Kitobni o'qish: «Что случилось прошлой ночью», sahifa 2
2
Я впервые увидела Фрейю, когда акушерка, которая казалась такой же измученной, как и я, наконец положила ее мне на грудь, кожа к коже. Тогда я смотрела, как малышка поднимается и опускается на моей груди с каждым вдохом и выдохом, вверх и вниз, вверх и вниз. Фрейя выглядела так, словно явилась из другого мира – не похожего на мой. Ее глаза были слишком большими, рот – очень маленьким, и с головы до ног ее покрывал мягкий густой пушок. Волоски отпали в течение нескольких дней, и из-под них появилась моя прекрасная дочь, но мне навсегда запомнилось, какое потрясение я испытала во время родов при ее появлении.
Там была и кровь. Ярко-красная с темно-коричневыми вкраплениями, кровь покрывала тонкую розовую кожу Фрейи, скользкую, как масло. А теперь ее кожа бледная.
Отведи взгляд. Отвернись, отвернись, отвернись.
Я замираю, на мгновение оказавшись в безмятежном глазе бури, парализованная шоком. Но взгляд прикован к тому месту, где неподвижно лежит моя дочь.
Оцепенение, удерживавшее меня на месте, ослабевает, и я лечу вниз по лестнице. На нижней ступеньке мои ноги цепляются одна за другую, и я, взмахнув руками, падаю на пол и сильно ударяюсь коленями.
Поднимаю голову, вижу совсем рядом с собой лицо Фрейи и касаюсь пальцами ее щеки.
– Фрейя?
Нет ответа.
Должно быть, мне это снится…
– Фрейя?! – кричу я, и мой голос гулко звучит в тишине.
Я упираюсь руками в твердый пол и подтягиваю себя, чтобы наклониться над дочерью и повернуться ухом близко-близко к ее губам – как делала в первые месяцы после ее рождения, когда боялась, что ночью она внезапно перестанет дышать.
– Фрейя?!
Воздух совершенно неподвижен. Нет теплого, слабого дыхания, мягко обдувающего мое лицо. Ничего нет.
Вообще ничего.
Проснись, Наоми.
Горячие слезы катятся по моему лицу, и я давлюсь слизью, стекающей по задней стенке горла. Протягиваю руку, беру запястье дочери и вдавливаю указательный и средний пальцы в мягкую детскую кожу.
Ничего. Пульса нет.
Проснись, проснись, проснись. Это просто кошмарный сон. Просыпайся!
Внезапно из груди вырываются рыдания. Пока я с открытым ртом таращусь на дочь, она с безжизненным видом смотрит в потолок. В ее глазах застыла тень страха.
Что она увидела?
Я протягиваю руку и беру ее за ладонь. Такая холодная.
Сколько времени Фрейя пролежала здесь? Почему упала? И как мне вернуть ее обратно? Наверняка, если я закрою глаза, задержу дыхание, загадаю желание, она проснется. Или проснусь я.
Ты спишь. Все, что тебе нужно сделать, – это очнуться.
Отпустив руку Фрейи, я щипаю нежную кожу на внутренней стороне своего локтя – сильно.
Проснись, Наоми!
Закрываю глаза, жду несколько мгновений, пытаясь выровнять дыхание, затем поднимаю веки.
Я не лежу в своей постели, с облегчением глядя в потолок. Я по-прежнему в полной тишине стою на коленях на полу в прихожей. А Фрейя…
Крик льется из самого моего нутра – такого звука я никогда раньше не издавала.
Лихорадочно оглядываюсь вокруг в поисках подсказки к тому, что произошло, пытаясь найти признаки того, что это сон, простой кошмар, но…
Что это?
В дальнем конце прихожей, почти касаясь входной двери, лежит маленький серый предмет, перевернутый вверх ногами, словно его отбросили в сторону.
