Kitobni o'qish: «Что случилось прошлой ночью», sahifa 5

Но я не отвожу взгляда от Эйдена.

10

Четырьмя годами ранее…

Апрель

– Что ж, с вчерашней годовщиной, дорогая, – сказал папа, и улыбка осветила его обветренное и загорелое лицо.

– Спасибо, папа.

– И спасибо, что приехала навестить меня в выходные, которые ты специально взяла по случаю праздника. Необязательно было…

– Папа, можно подумать, мы бы приехали сюда и не заглянули бы в гости.

– Я знаю, но мы виделись на прошлой неделе…

– Мне хотелось навестить тебя, папа.

– Что ж, я всегда рад видеть этот арбузик.

Я положила руки на живот.

– Я стала толще, да?

– Ты прекрасна. Я так горжусь тобой, дорогая. И Эйден будет замечательным отцом.

– Обязательно. Он так взволнован.

– А твои подруги рады? Что думает Хелен?

– Ты же знаешь Хелен. Она в восторге от меня, но дети не ее конек.

– Как она? Давненько я ее не видел.

– У нее все хорошо. Часто уезжает по работе, но она счастлива. – Я вздохнула, но когда отвела взгляд, мое внимание привлекла фотография на стене: доброе мамино лицо, ее сияющая улыбка. – Папа… Ты… Ты думаешь, мама была бы рада?

– Рада?

– Тому, как сложилась моя жизнь. Ну, не знаю… Гордилась бы она? Она именно этого для меня хотела?

Выразительное лицо папы застыло, и он опустил глаза, заметив свой пустой бокал для вина. Папа встал и направился к буфету за бутылкой, стараясь отвлечься от вопроса. Глубоко задумавшись, он наполнил свой бокал и сел.

Затем, перегнувшись через стол, потянулся к моей руке, крепко сжал ее и прошептал:

– Она была бы на седьмом небе от счастья. Жизнь, которую ты создала, – твоя карьера, Эйден, ребенок… Твоя жизнь – это именно то, чего она хотела для тебя.

– Я скучаю по ней.

– Я знаю, любимая. – Он снова сел ровно, но его рука продолжала сжимать мою. – Я тоже.

– Что я пропустил? – Эйден застыл на пороге, ощутив изменение настроения.

– Мы говорили о маме, – ответила я, когда он сел и обнял меня за плечи, придвинув свой стул ко мне так, чтобы оказаться совсем рядом.

Эйден поцеловал меня в макушку.

– Ты в порядке? – прошептал он.

Я повернулась к нему и кивнула, не сводя глаз с его губ, затем поцеловала в щеку, согреваясь в его объятиях.

Боже, я люблю его.

Я сидела в этом самом кресле в тот вечер, когда поняла, что влюблена в Эйдена. В тот вечер, когда он познакомился с папой. Эта мысль засела в глубине моего сознания, медленно поднимаясь на поверхность, но в тот вечер я наконец поняла, что это правда. Я любила его. Я не хотела никого, ничего, кроме него.

И с тех пор ничего не изменилось. Я любила его так же сильно, как и тогда. Он был для меня всем.

Эйден поднял бокал.

– За Шарлотту, – произнес он.

Вслед за ним мы с папой тоже подняли бокалы высоко над серединой стола и чокнулись. Звук напоминал звон колокольчика.

– За Шарлотту.

– За маму.

– И за нового члена нашей семьи, – добавил папа. – Не могу дождаться его появления.

Пару часов спустя, после того как папа и Эйден выпили еще несколько бокалов вина, а я съела политый сливками пудинг, мы попрощались у двери. Папа положил ладонь на плечо Эйдена.

– Уверены, что не хотите остаться на ночь? Здесь всем хватит места.

– Знаю, папа, но я забронировала комнату в «Гербе королевы» в честь нашей годовщины. Мы останемся в следующий раз, обещаю.

– Вы двое и это место. – Он улыбнулся. – Там чудесно, не правда ли?

– Великолепно, – согласился Эйден. – Мне очень нравится.

– Я все время говорю Наоми, что Лондон просто не идет ни в какое сравнение.

