Kitobni o'qish: «Сага о Мрачных Водах. Аллеи Скверны», sahifa 5

Глава 7. Бродячая тень

Он рыл землю.

Бинты сползали с кожи.

Пальцы впивались в сырую почву, пропитанную влагой.

Эта влага – кровь.

Он не останавливался: рыл, рыл, рыл, рыл, рыл. Грязь заползала под ногти. Затекала в трещины. Зарывалась в шрамы.

Кровь, сочившаяся из-под земли, хлюпала под пальцами, брызгала, вытекала из подземных течений.

Кровь растекалась под землей от могилы и утекала в глубины Сапфирового море, окрашивая волны в бордовый цвет.

Губы замерзли. Глаза не моргали. Лицо окаменело. Зубы стучали.

Голос подавал лишь пару звуков, три буквы, складывающиеся в короткое имя: «Нат».

– Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…

Мышцы в руках начало сводить. Пальцами двигать больнее с каждым разом. Кожа покрылась замерзшей коркой. Кровь леденела на руках. Каждое новое движение давалось с мучительной болью.

А в мыслях лишь гудело: Нат, Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…

Две луны на черном небосводе медленно сближались. Он должен успеть выкопать его до того, как космические тела соприкоснутся.

Быстрее, быстрее, быстрее…

Стеная от боли в руках, он рыл землю, выбрасывая кровавые ошметки почвы прочь. Весь в грязи, он опускался ниже и ниже. Коленки застыли. Ноги окоченели. Лицо покрылось ледяной испариной.

– Нат, Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…

Он закричал.

Облако пара вырвалось изо рта и повисло в воздухе, растворившись в ночной морозной тишине.

– Нат!

Снова крик.

И руки в крови. В земле. В грязи. В снегу.

– Нат!

Пальцы наткнулись на что-то твердое. Плотное. Деревянное.

Гроб.

Он вырывает деревянный ящик из земли. Облитый кровью, обсыпанный твердой землей, гроб не желает покидать свою могилу.

– Нат! Нат!

Он цепляется за гроб и вырывает его из земли с силой против воли. Наружу. Наверх. Прочь от земли. Прочь от крови. Прочь от грязи.

Прочь от смерти.

– Нат! Нат! Нат!

Закоченелые пальцы касаются крышки гроба. Медленно он отодвигает деревянную дверцу в сторону.

Внутри… среди синего бархата, стелющегося по стенкам, лежит… розовый зонтик.

Чистый. Словно новый. С белыми кружевами и рюшами.

Розовый дамский зонтик, способный спасти лишь от солнца.

– Нат…

И раздается девичий смех.

Он отпускает гроб. Он слышит девчачий голос прямо за спиной. Звук совсем рядом… тонкий игривый голосок.

– Ты так хорошо танцуешь, Натаниэль! Я смотрю, ты умеешь ухаживать за дамами. Очень похвально.

К тонкому смеху добавились ритмичные шаги.

Вальс.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Какое чудесное чувство ритма. Как славно ты слышишь музыку, Натаниэль!

Вот только никакой музыки не было.

В нос ударил запах гнилой рыбы.

– Ах, у тебя такая гладкая кожа. Мне нравится. Признаюсь, многим девушкам такое нравится. Ты такой милый и красивый мальчик, Натаниэль! Я в восторге от тебя. Ха-ха!

Он медленно поднялся на ноги.

Отчего-то ему не хотелось оглядываться и смотреть на танцующую парочку.

В голове стучало: «Только бы это была ложь. Только бы это была ложь. Только бы это была ложь».

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Ах, Натаниэль! Вы – прекрасный партнер по танцам. Давайте еще разок? Мне так приятно касаться ваших рук… и то, как вы сжимаете мою талию… ах! Хочу еще! Еще! Прошу вас!

И все повторяется снова: легкий игривый смех, запах тухлой рыбы и ритм вальса.

