Куколка

С этого момента дело пошло на лад.

Лысого, кстати, тоже кто-то бил, и с большим успехом. Голый череп покрывали вспухшие, ярко-красные рубцы, а левую руку «овощ» баюкал, тесно прижав к груди. Однако и сам он в долгу не остался: Лючано обратил внимание на ссаженные костяшки пальцев. От чего образуются подобные ссадины, он знал по горькому опыту Мей-Гиле.

Мухи, значит, не обидят?

Ну-ну.

С мухами ясно, а как насчет слонов?

Запястье лысого украшала татуировка: спираль Галактики, пронзенная стрелой-звездолетом. Такая же была у боцмана с «Барракуды», сватавшегося к тетушке Фелиции.

Бывший космолетчик?

– Откуда вы их берете, если не секрет?

О происхождении побоев Тарталья благоразумно спрашивать не стал. Всякое в жизни случается. Это он, добрый синьор Борготта, салфеточкой им физиономии утирает. А какой-нибудь санитар, который «овощей» в остальное время обихаживает, чуть что не так – сразу в рожу. Или их тут для богатеньких извращенцев держат? И дают мордовать за плату – лишь бы не насмерть?

– В огороде собираем, – хмыкнул Жорж, дернув узким плечом. – Из психлечебниц привозим, из богаделен. Один – даун, другой – лоботомик, третьего в космосе «зачистило», когда фаги кораблем обедали… Попечители их выкупают. Не бойтесь, все легально.

С кормлением третьего «овоща», меднокожего атлета, похожего на звезду шоу «Мистер Мускул», проблем не возникло. Атлет схарчил бы за милую душу и десяток банок «замазки». Но положено две – значит, две.

«Роботы? Финальная стадия деградации рабов? Как сказали бы Давид с Джессикой, „коллапс векторного пространства степеней субъективной свободы“?!»

Поразмыслив, Лючано отверг подобное объяснение. Окажись догадка верна, «овощи» встречались бы на каждом шагу. Похоже, Мондени не врет: бедняги утратили рассудок не по вине помпилианцев.

Четвертый сиделец был чертовски хорош собой. Смуглое лицо, казалось, высекли из камня и отполировали ветром. Картину портила ниточка слюны, свисая до ямочки на подбородке. Глаза блестели незамутненной, младенческой голубизной. На плечи падали кудри цвета слоновой кости.

«Седой? Крашеный? Ерунда, кто станет красить дебила…»

Определить расу, к которой принадлежал смуглый блондин, не представлялось возможным. Обычно сразу, шестым чувством, догадываешься: помпилианец, вехден, брамайн… Про чернокожих вудунов и говорить нечего. Варваров путают с техноложцами, но они разнятся по речи и поведению. А тут…

И не спросишь:

«Какого ты, мил-человек, роду-племени?»

Потому что ответит без единого звука:

«Овощи мы…»

Лицо блондина не выглядело оплывшим, как у первого громилы. Чтобы потек камень, из которого природа вырубила его скулы, нос и подбородок, требовалась куда большая температура, чем та, что расплавила мозг несчастного. Но глаза «овоща» пугали: даже в сравнении с братьями по «овощехранилищу» они были девственно пусты. Ни тени мысли не мелькало в голубой пустоте – жадном, едком растворителе…

И ссадина на скуле: одна-единственная, она смущала больше, чем рубцы лысого.

На ложку красавец не реагировал.

– Ты это… ты ешь, – с фальшивой лаской дал совет Лючано. – Оно вкусное. Вот, смотри…

Демонстрируя замечательные вкусовые качества «замазки», он зачерпнул кашицу пальцем и сунул себе в рот.

– Ай, вкусно! М-м…

Если бы Жорж сейчас расхохотался, Тарталья запустил бы в него миской. Но ланиста молчал, отвернувшись, и чистил ногти кончиком изящной пилочки.

– Ням-ням, вкуснота…

Кипя от раздражения, он ткнул ложкой в несговорчивый рот блондина. Тот, по-прежнему игнорируя еду, в ответ протянул руку к самому Лючано.

– Ты чего?! Ты смотри у меня!..

