Прячет лицо в подушку, накрывая руками голову. Потому что это правда. Есть ощущение, что Лера эксплуатировала меня в каком-то щадящем режиме, а теперь меня запустили на полную мощность.

– Извини… – бормочет Алена из подушки.

– За что? – вздыхаю, скользя глазами по ее прелестям.

– За то, что все время тебя хочу, Барков, – бубнит.

– Аа… – тяну.

От ее прелестей я дурею.

От моих она по началу немного шарахалась, но потом разобралась, как эта система работает. У нас с ней в основном по первому требованию.

Черт.

Такое ощущение, что за последние три месяца ноги у нее еще длиннее стали. А может дело в том, что я от их хозяйки как под кайфом? Особенно, когда она этими ногами мою талию обнимает или на мою шею закидывает.

– Похоже, что это не взаимно? – спрашиваю сухо.

– Нет… может… ну… – подняв голову, смотрит на меня страдальчески.

В ореоле пепельных волос ее лицо, как фарфоровое. В ней меня прет абсолютно от всего. Я… черт…

Она идеально мне подходит, а я подхожу ей. По росту, весу и по, блин, размеру. Она высокая для девушки, странно, что со спортом мой Олененок совсем не дружит. Хотя, она слишком тонкая во всех местах. В плечах, талии, бедрах. В любом командном спорте ее бы затоптали. Она хрупкая, и от этого меня душат какие-то невменяемые инстинкты. Защищать. Брать. Держать при себе… Я просто долбаный псих. Она моя.

С тех пор, как мы шумно и эпично выяснили, что в плане физики идеально друг другу подходим, у нас немного слетели тормоза. Невинность моего Олененка в некоторых вопросах доводит меня до белого каления, потому что познавать новое она всегда готова на пятерку и с большим энтузиазмом, но доверчивость, с которой она это делает, сводит с ума. Она доверяет мне. Каждому моему прикосновению, каждому слову. Это то, что сводит меня с ума.

– Может что? – спрашиваю, желая узнать, что еще у нее поселилось там в белокурой, блин, голове.

– Может это не нормально? – кусает Аленушка губы.

Че?

Запрокинов голову, хохочу.

В живот ударяет маленькая декоративная подушка, от чего по инерции складываю пополам, накрывая ладонями пах.

– Полегче, – смотрю на нее сквозь смех. – Свою любимую игрушку сломаешь.

Усевшись голая на кровати, тянется за второй подушкой.

– Не смешно! – швыряет ею в меня. – Забудь…

– Алена, – отбиваю кулаком снаряд, говоря с нежностью. – Это нормально.

– Четыре раза в день? – закрывает ладонями лицо.

– Тебе что, соседи жаловались? – чешу бровь.

– Нет… – смотрит на меня в панике. – А тебе?

– Нет, – улыбаюсь, натягивая трусы.

– Забудь… – повторяет, снова падая на кровать.

– Лады, – достаю из шкафа джинсы. – Но ты изучи вопрос, потом и меня просветишь.

– Обязательно.

– Но насколько я знаю, когда мужчина и его женщина голые спят в одной постели, ненормально как раз не тра…

– Барков! – взвизгивает.

– Не заняться любовью… – тут же исправляюсь, потому что Алена предпочитает именно такую формулировку.

Запрыгиваю в штаны и тянусь за футболкой.

Меня точит внутренний азарт, потому что сегодня я возвращаюсь на лед.

Впервые за три месяца встану на коньки и помахаю клюшкой на славу, потому что сегодня открытие первого этапа нового городского чемпионата.

Прошлый чемпионат мы продули. Чуда не свершилось. Заменивший меня центровой только в шестом периоде начал хоть как-то чувствовать команду. Я ревел кровавыми слезами, глядя на эту бойню со зрительского места. Забился с Аленой в самую середину, чтобы моя помятая рожа никому из команды не попалась на глаза.

– Поднимайся, – повторяю через плечо.

Может я капризный, но я хочу, чтобы она поехала со мной.

– Будешь моим талисманом, – скалюсь.

– Я не люблю жестокость… – наблюдает за мной, медленно моргая. – Может ты займешься керлингом?

Смешно.

– А я не люблю опаздывать, – подгоняю. – Вставай.

– Ладно! – рычит, выбирается из постели.

Зависнув на секунду, наблюдаю за тем, как вытянув вверх руки, потягиваясь на носочках.

Роняю футболку.

Жадно пялюсь на каждый белокожий изгиб, чувствуя, как тяжелеет в паху.

