Собственность мажора

На том мероприятии Анька и увидела его впервые. И он ее тоже. Просто бред какой-то. Они уставились друг на друга, как два глухонемых.

– Можно я поеду домой? – вздыхает подруга.

Чувствую себя виноватой. Ведь это был ее вечер. Она накрасилась и напялила платье, обрезала волосы. И все это известно для кого…

– Хочешь, вернемся к Дубцову? – спрашиваю ее виновато.

– Нет, – мотает она рыжей головой. – Ты сдурела!

Улыбаюсь, снова краснея.

– Он классный, – улыбается в ответ Анька.

– Садись, пять, – смеюсь я.

Она уже целый час терпит компанию Арсения в кафе, поэтому вздохнув, говорю:

– И можешь ехать домой.

– Ура! – закатывает она глаза.

Прощаясь с ней у гардероба, встречаем пару знакомых лиц, и ещё парочку вижу за столиками своей любимой кафешки, где мы с Анькой стабильно наедаемся от пуза два раза в неделю и запиваем все это двумя стаканами кофе. Я ем много, но наесть приличные формы так и не смогла. Это у нас с мамой семейное. И рост тоже. Достался от деда, он у нас инструктор по плаванию, а в прошлом победитель всяких разных чемпионатов страны, но ни я, ни она к спорту не имеем тяги, как и к спортсменам. По крайней мере так было вчера, а сегодня… сама не знаю…

Пробираясь к своему столику, натыкаюсь на внимательный взгляд капитана университетской команды Артема Колесова по кличке Трактор. Его карие глаза изучают меня не стесняясь. В основном ноги и лицо, а я взволнованно пытаюсь определить, хочу ли продолжить это «свидание», или нет.

Кажется, я хочу…

– Твоя подруга сбежала? – спрашивает он, когда останавливаюсь рядом. – Ты тоже собираешься?

– Я не собирался ее есть, – усмехается развалившийся на своем стуле Арсений. – Че она у вас такая пуганая?

– Нормальная, – отвечаю немного грубо, посмотрев на него.

– А по-моему ее вчера из монастыря выпустили.

– А тебя из леса? – завожусь я.

– Не, я из городских джунглей, – хмылится он.

– Арс, – раздаётся над столом пропитанный холодком голос Артема. – Ты ей не понравился, смирись.

– Я умею разговаривать с неандерталами, – говорю ему резко.

Я не просила помощи.

Но теперь я, по крайней мере, понимаю, почему он стал капитаном команды. Потому что имеет целый набор всевозможных лидерских качеств. Он уравновешенный, умный, красивый. Это нужно лидерам? На него пялятся все девушки вокруг. Во-первых, с его габаритами затеряться в толпе невозможно, а во-вторых, читайте выше.

Поднявшись со стула, Артём нависает надо мной.

Упрямо смотрю в его глаза, задрав подбородок.

Я не люблю, когда парни строят из себя покровителей. Я понимаю, что так им легче самоутверждаться и чувствовать себя мужиками, но это не моя тема. Я прекрасно могу постоять за себя сама.

– Ты феминистка? – спрашивает спокойно.

– Стремлюсь к этому, – отвечаю, хотя не думаю, что я феминистка.

Я люблю брить ноги. И люблю, когда мне говорят, что у меня красивые глаза. Я полгода сохну по одному белобрысому болвану, который даже не в курсе, что я ушла с этой черновой вечеринки. Когда вышла из гардероба его уже нигде не было.

Почему он так смотрел на меня сегодня? Будто из всей толпы вычленил именно то, что искал. И он притащился за мной вчера, отодвинув другие планы. Зачем он это сделал? Что б тебя, Барков!

– Хочешь сбежать? – повторяет Артем свой вопрос, глядя на меня сверху вниз.

Этот вопрос возвращает меня на землю. Этот человек явно любит все раскладывать по полочкам.

– Нет… – отвечаю, отводя глаза.

– Тогда остаемся? – допытывается он.

– Ты мог бы… подкинуть меня до дома… – пожимаю я плечом.

– Если хочешь остаться вдвоем, домой ехать не обязательно, Арс уже уходит.

– Ну да. Арс может идти на фиг, – ворчит его полузащитник, вставая из-за стола.

