Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно

– А вчера вечером Борис был еще там?

– Да. Я заходил в подвал последний раз в половине десятого – принес ему свежие напитки.

Значит, Борис, возможно, был на свободе уже почти восемь часов. Это все равно что вечность. Мой мозг заработал в кризисном режиме. Наихудший сценарий: Борис захочет немедленно отомстить. Мог ли он знать, где моя семья?

Он не только мог, но и знал. От меня. В последние месяцы у меня вошло в привычку произносить перед ним пространные монологи. Так получалось уже по той простой причине, что Борис в подвале переживал не слишком много нового, о чем мог бы поговорить. Даже занятно: десятилетиями я полностью игнорировал внутреннего ребенка в подвале моего подсознания, но при этом уже много месяцев заботился о том, чтобы поддерживать оживленный контакт с русским мафиози в подвале моего дома. Я рассказывал ему о своей работе, о новостях его клана и даже о своей частной жизни. В конце концов, я ведь предполагал, что Борис, сидящий один в подвале, никогда никому ничего не сможет передать.

Однако теперь все было иначе, и я отреагировал очень разумно.

– Так, хорошо. Пожалуйста, немедленно сообщи Вальтеру, – сказал я Саше.

Вальтер в драгановском клане отвечал за безопасность. Официально он руководил охранной фирмой. Неофициально – чрезвычайно прибыльной торговлей оружием в бывшем синдикате Драгана.

– Пусть его люди немедленно предоставят Катарине и Эмили, тебе и мне телохранителей. И обеспечат охрану дома.

– И что мне сказать Вальтеру? Когда он узнает, что мы держали в подвале Бориса, это создаст больше проблем, чем решит.

Этого нельзя было отрицать. Только мы с Сашей знали, как в действительности Борис провел последние месяцы. Вальтер, как и все остальные, полагал, что Борис и Драган жили вместе на какой-то ферме. Было даже забавно, что истории, которые рассказывают детям об их умерших домашних животных, точно так же хорошо прокатывали у мафиози в отношении их умерших или как бы умерших шефов. Знай Вальтер, что ферма Бориса расположена в моем подвале, это наверняка привело бы его в некоторое замешательство. Я не имел ни малейшего представления, как мне со всем этим быть. Пришлось импровизировать.

– Пфф, без понятия… Скажи ему просто… что это я попросил. Ты как бы тоже не знаешь почему. Я потом сам позвоню ему и объясню ситуацию. Если мне к тому времени что-нибудь придет в голову…

– Хорошо. Я позвоню Вальтеру. А что мы делаем с детским садом? – поинтересовался Саша.

Я задумался. Детский сад теперь тоже был в зоне огня. Просто потому, что шесть месяцев он находился между Борисом и нашими квартирами. Не мог же я прятаться за дошколятами, если Борис начнет мстить. Значит, мало было предоставить основание Вальтеру, чтобы он нас охранял. Нужно было еще найти правдоподобное основание, чтобы временно закрыть детский сад.

Почему детский сад закрылся за ночь? Потому что ночью что-то произошло. Что же?

– Выбей стекла в детском саду, – попросил я Сашу.

– Что, прости?

– Мы сделаем вид, будто кто-то пытался вломиться в детский сад, чтобы что-то украсть. – В широком смысле так оно и было. – Тогда детский сад можно сегодня закрыть, тут полиция, детям ничто не угрожает. Для всех родителей это будет вполне приемлемая история.

– Все ясно. Я звоню Вальтеру, инсценирую взлом и уведомляю полицию. Легавые все равно первым делом заподозрят тех отморозков из парка. А родителей проинформируют воспитательницы.

– А я придумаю какое-нибудь объяснение для Вальтера. Как только переговорю с ним, спущусь к тебе.