Твою мать…

Вредно или нет, но сегодня у нас все по графику будет. Мы еще ни разу ни один фильм с первой попытки не досмотрели.

– Подбери слюни… – покачивая задницей, направляется в ванную, прихватив с собой мое мокрое полотенце.

Проведя по подбородку рукой, проверяю чтобы их там и правда не было.

Алена смеется, радуясь моей пантомиме.

Улыбаюсь, надевая толстовку поверх футболки.

Натянув носки, выхожу в гостиную и заряжаю кофемашину.

По телеку крутят повтор баскетбольного матча, который пытался посмотреть еще вчера, но мы с Олененком весь вечер мотались по городу, закупаясь к ее дню рождения мешками продуктов. Он у нее завтра, и завтра меня припахали на лепку всяких канапе, потому что вечеринка пройдет здесь, у меня.

Открыв самый верхний кухонный ящик, до которого она в жизни не дотянется без стремянки, проверяю неприкосновенность своего подарка. Маленькая бархатная коробочка, в котором, как бы слюняво это не звучало, мое, блин, сердце на цепочке. Долго думал, что ей подарить, и в процессе пришел к выводу, что у нее почти нет украшений. Волнуюсь.

Даже если не понравится, она ведь не признается.

– Где моя косметичка?

Оборачиваюсь, отпив из кофейной чашки.

– В ванной, – говорю с совершенным покер-фейс.

Бродя в полотенце по комнате, замирает.

– Где в ванной?

– В “твоем” ящике, – поясняю я.

Сам ее туда положил.

– А-а-а, – тянет, сжимая на груди полотенце. – Она же в пакете была.

– Убежала, – пожимаю плечом.

– Ясно… – развернувшись, топает в ванную.

Не знаю, когда ей надоест таскать туда-сюда свои вещи.

Часть она уже давно хранит у меня, потому что ночует здесь четыре дня в неделю. Три оставшихся дня мы ночуем в ее квартире, и это продолжается третий месяц, с попеременным изменением графиков. Третий месяц мы спим вместе, независимо от того, где это происходит. И из этого правила не было ни одного исключения.

В ее понимании мы живем раздельно.

В моем понимании мы занимаемся какой-то дикой фигней.

С тех пор, как родители перебрались в квартиру на два этажа выше, мы стали сами по себе, а они – сами по себе, потому что ни Алёне, ни мне, не пришло бы в голову жить с ними в той квартире, хоть она и в 120 квадратов.

Видимо, покупая ее, мой отец на это и рассчитывал.

Сейчас его семейная жизнь выглядит так, будто началась сначала. И началась сначала она именно там, это понятно даже дураку, а в нашей семье таких нет.

– Ален, – стучу в дверь ванной, приоткрывая ее, но не заглядывая.

– М-м-м? – мурлычет сквозь шум воды.

– Буду наверху, малыш.

– Угу…

Прикрыв дверь, достаю из шкафа куртку и обуваю кроссовки. Забросив на плечо сумку с хоккейной экипировкой, выхожу из квартиры, закрыв дверь на ключ.

По ступенькам поднимаюсь на два этажа выше и скребусь в дверь, игнорируя звонок.

– Никит… – выдыхает растрепанная Ольга, распахнув мне дверь. – Пожалуйста, возьми мусор, когда будете уходить. Ему это бесполезно говорить…

На ней заляпанная непонятно чем футболка, что я стоически игнорирую.

– Без проблем, – киваю, сваливая на пол сумку.

В квартире стоит оглушительный ор.

Никогда не думал, что дети умеют создавать такой ультразвук.

Закрыв за мной дверь, Ольга прикладывает пальцы к вискам, и пищит:

– Я… на минуту отойду.

Пронесясь по коридору, закрывается в комнате и я, кажется слышу, как щелкнул замок.

Весело.

– Позвони мне утром… – гаркает отец в трубку, качая на своем плече источник этого невменяемого ора. – Утром позвони! – повторяет, отключаясь и швыряя на диван телефон.

Со скрупулезной точностью размещает младенца в розовый ползунках на сгибе своего локтя и начинает качать его, приговаривая:

– Тшшшш… тихо, волчонок… тшшшш…

– Салют… – засунув в карманы куртки руки, подхожу к нему и вытягиваю шею.

Не знаю, все ли дети такие страшные, или я нифига не понимаю.

Вопросов на кого Соня Баркова похожа, у меня не возникает. Она похожа на сморщенный кулак с очень большим ртом.

Отшатываюсь, когда заходит на новый виток ора.

– Она что, голодная? – спрашиваю, почесывая затылок.

– Нет, – сухо отвечает отец. – У нее колики.

