Чайная роза

– Да… миленький! – воскликнула Фиона, сама борясь с подступающими слезами, затем встала на колени рядом со стулом, положив голову на отцовское плечо. – Не плачь, па, – шептала она. – Не плачь.

– Этот паршивый Макмагон не имел права решать. Никакого права, – прохрипел Пэдди. – Жизнь моих родителей… она была во сто крат святее, чем любые святыни в его ублюдочной Церкви!

Сердце Фионы переполняло сострадание к мальчишке, каким был тогда ее отец. Она вообще не видела своего отца плачущим. Правда, его глаза были подозрительно влажными во время родов жены. Айлин и Шейми достались Кейт тяжело. А перед Шейми у нее было два выкидыша. Теперь Фиона знала причину странного поведения отца. В отличие от большинства мужей, он не отходил от рожающей жены и не торопился в паб.

Пэдди поднял голову.

– Ты меня извини, Фи, – сказал он, вытирая глаза. – Должно быть, это я из-за пива раскис.

– Не надо извиняться, па, – ответила Фиона, обрадованная тем, что отец больше не плачет.

– Спросишь, зачем я тебе все это рассказал? Когда я подрос, то крепко задумался над случившимся. Если бы не священник, мои родители, быть может, и сейчас еще бы жили. Не прикажи он повитухе спасать ребенка, ма осталась бы жива, а па не бросился бы с утеса. Я до сих пор так считаю. Потому-то я и не хожу в церковь. – (Фиона кивала, обдумывая услышанное.) – Конечно, твоя ма ни за что не согласится с моими доводами, – сказал Пэдди, глядя на дочь. – Лучше, если ты умолчишь о нашем разговоре. Для нее Церковь много значит.

– Я ей ничего не скажу.

О таком лучше матери не говорить. Кейт Финнеган была очень набожной женщиной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы по утрам и вечерам. Она верила в безупречность священников и в то, что они угодны Богу, поскольку несут людям Его слово. Фиона никогда не задумывалась о правильности материнских суждений; они казались ей столь же естественными, как небеса, солнце и существование самого Господа Бога.

– Па… – нерешительно произнесла Фиона, захваченная пугающей мыслью.

– Слушаю, Фи.

– Ты хоть и не любишь священников и Церковь, но в Бога-то ты веришь?

Пэдди задумался.

– Знаешь, девонька, во что я верю? В то, что из трех фунтов мяса получается отличное жаркое. – Увидев ошеломленное лицо дочери, он усмехнулся. – А еще я верю, что тебе пора в постель, мой цветочек. Иначе завтра будешь носом клевать на работе. Иди ложись. Я сам ополосну кружку.

Фионе не хотелось ложиться. Она хотела получить от отца разъяснения насчет трех фунтов мяса, но он уже понес кружку к раковине. Вид у Пэдди был слишком усталый, чтобы продолжать разговор. Фиона поцеловала отца, пожелав ему спокойной ночи, и вернулась в кровать.

Уснула она быстро, но спала беспокойно. Вертелась с боку на бок, находясь во власти тревожного сна. Фионе снилось, что она со всех ног бежит к церкви Святого Патрика, опаздывая на мессу. Но церковная дверь закрыта. Фиона обежала вокруг, крича в окно, чтобы ее впустили. Когда это не помогло, она принялась колотить кулаками по двери, сбивая их в кровь. Неожиданно дверь приоткрылась. На пороге стоял отец Диган, держа в руках большую чугунную кастрюлю. Фиона полезла в карман юбки за четками и зачем-то отдала священнику. Тот протянул ей кастрюлю и ушел, заперев дверь изнутри. Кастрюля была настолько тяжелой, что Фиона с трудом спустилась с ней по ступеням крыльца. Оказавшись внизу, она решилась поднять крышку. В лицо ударил пар, вкусно пахнущий тушеной бараниной, морковью и картошкой. Кастрюля была полна жаркого.

Глава 3

Вокруг газовых фонарей на Хай-стрит клубился густой туман, отчего они светили тусклее. Дейви О’Нил следовал за Томасом Керраном на склад Оливера. Ходить в такие ночи по причалам опасно: один неверный шаг – и угодишь в реку. Кричи не кричи – никто не услышит. Но Дейви согласился на риск. Распорядитель предложил ему работенку на стороне. Наверняка понадобилось перетаскивать краденое. В иное время Дейви не стал бы впутываться в сомнительные дела, но сейчас у него не было выбора. Лиззи продолжала болеть, и он нуждался в деньгах.