Он решается повернуться. Перешагивая с одной ноги на другую, он поворачивается к ним лицом.

И он видит: Эвристика в розовом платье кружится в вальсе, держа Натаниэля за руку. Они топчутся по бесконечному полю тухлой гнилой разлагающейся рыбы, раскиданному у них под ногами.

Натаниэль, одетый в белую рубашку и черные шортики босыми ногами шагает по скользкой сползающей с костей рыбной чешуе. Его тонкие руки… белая кожа медленно чернеет. И начиная с локтя до самых кончиков пальцев – по рукам стекает черная смоль, покрытая алыми трещинами.

Эвристика смеется. Она смотрит то на него, то на партнера по танцам. Лицо Натаниэля всякий раз ускользает от его взгляда. Он вечно кружится спиной к нему.

– Ах, Натаниэль! Вы бесподобны!

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

Ноги дают слабину, и он падает в рыбу на колени.

И проваливается вниз. Он начинает тонуть, словно в зыбучих песках. Словно в воде!

Тухлая рыба превращается в гниль. И его тело медленно уходит на дно.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Натаниэль! Еще разочек, прошу! Продолжайте! Вы мне так нравитесь. Ах, да любая девушка будет в полном восторге от ваших талантов.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

Он тонет. Его тело погружается в зловонную гниль, чешую и кости глубже и глубже.

Он кричит:

– Нат! Нат! Нат!

Глубина забрала его ноги, его тело, левую руку. Осталась лишь одна рука, шея и голова.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Натаниэль, это восхитительно!

– Нат! Нат! Нат!

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Так славно танцуете! Какая прелесть!

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Нат! Нат!

– Что за чудесный танец? Вы великолепны, Натаниэль!

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

– Нат!

И танец заканчивается.

Его рука ушла на глубину. Гниль поглощает его дальше. Подбородок. Рот. Нос.

Натаниэль оглядывается и смотрит на него. И его лицо…

Это лицо Ната. Но глаза… – глаза не человеческие, а рыбьи.

И Скальд тонет в море тухлой рыбы.

Он нашел себя на полу.

Проснувшись, Скальд лежал не на кровати, а рядом с ней. Одеяло скомкано и волнами стекает с постели вниз.

Постельное белье мокрое, а за окном – чернота.

– Нат… Нат…

Скальд провел пятерней по волосам, словно прогоняя кошмарный сон из головы. Он понимал, что это не просто сон.

Это Эвр.

Айседора рассказывала им о силе Призраков. Эвр умеет проникать в подсознания людей через сны.

«Она нашла меня. Она забралась в мою голову. Она издевается надо мной».

Но больше всего Скальда мучила другая мысль: Натаниэль жив. И он был жив все это время.

Целых семь лет.

«Семь лет я оплакивал тебя, Нат, а ты был жив. Все эти годы моих страданий. Все эти годы… я словно не жил».

Верховная Матерь обманом похитила у него сына. Для чего? Зачем он нужен ей? Что она задумала?

«Кто она вообще такая?».

И новые мысли: «Силиста… мертва… Алый Вопль должен был убить Ната, но убил только ее… и Мелисента во всем виновата! Теперь я это знаю. Силиста погибла, не узнав о том, что ее ребенок выжил… она была уверена в том, что он мертв. В момент Алого Вопля женщина знает о смерти ребенка. Она знает, что сама вот-вот умрет, потому что… следуя философии Алого Вопля, ей больше незачем жить».

Скальд открыл прикроватный ящик и достал бутылку виски. Он снова начал пить. И не переставал. Глоток за глотком, пока бутылка не оказалась абсолютно пуста. Все это время он так и не поднялся с пола.

Он не мог больше находиться в клинике – среди стен, где он жил с Силистой. Среди стен, где она погибла.

Среди стен, где он оплакивал ее и сына семь долгих лет.

Скальд выдвинул еще один ящик и достал из него письмо.

Письмо Литы.

Она написала его прежде, чем покинула клинику Скальда. Он сохранил его.