– Ааа… – тяну, плюхаясь на диван.

После всего, что увидел здесь в последние три недели (с тех пор, как в квартире появился третий жилец), не очень уверен в том, что хочу когда-нибудь детей.

Тупость этой мысли веселит даже меня.

Если мой отец в сорок лет справляется, то и я справлюсь.

Вообще-то он справляется на удивление нормально.

Расхаживая по комнате, гонит шепотом какую-то чушь, явно не особо морочась над ее смыслом.

Кажется, он стал немного другим.

Спокойным, несмотря на бедлам. И то, что он, как правило, дома после шести часов вечера, говорит о том, что этот хаос его вполне устраивает. Понятия не имею, каким он был, когда мне было три недели. Я даже в пять лет себя с трудом помню. Помню военный городок, в котором была очень маленькая квартира. Помню, что из плоской люстры, похожей на божью коровку, лилась вода, когда хреначили дожди. Помню мать. Но очень смутно. Помню, как они ругались, и как билась посуда.

– Давай возьму… – возникает перед отцом Ольга.

Переодетая в чистую футболку и растрепанная чуть меньше.

Отец передает ей ребенка, и смотрит на них, поправляя розовую шапку на крошечной макушке.

– Иди, – раскачивает руки Ольга. – Я сама справлюсь.

– Точно, – гладит ее плечо.

– Да… папа сейчас придет.

Аленкин дед живет на шестом. После того случая, когда он потерялся среди бела дня, было решено, что жить он будет в шаговой доступности.

Со скандалом, но выгорело.

С чем тут спорить?

Ему, кажется, под восемьдесят.

Пыхтя, он привык так быстро, что в своей деревне не был месяц точно. И после того дня все у отца с Ольгой как-то стремительно поменялось. С тех пор они как-то везде вместе, даже на хоккей она ходит без шлепка по заднице, в отличии от некоторых.

В процесс взращивания розовой Софии вовлечены все свободные руки.

Надеюсь, они не решат завести еще одну.

Может я и должен чувствовать ревность, но не чувствую. Может, потому что никогда не чувствовал себя обделенным его вниманием. А может потому, что нашу компанию разбавляет звонкий писк:

– Ого! Это революция?!

– Колики… – скулит Ольга.

– Помочь?

– Нет… дед сейчас придет. Вы езжайте, – поднимает глаза на отца, улыбаясь. – Только без мордобоя, ладно?

Обняв ладонью ее лицо, целует.

Отличная демонстрация того, что после сорока есть жизнь.

Я-то в принципе и не сомневался.

Обернувшись, смотрю на своего Олененка. Стреляет в меня глазами, выглядывая из-за угла.

“Ну пожалуйста”, – просит одними губами, и я сдаюсь.

Когда-то Лера сказала мне, что вытерпеть меня сможет только идиотка. Моя жизнь доказывает обратное. Каким бы упырем я не был, моя девушка каждую ночь заворачивается в меня, как в спальный мешок, и даже если я свалюсь с кровати, она найдет меня и там.

Мы забыли ту ситуацию так, как могли.

Я обещал, что такого больше не повторится, и свое слово я собираюсь сдержать. Единственное, о чем я Алене не рассказывал, так это о своем разговоре с Лерой. Алена страницу перевернула, а я, наверное, дебил, потому что не смог. Лера явилась по первому моему звонку. Вернее, спустилась из своей квартиры на улицу. Вытрясти из нее что-то большее, чем оскорбления и витиеватое вранье я так и не смог. Единственное, что она усвоила в том разговоре четко – это то, что на пороге моего дома ее больше никогда не должно быть, потому что сам туда я ее вряд ли когда-нибудь позову. В тот день она пришла ко мне сама, непонятно на что рассчитывая, но ситуация, в которой она меня застала сыграла ей на руку. В ходе этого разговора я наконец понял, в чем была наша проблема. В том, что моя фамилия всегда интересовала ее больше меня самого. И ее саму и ее родителей больше всего интересовала моя фамилия и то, что она может Лере дать. То, что ее отношения со мной они все считали великой жертвой, задело сильнее, чем я бы мог предполагать.

Почему я не замечал этого раньше?

Наверное, потому что никто и никогда не цеплялся за меня ночью в постели так, будто я единственная и необходимая составляющая жизни.

Встав с дивана, подхожу к Алене и тихо говорю:

– Заеду за тобой в семь.

Прижавшись к стене спиной, так же тихо говорит:

– Удачи.

