатаясь, он выходит в коридор и выносит табак.
– Кто такая Анна Циммерман? – спрашивает Тоня.
– Ведьма, – отвечает Нильс и чешет под носом. – Держи, вот Гунвальду табачок от меня. Он ему сейчас пригодится.
Тоня задумчиво катится на «финках» обратно. Анна Циммерман? Что это еще за ведьма? Тоня никогда о ней не слышала. Неужели Гунвальд ходил в беседку думать о ней? Тоня так погружена в эти размышления, что проезжает мимо кемпинга, даже не чихнув для шума. И только въехав в сказочный лес, она замечает нечто такое, от чего у нее глаза лезут на лоб.
По дороге идут два ребенка.
От изумления Тоня разевает рот. Это два мальчика! На одном камуфляжные брюки и бандана на голове. Он всё время подпрыгивает и поддает ногой льдышки. Второй одет совершенно обычно, он тихо и спокойно идет вдоль обочины. Тоня не верит своим глазам: дети приехали в Глиммердал на каникулы?
Мальчики тоже замечают ее и сбавляют ход. И вот они уже стоят лицом к лицу посреди заснеженной долины Глиммердала. Тоня не успевает улыбнуться, как мальчик в бандане говорит:
– Только попробуй тронуть моего брата!
Тоня поднимает брови.
– Вот только тронь его, я тебя порублю в фарш и накручу из тебя котлет с соусом, – задирается мальчишка и смотрит на нее очень грозно.
Второй мальчик, тот, которого нельзя трогать, стоит и поеживается, глядя в сторону. Ну как тут удержишься? Тоня демонстративно ставит «финки» в снег, проходит мимо задиры, подходит к тихоне у обочины и приставляет указательный палец к его плечу.
– Ты тронула моего брата! – взвивается задира.
Тоня улыбается своей самой широкой улыбкой. Но поздно – псих налетает на нее как рысь.
Ничего себе – бить ее! В ее же собственном Глиммердале! Елки зеленые, палки колючие – как же она рассвирепела!
– У-у-у-уххх! – завопила Тоня.
Они сцепились и покатились по покрытой ледяным настом дороге, задевая дорожные светоотражатели. Задира хватает, сжимает, тянет и бьет, Тоня делает то же самое с такой же силой, а то и посильнее.
Но вдруг этот с банданой раз – и перестал драться.
– Брур! – закричал он.
Брура нет, он ушел. Интересно, подумала Тоня, бывают же люди, которые могут так спокойно уйти от настоящей драки. Задира кинулся за ним в погоню с дикими криками «Брур, постой! Брур!», и горы вокруг откликнулись эхом.
Тоня, еще дрожа, стала отряхиваться от снега. Руки болели, в голове стучало. Ну и ну, вот так история. И что это, главное, было?
И тут вдруг она обнаружила такое, от чего кровь опять бросилась ей в голову. Мальчишка стащил кисет!
Тоня схватила «финки» и настигла мальчишек у кемпинга. Развернулась и заступила им дорогу. Это тетя Эйр научила ее вставать так.
Заметно, что мальчики братья, хотя один темный, а другой светлый. У них у обоих что-то симпатичное во взгляде.
– Кисет, – сказала Тоня.
Задира с темными блестящими волосами держал кисет в руке и, судя по всему, не собирался с ним расставаться.
– Я сказала – кисет, – повторила Тоня.
Она и не представляет, эта повелительница Глиммердала, до чего же грозный у нее вид.
– Уле, отдай ей кисет.
Ага, этот, которого нельзя трогать, тоже умеет разговаривать, оказывается. Он поворачивается к Тоне и смотрит на нее, словно бы прося прощения.
– Он ничего такого не хотел. Просто…
– Нет, хотел! – вопит младший и что есть силы швыряет кисет. Он приземляется на дороге далеко впереди.
– Ты дерешься как девчонка, вот! – кричит он гневно и в ярости убегает в кемпинг.
– Я и есть девчонка! – еще более гневно кричит ему в спину Тоня.
Они остаются вдвоем. Она и тот, которого она тронула пальцем. Симпатичный с виду мальчик со светлыми волосами и застенчивым взглядом. Тоня всем сердцем ждет, что он заговорит с ней. Скажет что-нибудь хорошее. Тем более у нее вон кровь из носа капает, снег вокруг весь в красную точечку. Но мальчик ничего не говорит. Смотрит в землю. Потом поворачивается и идет следом за похитителем кисета.
Тоня остается одна за воротами кемпинга.
– Идиоты!
На ее крик Клаус Хаген отодвигает занавеску в конторе и посылает ей взгляд, от которого у многих – да почти у всех – по спине пошли бы холодные мурашки. Но Тоня только пристальнее смотрит на стену домика, где скрылись братья.
– Идиоты, – повторяет она шепотом и разворачивает «финки».
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS