Сколько стоит корона

Глава 2

Прошло несколько дней, и за это время настроение Дойла решительно испортилось. Ему удалось предотвратить весьма бездарно составленный заговор, во главе которого стояла бывшая обиженная любовница короля, вознамерившаяся отравить королеву.

Королеву Дойл не любил, но надеялся, что она родит сына и наследника престола – смерть белобрысой суки значила бы, как минимум, годичный траур, а затем – непомерные расходы на свадьбу, причём без гарантий, что новая королева будет хоть немного выносимей этой.

Так что зачинщицу заговора и её помощников – двух постельничих – он отправил на плаху, не ставя брата в известность. Эйрих бы только лишний раз расстроился, подивился бы злобе человеческой природы и, возможно, даже захотел бы помиловать «оступившуюся бедняжку». Нет уж, спасибо, практика показывает, что самый безопасный враг – это обезглавленный враг.

Между тем, раскрытие заговора на некоторое время отвлекло его от куда более важного вопроса – поиска и устранения ведьм, тем более, что их становилось всё больше. Как мухи на кучу навоза, они слетались в столицу. К сожалению, поймать удавалось только самых бездарных – беззубых полоумных старух и наивных пятнадцатилетних девчонок, которые не знали ни одного стоящего имени, а из всего колдовства могли разве что свечки взглядом зажигать. Но и их признаний хватало, чтобы встревожиться не на шутку: они хором твердили о своей королеве.

Шило и ему подобные подтверждали: в кабаках, притонах и на площадях всё чаще болтали о приходе истинной королевы, ведьмы, которая дарует Стении благо.

Дойл был бы рад счесть эти разговоры обычными бабьими сплетнями, но не мог себе этого позволить. Лучше было быть настороже, поставить вверх дном пол-Шеана, а если нужно, то и всю Стению, чем упустить действительно сильную ведьму. Тем более что было неизвестно, как она выглядит, под какой личиной скрывается и чего хочет. Ясно было только одно: за триста лет ни власть, ни церковь Всевышнего не сумели вытравить эту дрянь из страны.

Впрочем, чего хочет ведьма, Дойл знал: власти. Во все времена и во всех странах ведьмы желали заполучить власть, чтобы открыто, не таясь творить свою магию. А значит, Эйрих был в опасности – снова.

Если бы речь шла о врагах, подкрадывающихся к королю с мечом, с отравленным вином, со злодейскими планами измены, Дойл бы не переживал. Он умел справляться с тем, что касалось интриг и войн. Но магия была за пределами его возможностей. Злые языки не раз называли его колдуном, продавшим душу силам зла, но он не владел и искрой магии – а если верить древним трактатам, то и не мог владеть, поскольку этой проклятой силой обладали только женщины. Зато он точно знал, что против волшебства сталь бывает бессильна.

Состоялся последний в этом году турнир, и тем же вечером начиналась целая череда пиров и приёмов: король праздновал конец удачного, благополучного, благословенного года с размахом.

– Милорд, – полузадушенным шёпотом сказал Джил сзади, отвлекая Дойла от его мыслей, – вам пора одеваться на пир.

Он обернулся так резко, что мальчишка с испугом отпрыгнул назад, врезавшись спиной в столбик кровати. Дойл вздохнул и сказал мягче, чем собирался:

– Так подавай костюм.

Джил закивал и бросился собирать наряд. Дойл не стал дожидаться его неуклюжей помощи и оделся сам, только вот сапоги надевал мальчишка: как Дойл бы ни старался, он не сумел бы дотянуться до своих ступней и обуться.

Зеркала у Дойла отродясь не было, но он и без него знал, что парадный костюм сидит на нём куда хуже, чем доспехи: королевский кузнец знал своё дело и ковал броню точно по фигуре Дойла, чтобы ничто в бою не мешало. А вот королевский портной, похоже, задался целью как следует его разозлить: каждый новый костюм был неудобней предыдущих и лучше предыдущих подчеркивал все изъяны своего владельца.

Почесав шею под жёстким воротничком, Дойл прошипел:

– В тюрьму брошу скотину.

На самом деле, конечно, не бросит: Эйрих обожал этого портного и сильно расстроился бы, окажись он в тюрьме.

– М-милорд! – раздалось сзади.

