Возвращение троянцев

– Вправо! – крикнул Ахилл Яхмесу.

Он повторял тот же прием – вел колесницу вдоль вражеского строя, нанося удар за ударом, срезая ряд за рядом. «Пелионский ясень» расшибал мощные шлемы, ломал вскинутые навстречу мечи, даже толстые булавы. Это неукротимое и стремительное движение смерти заставляло неустрашимых лестригонов отступать, шарахаться в сторону от колесницы, так страшен был новый натиск троянского богатыря.

– Разворачивай! – снова закричал Ахилл, когда колесница промчалась вдоль правого крыла вражеского строя, оставив на земле не менее двадцати убитых. – Разворачивай скорее!

Яхмес опоздал на какое-то мгновение, и повозка пролетела по открытому месту около сотни локтей, прежде чем повернуть на новый заход. И это сделало ее уязвимой. Сразу несколько копий рванулись навстречу и убили одного из коней. Второй, раненый, осел на задние ноги, высоко вскинув передние, на миг прикрыв собой седока и возницу. Но только на миг…

Взревев от радости, Антифот, все это время следивший за движением колесницы и ждавший, когда она повернет, стремительно выскочил из-за спин своих воинов и, когда раненый конь опрокинулся, с расстояния в сорок шагов что есть силы метнул копье.

Яхмес от толчка упал на колени и не успел поднять щит достаточно высоко. Впрочем, едва ли щит мог устоять против огромного копья, брошенного с невероятной силой и яростью. Копье пробило нагрудник Ахилла и вонзилось в грудь с левой стороны. Герой не вскрикнул, только вздрогнул всем телом и упал навзничь, перелетев через борт колесницы.

В это мгновение лестригоны, казалось, уже проигравшие битву, подумали, что еще могут победить.

Глава 11

Случившееся видели почти все. Антасса и его шерданы, как раз в это время вклинившиеся в первый вражеский ряд, фараон, находившийся на другом краю площадки, но наблюдавший за началом боя со своей колесницы, Гектор, чья боевая повозка достигла линии вражеской обороны, Пентесилея, которая в этот момент сражалась на береговом перешейке, локтях в двухстах от мужа.

Лестригоны оглушительно завопили в диком ликовании, им ответил отчаянный вопль египтян, и Антасса со своими воинами тотчас кинулся к колеснице Ахилла, чтобы прикрыть его. Они были уверены, что герой убит, но не желали отдавать и его тела.

Гектор закричал громче и страшнее всех и совершил, на первый взгляд, совершенно безумный поступок: он направил свою колесницу напролом, сквозь вражеские ряды, далеко вклинившись в них и дав себя окружить. Он оказался далеко от своих воинов, казалось, обрекая себя на гибель. На самом деле это не было безумием: как ни был потрясен царь Трои, он не утратил воли, равно как и не поверил, что Ахилл мертв. Приамид-старший понимал, что сейчас важнее всего отвлечь от брата врагов, а сделать это можно было, только обратив их ярость на себя. От горя и гнева силы героя словно утроились – он рубил направо и налево, непостижимым образом уходя от множества ударов. Его новый возница – опытный немолодой египтянин, прикрыл щитом спину троянца, даже не пытаясь защищать его спереди – Гектора защищала сейчас собственная быстрота движений, его окровавленный громадный меч мелькал в воздухе, как огненное крыло, и порою казалось, что у него в руке десяток мечей.

– Вот вам, псы, ублюдки, Тартаровы выродки! – кричал герой. – Вот вам, вот, вот и вот! Ни один из вас не уплывет отсюда, вас сожрут грифы и шакалы! Вот вам, уроды! Вот! Вот! Подыхайте!

Пентесилея видела тот момент, когда копье вонзилось в грудь ее мужа и видела, что оно, скорее всего, попало в сердце. Если это так, то Ахилл упал мертвым, хотя то, что падал он не лицом вниз, а затылком, все же внушило амазонке какую-то надежду. Она поняла, что не поспеет к нему прежде, чем до него добегут лестригоны, однако шерданы успели раньше, а значит, если Ахилл жив, они могли на какое-то время его защитить.