Прищурившись, я пытаюсь разглядеть этот предмет, хотя перед глазами все плывет и помещение сильно раскачивается из стороны в сторону.
Что это такое? Что…
Это Мышонок. Мышонок Фрейи.
Должно быть, она взяла его с собой. Должно быть, он выпал у нее из рук, когда она…
Нет.
Я снова перевожу взгляд на Фрейю. Она по-прежнему лежит неподвижно.
Как это произошло? Как она упала? Она пыталась разбудить меня? Хотела добраться в мою комнату по длинному коридору с неровными полами? Или шла в туалет? Ей что-то понадобилось? Она попыталась спуститься вниз самостоятельно? В темноте?
Проснись, Фрейя. Проснись, проснись, проснись.
Кто-нибудь, помогите мне.
Пожалуйста!
Я трясу головой и прижимаю пальцы к вискам, чтобы собраться с мыслями, но внутри поднимается паника.
Думай, Наоми. Думай. Постарайся вспомнить. Она пыталась тебя разбудить?
Я лихорадочно роюсь в закоулках своего сознания, но ничего не могу вспомнить. Стоит мне принять таблетку, и я улетаю из этого мира. Словно впадаю в кому. Словно никогда больше не проснусь. И иногда целые отрезки времени распадаются в моей голове на отдельные кусочки. Иногда они полностью исчезают, и я остаюсь с огромной, зияющей черной дырой вместо памяти.
Мне нужно время, чтобы подумать.
Если б я не приняла ту таблетку, я бы смогла помочь Фрейе. Что, если она звала меня, а я не слышала? Что, если она нуждалась во мне?
Открываю глаза и вижу перед собой ее лицо.
Почему она пыталась спуститься вниз в темноте? Почему вышла из своей комнаты? Почему она это сделала? Почему?!
Но среди всех вопросов один постоянно приходит мне на ум и не дает покоя. Среди всех этих «почему» лишь одну дилемму я не могу отбросить в сторону или оставить без ответа.
Как мне рассказать об этом Эйдену?
Моя ладонь сама собой прижимается к животу, перед глазами все расплывается.
Когда примерно неделю назад я узнала, что беременна, эти две едва заметные полоски на тесте означали одно – второй шанс. Надежду.
После всего, через что мы прошли… как мне рассказать ему?
И когда я это сделаю… что ожидает моего будущего малыша?
3
Пятью годами ранее…
Ноябрь
Сжимая в руке тест на беременность, я медленно открыла дверь спальни и прошла через узкий коридор в ванную.
– Наоми? – крикнул Эйден из гостиной. – Ты в порядке, любимая?
– Да, в порядке. Буду через минутку! – Мой голос звучал странно. Пискляво и слишком радостно, как будто я вдохнула гелий из воздушного шарика.
– Ты уверена? – с тревогой уточнил Эйден.
Я понизила голос до обычного звучания.
– Ага.
Закрыв за собой дверь ванной, я стянула джинсы и примостилась на краю унитаза. Неуклюже опустила между ног тест, держа его так, чтобы не замочить руки. Сначала мне показалось, что ничего не произойдет, но затем процесс пошел, и быстрый поток хлынул прямо на тест. И на мои руки.
Я защелкнула крышку пластикового корпуса и положила его лицевой стороной вниз на край раковины. Поднявшись, вымыла руки, а затем прошлась туда-сюда по небольшому пространству ванной комнаты.
Сколько времени прошло?
Я посмотрела на таймер на своем телефоне – всего сорок пять секунд. Похоже, три минуты покажутся вечностью.
Я присела на край ванны и на мгновение прислонилась лбом к раковине, но тут же вскочила от щелчка открывающейся двери и увидела изумленное лицо Эйдена, который уставился на тест.
– Думаю, я беременна, – прошептала я, указывая на тест. – Похоже на то.
– Правда?! – Эйден неподвижно стоял в дверном проеме, не отрывая взгляда от теста.