– Нет… в смысле… мне уже пора… – смотрю я на него. – У меня там кот…

На самом деле я боюсь, что Артем сделает что-нибудь не то. Например, решит меня поцеловать. Или возьмет за руку. Я не знаю, хочу ли этого. Мы час назад познакомились! Но он и в жизни настоящий трактор.

– А-а-а, кот… – глубокомысленно тянет Артем.

– Да, кот, – твердо смотрю в его глаза, пытаясь не вспоминать подробности того, как у меня появился кот.

На самом деле, «не вспоминать» сегодня проще пареной репы.

Артём молчит, очевидно пытаясь вычитать на моем лице ответы на все свои вопросы. Но у меня в голове такой бардак, что вряд ли у него получится.

– Тогда поехали, – наконец-то произносит он.

Глава 4

– Откуда ты знаешь Баркова? – наконец-то решаюсь задать вопрос, который висел на языке весь этот вечер.

Возможно, меня выдало то, что я слишком пыталась заставить его звучать непринужденно, и в ответ на это Артём оторвался от дороги и посмотрел прямо мне в лицо. Сощурив глаза так, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

– В одной школе учились, – отвернувшись к лобовому стеклу, бросает он.

Смотрю на его грубоватый профиль, пытаясь понять, что это значит? Звучит так, будто за этим кроется что-то большее.

– Откуда ты знаешь, что я его «сестра»?

– Я много чего знаю, – выкручивает он руль и сворачивает на светофоре.

Фыркаю, глядя в окно его старенького, но громадного «Форда».

Просто не представляю сколько эта машина жрет бензина. С другой стороны, вряд ли он смог бы влезть в какой-нибудь Фиат. Колёса у его машины новенькие и какого-то нереального радиуса. Очевидно, он над ней повозился, потому что в дополнение к этим «мелочам» на капоте красуется большая волчья морда.

Он старше на два года, но я о нем раньше ничего не слышала. Я бы и о Баркове узнала как утка на третьи сутки, если бы не наше «родство».

Где-то за поворотом взрывают салют. Разноцветные искры сверкают над крышей пятиэтажки, напротив которой маячит указатель с названием «моей» улицы.

– Здесь поверни, – велю я, указывая пальцем на поворот. – Прямо и до конца. Красный забор…

Подъехав к воротам отца и сына Барковых, Артём глушит мотор и мы погружаемся в тишину.

На этой улице все дома элитные, и жильцы тоже. Полгода назад я даже не знала о существовании этой улицы и в эту часть города никогда не забредала. У нас с мамой своя квартира, но мне даже в голову не приходило оставить ее на новом месте одну. А когда родится наша кроха, я понадоблюсь ей тем более.

Искрящиеся снежинки начинают медленно приземляться на лобовое стекло.

Дернув ручник, Артём набрасывает на голову капюшон и выходит из машины. Надев шапку и варежки, слежу за тем, как он обходит капот и открывает для меня дверь, протянув руку.

Морозный воздух забирается под мою юбку, но по каким-то причинам я не спешу сорваться с места и умчатся в дом. Вместо этого держу свою руку в его и наблюдаю за тем, как вокруг его капюшона клубится снег.

Сделав глубокий вдох, он смотрит в мое лицо исподлобья.

Передергиваю плечами, посмотрев на небо.

Оно черное, как бесконечная пропасть.

Я не сопротивляюсь, когда вокруг моей талии завязывается петля из стальной руки. И когда меня прижимают к большому теплому телу. И даже когда за моей спиной смыкаются полы огромного черного пуховика. И когда щеку обдает теплым дыханием, в котором улавливаю привкус кофе. Просто закрываю глаза и позволяю мягким, очень осторожным губам коснуться моей кожи. Сначала на скуле, потом на щеке.

– Я тебя сейчас поцелую, – хрипловато говорит Артем. – Если не остановишь.

– Ты всех девушек на первом свидании целуешь? – шепчу, чувствуя его губы в миллиметре от своих.

– Только тех, кого завтра поведу в кино.

Смеюсь, открыв глаза.

– Ты наглый, – замечаю, глядя в его улыбающиеся глаза.

В остальном он спокоен и собран.

– Просто сильно хочу тебя поцеловать.

Мои щеки загораются от удовольствия. Я тоже хочу, чтобы он меня поцеловал.