Любая женщина на месте Пентесилеи поступила бы, не рассуждая – робкая обратилась бы в бегство (но такой не могло оказаться на поле битвы), отважная кинулась бы к мужу, даже рискуя сразу погибнуть.

Пентесилея была не обычная женщина и даже не обычная амазонка и поступила совершенно иначе. Развернув коня, она направила его прямо на отделившегося от вражеских рядов царя Антифота. Ей навстречу, занося свои копья, выскочили несколько воинов, но когда копья поразили ее коня, амазонки уже не было в седле – она перелетела в прыжке через голову лошади и через головы напавших на нее лестригонов и, оказавшись теперь с Антифотом лицом к лицу, будто безумная, кинулась к нему. Впервые за все время битвы амазонка закричала. Она кричала не обычным своим низким, почти мужским голосом – ее крик, пронзительный, звонкий, вдруг выдал врагам, что это – женщина. Но ей того и было нужно – Пентесилея действовала совершенно осознанно, хотя египтянам, видевшим ее прыжок и ее атаку, в какой-то миг показалось, что она помешалась.

Вероятно, это же подумал Антифот. Он рассмеялся и, оскалившись, ждал амазонку, выставив вперед меч. В нескольких шагах от него Пентесилея снова взвилась в воздух, занося над головой секиру. Она миновала лезвие меча, успев ногой толкнуть руку царя лестригонов и не дать вскинуть оружие выше. Но реакция Антифота была, пожалуй, не хуже: когда амазонка, как кошка, обрушилась ему на грудь, он левой рукой перехватил ее руку с секирой. Еще миг – и железные пальцы лестригона, сжавшись, как клещи, сломали бы запястье женщины, однако этого мига у Антифота не было. Трудно сказать, успел ли он увидеть, как взметнулась левая рука Пентесилеи, во время ее бега и прыжка плотно прижатая к телу. Трудно сказать, заметил ли Антифот короткую белую молнию, сверкнувшую ему в глаза. Во всяком случае, его воинам, находившимся в нескольких шагах, показалось, что амазонка ударила их царя в лоб кулаком. И когда он, не вскрикнув, рухнул лицом вниз, их ошеломила лишь сила удара, сумевшего повергнуть на землю могучего воина. Истина открылась, когда кто-то, подбежав к Антифоту, повернул его: как раз под линией шлема, точно между бровей царя, торчала костяная рукоять боевого ножа амазонки. Лезвие целиком вошло в мозг и принесло мгновенную смерть.

Пентесилея не упала вместе с убитым – успела отскочить. И, прежде чем лестригоны могли что-либо сообразить, зарубила одного из них секирой. Трое других, поняв, что произошло с Антифотом, с воплями кинулись к амазонке, но один за другим упали под ее ударами.

Видя, что смерть царя вызвала среди врагов если не смятение, то растерянность, и ряды их смешались, молодая женщина, врубившись в гущу боя, бросилась к колеснице Ахилла. Но его уже не было возле повозки – шерданы оттащили героя назад, подальше от сражения. Пентесилея увидела его в окружении десятка египетских воинов. Троянец лежал на спине – копье все так же вертикально торчало из его груди. Рядом, на коленях, склонившись к нему, стоял Яхмес. Лицо героя было серым от боли, но глаза открыты и хриплое дыхание срывалось с губ – он был жив.

– Ахилл, Ахилл! – крикнула Пентесилея, бросаясь к нему и тоже падая на колени. – Ахилл, я убила Антифота!

Он сделал над собою страшное усилие и улыбнулся.

– Этот пес говорил, что нет мужчины, который бы убил его… Вытащи копье, Пентесилея.

– В сердце? – резко спросила она.

– Нет. Рядом. Мне повезло. Вытащи его, ну… У остальных не такая твердая рука, а у меня не хватит сил.