Еще вчера я надеялся, что на этой неделе начну спокойно, вместе с моим внутренним ребенком, позитивно менять свою жизнь. Чтобы мой внутренний ребенок не развалил ее на части еще одним срывом – рано или поздно. Теперь же, когда Борис исчез, обе мои жизни могли закончиться скорее очень рано. У меня было опасение, что мой страх перед будущим может исчезнуть одновременно с этим самым будущим.

9. Мысленное блуждание

Если вы хотите остановить мысленную карусель, позвольте вашим мыслям свободно блуждать. Начните с той комнаты, где вы сейчас находитесь. Закройте глаза.

Что бы вы увидели сейчас, если бы открыли глаза?

Как обставлена соседняя комната? Как выглядят остальные помещения в доме? Побродите мысленно по всем комнатам. Вернитесь обратно в ту, где сейчас находитесь.

Откройте глаза. Вы увидите, что внешне комната не изменилась. Но вы обнаружите, что внутри вас теперь все выглядит иначе, чем несколько минут назад.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Я положил трубку. У меня дрожали руки. Отчасти от страха. Отчасти от ярости. Я слышал быстрый, холодный стук своего сердца. И зловещий шум в ушах.

Но были еще какие-то звуковые помехи. Тоненький голос во мне неистово кричал, повторяя одно-единственное слово: «Тапси!»

Ах да, это же мой внутренний ребенок. О котором я должен был интенсивно заботиться всю эту неделю. Как это там красиво говорится в инструкции по безопасности в самолетах, когда на борту взорвалась бомба и самолет вот-вот врежется в землю?

«В случае разгерметизации салона немедленно наденьте кислородную маску. Только после этого позаботьтесь о ребенке, путешествующем с вами».

Мой кислород назывался «осознанность».

Я знал, что очень быстро должен привести Вальтеру хоть какой-нибудь довод, почему мы нуждаемся в личной охране. К сожалению, у меня не было ни единой мысли, как это сделать, не подвергая опасности построенную на лжи конструкцию моей жизни. И в состоянии паники я не мог придумать никакой правдоподобной причины. Так что прежде всего мне нужно было с помощью осознанности справиться со своим страхом. А потом уже заботиться о моем внутреннем ребенке. Я накинул халат и босиком прошел в гостиную, чтобы для начала эмоционально успокоиться.

Я распахнул балконные двери и приступил к медитации в положении стоя. Чтобы осознанно заземлиться. Я встал посередине комнаты, ноги на ширине плеч, и вдохнул свежий воздух с улицы. Почувствовал босыми ногами теплые шероховатые доски пола. Ощутил, как твердость пола, на котором я стоял, передается мне. Ощутил, как теплая сила дерева устремляется от ног вверх по всему телу. Мою голову незримо притягивало и удерживало небо. Мой позвоночник выпрямился. Плечи свободно опустились и расслабились. Я ощутил, как очищающая энергия вливается в меня и циркулирует по всему телу. Стоя с закрытыми глазами, я легко покачивался взад-вперед, каждый раз удерживаясь на ногах. Я с шумом вдохнул свежий воздух и проследил его путь от кончика носа до капилляров бронхов. Затем выдохнул. Что за чудесное чувство. Уже через пять вдохов-выдохов я почувствовал себя гораздо спокойнее.

Чтобы сконцентрировать мысли на чем-нибудь хорошем, я выполнил упражнение по осознанности, которому научил меня господин Брайтнер. Мысленное блуждание. С закрытыми глазами я мысленно прошелся по всем помещениям моей квартиры, представляя, что вижу их в первый раз.

Я жил здесь уже шесть месяцев. Гостиная, в которой я сейчас стоял, была площадью пять на шесть метров, потолок – три с половиной метра. На потолке вокруг люстры в стиле модерн была простая красивая лепнина. Две большие стеклянные двери со шпросами вели на маленький балкон с видом на улицу. На противоположной стене была двустворчатая дверь, через которую, когда она была открыта, виднелась проходная кухня.