Нет, блондин был смирней овечки. Он всего лишь опустил ладонь на плечо Тартальи и начал гладить. Еле-еле, почти незаметно. Гомик? Извращенец? Опешив, Лючано сперва убедился, что ничего страшного не происходит – ну, один мужчина кормит другого с ложечки, а тот гладит кормильца в знак благодарности! Ерунда, пустяк… – и лишь потом опять взялся за ложку. На сей раз «овощ» безропотно открыл рот, и дело пошло на лад.

«Замазка» скоро кончилась.

Тарталья встал, чтобы уйти, но блондин придержал его за одежду. И еще с минуту гладил, пуская слюни. Наконец жертва насилия вырвалась и покинула камеру.

– Кого теперь кормим?

– Никого, спасибо, – остановил ланиста злого, возбужденного Лючано. – Контакт возник, будем закреплять. Этого «овоща» записываем на вас, Борготта. Теперь вы кормите только его. Два раза в день: утром и вечером. Помимо кормления желательно время от времени посещать «овоща». Если угодно, сидеть рядом и молчать. Он теперь ваш.

– Мой?!!

– У каждого семилибертуса есть свой подопечный. Вам повезло: он сразу пошел на контакт. Хороший, проверенный «овощ». Иной гладиатор кормит всю компанию месяц подряд, прежде чем кто-нибудь срезонирует…

– Я… я понял.

– Ничего вы не поняли. Не обижайтесь, Борготта, это вполне естественно. Сейчас вам и не нужно ничего понимать. Кроме главного: если вы не придете, ваш «овощ» останется голодным. А после второй неявки голодным останетесь еще и вы. Держите, вот ключи.

III

На лестничной площадке им встретилась брюнетка, которую Лючано видел за завтраком. Кимоно она успела сменить на другое, лилового шелка, с алыми розами.

– Привет, Жоржик. Как успехи?

– Успехи потрясают, – ланиста чмокнул даму в душистую щечку. – Знакомьтесь: Лючано Борготта – Николетта Швармс. Николетта у нас уже второй год семилибертит. По контракту.

– По контракту?!

– Вы не любите самостоятельных женщин? – картинно изумилась Николетта, сложив пунцовые губы бантиком. – Очень жаль! Между прочим, еще год – и я куплю себе домик на Куэдзако. Хотите, приглашу в гости? Будем кейфовать под цветущими вишнями…

Она свысока глядела на Лючано – свысока во всех смыслах, ибо стояла на две ступеньки выше. «А как же свобода? – хотел спросить Тарталья. – Добровольно продаться в рабство…» И не спросил. В конце концов, что он, по большому счету, знает о жизни семилибертусов? Об обстоятельствах самой Николетты?

Ничего.

Кажется, брюнетка о многом догадалась по его лицу.

– Добро пожаловать в братство лучших из худших! – рассмеялась она. Стало ясно, что Николетта пьяна. С утра. Видно, очень уж приятна и необременительна эта служба, раз женщина надирается, едва встав на ноги.

От радости, должно быть.

– Выбрал себе цуцика? – Николетта двусмысленно играла складками кимоно.

– Выбрал, – ответил за Лючано Жорж.

– Какого?

– Четвертого.

– А-а, хороший «овощ». Сочный. А мой сварился, – доверительно наклонилась она к Тарталье. – Иду по-новой дергать. Жаль, что четвертый – твой. Он мне нравился… Жоржик, дай ключи.

– Держи.

– А как его зовут? – спохватился Лючано, когда брюнетка скрылась внизу.

– Кого?

– «Овоща». Моего.

– Никак его не зовут, – пожал плечами Мондени. – Придумайте ему кличку, если хотите. Кстати, у вас в 15:00 – транслят-шоу. В пол-третьего ждите в холле, за вами приедут.

– Шоу? Я… я не готов! Мне нужно…

– Ничего вам не нужно, Борготта, – Жорж увлек его вверх, к бронированной двери. – Поверьте мне. В студии сидят профессионалы, они все сделают. Вы, главное, отвечайте на вопросы, и дело будет в шляпе.

– Отвечать на вопросы?

– Да. И не стройте из себя девицу на выданье! Камер он боится, готовиться ему надо… Сказано – шоу, значит, становись шоуменом! Понятно?!

– Ага, – угрюмо буркнул Лючано.

Желудок от злости сводило судорогой. Проклятье! Успокоил, начальничек, настроил на нужный лад!.. взял цуцика за шкирку, ур-р-род… Он вспомнил, что «цуциком» Николетта обозвала «овоща» – и настроение от дурацкого, мерзкого сопоставления испортилось окончательно.