– Поцелуи полезны для здоровья, – пожимаю я плечом.

– Угу. Жизнь продлевают, – кивает Артём, внимательно наблюдая за моим лицом. – Так что, целуемся?

Обведя кончиком языка свои губы, киваю.

Выпустив изо рта клубок пара вместе с дыханием, Артём склоняет голову и прижимается своими губами к моим. Стайки мурашек бегут по моей спине, когда он начинает прихватывать мои губы своими. Пробуем друг друга целую вечность, пока его грубоватая ладонь не ложится на мою щеку, заставляя склонить набок голову, и мы начинаем целоваться по-настоящему.

Черт…

Он целуется… умело. Так, будто сдавал экзамены. Забирая весь мой воздух до головокружения и крепче сжимая мою талию.

– Полегче, Трактор… – шепчу, разорвав поцелуй.

Издав тихий смешок, запрокидывает голову и вдыхает, спрашивая:

– Пойдёшь со мной в кино?

– Мы будем целоваться? – кусаю я губу.

– Будем, – говорит убежденно, размыкая руки и выпуская меня из своей куртки.

Пятясь к двери, беспечно бросаю:

– Я подумаю.

Развернувшись, вставляю ключ в замок и закрываю за собой калитку, бросив взгляд на застывшую посреди улицы фигуру.

Прижавшись лбом к холодному металлу, улыбаюсь и закрываю глаза. Губы горят, и щеки тоже.

И мне почти плевать на то, что стоянка у дома пуста. И на то, что свет горит только на первом этаже. Но меня расстраивает то, что в доме я застаю только свою маму в компании черныша. Расстраивает, потому что она выглядит очень печальной. Закутавшись в толстый вязаный свитер, она смотрит какой-то фильм в гостиной под мигающие огни новогодней елки. Полулежа на диване и придерживая одной рукой свой большой живот, рядом с которым храпит свернутый в калачик Черныш.

– Ты рано… – приподнимает мама голову, на которой красуется высокий конский хвостик.

Я думала в беременность женщины набирают вес, но у неё все как-то наоборот. Будто растет только живот, а сама она на его фоне становится все тоньше и тоньше, хотя на этой неделе ее щеки начали округляться.

Усевшись на пол рядом с ней, заглядываю в чёрную сонную мордашку своего кота. Еле поднимая веки, он пытается тряхнуть головой, но вместо этого снова ее роняет.

– Вкусно пахнет, – улыбаюсь я.

– Я готовила ужин, – прикрывает мама глаза. – Игорь задерживается. А ты голодная?

Задерживается?

Уже почти одиннадцать вечера.

Он «задерживается» частенько. Их совместная жизнь мало похожа на супружество в моем понимании. Кажется, мама думает также. Это очень меня расстраивает, и я не знаю чем ей помочь.

Не могу же я указывать Баркову-старшему во сколько ему приходить домой?

– Я не ем после шести, – говорю маме, проваливаясь в сообщение на своём телефоне.

– Ну и зря, – вздыхает она, снова укладывая голову на диванную подушку. – Ходишь полуголодная…

«Подумала? 16.00, 17.00, 18.00… выбирай время», – читаю я на дисплее.

«Мы расстались десять минут назад», – быстро печатаю я  в ответ.

«Окей, сам выберу», – тут же прилетает мне сообщение.

Боже.

Как меня угораздило вляпаться в Артема Трактора Колесова?

***

«Карина, которая живет в одной комнате с двоюродной сестрой Барковской Леры, спросила у меня в чате, встречаешься ли ты с Колесовым», – читаю сообщение от Аньки, пытаясь вникнуть в суть написанного.

В девять утра воскресенья сделать это не просто, особенно мне. Чтобы начать соображать более менее ясно, мне нужно дождаться минимум одиннадцати утра.

«И что ты ответила?», – печатаю, морщась от запаха жареного бекона, который наполнил просторную кухню дома Барковых.

Я говорю «Барковых», потому что ни я, ни мама не чувствуем себя здесь… как дома в полном смысле слова. Она точно не чувствует себя здесь «хозяйкой», я слишком хорошо ее знаю, чтобы этого не понять.