На склад они зашли со стороны улицы. Керран зажег керосиновый фонарь. В неярком свете проступили штабеля ящиков с чаем, тянущиеся до самого выхода на причал. Распорядитель молча двинулся туда. Туман полностью скрывал Темзу и бо́льшую часть причала. Как вообще можно заметить в такой мгле причал Оливера, не говоря уже о том, чтобы туда пристать? Дейви ждал указаний Керрана, однако тот молча закурил сигарету и встал, прислонившись к двери. Если Дейви вдруг передумает и решит уйти, Керран его попросту не выпустит. От этой мысли грузчику стало не по себе.

– Мистер Керран, мы еще кого-то ждем? – (Керран покачал головой.) – Мне взять со склада крючья? Или стропы?

– Нет.

– Тогда что мне надо делать? – растерянно улыбнулся Дейви.

– Ответить на несколько вопросов, мистер О’Нил, – послышалось у него за спиной.

Дейви резко обернулся. Никого. Казалось, это говорил туман. Дейви ждал, рассчитывая услышать звук шагов, но до него доносился лишь плеск речных волн, бьющихся о сваи.

Дейви вновь повернулся к Керрану. Ему стало страшно.

– Мистер Керран, сэр… что происходит… Я…

– Дейви, познакомься со своим хозяином, – ответил Керран, кивком указав куда-то вправо от грузчика.

Теперь Дейви увидел темную фигуру, появившуюся из тумана. Человек этот был среднего роста и крепкого телосложения. Черные волосы, зачесанные назад, тяжелый лоб и черные хищные глаза. Дейви прикинул его возраст. Лет сорок с лишним. Одет как джентльмен. Черное кашемировое пальто, наброшенное на серый шерстяной костюм. Из жилета свешивается тяжелая золотая цепочка часов. Но в его облике не было ничего джентльменского. Походка и выражение лица говорили о сдерживаемой жестокости. Чувствовалось, он способен на насилие.

Дейви поспешил снять шапку и теперь мял ее в руках, чтобы унять дрожь.

– Как… как поживать изволите, мистер Бертон, сэр?

– Скажите, мистер О’Нил, вы прислушиваетесь к словам мистера Керрана?

Беспокойно взглянув на Бертона, Дейви повернулся к Керрану, затем еще раз посмотрел на хозяина:

– Сэр, я не понимаю…

Бертон отошел от них к краю причала и убрал руки за спину.

– Или вам больше по нраву слова Бена Тиллета?

У Дейви сердце ушло в пятки.

– Мистер Б-бертон, сэр, – запинаясь, прошептал он, – пожалуйста, не увольняйте меня. Я всего на одно собрание сходил. Больше в жизнь не пойду. Пожалуйста, сэр. Я дорожу своей работой.

Бертон повернулся к нему лицом, которое абсолютно ничего не выражало.

– Так о чем Тиллет говорит вам и таким, как вы, мистер О’Нил? Подбивает на забастовку? А что надобно его союзу? – Бертон буквально выплюнул это слово. – Свалить меня? Оставить мой чай гнить на баржах?

– Нет, сэр…

Бертон стал медленно ходить вокруг Дейви.

– А я думаю, да. Я думаю, Тиллет хочет меня уничтожить. Разрушить мое дело. Я прав?

– Нет, сэр, – ответил Дейви.

– Тогда чего же добивается этот союз?

Дейви, успевший вспотеть, взглянул на Бертона, на причал и пробубнил ответ.

– Я не слышал твоего ответа, – сказал Бертон, подойдя так близко, что Дейви ощутил запах его гнева.

– Б-больше денег, сэр, и рабочий день покороче.

В последующие годы – горькие, унылые, иссушающие душу – Дейви не раз попытается вспомнить подробности случившегося с ним: то, как молниеносно Бертон выхватил нож, и дьявольскую искусность его движений. Но сейчас грузчик ощутил лишь обжигающую боль в левой стороне головы и что-то мокрое на шее.

А потом он увидел… собственное ухо… валяющимся на причале.

От боли и потрясения Дейви рухнул на колени. Он прижал руку к ране. Кровь струилась у него между пальцев, стекая с костяшек. Руки свидетельствовали о том, во что отказывался верить разум: на месте левого уха не было ничего.