IV

Он хотел пойти в город, развеяться, но вместо этого вернулся в номер и завалился спать. От душевного расстройства. Проснулся без четверти два, с головой мутной, как всегда после дневного сна. Во рту – засохший цемент, череп набит мокрой ватой. И добро бы с похмелья! Хотелось придушить кого-нибудь, застрелиться самому, упасть спать до глубокой ночи и выпить пива.

Все сразу, смешать и не взбалтывать.

Ровно в половину третьего, как и было обещано, в холле гладиатория объявился патлатый юнец с носом настолько длинным, что Лючано вспомнил куклу «пиноккио». У обычных людей такие носы не растут. Наверное, имплантант – для участия в комик-шоу.

– Борготта? Я за вами. Едем на студию.

– Как передача называется? – спросил Лючано, усаживаясь в мобиль, похожий на огромный кирпич. – Мне ничего не сказали…

Пиноккио запустил двигун.

– «Жизнь замечательных людей».

– Это я-то – замечательный?!

– Каждый человек в чем-то замечателен. Главное найти, в чем, пока человек не умер, – философски заметил носатый. – А уж вы-то – и подавно! Только успевай замечать…

– Сколько времени длится ваша «Жизнь…»?

– Полтора часа, – Пиноккио рассмеялся. – А ваша?

Лючано не ответил.

Снаружи транслят-студия производила впечатление жуткой эклектики. Здание в стиле имперского классицизма: колоннада, ступени, фронтон с барельефами – и несуразная конструктивистская надстройка на полтора этажа. Поляризованный плексанол, ажурные фермы, пучки направленных антенн выцеливают на орбите коммуникационные спутники; пялится в зенит раструб экранированного блока гиперсвязи…

Внутри эклектика просто зашкаливала. Фойе с ковровыми дорожками, скрытые «лампионы» с псевдоживым огнем, микро-оранжерея кактусов с краником, торчащим из голубой агавы; охранник в форме любезничает с красоткой в сетчатом трико. Антикварный механический лифт, приняв пассажиров, устремился почему-то вниз. По выходу из лифта начался строгий коридор без излишеств, если не считать биопласта «под чешую».

Звукоизолирующие двери, люминат потолка…

Пиноккио обернулся на ходу:

– Тут раньше наше консульство было. В прошлом году съехали. А дом вещуны за бесценок выкупили…

– Вещуны?

– Ну, вещательная компания. Пришлось достраивать «купол»…

За дверью с номером XXXVIII обнаружилась уборная. Из кресла навстречу гостям взлетел франт в роскошном сюртуке и темно-красных лосинах. Он сверкнул лучезарной улыбкой, как если бы снимался в рекламе геля для зубов, и заученным движением откинул голову назад, тряхнув взбитым чубом.

– Благодарю, Марий, вы пунктуальны. Феликс Киприан, ведущий программы. Ну-ка, повернитесь, дайте на вас посмотреть…

От франта исходил напор кипучей, упругой энергии. Лючано невольно заулыбался в ответ и, забыв поздороваться, начал вертеться наподобие модельной дивы.

– Замечательно! Я вижу, у вас есть сценический опыт. Это ваша повседневная одежда?

«Честно ответить, что никакой другой не успел обзавестись?»

– Да.

– Отлично! Ключевое слово в названии нашего шоу – жизнь! Естественность, натуральность… Впрочем, капелька грима не повредит. Прошу в кресло!

Гостем занялся пожилой молчун-гример. В представлении Тартальи он походил на шестирукое брамайнское божество, ловко орудуя аэрозолями-распылителями, кисточкой, пуховкой, виброгребнем и тональным оптимизатором на длинной штанге с полудюжиной сочленений. Закончив, гример позволил объекту бросить взгляд на контрольный дисплей.

– Вы – виртуоз!

Облик Лючано не изменился. Но на дисплее он теперь смотрелся куда выразительней, чем в зеркале, а в зеркале – стократ выразительней, чем в жизни.

– Время-время-время! – прервал славословия ведущий. – Начинаем через пять минут. Вы не против, если я буду звать вас по имени? Отлично! А меня зовите Феликсом. Пройдемте в студию. Это здесь я балаболю без передышки, а в студии работать языком придется вам. Мое дело – вопросы, и все. Готовы?

– Да.