Я кивнула. Слабая изумленная улыбка заиграла на его губах. Эйден вошел, плюхнулся рядом со мной на бортик ванны и протянул руку. Я переплела наши пальцы. Искоса взглянув на Эйдена, я попыталась оценить его реакцию. Мы решили зачать ребенка совсем недавно.
Он поймал мой взгляд и с ухмылкой прошептал:
– Я так волнуюсь.
– Я тоже.
Мы улыбнулись друг другу, затем уставились на тест, который лежал перед нами, готовясь предсказать будущее.
– Пора, – прошептала я.
Мы встали и медленно приблизились к нему, по-прежнему держась за руки. Я нерешительно потянулась к тесту.
– Готов? – спросила я. Эйден посмотрел на мои протянутые пальцы, покусывая нижнюю губу. Кивнув, он сжал мою руку, но не отрывал глаз от теста.
Я поколебалась – затем перевернула тест.
Две полоски.
– Черт возьми, мы станем родителями! – воскликнул Эйден, прижав ладонь ко лбу.
Я посмотрела на него. Его глаза округлились, а улыбка стала такой широкой, что могла бы разорвать лицо пополам.
– Мы станем родителями! – повторила я.
Эйден засмеялся и подхватил меня на руки. Мои ноги оторвались от пола, сердце оглушительно застучало. Я откинула голову и тоже засмеялась, громко и счастливо.
Когда Эйден поставил меня на ноги и поцеловал, обхватив ладонями лицо, я вздохнула.
Теперь он – моя семья. Он. И наш ребенок.
4
– Алло?
Я расхаживала по коридору туда-сюда, снова и снова, но, услышав в трубке его голос, внезапно замерла на месте. Чувствую себя так, словно стою на краю обрыва, и если прыгну с него, то выпаду из своей жизни, и ничего не останется ни от нее, ни от меня, когда я упаду на землю.
Стук сердца эхом отдается в ушах, заполняя тишину, и ледяной холодок пробегает по моей спине.
– Алло? Наоми? Ты меня слышишь?
Мой взгляд скользит к большим часам, которые висят у входной двери. Уже почти четверть девятого. Эйден – ранняя пташка, так что он наверняка проснулся, но еще не принял душ и не оделся. Вместо этого он спустился вниз и сел за кухонный стол с большой чашкой кофе в руках: черный, без сахара. Полагаю, она все еще спит.
Прижимаюсь головой к стене, утыкаясь лбом в выступающие кирпичи, и адреналин разливается по моему телу. Дыхание звучит неровно, взволнованно. Я пытаюсь взять себя в руки, но из глубин живота всплывает знакомое чувство паники.
Она упала. Ты в этом не виновата.
Но Эйден меня никогда не поймет. Он мне не доверяет, а я настояла на том, чтобы он позволил мне оставить Фрейю с ночевкой. Он во всем обвинит меня.
– Алло?
Я солгала насчет таблеток. Я поклялась ему, что больше их не принимаю. Так уже было раньше…
Скажи что-нибудь, Наоми.
– Что-то случилось с Фрейей, – шепчу я в трубку, и слезы текут по моим щекам, попадая в рот. Я чувствую привкус соли.
– Наоми? Что ты сказала о Фрейе? – переспрашивает Эйден. – Что случилось?
Этого не может быть на самом деле…
Делаю глубокий вдох через нос, зная, что мой голос будет дрожать. Горло начинает сжиматься. Паника обхватывает своими пальцами мою голову, все туже затягивает на моих висках тиски, и я распластываю ладонь на стене. Все расплывается.
Фрейя упала.
Я заставляю себя произнести эти слова, но давление в голове настолько сильное, что я не могу думать.
Фрейя мертва.
Вся комната начинает вращаться.
Это был несчастный случай.
Просто скажи это.
Фрейя мертва.
