Kitobni o'qish: «Отираю лицо свое от следов реальности», sahifa 5
Хотела бы Джой тоже бросить дела, да хоть бы и рассыпать по полу тушенку… и бежать за ним. Обнять. Успокоить. Вот только она не могла. И не была уверена, что так поступить действительно было бы разумнее всего.
Джед знал, что убеждать себя, будто его семья могла пережить бомбежку – наивно. Только чудо могло спасти их. В чудеса он больше не верил.
Вот и все, пронеслась у него в голове мысль, некуда больше возвращаться. Вся Англия потеряла для него важность – если там не было больше его семьи.
О Джой он в ту минуту даже не вспомнил. Но она, как только выдалась свободная минута, пошла его искать сама.
Она думала, что после подобного известия Джед захочет либо уйти куда-то, посидеть в одиночестве, не видя Джой, либо стиснет ее в отчаянных объятиях, попытается забыться в своем падении, своей измене.
Но она ошиблась.
Джой нашла Джеда на крыльце, он сидел и крутил в пальцах незажженную сигарету. Он так и не закурил: Джой села рядом с ним на корточки, не на ступени, как Джед, чтобы не испачкать юбку и не нести грязь внутрь барака, и нагнулась к самому уху солдата.
– Хочешь поговорить об этом?
– Нет, – ответил он, и, чувствуя, что готов позорно расплакаться, потянулся к Джой губами.
Поцелуй вышел невинным – почти как у брата и сестры, в самый край рта, наполовину в щеку. А потом они просто сидели рядом, голова Джеда покоилась на плече Джой, и они смотрели, как угасает закат…
Пока из лазарета не донеслись крики кого-то из больных. Джой проворно вскочила на ноги, невольно ударив Джеда в ухо плечом. Он не стал возмущаться: сел вполоборота, глядя, как исчезает в полумраке хибарки спина Джой, ее косынка, подол…
Через день их вместе отправили ближе к линии фронта. Джеда – как одного из выздоровевших, Джой – как медсестру для экстренной помощи раненым.
Через два дня его разорвало на куски гранатой в окопе.
Она не видела.
Только слышала, как кто-то из его однополчан так и говорил:
– Его буквально разорвало на куски, представляете?
Джой стояла, прислонясь спиной к земляной стене, и слушала. Она не хотела, но у нее не было сил ни уйти, ни даже поднять руки, чтобы заткнуть уши.
Сама она тоже не дожила до конца войны.
1987
Он подался вперед, чтобы взять ее чемодан, но она в ту же самую секунду шагнула на лесенку вагона, и его пальцы скользнули вдоль тыльной стороны ее ладони – и только.
Она обернулась, стоя на одной ноге. Вторая, в изящной лакированной лодочке, зависла в воздухе. Тяжелый чемодан даже не покачивался в одной ее руке, локтем второй она прижимала к ребру сложенное пальто.
– Я всего лишь хотел помочь.
– Не нужно. Я справлюсь.
Они сказали то, что собирались, и что было должно, но не то, о чем подумали.
А подумали оба о том, что, кажется, это судьба.
Его тогда звали Стефан, ее – Энди.
– Как в «Милашке в розовом», правда?
Он подсел к ней в вагоне-ресторане и дал прикурить.
– Да, только мне двадцать пять.
Она отмахнулась от дыма и затушила сигарету всего через две затяжки. Как будто знала, что уже через полчаса они будут неистово целоваться в его купе – и не хотела, чтобы на губах осталась табачная горечь.
– У меня такое странное чувство… Как будто я знал тебя всю свою жизнь.
– С кем ты едешь?
– Какой-то коммивояжер. А ты?
– То ли вдова, то ли старая дева.
– К черту их обоих.
Они выбрали все же его купе – эндина соседка читала у себя иллюстрированный журнал, а коммивояжер, на свою беду, куда-то отлучился. Замок был мгновенно задвинут. Если коммивояжер и ломился потом в свое купе – на что, впрочем, имел полное право – Стефан с Энди его не слышали. Да они и не слушали. Единственное, что они могли воспринимать в тот момент – их сбивчивое дыхание, звучащее в унисон, ласковые прозвища, каждое – разом и верх банальности, и жемчужина поэзии.
– Я – плохая девчонка. Плохая, – Энди закусила губу, но улыбка все равно прорвалась через ее усилия, и Стефан потянулся к ней, чтобы поцеловать… там, на границе бледной белой кожи, прижатой зубами, и ярко-алой, от страсти и любви.
– Почему ты так думаешь?
Его рука гладила ее бедро через тонкую простыню. Поезд раскачивался, и их тела то прижимались друг к другу на йоту тесней, то – откатывались. На едва ощутимый миллиметр, но оба они чувствовали эту разницу. Мокрая кожа липла к коже.
– Хорошие девочки не спят в поездах с парнями, с которыми познакомились едва ли утром.
– А что, у тебя до меня никого не было?
Она вздохнула вместо ответа. Дважды уже ее рыцарь при встрече с ней оказывался женат, и Энди, Энди-Джой-Катрина-Иоланда поняла, что их встреча может иногда случаться слишком поздно. Иногда ей казалось, что можно уже перестать ждать.
– Да ладно. У тебя… – Стефан не договорил. Улыбка внезапно угасла, он сел на узкой койке, принялся натягивать носки.
Энди приподнялась, вдавив локоть в тощую подушку.
– Что?
– Куда ты едешь?
– В Шотландию.
Стефан встал, кое-как впрыгнул в брюки, запутался в рукавах рубашки, словно по ошибке схватил чужую, на два размера больше, чертыхнулся.
– К мужу, да?
Энди резко села, ударилась головой о верхнюю полку, охнула и тоже вскочила с койки, волоча за собой простыню. Еще минуту назад они бесстыдно рассматривали друг друга при дневном свете, следили за тем, как играет на коже пианинная череда теней от того, что пролетает стремительно за окном… а теперь ей не хотелось показывать ему не то что свою грудь, даже кусочек ключицы.
– Какому еще мужу? Ты что, видишь у меня кольцо на пальце? Или след от кольца?
– Ну, подумаешь, не мужу, так жениху. Парню. Может быть, у вас уже все обговорено, осталось тебе перебраться к нему с вещичками – и привет!
Энди вспыхнула, и вдруг все ощущение ирреальной связи со Стефаном растаяло.
– Ну, знаешь ли!
Она тоже принялась торопливо одеваться.
– Я еду устраиваться на работу в женский колледж преподавательницей биологии, – Энди попыталась натянуть туфлю, поезд качнуло, и она хлопнулась назад, в гущу взбитого белья, пропахшего ими. – Представь себе! Просто, может быть, мне надоела Америка, и я решила немного вдохнуть шотландского колорита, полной грудью, так сказать!