– Ну все, пап. – Закатив глаза, я усмехнулась.

– Однажды ты вернешься, попомни мои слова, – подмигнул он мне.

Папа протянул руку, и Эйден ответил на его рукопожатие. Они улыбнулись друг другу.

– Вы точно не хотите, чтобы я вас подвез?

– Мы можем дойти пешком. Сегодня выдался прекрасный вечер.

Я шагнула вперед. Папа заключил меня в объятия, и внезапно я снова стала маленькой девочкой – счастливой и гордой. Защищенной от всех бед.

– Я люблю тебя, папа.

– Я тоже люблю тебя, милая. Скоро увидимся.

11

Несколько часов мы провели в тишине. Наконец, полицейский стучит в дверь и сообщает, что обыск в доме закончен. Я выглядываю в окно – солнце садится.

– Можно спросить? – говорит Эйден. – Почему вы обыскивали дом, когда Наоми сказала, что наша дочь пропала снаружи? И почему это длилось так долго? Разве это не пустая трата времени? Разве вы не могли поискать снаружи? Здесь такая большая территория.

– Я знаю, – отвечает констебль, – и мне жаль, что это заняло больше времени, чем ожидалось, но дом тоже не маленький. Другая команда начала поиски снаружи, но существует стандартная процедура обыска имущества, когда пропадает человек, даже если этот человек пропал из сада, а не из самого дома. Наша работа – собрать как можно больше доказательств, даже если для этого нужно исключить все возможные варианты.

– Исключить все возможные варианты? То есть, по сути, подтвердить то, что вам уже сказала мать ребенка?

– Эйден! – одновременно произносим мы с Хелен. Она смотрит на меня и кладет руку ему на грудь.

– Что ж, эта дурацкая шутка…

– Успокойся. Они выполняют свою работу.

– Я понимаю, что вы расстроены, сэр, – отвечает констебль извиняющимся, но твердым тоном, – но существуют процедуры, которым мы должны следовать. И люди ведут поиск.

– Ладно. Мне нужно попить, – бормочет Эйден, проходя мимо констебля на кухню. Мужчина отступает, продолжая бормотать извинения.

Эйден пересекает кухню, машинально тянется к шкафчику слева от раковины и достает стакан. Открывает кран, несколько секунд спускает воду, а затем наполняет стакан и жадно пьет, после чего наполняет его вновь.

Брызнув воды на лицо, Эйден вытирает рот тыльной стороной ладони.

– Извините, – произносит он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Просто… я не знаю, как с этим справиться. Кто-нибудь еще хочет воды?

– Да, тебе следует попить, любимая. – Руперт легонько подталкивает меня в плечо.

Я бросаюсь вперед, чтобы взять свой стакан, прежде чем он скажет что-нибудь еще. Никто больше не должен знать о будущем малыше. Особенно те, кто собрался в этой комнате.

Я встаю рядом с Эйденом и подставляю свой стакан под струйку воды, которая все еще течет из крана. Чувствую, как Эйден переводит взгляд на меня. Сколько раз мы так стояли? Бок о бок у кухонной раковины, как и любая другая пара. Воплощение супружеской жизни.

– Можно мне тоже? – Хелен появляется рядом с Эйденом. Он не отвечает, но приносит ей стакан и подставляет его под струю воды.

– Я чувствую себя таким бесполезным, ничего не делая. Нам следует самим отправиться на ее поиски, – бормочет он.

– Скоро стемнеет, – напоминает Руперт, обходя кухонный островок и направляясь к нам троим. – Возможно, ты сможешь помочь в поисках завтра. Наверное, будет лучше, если мы все попытаемся немного отдохнуть.

– Руперт прав, – мягко произносит Хелен. – Мы можем вернуться завтра рано утром и помочь в поисках.

– Нет, я хочу остаться, – возражает Эйден тем же резким тоном.

– Что думаешь делать? – спрашивает Руперт, подходя ко мне. – Можем переночевать у меня, если ты предпочитаешь побыть в другом месте?