– Чего ещё? – спросил Дойл.

– Милорд, позвольте поправить? Вам бы распороть здесь один шов на рукаве, чтобы было удобней.

Джил выглядел обыкновенно испуганным, но достаточно уверенным, так что Дойл кивнул: хуже однозначно не будет. Джил взял со стола небольшой кинжал и аккуратно, словно и правда знал, что делает, подцепил какую-то нитку на камзоле, отложил кинжал и потянул ткань. Давление на вывернутую лопатку прошло. Дойл пошевелил здоровой рукой, чувствуя, что обретает привычную подвижность, и заметил:

– Похоже, ты не так бесполезен, как кажешься на первый взгляд.

Мальчишка просиял, а Дойл направился в пиршественный зал. Не обращая внимания на взгляды придворных, он занял место возле короля.

– Как самочувствие, брат? – тихо спросил Эйрих, пользуясь тем, что их пока никто не слышит, и откладывая в сторону формальности.

– Мечтаю прирезать твоего портного, – так же тихо ответил Дойл, – желательно публично, предварительно оскопив и сняв с него кожу, чтобы другим неповадно было так надо мной издеваться.

– Бедняга не виноват, что по твоей фигуре не так-то просто сшить костюм, – ухмыльнулся король. Дойл кашлянул и заметил:

– А я не виноват, что его руки так кривы, что только палач их сумеет исправить.

Он, разумеется, не обижался на замечание брата: привык за эти годы. К тому же тот, в свою очередь, тоже многое прощал Дойлу.

– Присмотрись к девушкам, которых мне будут представлять сегодня, – сказал Эйрих. – Особенно к дочерям милордов Ойстера, Ранкофа и Хилля.

– В чём они подозреваются? – напрягся Дойл. Обычно это он просил короля присмотреться к кому-то, кто вызывал подозрения и мог быть опасен. Эйрих прикрыл кулаком рот, маскируя смех за кашлем:

– Хватит во всём видеть заговоры. Говоря «присмотрись», я имел в виду: «Задумайся, не хочешь ли взять в жёны одну из них».

Если бы Дойл в этот момент уже отпил вина, он наверняка подавился бы – так абсурдно звучала эта идея.

– И не смотри на меня так, – продолжил брат невозмутимо, – ты достаточно поездил по лесам, поспал на земле и пролил своей и чужой крови. Тебе нужен дом, что-нибудь получше комнат во дворце, куда ты приходишь только на ночь. И нужна хорошая жена. Наследник, в конце концов.

– Ты не объелся ли грибов, твоё величество? – буркнул Дойл. – Если эти девушки не угодили тебе – посади любую из них в крепость или отруби головы всем троим. Но меня в вечного их экзекутора превращать не надо.

– Жаль, что ты так думаешь – тебя не сложно полюбить, особенно если ты дашь себе труд немного придержать свой ядовитый язык. И я выбрал тебе самых красивых и самых богатых невест страны. Не нравятся они – возьми любую другую. Я беспокоюсь за тебя, Торден, и…

– Беспокойся о короне, стране и о зачатии собственного наследника, – прервал его Дойл. – Хочешь женить меня, чтобы породниться с кем-то из милордов – не проблема, но уговаривать меня поменять образ жизни и начать вдруг восторгаться цветочками и милыми мордашками не стоит.

Эйрих вздохнул и заметил:

– Тяжело с тобой бывает. Нет, меня не интересуют связи с милордами, по крайней мере сейчас. Так что если хочешь, можешь оставаться угрюмым холостяком и спать в холодной постели.

– Премного благодарен, мой слуга умеет готовить грелки, – сказал Дойл, а король взял в руки кубок и поднял его. Все разговоры затихли, все глаза тут же устремились на короля.

Тот начал обычную свою речь о светлом будущем. Эйрих был, надо признать, превосходным оратором. Он так проникновенно говорил о славных войнах, богатых урожаем полях и милостях Всевышнего, что Дойл почти заслушался. Почти, потому что с детских лет приобрёл к красноречию брата известную устойчивость. Так что едва Эйрих перешёл к поимённому перечислению благодетельных мужей страны, Дойл занялся более полезным делом: изучением гостей, особенно тех, кто сидел близко к королю. Потом подозвал стоящего у двери начальника замковой стражи Файнса и указал ему на милорда Хилля. На мгновение на лице верного вояки появилось недоумение, которое тут же сменилось осознанием своей оплошности.