– Прекрасно! Только не надо этих односложных реплик: да, нет, помню, не помню… Накручивайте подробности, яркие детали. Народу это интересно…

«Чтоб ты сдох, болтун!» – мысленно выругался Лючано, когда они с Феликсом оказались в зале, полном людей. Он-то думал, что в студии они будут вдвоем. А тут – целая толпа зрителей! Трибуны амфитеатром – синий сектор, желтый и красный. Человек сто, не меньше. Все, естественно, помпилианцы.

– Двухминутная готовность! Мы в курсе, как приветствовать гостя? А ну-ка: изобразили!

Амфитеатр ответил слаженной, бурной овацией. Чувствовалось, зрители имеют опыт и хорошо знают, что от них требуется.

– Мо-лод-цы!

Расположившись на подиуме, за круглым столом, вполоборота к залу, Феликс жестом пригласил Лючано сесть напротив. «Не переживай, – подмигнул он, – сделаем конфетку!» Ведущий был Тарталье симпатичен, в отличии от вредного ланисты. Да, имидж, игра, наработанные психологические приемы. Но симпатии не прикажешь! Обаятелен, хитрюга…

– Эфир!

Феликс выждал крохотную паузу.

– Здравствуйте, дорогие соотечественники! Вас приветствует «Жизнь замечательных людей», и я, Феликс Киприан. Думается, я в представлении не нуждаюсь, а посему разрешите представить вам нашего сегодняшнего гостя – Лючано Борготту, человека непростой и интересной судьбы!

Овация в зале.

Более оживленная, чем на репетиции.

– Добрый день, дамы и господа, – Лючано уловил короткий, едва заметный кивок в свой адрес, и все понял правильно. – Я рад участвовать в нынешнем ток-шоу. Главная прелесть кроется в том, что я понятия не имею, о чем вам хочется услышать. Поэтому всецело полагаюсь на нашего опытного ведущего…

– И правильно делаете! – перехватил Феликс инициативу. – Вы попали в точку: наше шоу тем и интересно, что никто из его участников заранее не знает, о чем пойдет речь. Этого не знаю даже я!

Акустические резонаторы поймали и усилили смех зала.

– Да-да, вы не ослышались! Полная импровизация от начала до конца. Никаких сценариев, «темников», заранее составленных вопросов. Итак, я осведомлен, что жизнь вас не баловала. Говорят, вы даже отсидели срок в тюрьме. Это правда?

– К сожалению, да.

– Вы были виновны?

– Нет. Меня оболгали. А суд не счел нужным вникать в детали.

– Вот! Вот оно! Друзья! Многие ли из нас испытали на себе черствость судей? Многим ли довелось побывать по ту сторону тюремных стен? Уверен, что нет! И сейчас мы получили шанс услышать об этом, так сказать, из первых уст. Но современная тюрьма – не варварские застенки! Новейшие системы защиты и наблюдения исключают не только возможность побега, но также и возможность насилия одних заключенных над другими. Квалифицированная охрана, сбалансированный рацион, сухие и чистые камеры, библиотека, новости по визору… Не курорт, но вполне цивилизованное место. Я прав, Лючано?

Вспомнились островные прелести Мей-Гиле. Адская сковорода песка. Личинки «гы» под кожей. Милые рыбки боро-оборо, обгладывающие человека до костей. Толстый Ува, крики пытуемых… Хотите правды? Из первых уст?

Будет вам правда.

– Тюрьма, Феликс, всегда остается тюрьмой. Наверное, где-то и существуют такие «санатории», как вы описали. Но я сидел на Кемчуге. Под палящим солнцем, под тропическими ливнями. В компании местных каннибалов, которые спят и видят, как бы сожрать тебя на ужин.

– Позвольте! А охрана?

– Охрана с удовольствием примет участие в пиршестве. А потом сыграет с сидельцами в «чики-чики» на твои передние зубы. Из зубов выходят чудесные украшения, из зубов и фаланг пальцев. Особенно в ходу зубы людей, предварительно подвергшихся насилию. Это связано с тамошними верованиями. В связи с этим хочу вспомнить…

Он с удивлением отметил, что сгущает краски. Однако остановиться уже не мог. В горле словно повернули знакомый вентиль, поток слов захлестнул студию. Ну и ладно! Это не суд, а мы не клялись говорить правду, одну правду, и ничего, кроме правды! Шоу? – значит, шоу! Ловите сто парсеков лапши на уши!