Черный занавес опускается перед глазами, и я представляю себе мигающие синие огни. Парамедики стоят на коленях у подножия лестницы. Полиция держится в стороне и наблюдает. Жужжание застегивающейся молнии на белом мешке. Сочувствуем вашей потере.
У меня отнимут и будущего малыша тоже. Заберут Фрейю – и обоих моих детей больше нет. Мой дом наводнят люди в форме, которые унесут ее в какое-нибудь холодное, стерильное место…
– Эйден, ты что, приходил и забрал Фрейю, не предупредив меня?
Мой голос звучит странно, как будто я слышу его издалека.
Открываю глаза, и мир прекращает раскачиваться. Эйден молчит. Я представляю, как он сидит за столом, не смахнув волосы, упавшие на глаза, и не до конца понимает, о чем я спрашиваю.
Я сама не понимаю свой вопрос.
– Наоми? О чем, черт возьми, ты говоришь?
Мне нужно отыграть назад. Прямо сейчас. Сказать ему, что произошло нечто ужасное, но в этом нет ничьей вины, и я сожалею.
Мне так жаль.
Скажи это.
– Я не могу найти Фрейю. Мы были на улице, и я зашла в дом, чтобы приготовить ей перекус, а теперь она куда-то пропала. Это ты приехал и забрал ее? – Мой голос срывается. Эйден подумает, что это от беспокойства.
– Зачем вы пошли на улицу?
– Она рано проснулась… Хотела поиграть…
– Наоми, это какая-то дурацкая шутка?!
Ложь наполняет мой рот, как рвота: густая, полная непереваренной правды. Я хочу выплюнуть эту гадость, но она застревает у меня между зубами и обволакивает язык.
Скажи ему правду. Просто скажи ему правду.
Но уже слишком поздно. Я уже солгала. Как мне взять свои слова обратно? Как сказать правду и заставить Эйдена поверить, что это была не моя вина?
Просто скажи ему.
Но он мне не поверит.
– Я не могу ее найти. Она куда-то пропала.
– Ты уже вызвала полицию?
– Нет, еще нет…
– Вызывай гребаную полицию, Наоми! Я сейчас же выезжаю. Постараюсь приехать как можно скорее.
Звонок оборвался. Я стою в коридоре, прижав трубку к уху, и слушаю монотонные, безжалостные гудки.
Что я натворила?!
Я должна позвонить в полицию до того, как Эйден приедет. В противном случае он захочет знать, почему я не сделала этого сразу. Но как только я совершу этот телефонный звонок, мне придется сделать ложь своей правдой. Я никогда не смогу простить себя за ужасное предательство дочери, ее памяти – ее сияющих глаз и звонкого смеха.
Но если я скажу правду сейчас, после того как солгала, кто мне поверит?
Я провожу пальцем по цифре 9…
Нет, нужно позвонить Руперту.
Руперт поможет мне. Он любит меня. Больше всего на свете. «Я готов ради тебя на все что угодно» – разве не так он всегда говорит?
Но действительно ли он готов?
Просто позвони ему.
Я набираю его номер и жду. Один гудок – и раздается щелчок, означающий, что Руперт ответил. Как всегда.
– Руперт? – зову я, не позволив ему даже поздороваться.
– Наоми? Что случилось? – спрашивает он. – У тебя странный голос.
– Ты мог бы приехать сюда, пожалуйста? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, но он дрожит – хлипкая шлюпка на бурных водах.
– Где ты? Что случилось?
– Ты мне нужен. Мне нужно… мне нужна твоя помощь.
– Наоми, скажи, что случилось.
Я прикусываю губу – сильно. Морщась, вытираю рот тыльной стороной ладони. Кровь.
Если кто-то и поймет, – если кто-то и поможет, – то это Руперт. Добрый, милый, ужасающе преданный Руперт.
– Фрейя…
Нельзя говорить ему правду.