Не привлекая лишнего внимания, Файнс приблизился к Хиллю и наклонился к нему. Содержания их разговора никому не было слышно, но внимательный глаз Дойла уловил несколько движений – милорд послушно отцепил от пояса и передал стражнику кинжал.

Ещё пять лет назад на королевском пиру было принято появляться со своим лучшим оружием: милорды и рыцари не только приходили на приём к королю, но ещё и хвастались друг перед другом вооружением. Для Дойла, ещё не слишком уверенно чувствующего себя в роли добровольного охранителя королевского спокойствия, каждый приём становился испытанием: глаза разбегались, а от необходимости следить за каждым ножом и мечом начинала зверски болеть голова.

Решение было очевидным: он, пользуясь королевской поддержкой, запретил приходить ко двору вооружёнными. Нельзя сказать, что милорды встретили это нововведение с радостью, но Дойл считал, что готов терпеть их кислые лица, если это позволит ему уберечь короля от удара в спину, а себя – от лишних седых волос (лукавство, конечно: седых волос он в свои двадцать семь ещё не нажил).

Пока он следил за Файнсом и Хиллем, король закончил речь, и все подняли кубки. Дойл последовал общему примеру, пригубил вина, ещё раз оглядел гостей и несколько расслабился – по крайней мере, пока всё было спокойно, так что он сумел отдать должное весьма недурной дичи, после чего повернулся ко второму своему соседу по столу, хранителю королевской казны милорду Ранкофу, и произнёс:

– Чем вы меня порадуете?

Ранкоф отчётливо вздрогнул – как и остальные, он не любил слишком пристальное внимание младшего брата короля, – но ответил достойно:

– Тем, что вы были правы, когда изволили предложить поддержать купцов. С лета они принесли нам сумму, равную трети наших годовых доходов. Пока нельзя сказать, что казна восстановилась после войны, но мы однозначно сможем обойтись без налога на соль, который вызывал у вас такое недовольство.

Дойл кивнул и отвернулся. Читая исторические труды и хронику королевства, он заметил, что есть ряд товаров, ввод налога на которые неизбежно вызывает народные волнения, поэтому сразу после войны задумался над тем, как ещё можно пополнить казну, не вводя поборов на соль. Они тогда здорово поспорили с Эйрихом на эту тему, но Дойл настоял на своём – и, похоже, не ошибся.

Между тем первая часть пира подошла к концу, слуги унесли блюда, и король поднялся и направился в соседнюю тронную залу – в этот вечер было запланировано представление королю нескольких отпрысков знатных родов, достигших пятнадцатилетнего возраста.

По обыкновению, Дойл расположился на стуле позади трона, вытянул больную ногу, облокотился на подлокотник и прикрыл глаза. Он не дремал, оставаясь по-прежнему настороже, но внимательно изучать этих подростков не слишком хотел. Он познакомится с теми из них, кто останется при дворе, позднее и значительно ближе.

Наблюдая сквозь ресницы, он оценил безусловную красоту девиц Ойстер, Ранкоф и Хилль, которых ему сватал брат, однако отметил, что робкая Майла Дрог значительно их превосходит. Он дотронулся пальцами до губ, припоминая её нежный сладкий вкус. Наверное, приятно было бы целовать её каждый день, обладать её телом и владеть её помыслами. Дойл чуть улыбнулся. Разумеется, он не собирался брать её в жены, тем более что её помыслами ему владеть уж точно не дано, но иногда помечтать было приятно.

Она отошла в сторону, и Дойл отвёл от неё взгляд. По очереди колени перед королём начали преклонять юноши – в этом году для своих целей Дойл не приметил ни одного: на лицах явственно читались героизм, отвага и фатальная неспособность шевелить мозгами.

Последней к королевскому трону приблизилась женщина, которой можно было бы дать около двадцати пяти. Её голову покрывал вдовий головной убор, но Дойл заметил, что он скрывает тяжёлые косы примечательного медного цвета. Её представили как леди Харроу, вдову лорда Харроу. Она мягко согнулась в реверансе и склонила голову, как будто не только из почтения, но и под тяжестью волос.