Перед моими глазами возникает дом Руперта. Когда я увидела это здание в первый раз, оно показалось мне таким причудливым и живописным. Выкрашенные в кремовый цвет каменные стены, потрескавшиеся от времени, цветы, буйно растущие в горшках под окнами, и плющ, вьющийся до самой серой шиферной крыши. Я рассмеялась при мысли о том, что такой крупный мужчина живет в маленьком старинном коттедже. Но Руперт сказал, что это была любовь с первого взгляда, а ради любви он готов пойти на компромисс. Я помню, как улыбалась, – так меня тронули его слова. «Вот мужчина, который будет любить меня, несмотря ни на что», – подумала я. В ту ночь мы впервые занялись любовью, и я заснула у Руперта на груди, а его рука обнимала меня за талию. Я чувствовала себя довольной. Защищенной от всех бед.

Но ни Руперт, ни его дом сейчас не могут предложить мне защиты или утешения. Мне нужно быть здесь. Мне нужно знать, что происходит, что делает полиция.

И когда я смогу вернуться к Фрейе.

– Нет, мне нужно остаться здесь, – шепчу я. Мой взгляд скользит мимо Руперта в прихожую – она наконец-то опустела. – Мне что-то холодно… Я поднимусь наверх и возьму джемпер потеплее.

– Я пойду с тобой…

– Нет, побудь здесь. Вернусь через пару минут.

Я выхожу из кухни и бегу вверх по лестнице в свою комнату, не оглядываясь на Руперта, который остался наедине с Эйденом и Хелен. Войдя, я захлопываю дверь, и замок со щелчком встает на место.

Комната кружится.

Бросаюсь к своему туалетному столику, который стоит под окном с видом на лес. Небо темное и серое, все еще идет густой снег. Я выдвигаю нижний ящик и запускаю руку в гущу разномастных носков и нижнего белья. Пальцы нащупывают кожаную обложку.

Мой дневник. Я вела его с тех пор, как родилась Фрейя.

Нашли ли они его? Конечно, они не рылись в моих ящиках. А даже если б нашли, стали бы они вообще его читать?

Я обвожу ногтями свои инициалы, выгравированные на лицевой стороне дневника. Быстро перелистываю страницы, небрежно написанные буквы мелькают перед глазами – и что-то падает на пол. Трое сияют от счастья, глядя на меня.

Фотография. Которую мы сделали за день до того, как он ушел.

Три года назад, в то утро, Эйден спустился вниз, одетый и готовый отправиться в командировку. В костюме-тройке он выглядел привлекательно. Эйден обнял меня, грубовато чмокнул в висок, и Фрейя засеменила к нему. Она бросилась к его ногам, и гортанный смех Эйдена заполнил кухню, когда он подхватил ее на руки. Видя, что дочь смотрит на него с обожанием, я достала свой телефон и, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, сфотографировала нас всех троих. После того как Эйден ушел от меня, я распечатала этот снимок и целыми часами, день за днем, смотрела на него, пытаясь мысленно вернуться в прошлое, чтобы пережить это снова: Эйден улыбается мне, положив ладонь на мою талию, Фрейя хихикает и в восторге размахивает руками.

Я поднимаю фотографию с пола и осторожно кладу ее между страницами.

Нужно спрятать дневник.

Я подхожу к краю своей кровати и опускаюсь на колени. Схватившись за нижнюю часть изголовья, тяну ее твердо, но медленно, осознавая, что грохот отдается по полу. Просовываю плечо в щель и толкаю, постепенно отодвигая кровать от стены, пока не освобождаю достаточно места, чтобы открыть потайную дверь. В детстве мы с Хелен играли в прятки, и я спряталась внутри – ей потребовалась целая вечность, чтобы найти меня. Дверца маленькая – в половину моего роста – и скрывает пространство на карнизе: идеальное укрытие.

Я заползаю в щель и запихиваю дневник так далеко в темный угол, насколько могу дотянуться, затем выбираюсь, закрываю дверь и задвигаю кровать на место.

Еще один секрет.

– Ты уверена, что хочешь остаться?