Да, нельзя. Если я скажу ему это, то мне придется рассказать ему все. Обнажить перед ним душу, представить свое прошлое на его суд. А Руперт ничего не знает. Ничего о разлуке. Или о том, что было до нее.
И каким тогда надо быть монстром, чтобы захотеть мне помочь? Руперт любит меня, я знаю, что любит. Но он не монстр. Я закрываю глаза.
– Фрейя пропала. Я нигде не могу ее найти.
– Что?!
Я прикусываю губу сильнее и ощущаю жжение во внутреннем уголке, когда нежная кожа рвется, как тонкая бумага.
Вот дерьмо.
Руперт опередит всех – он живет совсем рядом. Он будет здесь через десять минут.
– Руперт, я…
– Я приеду, как только смогу, хорошо? Обратная дорога займет у меня примерно два часа.
– Два часа?!
– Я в Бристоле, помнишь? Поехал навестить сестру.
Я едва сдерживаю прерывистый вздох облегчения.
Бристоль. Ну конечно. Когда я сказала Руперту, что не готова познакомить его с Фрейей, что не хочу, чтобы он был в доме во время ее визита, – он решил поехать в Бристоль, чтобы повидаться с сестрой. Она уже несколько месяцев звала его в гости.
– Ладно. Что ж, приезжай как можно быстрее, пожалуйста, – говорю я.
– Обязательно. Уже выезжаю, – отвечает он. Я слышу, как он ходит по дому, как шуршат вещи, когда их торопливо запихивают в сумку.
– И будь осторожен за рулем.
– Обязательно. Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
Нажимаю на кнопку, завершив разговор. Осталось сделать только один звонок…
Касаюсь экрана телефона, и он загорается, по-прежнему открытый на клавиатуре для набора номера. Кладу палец на нижнюю правую цифру.
Не делай этого, Наоми.
Я нажимаю на 9…
Ты будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
9…
Ты никогда не простишь себя.
9.
Идет набор номера, три длинных гудка и…
– Экстренные службы – какая помощь вам требуется?
Повесь трубку.
– Соедините меня с полицией, пожалуйста, моя дочь пропала.
5
Положив трубку, я ощущаю, как ложь берет верх надо мной. Она распространяется внутри, как инфекция, уничтожая любые остатки того, что могло быть правдой.
– Полиция скоро приедет, – шепчу я, опускаясь на колени рядом с Фрейей. – Я не могу позволить им забрать тебя… Мне придется перенести тебя в другое место. Мне так жаль.
Я глажу дочь по волосам, мои слезы капают ей на лицо, и когда они оседают на ее коже, кажется, будто она тоже плачет. Я держу ее руку в своих ладонях. У нее всегда были теплые маленькие ручки. И пухленькие, когда Фрейя была младенцем. Теперь они стали холодными. Тепло жизни полностью улетучилось из ее тела.
Восемь тридцать пять.
Нужно поторопиться.
– Мне так жаль, – повторяю я шепотом, и мое дыхание касается ее щеки. – Мне очень, очень жаль. Мне просто нужно, чтобы ты осталась со мной. Хотя бы еще немного. Я никому не позволю забрать тебя… я перенесу тебя в безопасное место.
Мышонок… Она не сможет обойтись без него.
Я вскакиваю с пола и бегу к лежащему у двери Мышонку, едва не споткнувшись о коврик, – так тороплюсь вернуться к дочери.
– Вот и Мышонок, дорогая, – шепчу я, опускаюсь на колени рядом с ней и подкладываю игрушку ей под руку.
Я просовываю ладони под Фрейю и…
Стоп.
Половик.
Мне нужно спрятать половик. Что, если на нем остались какие-то следы? Что-то, чего я не вижу, – но это ярким лучом маяка привлечет внимание полиции. От половика надо избавиться.