Она рассекла секирой нагрудник мужа, вынула из пояса и положила себе на колени полосу ткани. Затем, взявшись за древко, могучим рывком извлекла копье из раны. Кровь, до того стекавшая густыми каплями, теперь хлынула струей, но амазонка быстро зажала рану тканью. Потом, приподняв Ахилла, плотно обмотала его грудь и, сняв с себя пояс, закрепила повязку.

– Мы отнесем его в лагерь, и лекари обработают рану! – воскликнул Яхмес. Его губы дрожали, голос срывался, он готов был расплакаться.

– Где Гектор? – глухо спросил Ахилл, очнувшись после мгновенного обморока.

– Там, в центре битвы.

– Он в опасности, Пентесилея… Прошу, помоги ему…

Она сжала рукой его мокрую от пота и крови ладонь.

– Ты продержишься, Ахилл?

– Да, да… Попади оно в сердце, я был бы уже мертв. Ну, родная моя, иди! Прошу тебя!

Амазонка поцеловала бледные губы мужа и, вскочив, крикнула египтянам:

– Берегите его!

Вскоре она уже была рядом с Гектором, который отбивался от нескольких десятков наседающих на него врагов. Секира Пентесилеи сверкнула рядом с царем, свалив лестригона, который метил в героя копьем.

– Ахилл жив! – выдохнула амазонка. – Его рана не смертельна. Антифот убит.

– Хвала Великому и Единственному Богу! – прохрипел Гектор, не поворачивая окровавленного лица, лишь мельком глянув на нее. – Мы почти победили, Пентесилея. Надо выстоять!

– Мы добьем их! – амазонка снова ударила и ринулась за отступившим от нее раненым лестригоном. – Куда, отродье демона?! Струсил?! Они уже дрогнули! Лестригоны дрогнули! Держись, Гектор, слышишь!

Последние слова она прокричала во весь голос, и услышал их не только царь Трои.

Занятые битвой, они не обращали внимания ни на что, кроме поля боя. Между тем из-за мыса уже некоторое время назад показались два корабля. Они шли на веслах, свернув паруса. Казалось, гребцы раздумывали, приставать ли им к берегу, на котором кипела страшная битва. Высокий человек в боевых доспехах, стоявший на носу одного из кораблей, из-под руки напряженно всматривался, пытаясь понять, что происходит.

Некоторые из сражающихся краем глаза заметили эти корабли. Увидел их со своей колесницы и Рамзес. В недоумении он понял, что это чужие суда, явно не египетские и совершенно точно не финикийские – об этом говорила форма их носа и кормы, расположение мачт. Однако они были и не лестригонские – в чем фараон, впрочем, не сомневался.

«Похоже, это данайцы! – подумал Рамзес. – Что им тут может быть нужно, и как они смеют приставать в неположенном месте? А они вроде бы хотят пристать… Фу, какие глупости лезут в голову! Разве сейчас до этого!»

Между тем крик Пентесилеи, долетевший до идущих вдоль берега кораблей, решил дело. Высокий человек, очевидно, предводитель мореплавателей, обернулся к своим гребцам и закричал могучим голосом, так, чтобы услышали и на втором корабле:

– Я слышал имя Гектора! Он в сражении, и его враги – подлые лестригоны, от которых стонут все народы моря. За мной! Скорее!

В считанные мгновения оба корабля врезались носами в песок, и гребцы, моментально облачившись в доспехи и взяв оружие, превратились в воинов. Соскочив в воду, они кинулись к берегу, собираясь вступить в сражение. Приказ их начальника не оставлял сомнений, что они будут драться на стороне египтян, и что грозная слава могучих лестригонов не пугает их. Это были сильные, крепкие мужчины, вооруженные копьями и мечами, чей решительный вид говорил о немалой отваге.