Продолжая окучивать аудиторию, Лючано мельком скосил глаз на контрольный визор камеры, направленной в зал. Его не просто слушали – внимали, раскрыв рты. У женщин в глазах блестели слезы. Мужчины сморкались и хмурили брови.

Ему сочувствовали!

– …Да, вы прошли через настоящий ад. Мы восхищаемся вами!

– Браво, Лючано! – в едином порыве взревел зал.

– Однако, признайтесь, ваша участь была не столь ужасной, как вы описываете. Вы отбывали наказание в режиме сотрудничества, сперва подручным тюремного экзекутора, а там – и в качестве младшего экзекутора. Наверняка вы находились в более выигрышном положении, чем большинство заключенных. Кроме того, вам вдвое скостили срок. Верно?

«Согласиться с тем, что жизнь младшего экзекутора в Мей-Гиле не такой уж кромешный мрак и ужас? Что в тюремном периоде бытия Лючано Борготты кто-то способен найти искорку света. Отдушину, подарок судьбы?»

Никогда!

– И снова вынужден спорить с вами, дорогой Феликс!

Лючано вцепился обеими руками в воротник рубашки. Он задыхался. Казалось, невидимый ошейник душит его.

– Вы знаете, что это такое: причинять боль? Не по собственному желанию, не получая извращенного удовольствия от чужих мук, а по долгу службы? Оплачивая послабления и льготы? Лучше бы пытали меня самого! Полный срок в колонии стандарт-режима – праздник в сравнении…

Он увлекся, возводя правду в квадрат и в куб. Он делился с публикой наболевшим, выстраданным, черным осадком на дне сердца. Он давно забыл, что находится в студии, что перед ним – специально подобранная аудитория, а напротив – профессионал-ведущий. Тарталья изливал душу, добираясь до мрачнейших ее закоулков.

Спрятанные в шкафу скелеты выволакивались на свет.

– А теперь – вопросы из зала. Да, прошу вас!

– Скажите, изменилась ли ваша жизнь после освобождения?

– О-о, вы затронули больную тему, леди! Любимое искусство, дело, которому я посвятил свои лучшие годы, оказалось запретным для меня! Навсегда! Экзекутирование не прошло даром – пытая других, я искалечил себя…

Полтора часа пролетели вихрем. Он разливался траурным соловьем на собственной могиле, пел вдохновенный реквием загубленным мечтам – и опомнился лишь в объятиях ведущего. Феликс сердечно благодарил его за прекрасное и познавательное выступление, ясно давая понять: шоу закончилось. Зрители были не прочь продолжить разговор, но ведущий увлек гостя из студии, легко оторвавшись от возбужденной толпы.

Вскоре они оказались в знакомой уборной.

На сей раз гример не стал прибегать к особым ухищрениям. Миг, и лишняя выразительность оставила лицо Тартальи. В волосах насмешливо потрескивали статические разряды.

– Отличное шоу! Надеюсь, вы у нас не в последний раз?

– Пригласите – приду.

Лючано с вымученной улыбкой развел руками. В голове шумело, по телу разливалась приятная усталость. Он чувствовал покой и опустошение, как после ответственной, хорошо выполненной работы.

«Работы? – с сомнением уточнил маэстро Карл. – Скорее после бурной попойки…»

– Марий вас проводит. Кстати, в холле вас ожидают. Дама.

Феликс подмигнул с хитрецой прожженного ловеласа.

– Дама? – вяло удивился Лючано.

V

– Любите дичь? Рекомендую: свистельга в меду, с каперсами и овощной запеканкой. Фирменное блюдо шеф-повара. Трех человек повесили на заднем дворе за попытку вынюхать рецепт. К птице закажем бутылочку розового «Алонсо», со льда. Или возьмем молодое «Бренжу»?

– Всецело полагаюсь на ваш вкус, Юлия.

– Ценю мужчин, которые не корчат из себя знатоков всего на свете. Редкий вид, вымирающий. Пожалуй, остановимся на «Алонсо». Молодое вино слишком быстро бьет в голову. Ну а я, дабы не нарушать гармонию, возьму грудку камышовой цесарки…

Лючано кивал, очарован и потрясен.