Я шарю руками под ним. Приходится поднапрячься, чтобы поднять Фрейю вместе с половиком, но мне это удается, и я несу ее, как завернутого в пеленки младенца, к задней двери на кухне. Надеваю туфли, выбрав их из беспорядочной кучи обуви на коврике, и пытаюсь повернуть ключ в замке. Ничего не выходит. У меня не получается поворачивать ключ и одновременно держать на руках Фрейю и половик.
Пинаю дверь, которая дребезжит в раме.
Я не могу унести все сразу. Мне придется вернуться за половиком.
Давай быстрее.
Я кладу свою ношу на пол, затем толкаю дверь и одновременно поворачиваю ключ. Замок со щелчком открывается. Хватаю большую связку ключей и тяну дверь на себя.
Она распахивается, и холодный ноябрьский воздух проникает в дом. На мне по-прежнему надета лишь фланелевая пижама в красно-синюю клетку, которую Эйден купил мне четыре Рождества назад. Наше последнее Рождество вместе. Я дрожу. Мне холодно – так, что спина коченеет. Я беру Фрейю на руки и целую ее в лоб.
Мои глаза привыкают к дневному свету. Все изменилось. Окрестности выглядят иначе, словно я попала в другой мир. И, возможно, это все… возможно, это всего лишь дурной сон.
Цепляюсь за эту мысль, а леса вдалеке искрятся в лучах восходящего солнца, сверкая инеем.
Я быстро шагаю по гравийной дорожке, которая ведет от дома вниз к фруктовому саду. Сухая трава царапает мои голые лодыжки, когда я пробираюсь сквозь нее к реке, перешагивая через яблоки, которые летом упали с деревьев и разложились, превратившись в перегной. Раньше сад был идеально ухожен, ветви тяжелели от плодов. Теперь в воздухе висит запах гнили.
Добравшись до дальнего края сада, я иду вдоль забора на юго-восток, туда, где небольшой мост пересекает самое узкое место реки. У ивы. Я открываю ворота, слушая свое шумное дыхание. Туфли стучат по деревянным перекладинам, пока я иду по мосту. Кожу на шее покалывает, и я замираю. Кто-то наблюдает за мной?
Но здесь никого нет. Никто не смотрит на ферму, и никто не сможет увидеть, что я делаю. Никто за мной не наблюдает.
Иди дальше.
Бегом пересекаю небольшой открытый участок земли и скрываюсь в густой роще серебристых деревьев. Леса со всех трех сторон окружают территорию, расположенную к югу от дома, но те деревья, что растут на юго-востоке, особенные. Они выиграют для меня время, пока я решу, что делать.
Иди дальше, Наоми. Скоро ты проснешься.
Деревья склоняются надо мной, как немые свидетели происходящего. Порыв холодного ветра ударяет мне в лицо, и я поднимаю взгляд на промерзшие ветви. Они мне знакомы. Я добралась до нужного места – это определенно оно. Кладу Фрейю на неровную землю, и меня вновь охватывает то же чувство. Кто-то наблюдает за мной. Что, если полиция и Эйден уже прибыли и последовали за мной? Я оглядываюсь через плечо, сердце колотится, дыхание сбивается.
Я одна.
Сдвигаю одеяло из разложившихся листьев, чтобы добраться до замерзшей грязи, и начинаю рыть мерзлую почву руками. Пальцы покраснели и одеревенели, и по мере того, как они начинают неметь, мои движения становятся все более исступленными. Но я потею: напряжение и стресс вытекают из моей кожи.
Продолжаю копать, а потом… мои пальцы вздрагивают от прикосновения к потускневшему металлу.
Дверь.
Этот лаз я обнаружила в детстве, играя в здешних лесах. Я любила забираться на деревья и сидеть, свесив ноги по обе стороны ветвей. Однажды, спрыгнув с дерева, я услышала странный шум, словно мои ноги ударились о более твердую поверхность, чем листья и земля. Я целую вечность смотрела на листья у себя под ногами, пытаясь понять значение этого звука. Я знала, что там что-то есть, просто не могла сообразить, что именно. Когда мой папа отвез продукты на деревенский рынок и вернулся домой, я выбежала на подъездную дорожку и бросилась в его объятия.