Подняв глаза, смотрю на нее, снующую между плитой и бесконечным разделочным островом. Она погружена в себя, но с ней такое часто бывает. Полгода назад мне показалось, что ее подменили, такая она была счастливая и живая. А сейчас… даже не знаю.

На ней очень милый лиловый вязаный костюм, состоящий из пушистого свитера и юбки, а поверх них фартук в цветочек. Ей и ее животу очень идет, как и собранные в аккуратный пучок на макушке волосы. У неё такая тонкая шея, как у какого-нибудь эльфа. У меня в принципе такая же, но мне ведь не тридцать восемь.

Кажется, моя мама задалась целью стать идеальной хозяйкой, потому что до переезда сюда мы завтраками не заморачивались. Мой аппетит не просыпается раньше моей головы. Чего не скажешь о Баркове-старшем, который не страдает ни одним, ни другим, ведь именно для него она готовит этот кошмарный английский завтрак. Его ужасный сын питается также. То есть, как отпахавший двойную смену бурлак, правда я не так часто видела, чтобы Никита просыпался к завтраку.

«Я ответила, что не знаю. А что ещё я могла ответить? Но ты просто представь…», – снова три восклицательных знака. – «Уже все знают. Так вы встречаетесь?»

«Ань, ты сегодня из люльки вывалилась?», – раздосадованно пишу я. – «Мы только вчера поз…»

Пальцы замирают над клавиатурой, когда на кухню, вслед за Игорем Николаевичем Барковым, заходит его высочество наследный принц.

На нем спортивные штаны и толстовка с капюшоном, который наброшен на голову. В руке спортивная сумка гигантского, просто гигантского размера, на ногах кроссовки. Он играет в хоккей. Они оба играют. За команду каких-то местных шишек в крутом городском благотворительном чемпионате, на финал которого билеты продаются за деньги, а не за аплодисменты.

– Доброе утро, – улыбается мама, приветствуя обоих, но ее глаза приклеиваются к гладковыбритому лицу Баркова-старшего, который в принципе является очень сильно возмужавшей копией своего отпрыска.

Мне хочется застонать и накрыть руками голову, потому что мама смотрит на своего супруга абсолютно также, как я смотрела на его сына. Эта чертовщина что, заразная? Это какое-то наше семейное проклятье?! Разница лишь в том, что она может себе позволить так на него смотреть, а я на его сына – нет.

– Давай я… – подходит она к мужу, убирая в сторону его руку, которой он пытается завязать свой галстук, пока вторая его рука прижимает к уху телефон.

Рядом с ним мама выглядит очень хрупкой, даже несмотря на беременность. Мне этот человек кажется очень энергичным, и вообще он очень привлекательный мужчина, но сейчас мне хочется запустить в него телефоном, потому что он совершенно никак не реагирует на сервированный к завтраку стол. Да и на сам завтрак тоже. Он просто скользит по нему беглым взглядом и будто тут же о нем забывает.

Убрав от уха свой проклятый гаджет, сверху вниз смотрит на склоненную голову мамы.

Прикусив губу и опустив глаза, она накручивает на его шее какие-то неведомые мне петли и говорит так тихо, что я еле расслышала:

– Я думала… ты сегодня не работаешь…

– Сегодня завтракаю с Бродсманом в ресторане, потом нужно заехать в офис, потом тренировка, – отвечает он, наблюдая за ней в непонятной задумчивости, будто забыл, что она живет в его доме уже целых чертовых полгода!

Я понятия не имею, что вообще между ними было. Иногда мне кажется, что они как две параллельных вселенных. Но ведь его никогда не бывает дома! Он вечно в командировках, в ресторанах, на тренировках и ещё черт знает где.

Ее живот маячит между ними, как барьер и, кажется, этот мужчина понятия не имеет, что должен с ним делать. Например… положить на него руку. В его исполнении я такого ни разу не видела. Я просто нутром чувствую, что именно этого она бы и хотела.

От его черствости этим утром в моей душе вскипает адский, заправленный чертями бульон.

Подпрыгиваю на стуле, когда на стол рядом со мной приземляются ключи от машины, телефон, а потом о него грохает запотевшая бутылке минеральной воды из холодильника.

