Kitobni o'qish: «Река цвета неба»
Рассказы
Сугроб
Любимая,
этот рассказ для тебя, ты поймёшь.
Сугроб находился на окраине дачного посёлка, около журчащего ручейка, в тени старой ели. И в этом не было бы ничего особенного, если бы не дата на календаре – первое мая.
В этот день я приехал на дачу и, оставив на потом разборку привезённых вещей, сразу же направился на прогулку в расположенный неподалёку лес. Далеко не заходил – побродил по опушкам, радуясь тёплому, солнечному дню, пению птиц и весенней свежести, а возвращаясь домой, увидел его.
Сугроб, видимый издалека, белой глыбой возвышался среди молодой зелени, и вначале я подумал, что это гора строительного мусора, которую из-за возможной пыли желательно обойти. Но приглядевшись, я понял, что это снег.
«Наверное, плотный как лёд», – решил я, подойдя к сугробу.
А снег оказался довольно рыхлым, хотя и насыщенным влагой, его крупинки напомнили мне твои любимые серёжки с маленьким камушком жемчуга. Форма сугроба была похожа на белого медведя, лежащего на животе – вот забрался этот снежный мишка в наш звонкий весенний лес, развалился под елью у ручейка и заснул.
А вокруг сквозь толщу скомканных, прошлых листьев пробивалась юная трава, и цвели нежными облаками подснежники.
Я сорвал один – тонюсенький стебелёк, голубые атласные лепестки, округлые листья у основания, и таким беззащитным, маленьким и хрупким он был, что меня долго не покидало восхищение его отвагой и решимостью первопроходца весны.
Тут же появились пока ещё редкие семейки цветущих лютиков, одуванчиков, а чуть дальше, на пригорке, пестрели жёлтые островки мать-и-мачехи; по опушкам распушилась ольха, и вдоль дороги роскошными серёжками украсились тополя.
Но всех в своём весеннем наряде превзошли стройные красавицы берёзы – изумрудным бисером вился вокруг них и трепетал на ветру ажурный ореол только вылупившихся крохотных листьев.
И на всё это великолепие пробудившейся от зимнего сна природы грустно и мудро смотрел тающий сугроб. Он был одинок – нигде больше в окрестностях я не видел снега, почему-то он задержался именно здесь. Может быть, когда-то это была снежная горка, с которой весело съезжала детвора, может быть, сюда сбрасывали снег с расчищенных дорожек… Кто знает!
Сугроб таял и становился всё меньше с каждым днём.
На первый взгляд это было почти незаметно, но я оставлял метку – веточку ели, воткнутую в землю у задней лапы медведя. Каждый день я переставлял метку и видел, как отступает снег, а на его месте появляется трогательная, тоненькая травка.
Однажды, направляясь к сугробу, я увидел приближающихся к нему рабочих с лопатами. Волнение охватило меня, мне не хотелось видеть, как в сугроб вонзаются лопаты. Но рабочие, к моей радости, прошли мимо сугроба, который в этот день уменьшился больше, чем когда-либо.
Ещё я опасался дождя, я знал, что долгий, кропотливый дождь в одну ночь уничтожит сугроб. И дождя, как по заказу, не было. Стояла прохладная, солнечная, ветреная погода, и температура воздуха днём была около десяти градусов тепла.
Через пять дней сугроб уменьшился на треть, а через неделю наполовину.
К этому времени небесные посланники – подснежники отцвели, но капельками солнца рассыпались повсюду, незнакомые мне, крохотные, жёлтые цветы, похожие на звёзды.
В тот день я увидел, что сугроб из большого белого медведя превратился в маленького медвежонка.
Я наклонился и погладил его по голове:
– Спасибо тебе, белый медведь! Я не знаю как, не знаю почему, знаю только одно: ты странным образом помог мне – ты уходил и таял, и одновременно уходил и таял осколок льда в моём раненом сердце. Мой сбившийся с ритма мотор исправился, вздохнул и заработал с полной силой. Это – удивительное совпадение, и спасибо тебе, сугроб!
На следующий день, придя к сугробу под вечер, я обнаружил, что его нет.
Он исчез, не оставив ни следа, как будто его и не было.