Комнату я оборудовал по-спартански, но тем не менее комфортно. В углу гостиной вдоль стены с балконом, на полу из отшлифованных деревянных досок, которым было больше ста лет, лежал ковер с длинным ворсом. На нем стоял огромных размеров диван-кровать, на котором было очень удобно дремать. Возле дивана – старый дорожный кофр начала прошлого века в качестве приставного столика. На стене напротив – большой телевизор, под ним – старая стереосистема с проигрывателем. Рядом – полка с пластинками и компакт-дисками. Между диваном и кухней стояли стол из мягких древесных пород и три стула. Больше в комнате ничего не было.

Я мысленно прогулялся дальше. Пройдя через открытую проходную кухню, я заглянул в маленький гостевой туалет слева, где были только унитаз, умывальник и зеркало. Дальше по коридору находилась детская комната Эмили. В ней были маленькая кровать с розовым постельным «бельем принцессы»^[11], пестрый игровой коврик, маленький пастельно-розовый шкаф и полка с ящиками для игрушек. На стенах висели вставленные в рамку первые самостоятельные рисунки Эмили.

Последняя комната в конце коридора была моей спальней. Кровать «бокс-спринг», шкаф для одежды. Дверь в смежную ванную. Напротив кровати висел большой постер из «ИКЕА» размером полтора на два метра с изображением подвесной лестницы в первобытном лесу.

Я мысленно прогулялся обратно в гостиную.

Квартира была для меня личным убежищем высоко над улицами города. Единственным недостатком, который, однако, мне действительно досаждал, был шум с детской площадки в парке под окнами моего дома. Причем шум производили отнюдь не дети, а толпа орущих пьяных гопников, которые по вечерам последовательно нарушали все запреты, существующие на детских площадках, а по утрам оставляли ее усеянную бутылочными осколками. За полгода, что я тут жил, в этом парке произошло три вооруженных ограбления и был сожжен так называемый общественный книжный шкаф. Кроме ответственной за все это группы граждан, расположившихся на скамейках детской площадки, в парк после наступления темноты больше никто не совался. В том числе и службы общественного порядка. Именно эти гопники постоянно акустически вторгались в мое тихое и мирное существование, достигнутое благодаря осознанности.

Термин «граждане» был уж точно неприменим к этим отморозкам. Хотя они были совершеннолетними лицами мужского пола, на собеседовании в детских садах, куда мы пытались устроить Эмили, их наверняка приняли бы в группу помладше по причине их духовной незрелости.

Думая об этих отморозках, я всегда так нервничал, что мог довести себя до бессонницы. В данный же момент смысл упражнения был не совсем в этом. Я хотел успокоиться. Так почему же вместо этого я раздражался?

От господина Брайтнера я узнал, что тогда в приюте у меня случился отнюдь не первый срыв, связанный с внутренним ребенком. Однажды, еще до отпуска в горах, я в ярости бросил кубик льда с балкона моей квартиры в темноту парка. В темноту, озаряемую только горящими урнами, сопровождаемую грохотом из акустических колонок и разрываемую ревом пьяных мужских глоток. Если судить по жалобному воплю, который раздался через три секунды после моего неприцельного броска, я попал ледяным кубиком кому-то из супергероев в голову. Что принесло мне некоторое удовлетворение. Но никак не изменило ситуацию.

Теперь-то я понимал, что ярость, испытываемая мною, несмотря на осознанность, – это на самом деле ярость моего внутреннего ребенка. Потому что игнорировалось его желание спать в тишине и покое.

Однако сейчас, когда Борис сбежал из подвала, все это в один миг стало несущественным. Я отметил, что упражнение на расслабление мне не дается. Нужно сосредоточиться. Итак, я мысленно отправился бродить дальше, вышел из своей квартиры и ментально прогулялся по остальным помещениям в доме.

Этажом ниже располагалась моя адвокатская контора.