– Я нашла кое-что в лесу! – закричала я.
– И что же ты нашла? – притворился удивленным он.
– Не знаю! – Я побежала вокруг дома, зная, что это будет быстрее, чем прокладывать путь через него. – Пойдем со мной, папа! Мне нужно тебе показать!
Он догнал меня, и я прыгнула на то самое место, куда приземлилась с дерева. Отец поднял брови, глядя на меня, и наклонился. Его губы изогнулись в кривой улыбке. Я тоже наклонилась, и мы вместе начали раздвигать листья. Отец рассмеялся, когда я ахнула при виде металла.
Мне казалось, что я открыла волшебный проход. Дверь в другой мир. В свою собственную маленькую Страну чудес, скрытую там, в лесу.
Это оказался бункер. Мой прадед служил офицером в армии во время войны, и моя прабабушка предложила оставить детей на ферме, чтобы защитить их от опасностей Лондона. Поэтому они построили это убежище, один из многих забытых бункеров, спрятанных по всей стране, память о которых затерялась во времени. Он был построен так, чтобы его нельзя было обнаружить. Коробка, зарытая в землю, армированная бетоном и сталью.
Примерно через год после обнаружения бункера я поскользнулась в нем на лестнице и сломала ногу. Мама была в ярости. Папа положил крышку на место и закопал ее. Я умоляла его откопать дверь обратно, но он отказался.
Его голос эхом отдается в моей голове.
Мы не говорим неправду, не так ли, Наоми? Мы всегда должны быть честными и добрыми.
Прости меня, папа.
Не думай о нем. Не сейчас.
Я хватаюсь за металлическое кольцо двери и стискиваю зубы от напряжения.
Я никогда не рассказывала Эйдену о бункере. Никому вообще не рассказывала. Я отгородилась от воспоминаний о папе, заперев их внутри себя, где только я могу до них добраться.
Наконец, дверь поддается. Я стою, тяжело дыша, уперев руки в бедра, и смотрю вниз на место, которое когда-то давным-давно казалось мне таким волшебным.
Здесь она будет в безопасности.
Я возвращаюсь к Фрейе. Утреннее солнце окрашивает облака в красноватые тона, его лучи падают на мою дочь сквозь просветы в кронах деревьев, и ее пижама с единорогом весело сияет на фоне унылой земли. Я несу ее туда, где ждет открытый люк.
Поднимаю ее голову к своему лицу и прижимаюсь щекой к ее лбу, когда начинаю спускаться по лестнице. Добравшись до последней ступеньки, опускаюсь на колени и баюкаю Фрейю в своих объятиях. Так и вижу, как она выглядела в детстве, – округлый мягкий изгиб лица, маленькие надутые губки. Но я также вижу в ней женщину: длинные темные волосы и скулы Эйдена.
Я осторожно кладу ее на бетонный пол и опускаю ее голову на землю. Теперь Фрейя вновь лежит неподвижно.
– Здесь ты будешь в безопасности, – шепчу я, и моя нижняя губа дрожит. – Никто тебя не найдет, и тебе здесь будет тепло и уютно. Никто тебя не найдет, никто тебя не заберет…
Я могла бы просто задвинуть люк на место, закрыв нас обеих здесь навсегда. Что мне остается без нее? Кто будет скучать по мне? Я могла бы сидеть здесь, внизу, с ней, пока тоже не закрою глаза и не усну навечно.
Нельзя…
Будущий малыш.
– Я вернусь за тобой. Я не оставлю тебя здесь, обещаю. Я люблю тебя.
Как только полиция уедет, я вернусь за ней.
Подползаю к двери и вытаскиваю себя из ямы, ложась животом на листья, которые намертво примерзли к земле.