– Ага, – подцепив пальцами ее подбородок, склоняю голову и чмокаю мягкие губы, бормоча. – Не скучай…

– Не дождешься…

Улыбаюсь, всасывая в себя пухлую нижнюю губу.

Рука Алены хватается за мою талию, сгребая пальцами футболку.

Обнимаю ладонью ее лицо и тяну на себя.

Обнимает меня за шею, вставая на носочки.

Сгребаю ладонями упругие ягодицы, соединяя наши бедра, на что Алена реагирует тихим стоном, который прокатывается по моим венам, как ураган.

– Тихо ты… – шепчу в ее губ, чувствуя, как дрожит ее тело. – Притормози…

– Это не нормально, Барков… – бормочет, утыкаясь лицом в мою шею.

– Ага… – говорю хрипловато. – Зато приятно.

Через десять минут мы с отцом в машине, а через полчаса пакуемся в хоккейную защиту. И, несмотря на то что я ждал этого дня, как собака кости, самое главное событие этих трех месяцев ожидает меня позже, когда жду Алену, припарковавшись напротив двери “нашего” подъезда.

Зная, как важно для нас это время, она выходит ровно через минуту после моего дозвона. Одетая в пальто и туфли на каблуках, потому что весна в этом году началась точно по календарю и потому что сегодня вечером мы приглашены на день рождения ее двоюродной сестры.

Несмотря на дискомфорт, отказать я не могу.

Собственно, это уже не первое мероприятие подобного плана, и моя роль на них сводится к присутствию в качестве предмета интерьера. На таких мероприятиях Аленушка, как правило, трещит за нас обоих, а я просто ем оливье.

Двигаясь по длинному, как кишка проспекту, меняем район нахождения, и сворачиваем в спальник, где все забито новостроем.

– Это здесь, кажется… – ныряет Алена в свой телефон.

– Время сколько? – спрашиваю, осматриваясь.

– Вон! – взвивается она вместо этого. – Вон она!

Прижавшись к рулю, вижу капот внедорожника форда с волчьей мордой по центру, запаркованный в ряду других машин.

– Готова? – спрашиваю, глуша мотор.

– Ник… – кладет руку на мое плечо. – Только давай без… рукоприкладства.

– Ага, – толкаю свою дверь. – Как скажешь…

– Барков… – шипит мне вслед, тоже выбираясь из машины.

На улице светло, и это полнейшее палево, но мы сделаем все красиво, потому что отрабатывали ситуацию, и я чуть живот не надорвал, пока Алена отрабатывала на мне свои кислые приемы самообороны.

– Че там? – спрашиваю, откручивая ниппель с переднего колеса Форда.

– Давай быстрее… – гарцуя на своих каблуках, нервничает она.

Любуюсь на тонкие лодыжки, обтянутые черным капроном.

Заводяще…

Убедившись, что колесо исправно сдувает, обхожу машину и, усевшись на корточки, откручиваю ниппеле с заднего колеса.

Легкий свист шины смешивается с дальними детскими голосами.

Офигительно.

Я никогда в жизни не творил подобной дичи, но сегодня особенный день.

Поднявшись, хватаю Алену под локоть, таща назад к машине.

Кажется, в ней адреналина больше, чем у олимпийского бегуна на старте, потому что, когда возвращаемся в салон, она вся вибрирует.

Упав в кресло, хватает мою ладонь и зажимает между своими, впившись глазами в подъездную дверь.

Откинув голову на кресло, тоже смотрю.

Эмоций во мне гораздо меньше.

Может потому что вся эта тема уже не так важна?

Забываю об этом, когда из подъезда выходит Артем Колесов, мать его, Трактор.

Выпрямившись, сжимаю пальцами руль, глядя на то, как с лёту определяет свою долбаную проблему.

Скорчившись перед передним колесом, бьет по нему ногой.

– Так-то, говнюк… – шепчет Аленушка.

Почему я не отвечал ему раньше?

Было реально не до него.

Только не в этот, сука, раз.

Сегодня у Трактора выезд на сборы в составе второго дивизиона одного столичного клуба, и добраться туда теперь он сможет только на осле, или на поезде, опоздав часа на четыре. Потому что у его ближайших отбитых дружков с колесами точно такая же проблема. Не лично моих рук, но при моем прямом участии.

Я тоже умею собирать информацию. И к этому вечеру готовился три недели.

Ждать финал этой драмы у меня нет желания.

Завожу машину, собираясь свалить из этого двора.

Алена не протестует, потому что мы с ней, по большей части, на одной волне.

Выехав на проспект, открываю окно. За ним зачетно пахнет весной.

– Ник…

– М-м-м? – смотрю на нее, плавно вращая руль свободной рукой.