«Жива ли ты? Где же ты? Лита…».

Она была с ним рядом долгие семь лет. Она поддерживала его. Она помогала ему в работе. Она бинтовала ему руки. Она появилась после смерти Силисты и исчезновения Ната.

Лита была его правой рукой. Напарником. Опорой.

Другом.

– Лита…

Скальд развернул ее письмо, и перед глазами поплыли обрывочные строчки и фразы:

«Дорогой Скальд».

«Прошу тебя, пойми меня правильно. Мне стало сложно».

«Много раз я пыталась забыть тебя, не думать о тебе, не вспоминать ночами».

«Я всеми силами хотела разлюбить тебя, но не смогла».

«Я просто любила тебя».

«Сложнее было оставаться рядом с тобой, видя правду перед глазами: ты не любишь меня».

«В какой-то момент это стало невыносимо. Как можно так долго и сильно любить, но не быть любимой?»

«Как можно любить так сильно и нежно, но знать, что не встретишь любви в ответ? Это начало разрушать меня изнутри».

«Чувства давили на меня неимоверным грузом, а я продолжала его нести, нести».

«Я знаю, что не смогу стать частью твоей будущей семьи, как бы ни хотела. И мои сильные чувства к тебе мешают мне работать рядом с тобой».

«Прости меня, Скальд. Прости меня за мою любовь к тебе. Она оказалась сильнее меня самой».

«Прости, Скальд. Прости за любовь. Я не виню тебя. Я говорю тебе спасибо за все, за каждый день моей любви к тебе. Я благодарна тебе».

«Будь счастлив, Скальд. И прощай».

«Всегда любившая тебя, твоя Лита».

– Лита…

Его губы, смазанные выпивкой, коснулись бумаги.

Скальд бережно сложил листок бумаги и вернул его на место, задвинув ящик.

И потом он подумал об Элен. О том, как она сражалась рядом с ним. О том, как он лечил ее после битвы с Алойшем. О том, как она обняла его, когда они встретились после битвы в Глубинах Пепла. О том, как она следила за ним ночью, смотрела, как он выкапывает гроб Натаниэля. О том, как она поцеловала его в спину.

Она была здесь. Рядом с ним. Он не забудет ее слова: «Я с тобой, слышишь? Ты не одинок. Я помогу тебе во всем, Скальд. Во всем. Я не оставлю тебя. Никогда».

– Элен…

Из глаз Скальда потекли слезы.

Он попытался встать. Это вышло у него не сразу. Ему стало стыдно думать об Элен и Лите, зная, что его родной сын сейчас находится в руках Верховной Матери Мелисенты.

«Ты слишком слаб, Скальд».

– Чертова сука!

«Тебе не под силу вернуть Ната. Он мой».

– Я не отдам его тебе!

Скальд поднялся на ноги и поплелся к дверям. Позабыв о мече, он спустился вниз. И вышел за дверь во тьму зимы.

Он оставил Элен, Матео и Беатрис во сне. Не потревожив их, Скальд опять вышел в город в одиночку.

И ноги понесли его к Пляжу.

Он шел среди пустых улиц. Среди заснеженных дорог. Среди темноты, властвующей в Перламутр-Бич.

Ветер. Снег. Холод.

Скальд двигался дальше, задаваясь лишь одним вопросом:

– Как Натаниэль смог выжить?

Он ясно помнил его трупик на своих руках. Младенец не дышал. Не подавал признаков жизни. Но он жив! Гроб пуст. Теперь Скальд знает об этом точно.

Сомнений нет.

Тот мальчик – его Натаниэль. Его сын.

Сын Силисты…

– Нат… как тебе это удалось?

Пляж покрыт снежной пеленой.

Скальд шел вдоль дороги, пока не наткнулся на скромный магазинчик с названием «Глубоководье».

Скальд остановился и посмотрел внутрь.