Мы стоим в коридоре, я поднимаю взгляд на Руперта, и его брови вопросительно взлетают вверх. Принимаюсь кивать, но давление в голове нарастает, когда я думаю обо всех этих настороженных глазах – вопрошающих взглядах. Мне хочется сказать им всем, что это огромная ошибка, чтобы они убрались и оставили меня, черт возьми, в покое. Признать то, что я натворила. Признать ложь.

Но я не могу. Я никогда никому не смогу рассказать. Фрейю заберут, и она останется совсем одна, а незнакомые люди будут осматривать ее. Копаться в моем прошлом. И меня будут винить. Я потеряю их обоих.

Я бы все отдала, чтобы добежать до леса, со сверхчеловеческой силой распахнуть стальной люк и отнести мою малышку домой. Когда полиция обыщет лес, – когда они придут к выводу, что ее нет на территории фермы, – я перенесу ее.

Если только ее не найдут… Полиция может обнаружить бункер в любой момент. Но крупные снежинки падают быстро, уже покрыв дорогу слоем первозданной белизны. Возможно, этот слой скроет недавно вскопанную землю или какие-нибудь следы, которые я нечаянно оставила. Возможно, снег спрячет то, что я натворила.

– Позвони мне, если появится что-то новое, Наоми, – говорит Эйден, и я возвращаюсь к реальности, когда он и Хелен выходят из парадной двери и прячутся от снега под крыльцом.

– Обязательно.

– Пообещай…

– Эйден. Я обязательно позвоню.

Он вздыхает, бросая взгляд на Хелен, которая тянет его за руку.

– Мне ужасно не хочется уезжать, – шепчет он ей.

– Дженнинг сказал, что сегодня мы ничего не можем сделать. Давай поедем в отель и немного отдохнем. – Она кивком указывает в сторону машины.

Эйден колеблется, но, отведя от нее взгляд, тут же смотрит мне в глаза. У меня покалывает в затылке, когда наш обмен взглядами затягивается.

Эйден отворачивается, и мои щеки вспыхивают.

На три шага опережая Хелен, он подходит к машине и неуклюже садится в салон. Менее суток назад я смеялась, глядя, как он оттуда выбирается.

Я впиваюсь ногтями в сгиб своего локтя. Это мне следовало бы сесть в машину с Эйденом. Мы бы поехали в «Герб королевы» и утешали друг друга, связанные общим горем. Но вместо этого он отправляется туда с ней.

Машина Эйдена катится по подъездной дорожке мимо группы констеблей и собаки, натянувшей поводок. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, как он поворачивает налево, выезжая с фермы, и…

И вот она здесь.

Фрейя.

Одетая в пижаму, она стоит в конце подъездной дорожки и смотрит на входную дверь. Ее волосы взъерошены, будто перья у птенца. Маленькой ручкой, сжатой в кулачок, она протирает глаза, прогоняя сон, как делала с самого младенчества.

Я крепко зажмуриваюсь.

Жду, а затем моргаю, долго и медленно, готовясь к тому, что ее образ исчезнет.

Но она никуда не пропала и теперь идет к дому, не спуская с меня вопросительного взгляда. «Почему ты бросила меня?»

– Руперт? – Я рвусь из его рук. Он собирался закрыть входную дверь и теперь хмурится, услышав мой вопль. – Открой дверь!

Он толчком распахивает дверь, и я выхожу из-под навеса крыльца в снег. Босые ноги покалывает от холода, но я хочу побежать прямо к ней…

Ее там нет.

И не было.

Ее больше нет, и чувство потери снова наваливается на меня и захлестывает с головой.

Я поворачиваюсь обратно к дому, который нависает надо мной. Он простоял здесь сотни лет, наблюдая все светлые и темные вехи нашей жизни: торжества, неудачи, повседневную рутину, редкие радости и слишком частые уколы печали. И вот теперь – безвозвратную потерю ребенка. Непростительную ложь матери.

Я вхожу в дом и захлопываю за собой дверь.