Вскинув глаза, враждебно смотрю на этого неандертальца в капюшоне. На фирменном Барковском лице серьёзная мина. Я видела старые фотографии. У них у всех эти подбородки, крупноватые носы и голубые глаза. У него, его отца, его деда и даже у прадеда. Поразительно живучие гены! И с мозгами, судя по всему, у них у всех туго!

Протянув руку, Ник берет приготовленную для его бесчувственной-скотины-отца тарелку с завтраком и двигает к себе, после чего начинает молча и сосредоточенно жевать.

Со злостью впечатываю телефон в деревянную поверхность стола и, перегнувшись через него, вырываю тарелку у Баркова из-под носа, рявкнув:

– Это мое!

Светлые брови иронично ползут вверх.

Выхватив из держателя в центре стола вилку, начинаю запихивать в себя ненавистный бекон, запивая его своим остывшим кофе. Утираю скатившуюся по подбородку каплю, глядя в удивленные глаза напротив.

Пусть они не думают, что Ольга Морозова старалась для них!

Если бы мама знала, что ее «пасынок» явится к завтраку, приготовила бы что-то и для него тоже… он завтракал с нами от силы раз пять. На кой черт явился сегодня?

Откинувшись на стуле, Никита забрасывает за голову руки и вытягивает под столом свои длинные ноги. Они задевают мои, в то время как Барков с интересом наблюдая за тем, как я давлюсь тостами и омлетом. Продолжая все также иронично гнуть свои брови и кривить губы, будто в курсе, как тяжело мне дается этот спектакль.

Откуда он может это знать? Он же ни о ком, кроме себя любимого, не думает, и уж конечно ему плевать на то, что я ем на завтрак, обед и ужин.

Кажется, им обоим плевать на нас!

– Никита, хочешь чего-нибудь? – слышу удивленный мамин голос.

Она явно не ожидала, что я стану претендовать на эту треклятую тарелку.

– Я могу приготовить… – добавляет поспешно.

– Спасибо большое, – будто бы искренне говорит он, неожиданно морщась и просовывая руку в кингурячий карман своей толстовки. – Обойдусь.

С этим он встает и, к моему шоку, достает из кармана Черныша.

Удивленно расширяю глаза.

Он такой крошечный, что в этом кармане их поместилось бы трое.

– Мяв… – еле слышно.

Роняю вилку, подставляя ладони, в которые Барков буквально стряхивает моего кота со своей ладони, ровно поясняя:

– Он сидел под котлом в подвале и орал, как резаный.

– Я… – быстро пережевываю и глотаю омлет, изумленно глядя на Черныша в своих ладонях.

Я оставила его в комнате на втором! И закрыла дверь. Как он мог попасть в подвал?! Дом старый, может… может он пролез в какую-нибудь щель? Я же закрыла дверь?!

Я должна это сказать. Родить и выдавить. Должна.

Жую губу, зло глядя в лицо нашего «спасителя».

– Тужься, Оленёнок, – советует он, с интересом наблюдая за внутренней борьбой, которую я даже не пытаюсь на своем лице маскировать.

Как он меня назвал?!

– Спасибо, – выдавливаю с подозрением, прижимая к груди тепленький комочек.

Не удостоив меня ответом, Барков наклоняется и подхватывает с пола хоккейную сумку, на ходу говоря отцу:

– Я в машине.

Смотрю ему вслед, чувствуя, что меня просто разрывает.

Невозможный.

Бесячий.

Самоуверенный.

Придурок.

Глава 5

– Такие ноги иметь противозаконно, – прислонившись плечом к перегородке моей примерочной, проговаривает Анька.

– В смысле, ими только детей пугать? – уточняю я, рассматривая свои бесконечные конечности.

– Не прикидывайся дурочкой, – закатывает она глаза.

Кусая губу, смотрю на себя в большое зеркало.

Да, я лукавлю. Кажется, выглядит отлично. Серое платье-свитер до середины бедра, черный капрон, черные вязаные чулки чуть выше колена и мои любимые военные ботинки. Сюда очень подошел набор цепей с разными кулонами, который предложил продавец-консультант и моя новая бордовая помада.

У меня свидание с самым настойчивым типом в радиусе пятидесяти километров.

«Подъеду через пятнадцать минут», – читаю на дисплее своего телефона и засовываю его назад в карман шубы.

Самого настойчивого и самого пунктуального.