С Драганом и Борисом – с первым после его кончины, а со вторым после трех дней лишения его пищи – я заключил выгодные договоры о консультативной помощи. Так что контора была в первую очередь необходимым камуфляжем для руководства двумя организациями «полусвета». И для отвода глаз я продолжал принимать клиентов, которые действовали мне на нервы своей мелочностью.

Меня нервировало уже то, что я вообще занимаюсь спорами других людей. Я в принципе не люблю споры. Пожалуй, заметить это через десять лет адвокатской практик – несколько поздновато. Сам смысл существования адвокатов естественным образом заключается в первую очередь в наличии конфликтов между людьми. Но никогда не поздно приспособить профессию к своим жизненным установкам.

Все мои клиенты были, если можно так сказать, «как будто клиентами». Они вели себя так, как будто они самые важные люди на свете. Я вел себя так, как будто меня это интересует.

Не раз и не два я готов был взорваться во время консультаций и спросить у моих клиентов – у них вообще все дома или как? Почему, черт возьми, они едут со скоростью 180 км/час, если на большом, круглом с красной каймой щите черным цветом указано 80? Что с вами, собственно говоря, не так, если вы готовы заплатить 120 евро за то, чтобы адвокат составил вам жалобу из-за разницы 36 евро в счете на коммунальные услуги за квартиру с арендной платой 2200 евро?

Правда, мои срывы из-за таких клиентов были совершенно бесшумными. Я просто припирал их к стене, говоря, что им еще повезло с результатом. Если клиент лишался водительских прав из-за моего злостного бездействия, я мог очень правдоподобно объяснить, что с трудом сумел выторговать уж совсем неизбежное минимальное наказание, а без меня клиент утратил бы эту бумажку на гораздо дольший срок. Хотя это было не так. Но людей, которых напрягало разбираться с простым указанием дорожного знака, содержащего всего лишь две цифры, было очень легко убедить такими аргументами.

Все это тоже во многом было связано с моим внутренним ребенком. Мое желание просто жить в мире и покое игнорировалось каждым отдельным клиентом, желавшим конфликтовать.

Но в данный момент я заново поработал бы для всех этих клиентов, намеренно припертых мною к стенке из чистого ребячества, при условии, что Борис снова оказался бы в своей камере в подвале. Я побрел дальше.

В квартире на этаже между моей конторой и детским садом жил Саша. Я в мыслях миновал ее и спустился этажом ниже. Ко входу в детский сад.

В последние месяцы, несмотря на нервирующих меня клиентов, я испытывал внутреннее удовлетворение оттого, что утром мог спуститься из квартиры всего на один этаж и оказаться в своей конторе. А потом, если заблагорассудится, еще на два лестничных пролета в детский сад моей дочери. В любое время, когда захочу. И что же, теперь с этим всё?

Взять на себя детский сад было первым и лучшим из решений, которые я принял после смерти Драгана. Не только потому, что мне требовалось место в детском саду для дочери. Места в детском саду предоставляли также непревзойденную возможность ставить людей в зависимое положение. Поэтому распределение мест происходило по одному очень объективному критерию: способности ребенка, точнее – родителей ребенка.

Если родители ребенка были способны послужить моим интересам – их дети получали место.

Если родители ребенка были способны навредить моим интересам – они получали место в первую очередь.

Если родители ребенка не только были способны, но и вознамерились бы навредить моим интересам – их дети, увы, потеряли бы место. Но такого за последние полгода еще не случалось.

Взять на себя детский сад и руководить им мафиозными методами – это одно. Быть папой детсадовского ребенка – нечто совсем другое. И это мне нравилось больше всего. Я любил смотреть, как моя маленькая дочка под моей защитой делала все более уверенные шаги в чудесном мире. Чтобы максимально поддерживать ее в этом, я две недели назад избрался в родительский комитет группы «Немо». А моей заместительницей стала очень привлекательная женщина, Лаура, мама Макса. Чтобы подчеркнуть свою отцовскую вовлеченность, я даже пригласил представителей родительских комитетов всех групп на первую предварительную встречу к себе на квартиру сегодня вечером.