12

Через застекленную балконную дверь я смотрю на небо. Над лесом опускается ранний вечер. По небу плывут плотные облака, но луна яркая, почти полная, тени на ее поверхности едва заметны. Фрейя часто спрашивала о человеке на Луне². Что он там, наверху, делает? Как туда попал? Разве ему не одиноко?

Хотела бы я во что-нибудь верить. Хотела бы я, чтобы религия убедила меня в том, что Фрейя сейчас счастлива и находится рядом с людьми, которые ее любят. И что она никогда больше не почувствует себя одинокой или напуганной.

Но я ни во что не верю. Фрейя не ушла на небеса. Ее просто больше нет.

В тишине маленькой комнаты я прокручиваю в уме одни и те же вопросы. Что с ней произошло? Что случилось прошлой ночью? Я все время представляю, как Фрейя падает, снова и снова разыгрываю в голове один и тот же воображаемый сценарий, но картинка размыта, детали неясны.

Мне следовало проснуться. Следовало прийти ей на помощь. Она наверняка звала меня – кричала или плакала. Она нуждалась во мне. А меня не было рядом.

А если той ночью я все же проснулась, но просто ничего не помню? Возможно ли такое? Бывали случаи, – слишком много раз, – когда после таблеток у меня отшибало память. Ловлю себя на мысли, что пытаюсь вспомнить, но в голове сплошная пустота.

Слышала ли я ее? Она приходила ко мне?

– Наоми?

Руперт подвигается на диване и жестом приглашает меня присесть рядом, но я застыла на месте, как марионетка, у которой обрезали ниточки. Не могу пошевелиться.

– Садись, Наоми. Тебе нужно отдохнуть.

Я шаркающей походкой пересекаю комнату и падаю в кресло. Голова свешивается с подлокотника, так что я смотрю на мир, перевернутый с ног на голову. Небо подо мной, а земля нависает сверху, и я падаю, кувыркаясь через себя, снова и снова, пока не перестаю ориентироваться в пространстве.

Что случилось с моей дочерью? Узнаю ли я когда-нибудь?

А ты хочешь это знать?

Комната кружится. Я поднимаю голову и откидываю ее на спинку кресла.

Нужно выяснить, что случилось с Фрейей. Как я могу оставить этот вопрос без ответа? Фрейя была в моем доме, и подразумевалось, что здесь она в безопасности. Как она упала? Она звала меня? Или все произошло мгновенно? Как будто щелкнули выключателем: раз – и погас свет.

Проходят часы. Руперт приготовил поесть, но мне кусок в рот не лезет. Я просто сижу и наблюдаю за ним. Он пытается нарушить молчание и вовлечь меня в беседу. У меня звонит телефон, и я бросаюсь к трубке, но там кто-то спрашивает, не попадала ли я недавно в аварию. Обрываю звонок, не ответив ни слова.

Через некоторое время глаза Руперта закрываются, и его голова, отяжелев от усталости, откидывается назад, а дыхание становится глубоким и размеренным. Я поднимаюсь с дивана и на цыпочках иду наверх, в свою ванную комнату.

Ловлю свое отражение в зеркале, и та же усталая, ослабевшая женщина смотрит на меня в ответ. Но, в отличие от сегодняшнего утра, ее глаза потухли. В них нет ничего, никаких эмоций. Ничего.

Открываю дверцу шкафчика в ванной и достаю упаковку таблеток.

Нет… Я больше никогда их не приму.

Но они тебе нужны. И доктор говорил, что одна таблетка в день не повредит будущему малышу.

Но они причинили вред Фрейе. Все это началось всего с одной маленькой таблетки.

Нашла ли эту упаковку полиция? Знают ли они?

Я бросаю таблетки обратно в шкафчик, и крик вырывается из моей груди. Я отворачиваюсь от зеркала и заставляю себя спуститься по лестнице, хотя ноги кажутся тяжелыми и каждый шаг требует невероятно больших усилий.

Когда я захожу в маленькую комнату, Руперт открывает глаза.

– Ты в порядке? – шепчет он.

– Да. Просто захотелось в туалет.

– Может, нам подняться и лечь в постель?