Гектор увидел их, когда они пошли в наступление, и понял, что это пришла помощь, помощь, которая была сейчас так нужна. Только откуда взялись эти люди? Кто они?… Пользуясь тем, что враги слегка отступили, в который раз пытаясь заставить его совершить ошибку – сойти с колесницы, герой повернулся и посмотрел на неожиданных союзников. И подумал, что сходит с ума: впереди, размахивая огромным мечом, бежал… Ахилл! Тот Ахилл, какого когда-то он видел под стенами осажденной Трои – в тех самых доспехах, с львиными мордами на могучем нагруднике и на щите, в высоком, сверкающем шлеме со светлой гривой. Юный, стремительный, гневный и прекрасный, как всегда.

В следующее мгновение царь Трои понял свою ошибку: не было главного: того страшного взгляда из-под дуги шлема. Взгляда, который вызывал ужас у самых отважных, а менее храбрых валил мертвыми, взгляда, в котором виднелась нечеловеческая, неодолимая и беспощадная сила Ахилла. Сила, с которой нельзя справиться… Взор воина был грозным, но он не убивал и не обращал в бегство. Этот человек походил на Ахилла, и на нем были его доспехи, те самые, что он видел под Троей, но это был не Ахилл.

Гектор не успел до конца понять, кого видит перед собой, у него не осталось на это времени. Он продолжал биться, биться из последних сил. Его снова ранили, на этот раз в бок – рана причиняла сильную боль, а главное не было возможности перевязать ее и остановить обильное кровотечение. Шерданы пробились к своему командующему и дрались с ним рядом, однако их силы тоже были на пределе.

Вмешательство неведомых союзников оказалось своевременным. Сто двадцать могучих воинов, со свежими силами ринувшихся в бой и напавших на лестригонов со спины, смяли их ряды. Завоеватели дрогнули окончательно, часть их попыталась прорваться к заливу, чтобы добраться до двух уцелевших кораблей. Но Пентесилея с несколькими десятками воинов-шерданов не подпустили врагов к берегу.

Исход битвы был решен. Молодой военачальник в сверкающих доспехах бился с большим искусством, так умело, так ловко, словно делал это ежедневно. Каждый удар его меча нес смерть, и вот уже ряды его воинов сомкнулись с рядами наступавших египтян. Остатки лестригонов были окружены. Они не сдавались, сопротивляясь, погибая один за другим, но им никто и не предлагал сдаться. Возможно, Гектор оставил бы в живых последних побежденных, но на этот раз его великодушие и здравый смысл уступили ярости – он еще не знал, выживет ли его брат после полученной страшной раны, а потому щадить врагов, совершивших столько подлостей, нарушивших все договоры, царь Трои не мог.

Еще немного – и все было кончено.

Когда грохот мечей и щитов, рев сотен глоток, топот ног вдруг умолкли, Гектор огляделся и понял: это победа. Страшная победа: из трехтысячного войска египтян в живых оставалось около семисот человек и среди них мало кто не был ранен.

Троянский царь посмотрел на солнце и с изумлением понял, что битва продолжалась чуть больше часа…

Глава 12

– Ты – величайший полководец Ойкумены! Только ты мог это сделать! Только ты!

Это было первое, что Гектор расслышал, когда ослабел звон в ушах и небо с землей, странным образом кружившиеся вокруг него в сумасшедшей пляске, вновь заняли свои места. Он осознал, что стоит, прислонившись спиной к своей колеснице, у ног лежит измятый и пробитый в нескольких местах нагрудник (когда он успел снять его?), а возница-египтянин старательно заклеивает рану на боку военачальника второй подряд полосой медового пластыря, через которую снова упрямо проступает кровь.

– Ты спас Египет, спас мое царство! Дух великого Гора в твоей душе!

Рамзес соскочил со своей повозки, стремглав подлетевшей к повозке Гектора, схватил героя за плечи и встряхнул, будто мальчик, заливаясь смехом.

– Это не я спас твое царство, – глухо проговорил Гектор. – Если уж так, то Ахилл это сделал. И твои воины не дрогнули. Да еще ахейцы очень помогли. Если только они ахейцы…

– Кто? – не понял Рамзес.

– Вы зовете их данайцами. Вон, как им рады твои люди!