Любимая,
Эту небольшую историю я рассказал так подробно для тебя, зная, как трепетно ты относишься к природе, зная, как ты наблюдательна и любознательна. Моё сердце сорвалось, его ранила наша последняя встреча.
Родная моя, лёд растаял…
твой С.К.
Школа шахматной игры
Шахматы – это жизнь.
Роберт Фишер
Однажды мне и Оле, моей жене, предложили путёвки в подмосковный санаторий.
Дело было в последних числах ноября, дачные заботы позади, урожай собран, заготовки сделаны, сад к зиме подготовлен, и тут эта путёвка.
– Что мне делать в санатории? – спрашивал я жену, надеясь на отказ. – Процедуры так называемые я не люблю, ты знаешь. Грибов в лесу нет, рыбалки нет, потому что и речки рядом нет.
– Там озеро есть недалеко, говорят, красивое, – робко возразила Оля.
– И вокруг этого озера мы с тобой будем гулять, так? – мне хотелось отговорить её.
– А почему бы нет? Лес, свежий воздух! А ещё в санатории есть библиотека, так что ты найдёшь что почитать, – она улыбнулась. – И есть клуб, в котором…
– Танцы, – закончил я.
– Да, я люблю танцевать. Что в этом плохого? – Оля обняла меня. – Но ты же рядом!
На огромной территории санатория находились построенные в стиле сталинского ампира старые трёхэтажные корпуса с колоннами, большими балконами и лепниной в виде пятиконечных звёзд в венке из колосьев. Были и более новые корпуса в духе минимализма хрущёвских пятиэтажек.
В одной из таких пятиэтажек мы и поселились. К нашему удивлению, номер оказался после недавнего ремонта и был чистым, просторным, светлым, с большим окном, выходящим на лоджию, откуда открывался прекрасный вид на осенний лес, продолжающийся за ограду санатория куда-то далеко-далеко, до горизонта.
На улице было холодно и пасмурно, а в номере тепло, и эта «мелочь» радовала особенно, и хотелось поваляться на диване, глядя на плывущие за окном облака и почитывая что-то лёгкое, детективное.
Однако Оля заставила меня записаться на массаж, ванны, бассейн и лечебную гимнастику, что вместе с посещением столовой занимало весь день настолько плотно, что после обеда чувствовалась усталость от такого непривычно настойчивого укрепления здоровья, и тянуло в сон, и вольно, не вольно, как в детском саду у внуков, получался тихий час. А если добавить ещё и полдник, обычно чай с пирожком и какой-нибудь фрукт вроде яблока или груши, то сравнение нашего распорядка дня с детским садом было вполне уместным.
Кроме вечера. После ужина все отдыхающие выплывали на главную аллею.
Так было и в тот день.
В полутьме влажного вечера свет фонарей растекался среди бисера незаметного дождя и сиял множеством ярких бликов на поверхности лужиц и мокром, блестящем асфальте. Многие шли без зонта, натянув на голову капюшоны курток, пальто, шли под руку, поодиночке или небольшими группами. Хорошо смотрелись он и она под одним зонтом на долгой осенней аллее – это было похоже на известную старинную картину.
Вдоль аллеи стояли вековые липы, сейчас стыдливо обнажённые, их опавшие листья темнели на земле, а на ветвях, как слезинки, сверкали капельки дождя.
В конце аллеи сиял огнями клуб, и слышалась приятная музыка.
Мы пришли сюда впервые и, сняв пальто, хотели направиться в танцевальный зал, но вдруг Оля сказала:
– Посмотри, здесь играют в шахматы.
В просторном фойе клуба, в углу около окна стоял столик, где играли в шахматы двое мужчин, вокруг которых собралась небольшая толпа.
Постояв рядом пару минут, я обратился к жене:
– Пожалуй, я посмотрю, а ты послушай музыку, потанцуй, если хочешь. Не обижайся, дорогая.
– Хорошо, только не уходи без меня.
Оля знала мою любовь к шахматам, в которые я играл с детства и по сей день.
Мой книжный шкаф дома был забит шахматной литературой, в том числе любимым журналом «64 – Шахматное обозрение», старыми советскими номерами которого я особенно дорожил.