– Рад, что всё-таки вижу вас при дворе, леди Харроу, – произнёс король. – Сочувствую вашей утрате. И рад, что ваш опекун наконец-то позволил вам прибыть ко двору.

– Благодарю вас, Ваше Величество, – ответила леди.

У неё оказался низкий голос, и Дойл невольно почувствовал, как по коже прошли мурашки. Похоже, ему пора было перестать изводить себя и послать за какой-нибудь девкой: в последние дни мысли о плотских наслаждениях слишком сильно стали его занимать. Сначала Майла, теперь эта леди Харроу – сколько можно, в конце концов?

Леди Харроу отошла в сторону, и Дойл проводил её взглядом. На её фоне даже божественно красивая Майла терялась и казалась простушкой. Черты лица леди Харроу были не слишком привлекательными, её глаза были слишком сильно удлинёнными к вискам и раскосыми, нос – излишне хищным, с глубокими тенями у крыльев, губы – тонковатыми, брови – широкими. А кожа, обильно усыпанная веснушками, и вовсе никуда не годилась. Но это не мешало леди Харроу быть воистину очаровательной женщиной. Каждый её жест был естественным и при этом грациозным, в ней не было ни нелепой простоты, ни отвратительного кокетства. От взгляда на неё начинала кружиться голова, а чресла наливались тяжестью.

Когда церемония закончилась, король и весь двор вернулись в пиршественный зал, где слуги уже расставили новые блюда. Леди Харроу, как и остальных, только что представленных ко двору, усадили на дальний край стола, но Дойл со своего места отлично видел её, следил за тем, как шевелятся её губы, когда она кому-то отвечает, за тем, как она вонзает ровные белые зубы в мясо, как изящно орудует ножом и каким-то необычным прибором, позволяющим сохранять руки чистыми. В свете факелов рассмотреть предмет было невозможно, но Дойл предположил, что это второй нож или некое подобие небольшого трезубца. Он сделал ещё глоток вина и вдруг замер, поражённый неприятной догадкой.

Едва услышав про могущественную ведьму, которую называли королевой, Дойл решил, что её цель – так или иначе подобраться к государю, возможно, пленить, убить или околдовать его. Он готовился искать её по всему Шеану, но совсем не подумал о том, что ей хватит смелости и безумия явиться в замок.

Вдова лорда Харроу – отличное прикрытие: лорд вёл уединённую жизнь в своём имении и не бывал при дворе, никогда не представлял королю молодую жену. После его смерти она несколько лет сидела в замке и вдруг появилась здесь. Совпадение ли, что приезд этой необычной, яркой женщины совпал с приездом ведьмы?

Дойл скрипнул зубами от досады на собственную слепоту. Всё в ней выдавало ведьму: и эти медные волосы, и слишком изящные движения, и невозможная (наверняка магическая!) привлекательность при общей неправильности черт, и даже этот прибор в руке!

Он снова посмотрел на неё и задумался о том, как поступить. Схватить сразу – опасно. Даже под пытками нельзя будет выяснить, верны ли его предположения, и, если она сознается в преступлениях и колдовстве, он не сможет быть точно уверен в правдивости её слов. Ждать, пока она проявит себя? Но это значит подвергнуть короля опасности. С другой стороны, желай она просто убить короля, она бы уже использовала магию, и Дойл ничего не успел бы сделать, разве что закрыть брата своим телом. Но она не напала, значит, будет чего-то ждать. Ночи? Едва ли: даже провинциалка должна понимать, что короля ночью стерегут не хуже, чем днём. Если допустить, что ей нужно не убить, а околдовать короля, то она будет искать с ним встреч. Нужно следить за каждым её шагом, не выпускать из виду и успеть схватить после того, как она проявит свои магические способности, и до того, как король окажется в её власти.

Дойл отвёл взгляд от ведьмы и отставил подальше кубок с вином: ему понадобится трезвая голова – достаточно того, что его пьянит подозреваемая.

Глава 3

Окончания празднований в замке Дойл не застал: неприятные новости с северной границы вынудили его оставить наблюдение за колдуньей своим людям и немедленно отбыть к дальним постам. Угроза с её стороны была пока только предполагаемой, а бунтовщиков с севера нужно было осадить, причём максимально жёстко.