– Нет. – Я заползаю на диван, обвиваюсь вокруг Руперта всем телом и кладу голову ему на грудь. – Давай останемся здесь.

Он никогда не спал в нашей постели.

В моей постели. Она больше не принадлежит Эйдену.

– Уверена?

– Да. Мне нравится здесь, у камина.

– Ладно, – шепчет Руперт, целуя меня в макушку. – Ее скоро найдут. Поверь мне. Постарайся немного отдохнуть.

Он кладет подбородок на то место, где только что оставил поцелуй, но его слова обжигают меня. Я чувствую, что Руперт ждет ответа, но, ничего от меня не услышав, откидывает голову на диван, обнимает меня за плечи, и мы оба лежим без сна в свете потрескивающего в камине огня.

Возможно, я сейчас усну, а завтра проснусь в своей постели и побегу через коридор в комнату Фрейи, и когда распахну дверь, она будет сидеть на кровати, протирая глаза ото сна и широко расплывшись в милой улыбке.

Дыхание Руперта изменилось, теперь оно медленное и ровное, его глаза закрыты.

Мой телефон жужжит, и я протягиваю руку, чтобы взять его с приставного столика.

Новое сообщение от Хелен.

Я держу телефон кончиками пальцев, едва сжимая его в руке. Он зловеще покоится на ладони.

Экран становится черным.

Я нажимаю круглую кнопку, просто чтобы убедиться, что сообщение действительно пришло, – что мне не показалось.

Так и есть: новое сообщение. От Хелен.

Я осторожно сажусь, глаза Руперта остаются закрытыми. Провожу пальцем вверх, активируя экран. Рядом с маленьким зеленым значком сообщения в правом нижнем углу угрожающе висит красная цифра «1». Слегка втягиваю голову в плечи. Дышу быстро и напряженно.

Открываю сообщение.

«Привет. Наоми, я знаю, ты ненавидишь меня за то, что произошло, и наша дружба уже не вернется, но я не могу перестать думать о Фрейе и о том, через что ты наверняка проходишь сейчас. Мне так жаль. Ее найдут, я просто уверена в этом. Целую».

Она не отправляла мне сообщения много лет. Даже после того, как Эйден рассказал мне об их интрижке, она так и не объяснила свой поступок и не извинилась. Наша дружба, казавшаяся такой крепкой, – разрушилась, и я осталась в одиночестве стоять среди обломков, гадая, как и почему все это произошло.

Поэтому я заставила себя забыть. Это был единственный способ пережить случившееся. Она перестала быть той, с кем я когда-то дружила. Теперь я называла ее просто «она». «Та женщина».

Я открываю «Инстаграм»³.

Не делай этого.

Палец зависает над строкой поиска. Я нажимаю на нее и набираю имя.

Загружается ее профиль, и я вижу их лица. На фотографии они стоят, прижавшись щека к щеке, он – в смокинге, она – в свадебном платье. Их широкие улыбки кажутся насмешкой надо мной. Провожу большим пальцем вверх по экрану, снова и снова, так быстро, как только могу, и картинки бешено прокручиваются. Снимки проносятся мимо слишком быстро, чтобы их можно было рассмотреть, но я улавливаю мелькание ее белокурых волос, светлой кожи Эйдена, зеленых глаз Фрейи. Я продолжаю прокручивать, прокручивать вниз, и прошлое проносится перед глазами размытым цветным пятном. Тыкаю большим пальцем в экран, и все останавливается.

Вот и мы. Семь лет назад мы сделали это фото, когда лежали рядышком на разноцветных полотенцах, расстеленных на белом песке. Головы склонены друг к другу, волосы перемешались. Тьма и свет.

Я нажимаю на ее фотографию в профиле, и черно-белый свадебный снимок увеличивается в размере. Внимательно разглядываю каждую деталь. Морщинки, собравшиеся у его глаз от широкой улыбки. Ее платье, прекрасное в своей простоте, и волосы, собранные в низкий пучок и украшенные сбоку цветком. Его губы касаются ее лба.