Дверь оказалась открыта. И он вошел: зазвенели дельфины-колокольчики.

«Глубоководье» принадлежало Альбедо Эрнандесу. Он ушел работать в магазин после того, как оставил свою работу в Ордене Печатей семь лет назад. Альбедо взялся за воспитание Энтони. Он рос здесь. Помогал дяде. Носил товары. Забегал на перекус.

Скальд смотрел на пыль на прилавках. Тишина.

Под стеклом – рыбацкие принадлежности. Крючки, снасти, удочки. Очки и трубки для подводных заплывов. Все для дайвинга. Доски для серфинга. Водолазные костюмы. И много-много всего.

Скальд, глядя на все это, видел лишь одну картину: Каратель протыкает спину Альбедо Эрнандеса оскверненными семиотиками. Мечи пронзают тело Альбедо и вместе с ним – тело самого Карателя. Но Несущий Погибель не чувствует боли. Он вынимает клинки. Альбедо пятится к краю каменного моста.

Каратель сбрасывает меч Альбедо в бездну. Подходит к тому, кого называл дядей. И один удар ногой сталкивает раненного Альбедо в пропасть Глубин Пепла.

Скальда снова начали душить слезы. Племянник и дядя – были одной маленькой семьей. Они поддерживали друг друга. Помогали. Заботились друг о друге. Альбедо растил Энтони, как собственного сына.

И из него сделали настоящее чудовище. Прежний Энтони исчез. Его больше нет.

Он где-то далеко… заточен глубоко внутри Карателя.

Верховная Матерь погубила их. Энтони. Альбедо. И всю семью Эрнандес.

– Почему они мертвы… ты еще жива?

Не в силах оставаться дольше в стенах «Глубоководья», Скальд вышел на Пляж. Ноги понесли его к морю.

Незримый барьер, установленный по приказу Людо Ксавьера, разрушен. Гринштейн, придя к власти, отключил завесу, перекрывавшую жителям Перламутр-Бич путь в Сапфировое море.

Сейчас в барьере не осталось нужды.

Скальд зашел в воду. И стал идти дальше, заходя все глубже и глубже.

Когда волны хлестали его в грудь, Скальд окунул голову в ледяную воду. Он хотел задохнуться. Хотел перестать дышать.

Быть может… хотел умереть?

Но ничего не вышло. Не сумев убить себя в воде, Скальд высунул голову под ледяной ветер и закричал – так громко и так отчаянно, как кричал лишь один раз – в день смерти Силисты.

Обмокнув до нитки, Скальд выбрался из воды и побрел дальше по Пляжу. Ноги перебирали песок и снег. Скальд почти падал, но всякий раз удерживался.

Ему хотелось упасть. Хотелось исчезнуть. Хотелось уйти прочь из этого мира.

«Как мне вернуть Ната? Как одолеть ее? Что я могу сделать? Что я вообще могу?».

Скальд наткнулся на Колодец.

Это был заброшенный Колодец, на который жители города перестали обращать внимание, не подозревая о том, что долгие годы там, на глубине, существовал портал, ведущий во владения ведьмы сов – Присциллы Пирс – Призрака Перламутра. Скальд никогда не забудет, как оказался там, прикованный цепями к стене пещеры. Айседора и Энтони спасли его. В тот день он мог увидеть Мелисенту, но встреча не состоялась.

Верховная Матерь сама нашла его, когда пожелала.

Скальд сел на край каменного Колодца. Спутанные мысли накатывали на него. И сон тоже. Кошмар вышел. И Скальд хотел спать.

Прямо здесь. Прямо сейчас.

– За что мне это все?.. За что?

Скальд покачнулся, но из последних сил вцепился в край Колодца и удержался.

– Как мне пройти через это?

Его тело перестало слушаться разум. Оно снова покачнулось, и на этот раз сил в руках не хватило, чтобы остановить падение.

Скальд провалился в Колодец.