Бертон поднял отрезанное ухо и швырнул в воду. Снизу донесся тихий всплеск. «Я больше никогда не увижу жену и детей», – подумал Дейви и зарыдал. Рыдания прекратились, когда он ощутил тонкое, холодное острие ножа, упершееся в правое ухо.

– Нет… – прохрипел Дейви, с неописуемым ужасом глядя на Бертона. – Пощадите…

– Значит, эти мрази из союза намерены указывать, как мне вести дела? – (Дейви хотел покачать головой, но из-за приставленного ножа не смог.) – Значит, я должен подчиняться приказам шайки вымогателей и воров?

– Н-нет… пожалуйста, не трогайте второе ухо…

– Вот что я тебе скажу, мой юный друг. «Чай Бертона», каким его знают, – результат моего каторжного труда и отчаянной борьбы. Я уничтожу всё и всех, кто только попытается мне помешать. Ты понял?

– Да.

– Кто еще был на встрече? Мне нужно имя каждого.

Дейви тяжело сглотнул, но ничего не сказал.

– Скажи хозяину, парень, – посоветовал Керран. – Не будь дураком. Что тебе до них, Дейви? Никто не явится сюда тебе на подмогу.

Дейви закрыл глаза. Только не это. Боже, только не это! Он был готов говорить. Он хотел спасти себе жизнь, но не ценой предательства товарищей по работе. Если он назовет имена, Бертон схожим образом поступит и с ними. Дейви стиснул зубы, ожидая нового всплеска обжигающей боли, но ее не последовало. Тогда он открыл глаза. Бертон находился в нескольких шагах, и ножа у него в руках уже не было. Увидев, что Дейви смотрит на него, хозяин кивнул Керрану. Дейви сжался, приняв кивок за сигнал прикончить его, однако Керран лишь протянул ему конверт.

– Открой! – велел Бертон.

Дейви открыл. Внутри лежала десятифунтовая банкнота.

– Этого хватит на доктора для Элизабет?

– Как… как вы узнали?

– Я привык знать обо всем. Я знаю, что ты женат на милой женщине по имени Сара. У тебя есть четырехлетний сынишка Том. Твоей дочке Мэри три года. А малышке Элизабет недавно исполнился годик. Чудесная семья. Мужчине нужно заботиться о такой семье. Следить, чтобы с ними ничего не случилось.

Дейви оцепенел. Ненависть, которую он чувствовал, была сильнее боли, страха и гнева. Все, что терзало его сердце, отражалось на лице. Бертон мог это увидеть, но Дейви сейчас было плевать. Тяжелее всего было сознавать, что он у Бертона в кулаке. Если он не расскажет этому страшному человеку все, что тому надо, расплачиваться будет его семья. Дейви был готов пожертвовать собой, но только не женой и детьми. Бертон это знал.

– Шейн Паттерсон… – начал он. – …Мэтт Уильямс… Робби Лоуренс… Джон Пул…

Назвав всех, он услышал новый вопрос Бертона:

– А кто у них главарь?

Дейви замялся:

– Никто. Назначить не успели… нет у них…

– Мистер О’Нил, кто у них главарь?

– Патрик Финнеган.

– Отлично! Продолжай ходить на собрания и держи мистера Керрана в курсе. Если послушаешься, мою благодарность увидишь в конвертах с жалованьем. А если нет или если тебе хватит глупости рассказать всем о том, что здесь было, твоя жена очень пожалеет. Спокойной ночи, мистер О’Нил. Теперь тебе пора домой, заняться раной. Крови ты потерял достаточно. Если начнут спрашивать про ухо, скажешь: нарвался на вора. Узнав, что с тебя нечего взять, он рассвирепел и полоснул ножом по уху. Куда скрылся – ты не знаешь. Туман кругом был.

Дейви встал. У него кружилась голова. Зажимая рану носовым платком, он побрел по причалу, и до него донесся разговор Бертона с Керраном.

– Этот главарь… Финнеган. Кто он такой?

– Самоуверенный ублюдок. За словом в карман не полезет. Работник хороший, этого от него не отнимешь. Один из лучших у меня.

– Я хочу сделать из него пример.

– Это как, сэр?

– С ним надо разобраться. Я поручу Шихану. Он тебе сообщит.