До вечера еще надо было дожить. Мои мысли вновь приобрели негативную окраску. Я попытался заново сконцентрироваться на своей позитивной мысленной прогулке по дому. Но я уже почти добрался до конца этого пути.

Ниже детского сада находились протяженные подвальные помещения. Два из которых теперь были свободны.

Все места, где я только что мысленно бродил, все это в одночасье канет в небытие, когда Борис расскажет своим людям, что я шесть месяцев держал его в подвале. Если бы я не отрекся от насилия, то отвесил бы сам себе оплеуху за то, что не был более жестоким человеком. Что просто не убил Бориса сразу, без промедления.

В этот момент я услышал через открытую балконную дверь какое-то звяканье. Не такое громкое, как звон бьющихся бутылок ночью в парке, когда пьяные гопники бросали их на каменные плитки бордюра песочницы. Скорее приглушенное. Как будто кто-то бросил в оконное стекло канцелярии детского сада камнем, завернутым в шерстяное одеяло.

Я открыл глаза. Одного я достиг своим упражнением по осознанности: страх исчез. Теперь я был всего лишь в ярости. И тоненький голос во мне кричал: «Тапси!»

10. Креативность

Ребенок внутри вас – неисчерпаемый источник естественной креативности. В детстве вы еще умели безгранично и беззаботно проявлять свою фантазию во всей полноте. По мере взросления вы вытеснили креативный потенциал из сознания. Но в вашем внутреннем ребенке креативный дар все еще существует. Используйте его!

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Тапси – так звали годовалого котенка, которого я несколько недель тайком подкармливал в подвале нашего многоквартирного дома, когда мне было шесть лет. У него была черная как смоль шерстка и только на четырех лапках белые пятна. Однажды он появился во дворе нашего дома, и мы подружились. Я стал его кормить и устроил ему уголок в подвале. На протяжении нескольких недель мы каждый день играли вместе. Пока мой отец не обнаружил его. И не прогнал. Согласно правилам внутреннего распорядка никакие кошки в доме не разрешались. Мой отец изъял мисочки с кормом и отобрал у меня ключ от подвала. Еще пару ночей я слышал, как Тапси мяукал. Потом он исчез. «Твои желания не в счет» – таков догмат веры, который мои родители постоянно болезненно транслировали мне. Поэтому мне было совершенно понятно, что хотел сказать мой внутренний ребенок, вспомнив Тапси. Он был в ярости из-за того, что кто-то снова надавил на этот синяк в его душе. Этот кто-то против нашей воли выгнал из подвала тайно удерживаемое там живое существо.

Меня исчезновение Бориса напугало. Моего внутреннего ребенка – привело в ярость.

Шел только третий день нашей первой партнерской недели. Но никаких сомнений: проблему «Борис» я буду решать вместе с моим внутренним ребенком.

За последние недели я научился воспринимать всерьез потребности моего внутреннего ребенка. Я научился вступать с ним в диалог. Имеется в виду – буквально.

Господин Брайтнер посоветовал мне найти для моего внутреннего ребенка символический образ вне моей души. С этой целью я выбрал маленькую плюшевую игрушку. Розовую птичку-повторюшку. Вообще-то, я купил ее несколько месяцев назад для дочки. Мягкая игрушка в виде птицы, которая благодаря встроенному голосовому чипу повторяла каждую последнюю произнесенную фразу абсурдно высоким голосом. Птичка удобно помещалась в любом кармане. Правда, голосовой чип сломался сразу после покупки, так что Эмили я не стал дарить эту игрушку. Но мне она нравилась, и я хранил ее в ящике стола. Батарейка уже разрядилась. В поисках какой-нибудь фигурки, в которой мог бы воплотиться мой внутренний ребенок, я снова достал эту птичку.