Глава 8. Пропавший без вести

Элен обнаружила в комнате Скальда лишь смятую постель. Одеяло, сброшенное на пол. И пустую бутылку виски. Из приоткрытого ящика вылезал кусок бумаги.

Элен достала письмо и прочитала его.

Когда речь зашла о признаниях в любви, она глазами быстро опустилась в самый низ и взглянула на подпись: «Всегда любившая тебя, твоя Лита».

Элен читала одни и те же строчки снова и снова. С каждым разом она все острее ощущала ту боль, с которой писались эти слова, полные безответной и безнадежной любви.

Почему Скальд читал это письмо ночью?

Элен не удивилась тому, что Скальд не избавился от письма. Она могла понять такой поступок. Но по складкам на бумаге Элен догадывалась, что это письмо читали и перечитывали много раз.

– Где же ты, Скальд?

Спустившись в кабинет, Элен обнаружила Матео и Беатрис, вооружившихся клинками.

– Вы куда собрались? – строго спросила она, словно родных непослушных детей.

Переглянувшись друг с другом, двое дуэтом дали ответ:

– Искать Скальда, конечно.

Они сказали эти слова, как самую очевидную фразу на свете.

– И куда вы пойдете? – Элен взяла свой меч. – Там повсюду рыбоеды. Перламутр-Бич кишит ими. Они на каждой улице. А если вас заметят? Вы же еще не умеете драться.

– Именно поэтому мы прихватили револьверы и мешочек жемчужин, – похвастался Матео, подбросив черный вязаный мешочек, перевязанный простой серой бечевкой.

– Я не могу отпустить вас одних.

Беатрис, опередив Матео, вышла вперед и мягко ответила Элен:

– Мы понимаем, что ты беспокоишься о нашей безопасности. Но пришел наш черед помогать вам. Мы с Матео проверим главные места: «Первую Лагуну», «Глубоководье», Пляж.

– Вы же не полезете на Крапивный Утес?

Матео покачал головой.

– Там нечего делать. С чего бы Скальду идти туда?

– А с чего бы ему идти в «Первую Лагуну»? – парировала Элен.

Голос Беатрис стал жестче:

– Ты хочешь, чтобы мы его искали или нет?

Элен сдалась под подобным натиском. Она еще никогда не видела в этой девушке столько силы и уверенности. Элен узнала в Беатрис саму себя.

Она была такой: смелой, решительной, упрямой. Твердолобой! Пробивной. Без этих качеств она никогда бы не стала настоящей Печатью.

– А если он ушел в город? – мягко обратился к Беатрис Матео.

– Значит, мы пойдем туда и поищем Скальда на улицах Перламутр-Бич.

– Не надо. Идите на Пляж и осмотрите все там. Я пойду в город. Есть только одно место, куда бы Скальд мог отправиться.

Элен спросила себя: «А если его похитили Призраки?».

Что если Скальд сейчас в плену у Гринштейна? Или еще хуже – Верховной Матери?

С чего они вообще решили, что он сам ушел?

Виски. Письмо. Вчерашнее поведение Скальда.

Чутье подсказывало Элен, что Скальд покинул клинику, чтобы попытаться самому справиться со сложностями, возникшими на его пути. Осознание того, что в злосчастный день семь лет назад Нат выжил, а Силиста – нет, сильно его подкосило.

Элен сама знала об Алом Вопле – никто не выживал. Ни мать, ни ребенок.

Это верная смерть для обоих. Исключений не существует.

Кроме Натаниэля.

Скальд столкнулся с тем, что не мог объяснить силой медицины, которой он посвятил большую часть жизни. И никто не мог.

Одной лишь Мелисенте известно, как Нату удалось выжить.

Только она знает, что случилось в тот день на самом деле.

– Убедили.

Элен решила доверить Матео и Беатрис опасную миссию. Не исключено, что им удастся отыскать Скальда где-то вблизи Пляжа. Элен и сама могла допустить подобное.