«Пэдди… боже мой… что я наделал?!» – мысленно воскликнул Дейви, захлебываясь стыдом. Дейви покинул верфи и вышел на окутанную туманом улицу. К головокружению добавилась слабость в теле. Он споткнулся, зацепившись за булыжник, но успел схватиться за фонарный столб и устоял. Сердце тяжело билось. Дейви прижал окровавленную руку к сердцу и мучительно застонал. Он теперь – предатель. Иуда. И в груди у него бьется не сердце, а нечто черное, гнилое, зловонное и разбитое.

Глава 4

Фиона пересыпала отвешенные листья в жестяную коробку. У нее дрожали руки. Только не поднимать глаза. Едва он это увидит, как тут же уволит. А для чего еще он сюда явился? Ясное дело: кого-то выгнать. С какой стати Уильяму Бертону вдруг показываться на фабрике? Чтобы объявить о всеобщем повышении жалованья? Фиона слышала у себя за спиной его неторопливые, размеренные шаги. Ощущала его глаза, когда запечатывала банку и наклеивала этикетку. Бертон дошел до конца стола, повернулся и двинулся назад, уже с другой стороны. Где-то на середине он остановился. У Фионы замерло сердце. Ей не требовалось поднимать голову. Она и так знала, за чьей спиной остановился владелец компании. За спиной Эми Колдуэлл. «Иди дальше, – молчаливо просила Фиона. – Оставь девочку в покое».

Эми было пятнадцать лет. Простодушная, недалекого ума. Ее пальцам недоставало проворства. Иногда она роняла чашу весов, рассыпая чай, или криво наклеивала этикетку. Остальные работницы старались покрывать ее промахи. Каждая делала чуть больше, чтобы медлительность Эми не сказывалась на ее жалованье. Таково было их негласное правило: поддерживать друг друга.

Фиона отвесила новую порцию чая, моля Бога, чтобы Эми не сделала ошибки. Молитва не успела дойти. Послышался характерный лязг роняемой чаши. Фиона вскинула голову. Чай Эми рассыпался по столу, а эта дурочка – нет чтобы быстренько все убрать. Стояла столбом и беспомощно пялилась. Еще и подбородок дрожал.

– Быстро все убери, подруга, – шепнула ей Фиона. – Будь умницей, давай…

Эми кивнула, смела рассыпанный чай, а Бертон двинулся дальше – устрашать другую девчонку. Фиона сердито посмотрела ему вслед. Эми оплошала исключительно по его вине. Если бы Бертон не задержался у нее за спиной, она бы не уронила чашку. Понятное дело, бедняжка разволновалась.

Уильям Бертон был одним из самых богатых и успешных чаеторговцев Англии. Он выбился из низов, сделавшись конкурентом прославленных имен в чайной торговле: Твайнинга, Брука, Фортнума и Мейсона, Тетли. Подобно всем, кто на него работал, Фиона знала историю его жизни. Бертон родился в той части Лондона, которая называлась Камден. Он был единственным ребенком обедневшей портнихи, ныне покойной. Его отец-моряк погиб в океанской пучине. В восемь лет Бертон бросил школу и пошел работать в чайный магазин. В восемнадцать, благодаря упорному труду и бережливости, он выкупил магазин, с которого и началась история «Чая Бертона». Он никогда не был женат и не имел семьи.

Фиону восхищали стойкость и решимость Бертона, приведшие его к успеху, однако сам он вызывал у нее отвращение. Она не понимала, как человек, долго живший в бедности и сумевший выбраться из этой ямы, не испытывал сострадания к тем, кого увольнял, лишая средств к существованию.

Завершив обход, Бертон подозвал мистера Минтона. Фиона услышала их разговор вполголоса. С Бертоном пришел еще один человек. Она слышала и его голос. Через пару минут Фиона все-таки рискнула поднять голову. Бертон указывал на некоторых работниц. Минтон кивал. Третий – торопливый, богато одетый толстяк – поглядывал на часы. Затем несговорчивый, важничающий Минтон хлопнул в ладоши:

– Попрошу внимания, девушки! Мистер Бертон сообщил мне, что с недавних пор занят расширением и усовершенствованием своего чайного дела. Расходы, которые он несет, вынуждают его прибегать к строжайшей экономии…

Фиона, а с ней еще пятьдесят четыре встревоженные девушки глядели на надсмотрщика. Работницы не понимали мудреных слов, но чувствовали: добром это не закончится.