– Это твой цвет, – говорю подруге, ловя ее отражение в зеркале за своей спиной.

Короткое бархатное изумрудное платье с кружевом барбарисового цвета по подолу и высокой дизайнерской горловиной.

– Просто отпад, – добавляю, рассматривая ее миниатюрную, идеально правильную фигуру.

Ноги с округлым лодыжками, узкие плечи, тонкую талию и прочие прелести, вроде смурных зелёных глаз и надутых губ.

– Новая коллекция, – сообщает она, вертя в руках болтающийся на рукаве своего платья ценник.

– Да, у меня тоже, – вздыхаю я, заталкивая в пакет свои джинсы и свитер.

Но, как я уже говорила, быть «падчерицей» известного в городе бизнесмена очень удобно. В частности, количество моих карманных денег в какой-то момент резко увеличилось с практически нуля до четырехзначных сумм раз в месяц. Разумеется, это рука моей матери, и я предполагаю, что она не сильно меня балует. Думаю, что ей на карман достается гораздо больше, а то что она отполовинивает мне – так, мелочь, которую некуда пристроить.

Хотя бы в этом ее мужа нельзя упрекнуть. Когда дело касается мамы, он, черт его побери, не жадный! Но деньги счастья не приносят, теперь я это совершенно точно знаю.

– Бери, – говорю Анютке. – Я заплачу за своё и твоё.

Согнувшись пополам, трясу волосами и собираю их в высокий хвост на макушке.

– Ну нет, – трясёт она рыжей головой. – Это как? Я так не могу…

– Обыкновенно. Карточкой.

– Неудобно… – топчется она на месте.

– Это деньги Баркова, не мои, – просвещаю я. – А он у нас меценат.

Мы с ней хихикаем, но она все равно упорствует:

– Зачем оно мне. Куда его носить?

– Сводим мою маму в ресторан, – вдруг вспоминаю я пришедшую мне в голову идею. – Завтра вечером.

– О-о-о, – воодушевляется подруга. – В тот морской? Новый?

– Да, – киваю я. – И деда твоего возьмём. Он ей понравится.

Анькино лицо расплывается в широкой улыбке.

– Я… я ему тогда сейчас позвоню… – скрывается она в соседней примерочной. – Ему же костюм нужно выбрать. Ну типа подходящий…

Улыбаюсь, набрасывая на плечи шубу.

Да уж. Анькин дед прям «денди». Щуплый, но очень бодрый дедуля в круглых очках и этих его костюмах, которым лет больше, чем нам с ней вместе взятым. Он профессор математики, и на его лекции до сих пор выстраиваются очереди.

Маме он понравится. Ей нравятся умные люди, а Максим Борисович о-о-очень умный и очень интересный человек.

То что нужно, чтобы развеяться.

Когда я уходила, она опять сидела на этом чертовом диване рядом с этой чертовой елкой и читала книгу… одна. Вернее, в компании Черныша и нашей Морковки. Той, что у неё в животе. Сомнений нет, у моей будущей сестры ноги будут ещё длиннее, чем у меня. Даже страшновато, но если помножить гены ее отца и матери, других вариантов быть не может…

«Я на стоянке. Второй выход», – сообщает мой телефон.

Смотрю на себя в зеркало, вполуха слушая тарахтение подруги за тонкой перегородкой. У меня немного горят щеки, и глаза тоже странно блестящие.

Застегнув короткую шубу на все крючки, перебрасываю через плечо сумку и прошу Аньку, заглядывая в ее примерочную:

– Возьмёшь себе? Я завтра заберу.

Протягиваю ей пакет со своими вещами.

– Угу… – натягивает она на себя черные лосины и белый свитер толстой вязки.

Расплачиваюсь на кассе и мы прощаемся, поцеловав друг друга в щеки.

Пробираюсь через толпы снующего по торговому центру народа, повсюду встречая знакомые лица.

На втором выходе красуется огромная елка, украшенная зелеными и красными бантиками и триллионом фонариков, а за стеклянной вертушкой двери настоящая метель.

– Б-р-р-р… – поднимаю воротник, оказываясь на улице, где ледяной ветер спирает дыхание и застывает в носу.

– Привет, длинноногая, – слышу за спиной, прежде чем меня сграбастывают в охапку медвежьи руки.