– Этого следовало ожидать, – произнёс Эйрих, когда Дойл сообщил ему о вспышках бунта. – Они поверили в то, что мы расслабились, – и нанесли удар.

– Им не придётся долго радоваться своей предусмотрительности, – ответил Дойл. – Я сам возглавлю отряды. Не стоит давать людям повод думать, будто кучка взбесившихся лордов может заставить короля изменить свои планы.

Эйрих нахмурился и потёр лицо.

– Ты считаешь, это разумно? Продолжать праздник?

– Это необходимо, – сказал Дойл. – Ты – король и абсолютный властелин своих земель. Ты не боишься жалких лордов, забывших свой долг.

Эйрих слегка улыбнулся:

– Как обычно, считаешь на два шага вперёд?

Дойл согласно кивнул, поднялся со своего места и произнёс:

– Не думаю, что моё отсутствие на пиру сильно расстроит милордов. Скорее уж они устроят отдельный праздник в честь моего отъезда.

– Ты преувеличиваешь. Они уважают тебя, хотя, будь твой характер немного мягче, им было бы легче это показывать.

Дойл усмехнулся: во что он не верил, так это в добрые чувства милордов – он был им хуже кости в горле. Но королю об этом говорить не стал: во-первых, это ничего бы не изменило, а во-вторых, тот и так был хорошо осведомлён об истинном положении дел.

– Я оставлю Рика и его людей в замке, – сказал Дойл, меняя тему. – И настоятельно прошу временно заменить хотя бы половину своих гвардейцев теми, кого он выберет.

Эйрих поморщился, что неудивительно: Рика он не слишком любил, но согласился со словами:

– Только ради тебя.

Рик, святейший отец Рикон, не был тем, кого желал бы видеть у своей постели умирающий. Вечно облачённый в сутану из грубой тёмно-серой ткани, капюшон которой закрывал половину его лица, он напоминал святого мученика-отшельника, но только издали. В его шелестящем, почти беззвучном голосе не было и капли кротости и смирения, а его пылающие огнём глаза как будто впитали в себя отсветы множества костров, на которых горели ведьмы и колдуны. И своим поприщем, своим служением отец Рикон избрал не монастырь и обращение язычников на отдалённых землях, а политику.

Будучи старше Дойла на десять, а может, и на пятнадцать лет, он покорно принимал роль его тени, и, как настоящая тень, всюду следовал за хозяином, мало говорил и был практически незаметен. По крайней мере, до тех пор, пока Дойлу не требовались его таланты. Он долго отсутствовал: по приказу Дойла занимался проверкой постов на юге, но теперь вернулся. Ему можно было доверить безопасность короля.

Эйрих не переносил Рика – невзлюбил с первой же встречи, с первого взгляда, насколько помнил Дойл. Но Рикон в своё время сделал слишком много и для самого Эйриха, и для его отца, теперь же Дойл едва ли мог бы найти, кем заменить его на невидимом, но очень важном посту.

– Спасибо, – сказал Дойл королю. – Тогда я смогу быть спокоен. Итак, брат, можешь пожелать мне удачи.

– Удачи. Всевышний с тобой, – произнёс Эйрих, и Дойл, обозначив поклон, покинул его комнату. В коридоре его уже поджидал Рик, по обыкновению завёрнутый целиком в свою сутану и сливающийся с серым камнем стен.

– Милорд сейчас свободны? – прошелестел он.

Дойл кивнул и заковылял в сторону своих покоев. Он хорошо знал систему прослушивающих отверстий во всех гостиных и приёмных залах, поэтому старался не вести в них разговоры, не предназначенные для чужих ушей.

Шуганув слугу, чтобы не подслушивал, Дойл расположился на стуле с широкой спинкой и жестом предложил сесть. Рик откинул капюшон и повиновался.

Его лицо обычно мало кто мог разглядеть, и на то были определённые причины: оно было слишком худое, как будто измождённое, с глубоко проваленными в глазницах глазами и почти бескровными узкими губами. Но прятаться от Дойла ему не было нужды.

– За юг милорд может быть спокоен, – сказал он. – Лорды искренне верят во власть Его Величества и будут сражаться за него в случае опасности.

– Зато север кипит недовольством, – произнёс Дойл. – Король пока об этом не знает, но там возник слух о его незаконнорождённости. Бастард не может носить корону, а значит, её надо передать более достойному претенденту.