Дамой, ждавшей его в холле студии, оказалась Юлия. Стерва-Юлия, пиратка-Юлия, ледышка-Юлия, сама роскошь и обаяние. Жгучая брюнетка, как и Николетта Швармс, в отличии от пьяненькой и вульгарной гладиаторши она сделала бы честь любому дамскому журналу, снявшись для обложки. Ошалев от неожиданности, Лючано не заметил, как оказался внутри легкой серебристой капли аэромоба, рядом с помпилианкой, на заднем сиденьи. Управлял машиной не раб, а свободный, тоже помпилианец. Пять минут болтовни о пустяках – и вот они уже воркуют на терассе уютного ресторанчика, название которого мигом выветрилось из головы.

«Осторожней, дружок, – предупредил еле слышный Гишер. – Бабы, они…»

– Я польщен вашим вниманием, Юлия. Но не склонен заблуждаться насчет своей скромной персоны. Способен ли я всерьез увлечь вас? – нет, и еще раз нет. Я теряюсь в догадках. Статус семилибертуса является чем-то особенным? Притягательным? Возбуждающим?

Юлия залилась смехом.

– Если бы вы знали, насколько близки к истине! Семилибертусы действительно притягивают нас, уроженцев Помпилии. Я бы сказала, что дело доходит до патологии. Тем не менее, не надейтесь – я разыскала вас по другой причине.

– Мы настолько притягательны, – не удержался Лючано, – что стоит мне зайти в кафе, как вокруг завязывается драка?!

Он вспомнил ужин в «Requies curarum», и с опаской огляделся:

«Не намечается ли побоище и здесь?»

– Даже так? – брови Юлии взлетели на лоб. – Расскажите, умоляю!

– Курьезная история! Сижу вчера, кушаю салат «Цезарь», никого не трогаю. У стойки ваш декурион пиво с «Егерской» хлещет. На меня уставился, словно я ему кучу денег должен. А нотариусы хохочут: «Братца встретил, десятинщик?» Он озверел, и давай их полоскать…

– Вы в курсе, – внезапно перебила его Юлия, – как строится механизм подчинения в помпилианской армии?

– Ну… Как везде, должно быть. Генералы, офицеры, солдаты…

– Это система. А я говорила о механизме подчинения. Он строится не просто на званиях, уставах и приказах. Он строится на наших расовых особенностях. Подписывая контракт на воинскую службу, солдат или офицер отказывается от толики личной свободы. Становится частичным рабом своего командира. Фактически – семилибертусом. Добровольно. Это не совсем адекватно вашему статусу: вы – инорасец, с другой физиологией… Но близко, очень близко.

В ушах женщины колыхались бриллианты. Серьги на длинных цепочках из белого золота. Их блеск завораживал. Негипнабелен, как невропаст, Тарталья хотел и не мог оторвать взгляд от украшений. Розовые, изящные мочки ушей. Колючие звезды странной огранки. Витые цепочки с почти неразличимыми звеньями.

Цепочки.

Цепи.

Ошейники.

– Младшие чины теряют, как правило, до десяти процентов свободы. Отсюда и оскорбительное прозвище: «десятинщики». Офицеры – от семи до трех, в зависимости от звания. Это обеспечивает куда лучшее взаимодействие подразделений на всех уровнях, чем при обычном подчинении. Но больно бьет по самолюбию и гордости наших граждан. Правительство платит военным очень высокое жалованье. Выйдя в отставку, они получают ряд льгот и привилегий. Империя вынуждена компенсировать унижение, которому военнослужащий подвергается, жертвуя частью личной свободы. Вы слабо представляете, что значит для помпилианца – уподобиться рабу. Даже в ничтожной степени.

«Проклятье! Гай Октавиан Тумидус, надменный гард-легат, кавалер ордена Цепи и малый триумфатор! Когда мы торговались с ним на Китте, он… он уже!.. клянусь черной дырой! – я, свободный, вел переговоры с частичным рабом…»

Мир рушился в тартарары.

Представить, что легат Тумидус, оформляя заказ на услуги невропаста, был несвободен, означало сойти с ума. На пять, на три процента, на дамский ноготь! – добровольно, подчиняясь армейскому контракту…

«А ведь ты освободил его, малыш», – сказал маэстро Карл.

«Я?!»

«Ты. Из-за кого он был вынужден уйти в отставку?»

– В ситуации, описанной вами, даже трезвый помпилианец утратит контроль. Могу вас успокоить: вам лично ничего не угрожало. Декурион бы вас и пальцем не тронул.