– А-й-й… – смеюсь, когда меня волокут в сторону парковки, заставляя двигать ногами, которые практически болтаются в воздухе.

– Не передумала? – спрашивает Артем, обдавая мою щеку теплым дыханием.

– Нет, – пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но он позволяет это сделать, только когда оказываемся у его Форда, который уже успел покрыться тонким слоем снега.

Развернув меня к себе, упирается руками в машину вокруг моей головы и смотрит сверху вниз, слегка улыбаясь. На нем черная шапка и все тот же пуховик. Лицо гладко выбрито, и, несмотря на первые признаки сумерек, я отчетливо вижу его яркие карие глаза.

– Помада? – усмехается он. – Это ты зря.

– Попридержи коней, – советую, толкая его в грудь.

В самом деле, если дать ему палец, он оттяпает руку по самый локоть.

– Так что, – вздыхает, подхватывая одетыми в перчатку пальцами кончик моего хвоста. – Не передумала?

Он предложил пойти в кино, я согласилась, но обозначила, что мы пойдем в старый городской кинотеатр, который находится далековато от центра. Но мне там очень нравится. Там рядом сквер и сохранилось много исторических зданий вокруг. В общем, там очень атмосферно. Мы с Анькой бываем там пару раз в месяц, все таки путь не близкий.

– Нет, – повторяю я. – Там маленький уютный зал. И попкорн вкусный.

– Ты оригиналка… – с тоской смотрит на светящееся здание торгового центра он.

Снова смеюсь его актерским способностям, а Артем открывает мне дверь, объявляя:

– Тогда погнали.

Забираюсь на пассажирское сидение и целых сорок минут наслаждаюсь поездкой.

Он умеет смешить. Умеет быть обаятельным. И дерзким. Но все же чувствует – если на мое колено вдруг приземлится его наглая лапа, он останется без нее.

– Никогда тут не был, – открывая мне дверь, осматривается по сторонам.

Сквер волшебно подсвечен. Старая советская конструкция кинотеатра тоже.

Внутри семейная пара с малышом лет пяти, двое подростков и парочка хихикающих девочек, которые хихикают и шепчутся глядя на Артема.

– Вау… – хмыкает он, подходя к кассам. – Надо было заранее приехать, очереди такие. Че не предупредила?

– Тебе еще кто-то нужен? – выгибаю я брови.

– Весь восьмой ряд, – объявляет он кассиру в ответ на мой вопрос, после пристального изучения карты мест.

– Эй… – дергаю его за рукав, и понизив голос бормочу. – Ты чего? Зачем…

– Зачем? – наигранно изумляется он.

Восьмой ряд – последний. Чем занимаются на последних рядах кинотеатров знает даже младенец на клеточном уровне, тем не менее, я не готова к… приставаниям. И помимо прочего, это откровенное мажорство, потому что вряд ли тут найдутся еще желающие приземлиться на восьмой ряд, при наличии остальных семи свободными.

Очевидно, мое лицо теряет налет безмятежности, потому что карие глаза вдруг становятся цепкими и внимательными. Смотрят в мои, пока их хозяин теряет налет веселости.

– Хочешь другой ряд? – спрашивает он спокойно, становясь немного сдержанным.

Это очень похоже на такую особую манипуляцию. Первым моим желанием было воскликнуть “нет, что ты, продолжай делать то, что тебе хочется, зачем спорить по поводу такой мелочи”, но вместо этого я беру на раздумья паузу в тридцать секунд, после которой подхожу к карте мест и начинаю изучать ее так, будто вижу впервые.

Я представляла себе этот поход в кино немного иначе.

Не как обжимания на последнем ряду, а именно это и предполагалось им, исходя из имеющихся вводных. Я не хочу вдруг оказаться у него на коленях, и не хочу чтобы его руки вдруг оказались у меня под свитером. Это не то, чего я хочу. Не то, чего я хотела.

– С пятого самый лучший обзор, – говорю хрипловато, не глядя на него. – А третий для тех, у кого не очень со зрением.

– У меня все окей, – коротко отзывается Артем.

– И у меня.

– Два центральных, пятый ряд, – сдержанно говорит он кассиру, и я понимаю, что этот вечер потерял свое очарование.