А на самом видном месте стояла книга «Школа шахматной игры», написал её Кобленц Александр Нафтальевич – латвийский, ранее советский, шахматист, мастер спорта СССР (1945), заслуженный тренер СССР (1960), известный шахматный литератор, а также (1955–1979) тренер-секундант Михаила Таля – восьмого чемпиона мира по шахматам (1960–1961) и первого чемпиона мира по молниеносной игре – блиц-шахматы (1988).
Книгу «Школа шахматной игры» Кобленца А.Н. я купил давно в букинистическом магазине.
И хотя с момента первого издания её в 1962 году прошло уже более пятидесяти лет, она до сих пор переиздаётся и является одним из лучших учебников по шахматам.
В тот осенний вечер, наблюдая за шахматной игрой, я вдруг отчётливо увидел эту книгу: на светло-коричневом фоне обложки – фигура коня, чуть позади ладья, сверху имя автора, а внизу название – «Школа шахматной игры». Почему вдруг она появилась передо мной?
– Может быть, кто-то новенький сыграет? – неожиданно услышал я, очнувшись от воспоминаний.
Это произнёс мужчина средних лет, в очках, с седой взлохмаченной шевелюрой. Он, сидя за столиком, сдвигал шахматные фигуры, в то время как другой игрок, высокий, в свитере и джинсах, выходил из-за стола с видом проигравшего.
– Эх, Николай, да что с тобой играть, – громко вздохнул стоящий рядом со мной мужчина в кепке.
– Мы играем не в блиц – часов нет, – объяснил Николай, обращаясь именно ко мне. Странным образом он понял, что я играю в шахматы, и одновременно увидел нерешительность на моём лице. – У нас на обдумывание одного хода полагается не пять-десять секунд, как принято сейчас в блице, и даже не тридцать, как было раньше.
– И не пять минут на всю партию, как в пятиминутке, – вставил мужчина в кепке.
– Мы играем на вылет, но довольно-таки быстро, – закончил объяснение Николай.
– Попробую, – после паузы ответил я.
Мужчины, толпившиеся вокруг шахматного столика, оживились, их было человек восемь-девять. Я, чувствуя своё несколько расслабленное, благодушное настроение в данный момент, немного помедлил – стоит ли? Мне было понятно, что Николай не раз выигрывал у всех мужчин, окруживших столик.
– Ваше решение? – повторил вопрос Николай.
Я сел за шахматную доску.
Я понимал, что мой соперник использовал особенности молниеносной игры, потому что предыдущие игроки вылетали довольно-таки быстро, и потом, здесь было немыслимо играть в классические шахматы, при которых неизвестно, как долго может продлиться партия. Не скажу, что я много играл в блиц-шахматы, однако, играл.
Мне достались белые фигуры. Я решил начать не с классического, а с так называемого бокового дебюта, где, в принципе, меньше теории, но если удастся быстро и грамотно сыграть первые двадцать ходов, то это может стать отличным заделом для будущей игры.
Так и случилось. Миттельшпиль пролетел почти мгновенно, вот и эндшпиль, и… мат. Николай, признав поражение, предложил сыграть ещё. Я видел, как он огорчён, но азарт охватил меня – ведь победа далась мне так легко и быстро! Итак, мы продолжили.
По правилам, принятым здесь, мы поменяли цвет фигур. Теперь белыми начал Николай. В его игре чувствовалось мастерство, но и я не подкачал – быстро перейдя в миттельшпиль, сумел лишить противника ферзя и далее, далее…
Моё воодушевление нарастало, я понимал, что мне не только везёт, но я играю правильно и точно. Победа. Лицо Николая покраснело, он смахнул рукой пот со лба.
Я встал, решив, что наше сражение закончено, однако счёт два-ноль в мою пользу не устроил моего противника.
– Сыграем ещё, – глухо произнёс он.
– Хорошо. Выбирайте любой цвет.
Дебют Николай провёл отлично, перешёл в миттельшпиль грамотно, с хорошей позицией, и мне показалось, что он стал дышать легче и спокойнее. И тут, как гром среди ясного неба, раздался звонкий женский голос:
– Ну что, муженёк, опять выигрываешь! – и она улетела куда-то.
Это была, как мне позже сказал мужчина в кепке, супруга Николая.