В это время воины-шерданы с возгласами ликования обнимались с так неожиданно оказавшими им помощь мореплавателями. Многие бойцы Антассы, бывшие морские разбойники, происходили из народов моря – этруски, тавры, киликийцы, и здесь, в Египте, чувствовали родство с этими пришельцами из далеких земель. Гектор, сумев, наконец вслушаться в бессвязный хор голосов, понял, что приезжие говорят на языке, очень близком к критскому наречию, скорее всего, на одном из его диалектов.

Царь Трои огляделся, ища глазами предводителя. И увидел, как тот, отдав своим людям несколько коротких приказаний, сам направился прямо к нему. Не доходя двадцати-двадцати пяти шагов, он остановился, вертикально воткнул в землю свой меч, который так и не успел вложить в ножны, затем, расстегнув ремешок шлема, снял его. Лицо, совсем юное, окруженное густым облаком темно-каштановых волос, было обветрено и покрыто густым загаром. Карие глаза смотрели прямо, спокойно. Юноша очень походил на Ахилла, но это уже не поразило Гектора. Он знал теперь, кого видит перед собой, и не удивился словам, которые молодой воин произнес, оказавшись перед ним.

– Здравствуй, царь Гектор! – он говорил, может быть, чуть поспешно, но твердо. – Я Неоптолем, царь Эпира, сын великого Ахилла. Это я убил пять лет назад твоего отца, царя Приама.

– Я знаю, – сказал Гектор, так же твердо отвечая на прямой взгляд юноши. И ничего не сказал больше.

– Это был самый страшный и самый отвратительный поступок за всю мою жизнь, – продолжал Неоптолем, переведя дыхание. – Он был совершен в затмении, но это меня не оправдывает. Этому никогда не будет искупления. Ты вправе желать моей смерти. Но сперва выслушай меня.

Гектор так же молча, со все возрастающим изумлением смотрел на юношу, и тот, не прерываясь, заговорил дальше:

– В ту ночь, когда пала Троя, я захватил как боевую добычу твоих жену и сына. Я увез их в Эпир. Еще в дороге мне хотелось овладеть Андромахой, однако я понял, что не хочу и не могу причинить ей зло… Я полюбил ее, Гектор. Многие данайские цари грозили мне войной, но я решил на ней жениться и сделать Астианакса своим наследником. Она согласилась, поняв, что иначе ее сын погибнет. В день сочетания, прямо в храме, у алтаря, спартанцы чуть не убили меня. Я выжил чудом. А выздоровев, понял, что не могу по-настоящему стать мужем Андромахи, потому что она не любит меня! Она продолжала любить тебя, хотя какое-то время верила в твою смерть. Я так и не прикоснулся к ней, клянусь в этом всеми богами, памятью моего отца, который был тебе другом – я узнал это уже после… после гибели Трои. Царица Микен Электра рассказала нам, что ты, возможно, жив, что принял участие в эфиопском восстании. И я поехал искать тебя и потратил год, чтобы найти.

– Зачем?! – воскликнул Гектор, уже не скрывая изумления.

– Затем, чтобы сказать: твоя жена ждет тебя! Можешь поехать за нею в любое время. – Она чиста перед тобой – к ней не прикоснулся ни один другой мужчина.

Горячий комок вдруг встал у Гектора в горле. Снова стало звенеть в ушах, и герой удивился, что так твердо держится на ногах.

– Ты ненавидишь меня? – тихо спросил он.

– За что?! – теперь изумление было во взгляде и в голосе Неоптолема.

– За то, что я остался жив. Тогда, в Трое, и теперь здесь.

Юноша вдруг странно, беспомощно улыбнулся.

– Это была самая большая боль. Когда мне сказали, когда я понял, что не имею права… Но я и прежде не имел права, просто пытался себя обмануть! За этот год странствий я понял, что хочу тебя найти. И радуюсь, что нашел. Потому что не могу видеть Андромаху несчастной!

На миг он опустил голову, потом опять посмотрел в глаза Гектору.

– Если хочешь, отомсти мне за смерть отца. Я не посмею поднять на тебя оружие.