– Он и не тронул…

Принесли заказ. Сразу стало ясно, почему Юлия не заказала салатов, закусок или десертов. Порции здесь были по-варварски огромны. Дичь с золотистой корочкой смотрелась восхитительно; тонкий аромат будоражил ноздри и возбуждал аппетит.

– О-о-о! – не слишком внятно выразился Лючано, пробуя кусочек птицы.

Помпилианка улыбнулась в ответ: мол, я зря не порекомендую!

– Юлия, вы – добрая фея! Я уже влюбился в местную кухню. Можно сказать, «с первого укуса».

– Только в кухню?

– Смеет ли скромный семилибертус говорить о большем?

– Скромному семилибертусу у нас позволено очень многое. Как балованному ребенку, любимцу семьи, тирану и капризуле. Свободный человек за такие шутки давно получил бы вызов на дуэль.

– Дуэль! Дуэль Гая с Титом! Гай настаивал на армейском механизме подчинения. Тит с наемниками были против, считая это унизительным. Теперь я знаю: почему.

В пяти метрах от их столика, плавая в круглом аквариуме, жирные рыбы разевали рты. Плямкали скользкими губами, комментируя чужой разговор. На самом деле эти карпы и лини, разумеется, ждали выбора клиентов ресторана, а после – гибели на раскаленной сковороде. Но казалось: в аквариуме собрался ученый совет, решая вопросы жизни и смерти.

– В итоге действия по сбору «ботвы» оказались плохо согласованы. Экспедиция понесла потери. Плюс ранение, необходимость спасать меня, своего раба…

– Вы быстро схватываете. Но вам дуэль не грозит. Пользуйтесь: кроме Гая, на вас фактически нет никакой управы. Если, конечно, вы не рискнете грубо нарушить закон.

– Например?

– Ограбите кого-нибудь. Изнасилуете. Убьете, – в голосе помпилианки самый внимательный слушатель не уловил бы и тени иронии. – Впрочем, насколько я вас знаю, вы на это не пойдете.

– И насколько же вы меня знаете?

Он подлил вина в бокал дамы, опередив движение Юлии. Семилибертусу позволено многое, но хороших манер еще никто не отменял.

«Она вскружила тебе голову, малыш. Будь начеку!»

– В достаточной степени, Борготта. – Юлия изящно вытерла рот салфеткой. – Думаете, к чему весь этот ужин? Я покупаю вас. Подкупаю, если угодно. Я курирую ряд лабораторий, где проводятся исследования аномальных возможностей психики и физиологии. В связи с этим…

– Спасибо за откровенность, фея. Ценю. Вам понадобилась лабораторная крыса? И вы готовы накормить крысу дичью, напоить вином…

Он вовремя остановился.

Не хватало еще хамить, пользуясь безнаказанностью статуса!

– Крыс мне хватает, – дама ни капельки не обиделась. – Мне не хватает опыта общения с артистами. Надо было сперва польстить вам, воспеть хвалу вашему могучему таланту… Потом расплакаться у вас на плече. Сказать, что без Лючано Борготты мир рухнет, а мои лаборатории разорятся. И вы прибежали бы ко мне сами – пешком через всю Галактику. Или я взяла бы вас у Гая в аренду. Дать обязательство, что вам не будет причинен вред – и Гай с радостью избавится от обузы. Верите?

– Верю.

Юлия говорила правду. Желай она любой ценой заполучить «крысу» для опытов – уже бы заполучила. Помпилианцы – мастера находить лазейки в законах.

– Я заинтересована в добровольном сотрудничестве. Мне нужны помощники, а не их тела в виде расходного материала. Я предлагаю вам контракт. В театре вы за всю жизнь столько не заработаете. Тем более, что и театр-то не ваш, а графа Мальцова.

– Контракт? «Десятинщиком»?

– Нет. Обычный контракт. Без ограничения свободы. Впрочем, любой контракт ограничивает свободу подписавшего. Не так ли?

– Но я… Я – собственность Гая!

– Об этом мы поговорим в другой раз. Есть варианты. Ну что, сумела я вас заинтересовать?

– Сумели, – честно признался Лючано.

– Тогда завтра жду вас в гости. Вот адрес – я сняла дом неподалеку. Имейте в виду, вас ожидает приятный сюрприз!

И Юлия лукаво подмигнула.