– Ступайте скорее, пока я не передумала. Держите мечи и заряженные револьверы всегда наготове. Стреляйте – если придется. И бегите. Сражайтесь с рыбоедами лишь в крайнем случае – когда другого пути не останется. И скорее возвращайтесь. Если через час вы не появитесь в клинике – я пойду искать вас. И прибью сама, если найду вас живыми! Вам ясно?

– Да, мы побежали!

Бросив это, Беатрис помчалась к дверям, схватив Матео за руку.

– Эй, Беа!..

Парочка затормозила у двери.

– Да? – Беатрис оглянулась.

– Осторожней на улице.

Беа твердо кивнула в ответ. И в глазах ее – ответственность за то, что она делает. Она обещала Элен вернуться через час и быть осторожной. И Элен ей доверяет.

Матео распахнул дверь, и парочка скрылась в белой пелене.

Оставшись одна, Элен не теряла надежды связаться с Скальдом. Она взяла трубку стационарного телефона – ничего.

Гринштейн перерезал все линии связи.

Тогда Элен нашла свой мобильник в сумке и набрала номер Скальда. Стоило ей приложить трубку к уху, как ее взгляд упал на рабочий стол кабинета – там лежал телефон Скальда.

Других вариантов не оставалось. Вооружившись мечом-семиотиком, Элен покинула клинику и отправилась на улицы Перламутр-Бич.

Пока она шла по заснеженным улочкам, ее мучила мысль: «Я оставила клинику без защиты. А если туда заявятся рыбоеды? Мы потеряем наше единственное надежное убежище».

Элен не была уверена в том, что ей удастся отбить нападение стаи рыбоедов и отвоевать клинику в случае атаки. От Матео и Беатрис много помощи ждать не стоит: они совсем не умеют сражаться.

Вся ответственность за безопасность их укрытия отныне лежит на ее плечах. И Элен осознанно оставила пост, чтобы попытаться отыскать Скальда.

Она пришла на кладбище.

Элен помнила, как Скальда одуревала идея потревожить могилу Силисты, дабы убедиться в ее смерти. Она не дала совершить ему подобное кощунство над телом человека, которого он любил.

Элен пускай и не знала Силисту, но уважала ее. Она была женой Скальда, женщиной, которую он любил всем сердцем. И Элен видела в глазах Скальда любовь к Силисте. Она – мать его сына. Она подарила жизнь Нату, отдав взамен свою.

Как ей это удалось?

Элен осмотрела все кладбище вдоль и поперек, но никаких следов Скальда не нашла.

Все в снегу.

Перламутр-Бич еще никогда не был таким белым.

Почувствовав приближение рыбоедов, Элен поспешила вернуться в клинику. Она быстро замерзла, и сражаться с врагами в такую погоду – дурное занятие. Она не желала вступать в противостояние с рыбоедами.

Вернувшись в клинику, Элен поставила чайник. Ей необходимо согреться. На улице царила бесконечная метелью. Город замело.

– Ах, Скальд… где же ты?

Элен, приготовив чай, услышала скрип двери – Матео и Беа вернулись.

– Как же холодно! – Матео подал голос.

– Мы обыскали все на Пляже, – сказала Беатрис, – Скальда нигде нет. Он будто сквозь землю провалился!

И Элен осенило.

А если он попал в иной мир?

Придя к власти, Гринштейн рвал ткань Мироздания, как ему вздумается. По всему Перламутр-Бичу разбросаны сотни порталов, которые могут вести в самые разные места.

Скальд мог ненароком наткнуться на один из таких.

– Чай? Ох, как же хочется чай!

Матео, потирая ладони, стараясь согреться, прошел в кабинет.

– А у тебя, что, Элен? – спросила Беа.

– Ничего. Никаких результатов. Скальд исчез.

Матео разливал чай для себя и Беатрис.

– И что же теперь? – спросил он.

Элен совершенно не знала, что им делать. Без Скальда. Без лидера. Как им дальше сражаться с Лигой и Верховной Матерью?