Гектор вдруг рассмеялся и тут же закашлялся – во рту еще было полно песка и крови. Он с трудом перевел дыхание:

– Даже если бы мне пришла в голову эта безумная мысль – после того как ты помог нам в сражении, сохранив, по крайней мере, половину жизней всех этих воинов и, возможно, мою… После того как ты еще раньше спас моих жену и сына – ведь ты спас их, это несомненно. Во всяком случае, Астианакса ахейцы точно убили бы! И даже если бы после этого мне пришло в голову тебе мстить, я бы все равно не смог этого сделать. И царь Приам не обрадовался бы этому. Ты – мой племянник, ты – его родной внук, Неоптолем.

В первое мгновение юноша, казалось, не уловил смысла этих слов. Он пожал плечами, как человек, уверенный, что чего-то не понял, и смущенный своей непонятливостью. Но тут же до него дошло, что слова Гектора могли означать только то, что они действительно означали. Лицо Неоптолема мгновенно залила краска и тут же, как по волшебству, отхлынула.

– Как ты сказал? – спросил он тихо.

Гектор вспомнил, что было с Ахиллом, когда Нестор раскрыл правду о его рождении. Для Неоптолема это мгновение станет, пожалуй, пострашнее…

– Я понимаю, мои слова звучат невероятно, – твердо проговорил царь Трои, – но только это так. Твой отец не был сыном царя Пелея. Когда-то Пелей подобрал его колыбель, унесенную в море. Это было у берегов Троады. Царь Фтии объявил найденыша своим сыном, и из-за этого великий Ахилл двенадцать лет воевал со своими братьями! Уже после гибели Трои открылась правда: твой отец – родной сын Приама и Гекубы, мой брат.

– Кто… – Неоптолем задохнулся, и его голос сорвался на хрип. – Кто такое сказал?!

– Нестор, друг Пелея. Он знал всю правду. А еще раньше Парис, который был изначально повинен в войне и во всех наших бедах, умирая, признался, что он на самом деле не царевич, а самозванец. Не Париса, а Ахилла родила тридцать один год назад царица Гекуба. Как и было предсказано, он стал самым могучим, самым знаменитым и самым бесстрашным из ее сыновей.

– Зевс-громовержец! Я не верю, я не могу… – в эти мгновения на Неоптолема страшно было смотреть. – Вижу, что ты не лжешь, Гектор, но лучше бы ты лгал! Можешь поклясться?

– Клянусь памятью отца, жизнью моей матери, душами жены и сына! – спокойно произнес Гектор. – Клянусь моим мечом, на котором еще не высохла кровь врагов, и всей моей жизнью.

Когда Гектор произнес слова клятвы, юноша пошатнулся.

– Если это так… если так, то я проклят навеки! Я не просто убил семидесятилетнего старика, я убил своего деда!

– Но ты же этого не знал, – напомнил Гектор.

– Да, не знал, но это ничего не исправляет! – пылко воскликнул Неоптолем, и тут же ахнул, пораженный новой мыслью: – А мой отец?! Ты говоришь, правда открылась уже после падения Трои. Значит, он умер, так и не узнав, кто он?!

Юноша проговорил это едва ли не с еще большим отчаянием, и Гектор понял, с какой силой он любит Ахилла, которого никогда не видел и не знал. Решившись, царь Трои шагнул вперед и опустил руку на плечо племянника.

– Неоптолем! Да… Твой отец умер, не узнав правды, но он не совсем умер, то есть не навсегда. Его оживило одно удивительное средство, которое знает народ амазонок. Именно он спас меня из-под развалин «зала титанов» в павшей Трое. Он совершил потом еще много подвигов. И эту битву, по сути, тоже выиграл Ахилл!

– Он жив? – выдохнул юноша. – Он здесь?!

– Да. Но он получил в битве очень тяжелые раны, и, возможно, его жизнь еще в опасности. Сейчас я отведу тебя к нему.

– Не надо. Я уже здесь, и нет никакой опасности, Гектор.