С тех пор я всюду носил ее с собой в кармане. Всякий раз, когда я занимался с моим внутренним ребенком, я доставал птичку и разговаривал с ней. Если я был в дороге, мне помогало даже просто прикоснуться к ней в кармане, чтобы активизировать контакт с моим внутренним ребенком. Вот и сейчас я извлек дефектную птичку-повторюшку из кармана пиджака, сел на диван и поставил игрушку перед собой на приставной столик-кофр. Я сосредоточился, пытаясь, несмотря на угрозу, открыто, с любовью и бережно позаботиться о нуждах моего внутреннего ребенка. Йошка Брайтнер дал мне четкие директивы относительно коммуникации с ним:

«Коммуникация с вашим внутренним ребенком весьма проста. Спросите, как у него дела. Вслушайтесь в себя. Не оценивайте то, что вы узнáете. Дела у вас и вашего внутреннего ребенка пойдут лучше, как только вы сумеете открыто высказать друг другу свои желания и тревоги.

Немного доверия друг к другу – и вы сможете вместе удовлетворить многие из ваших, казалось бы, разных потребностей».

Я уже успел убедиться в полезности таких диалогов. За это время мы с моим внутренним ребенком образовали самую малочисленную из возможных группу психологической поддержки.

Я глубоко вдохнул. Прочувствовал свое дыхание. Выдохнул. И заговорил с моим внутренним ребенком:

– Как у тебя дела?

Тут же раздался ясный, невинный, светлый голос. За последние недели я неплохо познакомился с этим голосом, хотя никогда еще не слышал его таким рассерженным.

«Я в ярости. Никто не имеет права отнимать у нас то, что мы хотим держать у себя».

«Нас» и «мы». Это было хорошо. В первую же партнерскую неделю. Да и активная ярость внутреннего ребенка была мне всяко милее, чем мой подавляемый парализующий страх. За последние недели я понял, что моя реакция на желания внутреннего ребенка должна быть такой, какую я всегда хотел получить от моих собственных родителей и никогда не получал в реальности. Мои родители ответили бы моему внутреннему ребенку примерно так:

«Держать в подвале других живых существ – это баловство. Нам это не нужно. Твое желание не в счет. Кроме того, это категорически запрещено правилами внутреннего распорядка дома».

Это не привело ни к чему хорошему в моем детстве, не привело бы и сейчас. Так что я ответил моему внутреннему ребенку абсолютно иначе, чем это сделали бы мои родители:

– Обещаю, мы выясним, кто освободил Бориса. Мы вернем Бориса. И предъявим счет тому, кто отнял его у нас.

Я понятия не имел как. И испытывал не такое уж необоснованное беспокойство, что очень скоро мне самому придется заплатить по счету за то, что держал Бориса в плену. Но говорить об этом и без того уже эмоционально взвинченному внутреннему ребенку было бы непродуктивно, это уж точно. Поэтому я предпочел сконцентрироваться на его желаниях:

– Что еще тебя напрягает?

«Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы тип, который забрал Бориса, ничего нам не сделал».

Смотри-ка, мой внутренний ребенок тоже немножко боялся. Значит, здесь наши желания совпадали. Мы могли бы вместе поработать над их исполнением.

– Я сделаю все, для того чтобы с нами ничего не случилось. А что, если мы вместе сочиним историю, которую расскажем Вальтеру, и попросим у него защиты?

«Почему „сочиним“? Почему не рассказать как есть?»

Вот так сразу подбивать своего внутреннего ребенка на совместную ложь, пожалуй, несколько непедагогично. Но иногда нужно просто подчинить педагогические требования реальным обстоятельствам. По крайней мере, необходимость солгать я мог преподнести моему внутреннему ребенку в симпатичной упаковке.

– Нам нужно сочинить историю, потому… потому что Борис – он примерно как Тапси. А Вальтер взрослый. Как мой отец. Если Вальтер узнает, что Борис был в подвале, у меня будут неприятности с Вальтером, так же как у нас тогда с моим отцом из-за Тапси.

Это было убедительно.