– …а это значит, что я должен уволить некоторых из вас.

Все шумно выдохнули.

– Тех, кого я назову, прошу подойти в контору и получить причитающееся жалованье. Вайолет Симмс, Джемма Смит, Пэтси Гордон, Эми Колдуэлл… – Минтон назвал пятнадцать имен и фамилий, однако было видно, что ему самому неловко; он помолчал, а затем произнес: – Фиона Финнеган…

Боже, смилостивься! Что она скажет ма? Ее деньги в семье были далеко не лишними.

– …будет оштрафована на шесть пенсов за разговор на рабочем месте. Если это повторится, а также в случае иных нарушений тишины, виновные будут уволены. Возвращайтесь к работе.

Фиона посмотрела на него, испытывая облегчение, что ее не уволили, и в то же время злясь на штраф за попытку помочь Эми. Вокруг слышались сдавленные всхлипывания и шарканье ног. Работницы собирали свои нехитрые пожитки. Фиона закрыла глаза. За веками мелькали точечки яркого света. Изнутри поднималась ярость, которую Фиона старалась подавить.

Поглубже вдохнув, она открыла глаза и взяла совок, но работать не смогла. Голова сама поворачивалась в сторону уволенных. Побледневшие, с дрожащими руками, они брели в контору Минтона. Фиона знала, что Вай Симмс – единственная кормилица себя и больной матери. У Джеммы было восемь братьев и сестер и отец, пропивавший ее деньги. А Эми… сирота, живущая с сестрой в крохотной каморке. Где, спрашивается, эта девочка найдет другую работу? Что будет есть на следующей неделе? Вид ошеломленной Эми, стоящей в выцветшем капоре, с дырявой шалью на плечах, стал для Фионы последней каплей. Она швырнула совок. Если Бертон хотел уволить ее за разговор, пусть напоследок послушает ее слова.

Фиона направилась в контору, обогнав уволенных работниц. Глупым Уильяма Бертона никак не назовешь. Дурак не смог бы построить чайную империю. Но тогда почему он такой недальновидный? Только что он наблюдал, как они работают, и неужели не заметил низкую отдачу от такого способа работы? Увольняя пятнадцать девушек, он рассчитывал сэкономить. Но если никого не увольнять, а устроить работу по-другому, он еще и прибыль получит. Сколько раз Фиона пыталась рассказать об этом мистеру Минтону – тот и слушать не желал. Может, теперь прислушается?

Оттеснив одну из уволенных, Фиона вошла в контору:

– Прошу прощения.

Мистер Минтон сидел за столом, отсчитывая шиллинги и пенсы.

– Что там еще? – не поднимая головы, спросил он.

Зато Бертон и его спутник подняли глаза от пухлой конторской книги и уставились на Фиону. Она сглотнула, сжимаясь под их буравящими взглядами. Гнев, погнавший ее сюда, сменился страхом, который требовал поскорее исчезнуть. Только сейчас Фиона всерьез почувствовала, что ее действительно могут уволить.

– Прошу прощения, мистер Бертон. – Фиона старалась говорить спокойно. – Но увольнение девушек – это ложная экономия.

Теперь и Минтон обратил на нее внимание. Казалось, прошла вечность, прежде чем надсмотрщик заговорил.

– Премного извиняюсь, мистер Бертон, сэр… – пробормотал он, вставая, чтобы выпроводить Фиону.

– Погоди. – Бертон закрыл книгу. – Любопытно послушать, почему эта упаковщица считает, что разбирается в делах лучше меня.

– Я знаю только свою часть работы, сэр. Я этим занимаюсь каждый день.

Фиона заставила себя смотреть прямо в глаза Бертону и его спутнику. Глаза хозяина были черными и холодными, а у толстяка – красивого бирюзового цвета и совершенно не вязались с его жестким, алчным лицом.

– Если вы не станете увольнять этих работниц, но измените характер работы, скорость упаковки чая возрастет. Вы только выиграете.

– Продолжай.