– Вдруг его и вправду похитили? – предположила Беатрис. – Такое уже бывало однажды.

И в тот раз у Скальда не было меча-семиотика, чтобы отбиться. Элен видела Скальда в бою. Он прорвался к Алойшу сквозь целую армию монстров. Его невозможно так просто победить.

– Мы подождем его, – решила Элен, – если Скальд не появится к вечеру – я готова пойти к Гринштейну и попробовать выведать что-то у него.

– Элен, ты серьезно? – Матео вскинул брови.

– Без Скальда нам ни за что не победить Верховную Матерь. Если потеряем его – нам всем конец.

– Как они среагировали на речь, профессор Саг?

– Они готовы идти за вами, Ваше Величество. Они поняли всю необходимость начала военных действий с поверхностью. Жители Одда больше всего хотят вернуться домой.

– Они верят, что на той стороне Прохода существует преграда в виде Аллей Скверны?

Сангинарий Саг стал переминаться с одной группы ног-клешней на другую.

– Профессор Саг, я должна все знать.

– Конечно, Ваше Величество.

– Так что там с Аллеями? Они верят мне?

– Не все.

От такого ответа мне стало дурно.

– Не все?

– Всегда найдутся смутьяны, Ваше Величество. Какой бы лимит доверия они вам ни выдали, всегда сложно верить в то, чего никогда не видел. Помните, что вы для них – человек с поверхности, который стал одним из них благодаря силе Лорда Сеере.

Это меня окончательно возмутило.

– Профессор Саг, – процедила я сквозь зубы, – им следует помнить о том, что я сделала для них, пока Лорд Сеера находился у власти. Им стоит помнить, кем является моя матерь. Академия не просто так названа в ее честь.

– При всем уважении, Ваше Величество, но…

– Что?

Он мялся.

– Договаривайте, профессор Саг.

Он не решался.

– Это приказ, – отчеканила я.

Саг сдался.

– Вы для них остаетесь вдовой Лорда Сееры. Королевой, которой трон достался только потому…

– …что Сеера мертв? Профессор Саг… я хочу, чтобы каждый, вы меня поняли, каждый зазубрил себе на жабрах, кто я. И что я сделала. Я освободила их от рабского труда. Я избавила их от Омута. Я подарила им новую жизнь. И только я обещала им всем возвращение домой. Не Сеера. Не декан Мунлес. Не Верховная Матерь. А я. И только я готова провести их через Проход, когда Аллеи Скверны исчезнут. А это случится только после безоговорочной победы над злом. Вы меня понимаете, профессор Сангинарий?

Тот сглотнул и поклонился, ответив:

– Разумеется, Ваше Величество. Вы абсолютно правы. Они просто не готовы к таким… скорым переменам.

– Они сами ждали эти перемены. Профессор Саг, я вас очень прошу… проведите вместе с Орсиной Орэллой патриотические беседы с жителями Одда и Академии. Для профилактики. Мне не нужны смутьяны, которые существовали во время правления Лорда Сееры. У нас война. И на войне мне нужно главное – верность. Мне и моему делу. Они должны знать, за что они сражаются – за собственную свободу. За свой дом. За возвращение на родину. Вы все поняли?

Саг поклонился:

– Конечно, Ваше Величество. Слушаюсь.

– Ступайте и займитесь этим с завтрашнего утра.

Откланявшись, Саг покинул сады.

Я устала.

День выдался долгим и непростым. Подготовка к войне оказалась не таким простым делом. Конечно, я никогда не считала, что подготовка дастся легко. Но и не так сложно…

Их многому предстоит научить.

Уснула я не сразу. И трудно было назвать это сном… я провалилась в настоящий кошмар.

Лорд Сеера…

Белые одежды. Босые ноги. Длинные серебристые волосы, спадающие прямым водопадом за спину.

– Сеера…

И смех.

Детский. Девичий.