«И какую же причину мы приведем Вальтеру, если мы не можем ничего рассказать об исчезновении Бориса?»

Тут я мог быть откровенным:

– Понятия не имею.

«Тогда давай я тебе помогу».

У меня имелся внутренний ребенок. И он хотел мне помочь. И то и другое шесть недель назад я счел бы немыслимым. Однако сегодня мой внутренний ребенок и я поставили себе первую задачу, подразумевающую, как и хотел господин Брайтнер, командную работу.

Прежде всего нам нужна была какая-нибудь креативная история, которую мы смогли бы рассказать Вальтеру. О внутреннем ребенке как источнике креативности мы подробно говорили с Йошкой Брайтнером. Я поискал свой справочник «Внутренний желанный ребенок». Он еще находился в конверте из старых газет, который я оставил на обеденном столе. Я извлек книгу и пролистал до соответствующей главы. Быстро нашел нужный отрывок:

«В детстве наша креативность была безгранична. Мы строили из кровати пиратское судно, бегло говорили „по-слоновьи“ через картонную втулку от туалетной бумаги и могли сочинить самую клевую сказку на свете о том, почему валяющийся на ковре ботинок не дает нам быстро заснуть. Все, что нам было нужно, – это кровать, картонная втулка или ботинок. Потом однажды взрослые – скорее всего, родители – объяснили нам, что кровати – это не корабли, слоновьего языка не существует, а ботинки – не помеха для сна. По мере взросления мы разучивались создавать вселенную вокруг отдельного предмета. У нашего внутреннего ребенка эта способность осталась. Нам нужно только пробудить ее».

Господин Брайтнер показал мне несколько упражнений, которые я сначала выполнял из взрослого чувства долга, а через пару недель – испытывая уже совсем не взрослую, а сугубо детскую радость. По его рекомендации я дважды в неделю хотя бы по полчаса креативно играл с моим внутренним ребенком. Упражнения были очень простыми. Я садился на пол в какой-нибудь комнате в своей квартире и ставил рядом птичку-повторюшку. После чего мы с моим внутренним ребенком должны были погрузиться в фантастическую историю, выстроенную с привлечением предметов, которые в данный момент лежали вокруг нас в радиусе двух метров. Мы уже посетили зоопарк из носков, когда я случайно уселся выполнять это упражнение перед платяным шкафом. Мы устроили сафари в кладовке и слетали к другим галактикам на космических кораблях из кастрюль. Все это чудесно работало, сближало меня с моим внутренним ребенком и заново распаляло во мне радость от креативной игры. Почему бы этому не сработать и теперь?

Я захлопнул справочник и огляделся вокруг.

Какой предмет в радиусе двух метров подскажет мне основу для правдоподобной истории, которая убедила бы Вальтера в том, что я нуждаюсь в персональной охране?

Моему взгляду не пришлось долго блуждать. Он сразу же упал на конверт из старых газет. Я увидел заголовок примерно годичной давности:

«Где спрятан золотой младенец?»

Я подвинул к себе газетный конверт и прочел статью. В ней рассказывалось о статуе самого знаменитого младенца в мире. О золотой статуе младенца Иисуса, которая вместе с массивной золотой Богоматерью Марией стояла на куполе монастырской церкви неподалеку от Франкфурта. До тех пор, пока однажды ночью ее не умыкнули: подлетели на вертолете, сорвали с купола при помощи строп и взмыли к небесам. Двадцать четыре килограмма чистого золота. Этот случай привлек внимание СМИ по всей стране, да и во всем мире. Украденный вертолет был найден несколько дней спустя. Со следами ДНК и отпечатками пальцев некоторых ранее судимых преступников, зарегистрированных в картотеке. Они принадлежали к некоему обширному родственному союзу, который мало напоминал маленькую скандинавскую семью. Тем не менее один креативный репортер почему-то назвал членов этой группировки из высших криминальных кругов «семья Хольгерсон». Это не имело никакого отношения к реальности, но репортер, назвав их так, обезопасил себя от вполне реальных нападок. И отныне эта большая семья стала носить такое официальное прозвище.