Фиона глотнула воздуха:

– Сейчас… каждая из нас делает по нескольку операций. Согласны? Если это коробка, ее надо склеить. Если банка – наклеить этикетку. Затем нужно наполнить коробку или банку чаем, запечатать и оттиснуть цену. Это заставляет нас покидать рабочие места, чтобы взять то одно, то другое. Мы понапрасну теряем время. Иногда чаинки прилипают к кисти. Тоже убыток. А можно сделать так. Из пятидесяти пяти работниц взять, скажем, двадцать и поставить их готовить коробки и банки. Еще пятнадцать будут отвешивать чай в подготовленные коробки и банки. Десятерых поставить на запечатывание и штамповку цены. И оставшиеся десять будут следить за тем, кому что надо, и подносить прямо к столам. При таком устройстве работы каждая работница успеет за то же время сделать больше. Скорость упаковки возрастет, а ее стоимость понизится. Я в этом уверена. Сэр, разве нельзя хотя бы попробовать так работать?

Бертон сидел молча. Взглянув на Фиону, он устремил глаза к потолку, обдумывая ее слова.

Фиона сочла это обнадеживающим знаком. Он не сказал «нет» и не уволил ее. Во всяком случае, пока не уволил. Она знала, что девушки тоже слышали ее слова. Фиона спиной ловила их взгляды, чувствуя у себя на плечах груз их отчаянных надежд. Ее идея не была пустой фантазией, и она это знала. А теперь, Господи, сделай так, чтобы Бертон тоже это понял!

– Что ж, предложение дельное, – наконец сказал Бертон, и Фиона возликовала. – Мистер Минтон, когда закончишь, примени его к оставшимся работницам.

– Но мистер Бертон… – У Фионы задрожал голос. – Я думала… вы их оставите…

– Зачем? Ты мне только что рассказала, как заставить сорок работниц выполнять работу сотни. Зачем я буду платить деньги пятидесяти пяти? – Он улыбнулся спутнику. – Повышение производительности при одновременном снижении затрат. По-моему, Рэндольф, банку это очень понравится.

– Еще бы! – усмехнулся толстяк и потянулся за другой расходной книгой.

Фионе казалось, что ей влепили пощечину. Она молча вышла из конторы Минтона, чувствуя себя униженной. Какая же она дура! Хотела уберечь подруг от увольнения, а вместо этого сама же подтвердила, что без них обойдутся. Взяла и рассказала Уильяму Бертону, как меньшее число работниц смогут делать больше работы. Неудивительно, если Бертон применит ее идею на своих фабриках в Бетнал-Грине и Лаймхаусе и часть тамошних упаковщиц тоже лишится работы. Ну когда, когда она научится держать характер в узде, а рот – на замке?!

У Фионы пылали щеки. Ей было стыдно. Она старалась не поднимать глаз. Кто-то тронул ее за руку. Тоненькие, хрупкие пальчики обвили ее запястье. Эми.

– Спасибо, Фи, – прошептала она. – За попытку отстоять нас. Какая ты смелая! Мне бы такой стать.

– Дура я, Эми, а не смелая, – ответила Фиона, готовая разреветься.

Эми поцеловала ее в щеку. Вайолет – в другую. А Джемма посоветовала ей поскорее возвращаться на рабочее место, если не хочет пополнить их очередь.

Предзакатное солнце приятно согревало спину Джо, и оно же подчеркивало грязь и убожество переулков и узких улиц Уайтчепела, по которым гуляли они с Фионой. Беспощадные косые лучи ложились на обветшалые дома и магазины, высвечивали прохудившиеся крыши, закопченные кирпичные стены и зловонные сточные канавы. Все, что скрывалось за пеленой дождя или тумана, солнце безжалостно обнажало. Джо так и слышал отцовские слова: «Солнце – первый враг здешних мест. Всю гнусь высветит. Оно что румяна на старой шлюхе. Только хуже делает».

Жаль, что он не может сводить Фиону в более приятное место. Например, в один из модных пабов с красными бархатными обоями и матовыми стеклами. Но денег у Джо было в обрез, и единственным развлечением, какое он мог предложить Фионе, стала прогулка по Коммершел-стрит, чтобы поглазеть на витрины и угоститься кулечком чипсов или имбирных орешков.

Джо наблюдал за тем, как Фиона разглядывает витрину ювелирного магазина. Судя по выпяченному подбородку, она продолжала терзаться из-за разговора с Бертоном и участи уволенных работниц. Джо позвал ее на прогулку сразу после ужина, и по дороге Фиона все ему рассказала.