Она была подружкой невесты на моей свадьбе. Помогла мне спланировать все до мелочей. Она улюлюкала, когда мы с Эйденом закончили первый свадебный танец, и он поцеловал меня, обхватив ладонью затылок.

Но потом наш брак развалился. Она помогла ему пережить расставание, по крайней мере, мне так говорили. И через шесть лет после того первого свадебного танца он женился на ней. И точно так же поцеловал ее. А на них смотрела я.

Меня не приглашали.

Но я была там.

Наблюдала, как двери церкви открылись и гости хлынули во двор. Родители Эйдена выкрикивали всем указания, их лица сияли от счастья. Они были моими свекрами, а теперь стали частью ее семьи. Раздались восторженные возгласы, когда появились Эйден и Хелен. А когда град конфетти осыпался им на волосы и плечи, они остановились, чтобы поцеловаться. Я вытянула шею насколько могла, отчаянное желание все увидеть перевесило чувство самосохранения. Она обняла его за плечи и откинулась назад. Он положил ладонь ей на затылок.

Не отводя от них глаз, я повернула ключ в замке зажигания, и тут мое внимание привлекло мелькнувшее голубое пятно.

Фрейя.

Она бегала, играла, и ее волосы развевались за спиной, а ярко-голубое платье сияло на солнце. Она взвизгнула от восторга, затем опрометью бросилась через двор в распростертые объятия Хелен.

Моя нога дернулась, и машина заглохла, двигатель зарычал.

Я снова смотрю на их фотографию, сделанную в тот день, и замираю – растворяюсь в глубинах памяти.

Прекрати это, Наоми.

Выпускаю телефон из рук, и он с глухим стуком падает на пол. Руперт шевелится, но его глаза остаются закрытыми, дыхание – ровным.

Смотрю в окно на лес. Фрейя где-то там. Она совсем одна, и я не могу до нее добраться. Я пообещала ей, что вернусь. Мне нужно пойти к ней. Но я не могу: повсюду люди, которые наблюдают за мной. Слезы наполняют глаза, и я смаргиваю их, но все вокруг кажется размытым и деревья словно приближаются ко мне.

Прижимаю кулаки к глазам и тру, проясняя зрение.

Стволы деревьев неподвижны, лунный свет отражается на заснеженных ветвях. Но они придвинулись ближе.

Трясу головой. Это невозможно. Должно быть, из-за угла обзора и ночной темноты кажется, будто деревья подбираются к реке.

Поднимаюсь с дивана, беру одеяло и подушку с кресла и устраиваюсь прямо перед камином. Заставляю себя закрыть глаза и пытаюсь выровнять дыхание, медленно считаю до пяти и обратно. Но сон не идет, несмотря на все мои попытки, тело борется с желанием отдохнуть.

Я не усну сегодня. Без моей дочери. И без таблетки.

Смотрю, как мерцает и танцует пламя, и время словно растягивается во тьме: секунды превращаются в минуты, минуты – в часы, пока я отсчитываю мгновения до утра. В самые трудные периоды жизни я напоминала себе, что дни – это относительно короткие промежутки времени, в которых всего лишь двадцать четыре часа. Одна тысяча четыреста сорок минут. Не более двенадцати часов дневного света. Некоторые дни бесцельно проходят мимо и даже ничем не запоминаются. Мы ложимся спать, а когда просыпаемся, предыдущего дня словно и не было – он просто исчез в небытие.

Это потерянные дни.

Но бывают дни, подобные этому. Дни, когда ваш мир сотрясается от сейсмического сдвига. Обломки вашей жизни отдаляются друг от друга, и вы стараетесь не упасть в трещины между ними.

Жизнь безвозвратно изменилась.

У меня и раньше случались подобные дни. Рождение ребенка, смерть одного из родителей, предательство супруга, какие-то происшествия по неосторожности. После того как подземные толчки прекратились и земля осела, вам удается убедить себя, что такого больше никогда не повторится. Что ваша жизнь больше никогда так кардинально не изменится.

И все же со мной это снова случилось. И каждый новый день будет таким. Без Фрейи моя жизнь никогда не вернется в нормальное русло. После того, что я натворила.

Что я натворила?