Ахилл стоял немного позади колесницы Гектора, левой рукой опираясь на плечо Пентесилеи. Он был без доспехов, в окровавленной и грязной набедренной повязке. Правое плечо скрывал лубок, рука была подвязана к шее, наискосок через грудь тянулись ленты бинтов с проступающими на них пятнами крови. Лицо героя было желтее пергамента – лишь сила воли, да еще снадобья египетских лекарей помогали ему держаться на ногах.

– В лагерь прибежал египтянин и сказал, что в битву вмешались воины-чужеземцы и что их вожак очень похож на меня, – тем же, негромким голосом проговорил Ахилл. – Я понял, кто это может быть, и пришел. А вернее сказать, Пентесилея притащила меня на себе. Ну, здравствуй, Неоптолем!

На этот раз фараон, все это время напряженно следивший за разговором Гектора с юным ахейцем, и его воины, плотно их обступившие, поняли все сказанное, хотя и не знали языка. У многих вырвались восторженные крики, а Рамзес поднял руки к небу, вознося благодарность богам.

Что до Неоптолема, то он сделал несколько неверных шагов к Ахиллу, еще не до конца веря, что этот раненый богатырь, такой прекрасный и такой невероятно молодой, и вправду его великий отец. Потом юноша понял, что не бредит и не видит сон.

– Отец! – он протянул руки, но понял, что они задрожат, и тут же их опустил. – Отец, прости меня!

– Это ты меня прости, – ответил Ахилл. – Во всем, что с тобой случилось, виноват только я один. На мне куда больше крови и зла. Давай постараемся все это искупить. Если сможем. Ну, подойди, обнимемся наконец, а? Только учти: справа у меня сломана ключица, а слева мою грудь проткнули копьем. Так что не слишком дави. Ты ведь страшно сильный, раз таскаешь мои доспехи…

Общий шум вокруг нарастал, египтяне и чужеземцы толпой обступали героев, кричали, приветствуя их. Громче всех вопили мирмидонцы, иные из которых видели Ахилла прежде и помнили его. Им было совершенно неважно, каким таким образом он умудрился воскреснуть, они были счастливы, что он жив. Герой махнул им левой рукой, которой тоже двигал с трудом, подавляя боль, улыбнулся, затем, не совладав с собою, что есть силы прижал к груди сына и понял, что земля уходит у него из-под ног.

– Держи меня! – шепнул он Пентесилее и улыбнулся брату, который, заметив, как он пошатнулся, рванулся к нему: – А тебе, Гектор, надо думать, как самому не упасть – ты выглядишь чуть лучше моего… Но все же мы оба выглядим много лучше лестригонов.

* * *

– Итак, – торжественно проговорил Александр Георгиевич, совершив ритуальный круг с заварным чайником и поровну влив янтарную заварку в три чашки своих бывших студентов, – итак, я вчера полностью закончил переводить и, надеюсь, вы все, прочитав роман до конца, поможете мне своими советами. Кое-что нужно исправить, кое-что дополнить.

– Что тут еще дополнять?! – изумилась Аня. – Тут и так столько событий, что голова идет кругом!

– По мне, так это – не обижайтесь, Александр Георгиевич, даже интереснее самих греческих мифов, – признался Виктор. – Даже как-то и не вспоминаются прежние сюжеты. А то я вначале думал, что во второй книге будет что-то из «Одиссеи»…

Каверин посмотрел на Сандлера и улыбнулся:

– Ты был очень хорошим студентом, Витя. И главное, с чем у тебя всегда было хорошо, так это с интуицией. Помню, этим отличались твои ответы. И прочитать не прочитаешь, но сам поймешь, почувствуешь, чем там должно кончиться, и как должны дальше развиваться события.

– Но тут-то я не угадал!

Профессор долил в чашки кипятку и уселся в свое кресло.

– Сегодня я хочу по старой памяти почитать вам вслух. И мы вместе посмотрим, что там угадалось, что нет… Одна из самых, на мой взгляд интересных частей романа еще впереди. А коль скоро вы приехали с утра, то я, может, успею прочитать вам и две части…