– Но ты же не рассчитывала победить? – спросил Джо.

Фиона повернулась к нему. Вид у нее был безутешный.

– То-то и оно, что рассчитывала.

Джо улыбнулся и покачал головой:

– Ни у кого нет девчонки с медными яйцами. Только у меня.

Фиона засмеялась. Ее смех обрадовал Джо. До этого она плакала, проливая по уволенным работницам горькие слезы гнева и отчаяния. Видя Фиону плачущей, Джо всегда терялся, ощущая собственное отчаяние и бесполезность. Он обнял Фиону, прижал к себе и поцеловал в макушку.

– Двенадцать и шесть, – прошептал Джо, когда они пошли дальше. – И к чертям Уильяма Бертона!

– Двенадцать и шесть? – взволнованно переспросила Фиона.

– Угу. Я добавил. Торговля на этой неделе шла хорошо.

– А как у тебя с отцом?

Джо пожал плечами. Не хотелось ему портить прогулку разговорами об отце, но Фиона допытывалась. Пришлось рассказать, что сегодня они с Бристоу-старшим крупно повздорили.

– Опять? Теперь из-за чего?

– Из-за покупки второй тележки. Я прошу, а он – ни в какую.

– Но почему?

– Тут такое дело, Фи… – начал Джо, постепенно входя в раж. – Вроде бы нам и одной тележки хватает. Отбоя от покупателей нет. Но можно торговать еще успешнее. В торговле надо вертеться. В прошлую субботу – да ты и сама видела – был громадный наплыв покупателей. Мы едва успевали отпускать товар. А потом у нас он закончился. Понимаешь? Закончился! Представь, Фи: люди хотели у нас купить! Мы бы легко продали ящик яблок, фиги, картошку, брокколи. А так? Люди видели пустую тележку и шли к другим. Я два месяца отцу долдонил: па, давай купим вторую тележку и разделим весь товар. На одной – фрукты, на другой – овощи и зелень. Он и ухом не ведет.

– Но почему? – снова спросила Фиона. – Идея-то здравая.

– У отца один ответ: нам и так хорошо. На жизнь зарабатываем, а рисковать незачем. Его любимая присказка: «От добра добра не ищут». С ним всегда так. Не хочет видеть дальше своего носа. А мне мало зарабатывать на жизнь. Я хочу, чтобы торговля давала прибыль. Хочу расширять дело.

– Бог с ним, Джо. Не бери в голову, – сказала Фиона. – Еще годик-полтора, и отцовская власть над тобой закончится. Мы будем сами себе хозяева, и уж мы-то сделаем все, чтобы наш магазин приносил как можно больше прибыли. А пока потерпи. Выше головы не прыгнешь.

– Ты права, – угрюмо согласился Джо.

Вот только надолго ли хватит его терпения? Отношения с отцом делались все напряженнее. Джо не захотел огорчать Фиону – ей сегодня и так досталось, – а потому не сказал, что у него с отцом едва до кулаков не дошло.

Джо утаил не только это. После перепалки с отцом, когда Бристоу-старший пошел успокоить себя пинтой пива, оставив сына управляться в одиночку, на рынке появился Томми Петерсон. Он похвалил раскладку товаров на тележке, отметил проворство Джо и пригласил зайти завтра в его контору на Спитафилдсе. Джо был уверен: Томми посоветует им обзавестись второй тележкой и, возможно, предложит более выгодные условия для оптовой закупки, чтобы она не пустовала. А что Джо скажет в ответ? Что отец противится расширению торговли? И кем он будет выглядеть в глазах Томми? Дураком, если не сказать хуже.

Разговор стих. Джо с Фионой брели дальше. Солнце зашло. Стало прохладно. Лето близилось к концу. Скоро наступит осень с дождями и холодом. Тогда уже не очень-то погуляешь. Джо не представлял, откуда взять денег, чтобы они поскорее открыли магазин и смогли пожениться.

– А давай пойдем напрямик, – вдруг предложила Фиона.

– Что?

– Есть короткий путь, – озорно улыбнулась она, указав на переулок, начинавшийся между пабом и конторой торговца углем. – Выйдем прямиком на Монтегю-стрит. – (Джо удивленно посмотрел на Фиону.) – Что смотришь? Хочу побыстрее попасть домой, – простодушно объяснила она, увлекая его за собой.