Сеера стоял спиной ко мне в окружении подводного сада – моих покоев. Теперь уже только моих.

Я помнила, как запихала белого червя в ухо ректору и подчинила его разум своей воле. Но Сеера сопротивлялся. И его пришлось убить – пронзить семиотиком. Я обвинила во всем декана Мунлеса, выставив его предателем – до сих пор горжусь своей выходкой.

Сделав шаг вперед к нему, я позвала его:

– Сеера!

Он же мертв… мертв!

И смех стал громче и звонче.

Сеера, переминаясь с ноги на ногу, начал поворачиваться ко мне лицом. И его лицо… это лицо…

– Шон…

Обнаженный, покрытый белыми одеяниями Сееры, он стоял передо мной.

– Шон!

Из глаз брызнули слезы, и я побежала к нему.

Я бежала… так быстро, как только могла, но не приближалась к нему. Фигура Шона постоянно удалялась от меня. Я не могла приблизиться к нему!

– Шон! Шон!

А он так и стоял – смотрел на меня. И лицо его менялось. Оно становилось бледным. А потом покрывалось кровавыми шрамами. Один глаз лопнул и вытек. Лицо опухло. Из кожи потекла слизь. На голове появились лимонные корки. И осьминог.

Скользкое создание скользнуло со лба на лицо и поползло прямо в пустую глазницу.

Шон закричал.

– Шон! Нет! Милый… нет!

Грейтсы… семейство рыбоедов убило его. И съело заживо у меня на глазах!

И вот картина повторяется…

Я отомстила им всем за Шона. Убила старуху, старика, отца семейства, двоих детей. И мать. Я раскромсала череп Изабеллы топором.

А они преследуют меня.

Смех девчонки перетекал в смех семейства Грейтс. В хор голосов. Они потешались надо мной и над моими тщетными попытками догнать Шона, остававшегося вечно на расстоянии от меня.

– Айседора… – услышала я его слабый голос.

И остановилась.

Я не могла больше бежать – все тщетно.

– Милая…

Изувеченный, он смотрел на меня. Шон плакал.

И я плакала вместе с ним.

Как бы быстро я ни бежала, я не могла приблизиться к нему ни на дюйм.

– Шон…

Из-за его спины вышла она – девочка в розовом платье с золотистыми волосами-пружинками. Белое лицо. Алые губки. И розовый зонтик в коротких тонких пальчиках.

Она смотрела на меня.

И я знала, кто это, пускай никогда не видела ее в жизни.

Эвристика.

Я ничего не говорила. Эвр улыбнулась мне. Она повернулась к Шону и ткнула кончиком зонтика его прямо в грудь.

В то место, где скрывалось сердце.

– Я уверена, что ты на вкус, как мармелад… – пропела Эвр.

И острие розового зонтика вонзилось в грудную клетку Шона.

Я застыла, прикрыв рот. Подавив в себе стон боли и ужаса, я смотрела на жуткую картину.

– Такое же сладкое… и сочное…

Зонтик проделал в теле Шона дыру. По белым одеждам потекли алые струи. Эвр с упоением наслаждалась чудовищной демонстрацией.

Она проталкивала зонтик глубже и глубже, а потом… Эвр извлекла из груди Шона сердце, насаженное на острие.

По розовой тонкой ткани зонтика стекала кровь.

– Шон… Милый…

Эвр, с интересом изучив добычу, приблизила сердце Шона к губам. Она высунула розовый язычок и лизнула пульсирующий орган.

Шон все еще жив. Он дышал. Он смотрел на меня. И лицо его постоянно уродовалось, покрываясь новыми ранами и язвами.

– Мм-м, – пролепетала Эвр, – такое, как я себе представляла. Как клубничное желе… с привкусом металла…

Эвр открыла рот шире, и ее белые ровные детские зубки вцепились в сердце Шона.

И мое собственное сердце защемило от жуткой боли, вырвавшей меня из кошмара.