– И этот претендент, полагаю, отнюдь не наш милорд, – оскалился Рик. У него была собственная, только ему одному присущая манера обращаться к Дойлу словно бы отстранённо, как к третьему лицу.

– Разумеется. Я ведь вовсе и не королевский сын, а отродье дьявола, как тебе известно.

– Кто бы мог сомневаться. И кого же лорды считают достойным носить корону?

– Мальчишку Риверса, – ответил Дойл. – И дело, как ты понимаешь, не в его весьма сомнительных правах: наше родство слишком дальнее, – а в том, что он вырос на севере и полностью доверяет своему дяде Гаю.

– Грубовато, – заметил Рик. – Но действенно. Северянин на троне – эта идея воспламенит даже самых праздных и погрязших в лени и распутстве.

Дойл побарабанил пальцами по колену и сказал:

– Они меня мало волнуют. Я повешу парочку самых громкоголосых, сниму голову с дяди Гая и заберу Риверса во дворец, если не будет дёргаться и мешаться.

– В таком случае, что заставляет милорда хмурить чело? – мягко спросил Рик.

– Ведьмы.

– Ведьмы? – уточнил он. – Разве наши законы недостаточно точно определяют меру наказания за колдовство? И разве закончился хворост в стенийских лесах, что нам не из чего сложить костры?

Дойл продолжил выстукивать ритм походного марша, а потом резко отдёрнул руку и сжал её в кулак.

– Эйрих помиловал за последний год трёх ведьм, хотя их владение магией было доказано. Ты знаешь… – он не договорил, но Рикон, конечно, понял его. Они оба знали, что Эйрих не признавал ударов на опережение и карал только тех, кто совершал преступления. Причём мелочи вроде призыва огня или изгнания крыс магией серьёзными проступками не считал. – Так что эта гидра подняла головы и начинает громко шипеть.

– В чём беда? Нужно просто срубить головы…

– Рубя мелкие головы, нельзя пропустить главную, ядовитую, – ответил Дойл и рассказал о том, что узнал от Шила, но подозрения о леди Харроу оставил при себе. Будет лучше, если Рик приступит к своему расследованию без предубеждений и составит мнение самостоятельно.

– Я буду беречь короля, – сказал Рик вместо того, чтобы как-то комментировать услышанное. – Хотя милорду известно моё скромное мнение.

– И, кажется, милорд запретил тебе его высказывать, – оборвал его Дойл. Он не желал ничего слушать о том, что мог бы превзойти брата на ниве управления страной. – И учти, за жизнь короля отвечаешь лично. Если с ним что-то случится, я сочту, что ты ослушался моих приказов и пошёл на измену.

Рик недовольно блеснул глазами, но опустил голову и сказал:

– Я верен милорду и никогда не нарушу его приказов.

На этом они и расстались, и уже на следующее утро Дойл во главе постоянно готового к выступлению в поход личного войска Эйриха покинул замок и направился на север. Впереди него мчались гонцы к наиболее надёжным милордам, полностью верным короне, с приказом присоединяться к королевской армии. Из замка выезжало не более пятисот всадников, а к первому горному перевалу подобралось уже более трёх тысяч.

Хотя Дойл хорошо справлялся с замковыми интригами и борьбой с преступностью в столице, значительно больше ему нравилась походная воинская жизнь. Сидя верхом, он мало чем отличался от здоровых людей с обеими рабочими руками и одинаковой длины ногами. Он был одним из лучших конных воинов страны, что не раз доказывал как на турнирах, так и в боях. К тому же, простым солдатам было не слишком важно его уродство: они любили его за здоровую осторожность, сочетавшуюся с решимостью, и с радостью следовали за ним в атаку. Вечерами же, на привалах, Дойл не без удовольствия покидал шатёр главнокомандующего, закончив отдавать указания, и присоединялся к людям возле одного из костров.

Горный перевал преодолели легко: лето было в самом разгаре, и ледники подтаяли, открывая удобные проходы к богатому и своевольному краю. Север был лакомым куском, его густые, полные дичи леса и полноводные реки гарантировали бы стабильность и защищали бы от голода все прочие земли, если бы только лорды полностью покорились королю. Но они слишком ценили свою независимость. Дойл мог бы их понять как владелец земель, но как брат короля он желал только одного: их полной покорности. Покой на севере значил благополучие всей страны.