Молча занимаем свои места, и он протягивает мне ведро с попкорном, которое я принимаю так же молча.

Свет гаснет, и на экране вспыхивает картинка.

Зал на девяносто пять процентов пуст. Засовываю в рот горсть попкорна, чтобы как-то задавить неприятный ком в горле, когда на пол под экраном ложится полоска желтого света.

Ненавижу когда опаздывают. В этом кинотеатре особенно. Но чертов попкорн застревает у меня в горле, когда вспышка взрыва на экране освещает прибывшего.

Мое сердце делает сверхзвуковой рывок.

Немного повернув голову, смотрю на Артема. Откинув голову на спинку кресла, он смотрит на экран, и явно нему курсе, кого вдруг принесло.

Снова смотрю на проход, по которому, не трудясь пригибаться, движется Никита Барков собственной персоной. Одетый во все те же спортивные штаны, которые я видела утром. В капюшон толстовки и короткий пуховик. Ничего особенного, но это он и все тут. Это его гибкая высокая фигура, и я видела его лицо.

Что он здесь делает?!

Один.

У него подмышкой попкорн. И он садится на второй ряд.

Что за странный выбор? Почему второй? Здесь на  второй садятся только дурачки, потому что оттуда косой угол. Поэтому он и пустой…

Моей руки вдруг касается грубоватая большая ладонь. Пальцы мягко раздвигают мои и сцепляют наши руки в замок, а потом кладут их на крупное мужское бедро. Я не сопротивляюсь, не мигая смотря на экран. Не сопротивляюсь, потому что моя рука сейчас существует отдельно от моего разума.

Я уже две недели планировала этот кинопросмотр. Мы планировали с Аней. Но сейчас я не могу сконцентрироваться на экране. Мои глаза то и дело скатываются вниз к центральному месту второго ряда. Барком сидит, ничем себя не выдавая. Ничем не выделяясь. Из-за спинки сиденья торчит только капюшон.

Большой палец Артема медленно гладит мой. Это щекотно и приятно. И я наконец-то решаюсь повернуть к нему голову. Он поворачивает свою ко мне, и вид у него мрачный. Отвернувшись к экрану, пытаюсь расслабиться и получать удовольствие, но теперь это сделать вдвойне сложнее.

Я думаю о том, что будет, когда зажжется свет.

Когда он зажигается, я пытаюсь оттянуть момент вставания до последнего. Долго копошусь с попкорном, долго роюсь в карманах, хотя Артем уже стоит надо мной, но не торопит.

– Только этого придурка тут не хватало, – вдруг говорит он, и это звучит немного ожесточенно.

Без подсказок смотрю на третий ряд, с которого поднимается высокая широкоплечая фигура в синем капюшоне. Глядя перед собой, медленно бредет по ряду, и я с облегчением встаю.

Не знаю какого черта, но я не хочу, чтобы он видел меня. Нас. Что за дурь?

Начинаем выбираться, и я торможу нас, как могу. Артем берет меня за руку, когда выходим из ряда, и в этот момент за нашими спинами раздается звонкий женский голос:

– Молодой человек, вы шапку забыли!

Голова Баркова делает резкий поворот, и его глаза мгновенно спотыкаются о меня, потому что я маячу на ступеньках, как поднятый флаг.

Светлые брови еле заметно ползут вверх. Он совершенно точно не ожидал такой встречи. Взгляд цепляется за наши сплетенные с Артемом руки и делает быстрый прыжок к моему лицу, а потом к лицу Артема. Между его глаз появляется морщина, и они снова возвращаются ко мне, застывшей в каком-то дурацком оцепенении. Стекают вниз по моим ногам, одетым в черные вязаные гольфы, и потом плывут обратно.

– Я сейчас… – буркает Артем, выпуская мою руку и возвращаясь к нашим местам, чтобы забрать свою шапку.

Проводив его глазами, Барков отворачивается и широким шагом скрывается в двери.

С моих плеч будто скатывается гора.

Делаю выдох, понимая, что все эти тридцать секунд не дышала.

– Пошли? – хрипловатый голос за моей спиной.

Выйдя на улицу, поднимаю воротник шубы, осматривая пустую парковку, и мое сердце опять бесится, потому что рядом с апгрейденным громадным Фордом зажигает фары черный БМВ.