Тяжело дыша, я поднимаюсь и останавливаюсь, чтобы перевести дыхание…
Иди дальше – они могут появиться здесь в любую секунду.
Бегу обратно через лес, через открытый участок земли к мосту и через фруктовый сад к задней двери. Жгучая боль пронзает мой бок, когда я наклоняюсь, чтобы свернуть половик, и я задыхаюсь, пытаясь наполнить легкие кислородом. Закинув половик на плечо, поворачиваюсь обратно к лесу, но рыдание вырывается из моих сжатых губ, и тяжелое дыхание превращается в мучительные стоны.
Просто еще одна пробежка туда и обратно.
Давай.
Я возвращаюсь в бункер и спускаю половик по лестнице. Накрываю им Фрейю до подбородка, как одеялом.
– Я вернусь за тобой, – обещаю я.
Это всего лишь дурной сон. Скоро вы снова будете вместе.
Я вылезаю из бункера и захлопываю дверь. Звук удара металла о металл грохочет среди деревьев, поднимается над кронами и улетает в открытое небо.
Вернув дверь на место, достаю тряпку, которую засунула за пояс пижамных штанов, и протираю металл. Собрав все силы, я возвращаю грязь и листья обратно на место. Дверь постепенно становится все меньше и меньше, пока не исчезает.
Делаю шаг назад, но мое плечо врезается в кого-то высокого и крепкого. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь, не в силах дышать.
Это просто дерево.
Я бегу. Бегу так быстро, как только позволяют мои усталые ноги, и огни, сияющие из дома, ведут меня обратно, как свет маяка в шторм.
Ворвавшись внутрь, я поворачиваю вентиль крана до упора вправо, хватаю из-под раковины первые попавшиеся под руку чистящие средства и выбегаю в коридор, пока горячая вода брызжет, а затем начинает хлестать. Я стою над тем местом, где раньше лежал половик, затем опускаюсь на четвереньки, чтобы осмотреть большие каменные плиты.
Я ничего не вижу. Никаких признаков того, что Фрейя вообще когда-либо была здесь.
Перегибаюсь пополам, и боль пробегает вверх по моему телу.
Продолжай.
Я бегу обратно на кухню. Бросаю все в шкафчик, затем наклоняюсь над раковиной и мою руки, оттирая пальцы и ладони. Я хочу, чтобы они истекали кровью.
Моя нога выбрасывается вперед. Я пинаю, и пинаю, и пинаю шкафчик, ярость поднимается из желудка в горло, и из него рвется гортанный крик.
Ты монстр.
Схватив полотенце со стойки, я наклоняюсь и счищаю грязь со шкафчика. Древесина раскололась, пошла вверх трещинами, волокна отделились друг от друга.
Снимаю туфли и бросаю их обратно поверх беспорядочной кучи, тянусь за кардиганом, который висит у двери, и натягиваю его, пока бегу в коридор к большому серебряному зеркалу, прислоненному к стене. Но растрепанная женщина, которая в отражении смотрит на меня, – это не я. У этой женщины волосы выбились из пучка и спадают на плечи, низ пижамных штанов покрыт грязью, бледное лицо блестит от пота и слез, а глаза полны печали, – и это не я. Она призрак – отражение, которое смотрело на меня из зеркала, когда потеря была навязчивым фантомом, витавшим надо мной, куда бы я ни пошла.
По-моему, я приказала тебе не возвращаться.
Я подпрыгиваю от звука рычащего двигателя и напрягаю слух. Вот он: звук шагов по гравию.
Дыши, Наоми.
Я смотрю на массивную деревянную входную дверь. Представляю, как они стоят по другую сторону, оглядывают фермерский дом, а дом глядит на них в ответ. Наблюдает. Если бы только я могла запереться здесь и отгородиться от всего мира. Но я не могу.
Секундная пауза перед неизбежным…
Вот оно.
Три резких удара в дверь.