Сплетя наши пальцы, Морозова смотрит в окно, лепеча:

– Если я тебе надоем, ты же скажешь…

– Алена, – рычу угрожающе. – Мы, кажется, закрыли тему.

Повернув голову, смотрит на меня и сглатывает так, что дергается трахея.

– Я люблю тебя, понимаешь? – выпаливает. – Как ненормальная!

– Класс, – киваю, пытаясь следить за дорогой. – Я типа также люблю тебя. Равновесие.

– Что будет через пять лет? – вдруг выдает она.

– Глобальное потепление? – предполагаю.

– Ты можешь быть серьезным?

– К чему ты клонишь? – спрашиваю деревянным голосом.

Кусая губу, она мнется, а потом выдает:

– Вдруг мы поживем вместе и разбежимся? Так многие делают…

– Что с тобой сегодня? – сдаюсь. – У тебя месячные?

– Не месячные. Я просто думаю о нашем будущем. В отличии от тебя. Ты вообще ни о чем не думаешь, только сам знаешь о “чем”.

– Было бы хреново, если бы я не думал о “том самом”, не находишь?

– Может нам расстаться? – не моргая, выдает она.

– Что ты несешь? – изумленно. —

– Это психология! – выкрикивает. – Расстанемся на пару лет… или на три… это подушка безопасности, – тараторит, сжав мои пальцы своими так, будто я пытаюсь вырваться. – А когда сойдемся опять, будем более взрослыми и ответственными для… для… отношений…

– Алена, – говорю вкрадчиво, крутя руль одной рукой и сворачивая во двор ее двоюродной сестры. – Ты сегодня головой ударилась, твою мать?! Когда успела…

Ее глаза мечутся по моему лицу.

Воткнувшись в первый попавшийся карман, глушу мотор и разворачиваюсь к ней, пытаясь понять, что, твою мать, происходит!

Опустив голову, Олененок жует губы, глядя на наши сплетенные руки.

Моя ладонь в ее прохладных ладонях.

– Алена, – зову.

– Мне страшно, Барков… – шепчет.

– Посмотри на меня, – велю.

Подняв свои голубые глазища, хлопает ресницами.

– Что ты несешь, малыш? – спрашиваю мягко.

– Вдруг мы разбежимся…

– О боже ты мой! – закатываю к потолку глаза, ударяя по рулю рукой. – Думаешь, жизнь можно до миллисекунды распланировать?

– Нет! – выпаливает в сердцах. – Можно хоть как-то. Это лучше, чем ничего.

– Слушай сюда, Морозова, – цежу.

Притихнув, не отводит от меня глаз.

– У меня план такой, – проговариваю, приблизив свое лицо к ее лицу. – Ждем, пока ты закончишь универ, потом женимся. В свадебном путешествии я очень стараюсь, поэтому ты возвращаешься оттуда не одна, а с пассажиром. Это будет наш первый пассажир, а сколько их будет у нас всего, не знаю, потому что хочу их от тебя чем больше, тем лучше. Ты можешь развиваться как личность во все стороны, я заработаю на это, потому что планирую сам обеспечивать свою семью. Мы будем жить. Ты и я. Если ты не поняла, это ответ на твой вопрос. Это то, что ждет тебя через пять лет. Можешь начинать морально готовиться, судя по всему, со сном у нас с тех пор начнутся большие проблемы.

Округлив глаза, приоткрывает свой розовый рот.

Судя по всему, планировать у меня получается лучше, чем у нее. Кажется, прелесть моего плана заключается в его простоте. Иногда в жизни все бывает офигенски просто.

Миролюбиво улыбаюсь.

Захлопнув рот, Алена сводит брови, явно принимаясь активно обрабатывать информацию. Этот процесс поглощает ее настолько, что из машины моя будущая жена выходит, не проронив ни звука.

Расслабленно беру ее за руку, сопровождая на семейный банкет, где она ведет себя необычайно тихо. Глядя в свою пустую тарелку за общим гудящим столом, заправляет за ухо волосы. С таким видом, будто решает в своей головке дифференциальное уравнение.

Положив руку на спинку ее стула, говорю:

– Вон там еда. Ее едят.

Повернув ко мне голову, пару раз моргает и, понизив голос, говорит:

– Я не собираюсь рожать тебе детей в двадцать три.

Кажется, моему лицу грозит лопнуть от лыбы.

Прижавшись губами к ее волосам, бормочу:

– Посмотрим…

Oldingi.1 ...11 1213

Собственность мажора

Глава 26

Ushbu kitob bilan o'qiladi