О приближении войск Дойла северные лорды, разумеется, уже знали – разведка сообщила, что они стягивают силы к правому берегу реки Гант. В случае неудачи северяне смогли бы легко отступить на левый берег, обрушив за собой мосты и переправы.

Дойл выслушал это донесение совершенно спокойно, хотя внутри клокотал от злобы. Бой на побережье был для него худшим вариантом: переправиться на другой берег без мостов будет непросто, значит, противник получит лишнее время для манёвров.

– Милорд, – произнёс Эск, один из лордов, допущенных на совет в шатре Дойла, самый старый и, пожалуй, самый толковый из них, – мы значительно превосходим их по силам. Если будем быстрыми, они не успеют отступить.

Дойл досадливо мотнул головой. Северяне на выносливых низкорослых лошадях местной породы едва ли позволят раздавить себя в коротком бою. Как только они поймут, что авангард не справляется с королевскими войсками, они тут же отступят за реку.

Дойл замер: ему показалось, что он почти поймал за хвост какую-то важную мысль.

– Если авангард не справится с нашими силами, основная армия сразу же отойдёт за реку, – повторил он вслух и улыбнулся: – Лорды, совещание окончено. Готовьтесь к победе и поднимите людей за час до рассвета.

– Но милорд… – хотел было возразить Эск, однако Дойл остановил его коротким:

– Выполнять.

По одному лорды удалились, а Дойл велел позвать к себе шпионов. К сожалению, самые надёжные из них – верные тени – остались в замке, они редко участвовали в боях. Кодекс их монашеского ордена предписывал только один бой – бой за жизнь короля. Но и обычный отряд был, хвала Всевышнему, неплох и не успел ещё растерять все навыки за пять лет, прошедших с окончания последней большой войны.

Хмурый худощавый глава отряда пришёл по первому зову.

– Я уже всё доложил вам, милорд, – сказал он резко. – Мне и моим людям нужно отдохнуть, если завтра вы хотите от нас точных сведений о расстановке сил противника.

– Рейн, – поднял руку Дойл, прерывая его, – довольно. Лучше посмотрите-ка сюда.

Он ткнул пальцем в разложенную на столе карту, где разноцветными деревянными брусочками были помечены свои и вражеские войска.

Рейн склонился к карте, а Дойл медленно провёл пальцем до реки и указал на два основных моста.

– Я уже докладывал вам, милорд, – повторил Рейн, – что мятежники как следует подготовили пути отступления.

– Именно, Рейн, – согласился Дойл, – а вам и вашим людям я поручаю подпортить эти пути. Оба моста деревянные, хотя и достаточно крепкие.

Рейн медленно поднял голову и посмотрел на Дойла с выражением, близким к ужасу, на лице.

– Милорд, – сказал он не то с восторгом, не то с осуждением в голосе, – рыцари так не поступают.

– Рыцари, Рейн, верно служат своему королю, которому приносили присягу. Выходя на честный бой против них, я всегда останусь честен. Грязные изменщики лишились права называться благородными рыцарями, когда подняли оружие против короля и провозгласили своим сюзереном Риверса.

– Милорд, ваше приказание понятно. За ночь я и мои люди всё устроим.

Дойл посоветовал:

– И заготовьте хорошие топоры, как у палачей.

– Бунтовщики и не заслуживают смерти от благородных мечей, – с поклоном согласился Рейн и удалился.

Дойл крикнул мальчишку Джила, чтобы тот помог ему раздеться, и заснул тем спокойным сном, каким спят люди, принявшие решение и не сомневающиеся в его верности, а через четыре часа проснулся самостоятельно, чувствуя бодрость во всём теле. Рейн уже ждал его возле шатра с донесением, что приказ выполнен точно и что противник ничего не заподозрил.

– Стук вас не выдал? – уточнил Дойл.

Рейн поклонился и заметил:

– Мы умеем работать, милорд. Гант – река широкая, сложно услышать, что творится на другом её берегу.

Всё было готово к бою. Джил помог Дойлу облачиться в доспехи и сесть на коня. С рассветом армия была полностью построена к битве, которая, по расчётам Дойла, должна была быть очень короткой.