Едва они оказались в переулке, из-под нагромождения пивных бочек выскочило какое-то юркое существо с когтистыми лапками. Фиона завизжала и затопала ногами.

– Всего лишь кошка, – сказал Джо. – Есть такие… карликовой породы.

Хихикая, Фиона прижала его к стене и поцеловала. Такая смелость была не в ее характере. Обычно Джо сам ее целовал. Но ему это даже понравилось.

– Ты потому и потащила меня в переулок? – спросил он. – Потискаться захотелось?

– Если не нравится, никто тебя не держит, – ответила Фиона, снова его поцеловав. – Можешь уйти, когда захочешь. – Она наградила Джо третьим поцелуем. – Только скажи.

Джо задумался над ее предложением.

– Может, это не так уж и плохо, – ответил он, обнимая Фиону за плечи.

Его ответный поцелуй был долгим и крепким. Руки Фионы упирались ему в грудь. Их тепло проникало под рубашку. Джо осторожно дотронулся до груди Фионы, ожидая, что она оттолкнет его руку. Нет, не оттолкнула. Ладонь ощущала удары ее сердца – такого сильного и в то же время совсем беззащитного. Он держал в руке сердце Фионы. Ощущение захватило его целиком. Фиона была его родственной душой, частью его существа, такой же, как плоть и кровь, из которых состояло его тело. Она была с ним, в нем и во всем, что он делал. Главным желанием его жизни. Пределом мечтаний.

Влекомый ее телом, Джо вытащил наружу блузку Фионы, затем камисоль и скользнул рукой внутрь. Пальцы обхватили ее левую грудь – мягкую и тяжелую, как вино в бурдюке. Он нежно помял теплый бугорок. Фиона тихо застонала. Этот призывный звук вызвал у него сильную эрекцию. Джо хотел Фиону. Нуждался в близости с ней: здесь и сейчас. Ему хотелось войти в Фиону, задрав ей подол и прижав к стене. Джо было очень нелегко управлять своим желанием. Нежность ее кожи, ее запах и вкус сводили с ума. Но он удержался. Их первая близость не должна происходить впопыхах, в грязном переулке. Однако нужно было что-то делать, пока боль в мошонке не станет острой и невыносимой.

Джо взял руку Фионы и опустил вниз. Фиона погладила по его брюкам, а затем запустила руку внутрь. Джо показал, что делать. И Фиона ласкала его напрягшийся член, пока дыхание Джо не сделалось шумным и жарким. Потом он застонал, уткнувшись ей в шею. Его тело содрогнулось. Наступил сладостный миг освобождения. Боль исчезла. Джо, не открывая глаз, вновь привалился к стене. Его грудь тяжело вздымалась.

– Джо! – послышался тревожный шепот Фионы. – С тобой все хорошо?

– Ага, – усмехнулся он. – В лучшем виде, Фи.

– Ты уверен? У тебя, случаем, крови не было?

– Крови? Не иначе ты оцарапала!

– Как? Я же осторожно! – чуть не завизжала Фиона.

– Тише! Я просто пошутил, – расхохотался Джо.

Он вытерся носовым платком, который скомкал и швырнул на землю.

– Такое не понесешь домой и не попросишь ма постирать.

– Но почему? Платок денег стоит.

– Ой, Фиона, какая же ты темная в этих делах!

– Сам не ахти какой светлый! – огрызнулась она.

– Но об этом знаю побольше твоего, – сказал Джо, поцеловав ее в шею. – Я могу доставить тебе такое же удовольствие, какое ты доставила мне.

– Тебе понравилось?

– Спрашиваешь!

– А на что это было похоже?

Джо поднял ей подол и, немного повозившись с панталонами, засунул руку внутрь. Он гладил бедра Фионы, удивляясь, насколько шелковистая у нее там кожа. Затем его пальцы нащупали мягкую расщелину. Фиона оцепенела. Она смотрела на него во все глаза, не понимая, чем это кончится. Ее дыхание участилось. Джо прошептал ей, чтобы не боялась. Их окружала темнота… Потом в этой темноте зазвучал церковный колокол, отбивавший время.

– Ой нет… Вот черт! – воскликнула Фиона, отстраняясь от Джо. – Я ж совсем про время забыла! Девять часов! Ма с меня шкуру спустит. Наверное, думает, меня убили. Поторапливайся, Джо!