Сами по себе Хольгерсоны были очень толерантны. Во всяком случае, достаточно толерантны, чтобы принимать в качестве жеста доброй воли достижения социального государства, чьи законы в остальных сферах они полностью отвергали. В этом смысле все четыре с половиной тысячи членов семьи Хольгерсон чувствовали себя лучше некуда практически в каждом крупном городе ФРГ.

Так или иначе, в статье на конверте говорилось об отпечатках пальцев и следах ДНК, оставленных некоторыми членами семейства Хольгерсон в вертолете, с которого они похитили статуи святого семейства из чистого золота.

Тех Хольгерсонов, что были зарегистрированы в картотеке, вскоре схватили. Но они молчали. А младенца Иисуса и след простыл.

Что могли из всего этого почерпнуть для себя мой внутренний ребенок и я? Как сплести из этого фантастическую историю, которая убедит Вальтера, что мне совершенно необходима персональная охрана? Я ощутил, как включается креативность моего внутреннего ребенка и начинает сплетать из идеи газетной статьи некую историю. И вдруг я увидел мысленным взором стойкую креативную связь между газетной статьей и тем фактом, что я оказался в смертельной опасности. Во всяком случае, связь казалась достаточно стойкой для телефонного звонка Вальтеру. Я поблагодарил моего внутреннего ребенка, спрятал птичку-повторюшку в карман халата и взялся за мобильник.

Вальтер ответил после второго гудка. Несмотря на ранний час, голос его звучал вполне бодро:

– А, Бьорн. Саша уже сказал мне, что вы в опасности. Что случилось?

Если мой внутренний ребенок был креативным спецом по сочинению историй, то я, как адвокат, был спецом по впариванию лжи. Я довольно успешно обучил десятки клиентов, как сочинить идеальную ложь. Вы просто берете правдивый факт, который можно легко проверить, и на нем выстраиваете вашу ложь. Соответствующий факт содержался в газете более чем годичной давности.

– Ты помнишь золотую статую Иисуса, украденную с купола той церкви? – спросил я Вальтера.

– Семья Хольгерсон? Дело с вертолетом?

– Точно.

– Какое отношение это имеет к тебе? Это было больше года назад. Статуя так нигде и не всплыла.

После этого вы пробуждаете интерес оппонента к неизвестной части истинной истории.

– Верно. По крайней мере, у Хольгерсонов ничего такого не нашлось. И с сегодняшнего дня я знаю почему.

Интерес у Вальтера пробудился.

– Выкладывай.

И потом уже можно врать напропалую. Если лживая часть истории не поддается проверке, то единственным, на что можно ориентироваться, остается известная всем истина. А историю, которую выдумал мой внутренний ребенок, вообще никак нельзя было проверить.

– Только что Драган сообщил мне, что вчера вечером Борис показывал ему фото украденной статуи.

Сказав так, я как бы лишний раз подтвердил, что Драган и Борис обитают в мире живых. Вероятно, на какой-нибудь ферме.

– При чем тут Борис? У него нет никаких деловых связей с Хольгерсонами.

Вуаля! Непроверяемые вымышленные факты не вызывают вопросов – их только пытаются упорядочить. Начиная с этого момента мой внутренний ребенок и я могли рассказывать любые сказки.

– Если стоишь, сядь! Борис имел договоренность с Хольгерсонами. Именно потому, что между ними нет никакой связи, Борис вызвался спрятать статую на год, пока это дело быльем не порастет. А год закончился вчера.

В этот момент оппонент либо ускользает от вас, недоуменно качая головой, либо погружается в вашу историю.

– А Борис недоступен и поэтому не может соблюсти уговор. – Вальтер подхватил мою импровизацию. Тем самым мысленно он уже добрался до середины моей вымышленной истории.