Я не видел её, но услышал, как и все. А Николай…
Он как-то затормозил игру и сбился – ошибка, и снова ошибка, и потеря фигуры… Николай проигрывал. Смотреть на него было просто невозможно – лицо покраснело, дыхание стало частым и шумным, руки задрожали.
«Надо срочно что-то делать!» – молнией пронеслось в моей голове.
Собравшись с мыслями, сконцентрировав всё своё внимание на шахматной доске, я попытался исправить положение в пользу Николая, но так, чтобы это было не слишком очевидно, не слишком грубо. Потихоньку я сдавал и сдавал свои позиции, сдавал сознательно и можно сказать почти радостно.
«Всё, гора с плеч!» – я вздохнул с облегчением. Ничья. Что и требовалось доказать.
Николай тяжело встал из-за стола, молча пожал мне руку и быстро вышел.
В это время наступила какая-то странная, как мне показалось, тишина.
Оказывается, закончились танцы. Оказывается, играя в шахматы, я так увлёкся, что не слышал музыки, хотя дверь в танцевальный зал была открыта и находилась рядом.
– А вот и я, – жена взяла меня под руку. – Давай погуляем перед сном! Дождь прекратился, время детское. Как ты?
– Нет. Домой.
Ночью я спал как убитый.
Через день я встретил высокого, в свитере и джинсах мужчину, после которого началась моя игра с Николаем. Он сам остановил меня.
– Вы знаете, после сражения с вами Николай больше не приходил в клуб и не играл в шахматы.
– Может быть, он уехал?
– Нет. Только что я видел его в столовой.
Что я мог ответить? Сказать какую-то банальную шутку? Я промолчал.
Мужчина пристально посмотрел на меня и грустно улыбнулся:
– Иногда сыграть вничью труднее, чем выиграть.
Я шёл по аллее.
Подморозило, лужицы покрылись тонкими ледяными оконцами, они сверкали в лучах застенчивого осеннего солнца и звонко хрустели, если кто-то наступал ногой. Вот и первые снежинки, они таяли на руке и сахарной пудрой сыпались на асфальт. Скоро белоснежно-снежная, пушистая зима!
Почему-то я вспомнил слова мужчины, что «сыграть вничью иногда труднее, чем выиграть», вспомнил и остановился.
То лето началось радостно – я получил третий взрослый разряд по шахматам.
Я так гордился! Хотя и понимал, что мне уже четырнадцать лет, а вот есть такие знаменитые шахматные гении, которые, которые… Ну и что, а у меня третий взрослый по шахматам! И всё впереди!
Наш дачный посёлок располагался рядом с извилистой, быстрой речкой, вдоль которой тянулись луга с высокими травами. И здесь, на берегу, была беседка, где стоял большой круглый стол, на котором мы, я и мои друзья, играли в шахматы. В нашем посёлке я считался одним из лидеров по шахматам, потому что обыгрывал не только всех своих друзей, но и многих мужчин.
Однажды в беседку зашёл худенький мальчик в очках, белой панаме, майке и шортах.
Он немного посидел на скамейке, посмотрел, а потом, подойдя ко мне, тихо спросил:
– Можно я сыграю с тобой?
Никто из нас не знал его. Как выяснилось позже, его бабушка арендовала на месяц пустующую дачу в посёлке. Потом они уехали. Мальчика звали Саша, он перешёл в третий класс, ему было девять лет.
– Ты умеешь играть в шахматы? – спросил я.
– Умею.
– Дарю тебе белый цвет, – сказал я.
– Нет, давай разыграем.
Саша играл первую партию чёрными и… выиграл. Вторую белыми – и тоже выиграл. А третью…
Я видел его нос в веснушках, очки, которые он то и дело поправлял, руки, искусанные комарами:
«Ну зачем он появился здесь?!» – горестно думал я, понимая, что снова проигрываю.
Потом я как будто пришёл в себя и стал играть вроде бы лучше, лучше… Ничья.
– Спасибо за игру, – сказал Саша, встал и ушёл.
Но это была не ничья. Саша пожалел меня и стал поддаваться, на самом деле он три раза подряд выиграл у меня.
Все мои друзья это поняли. Как и я. В то лето в шахматы я больше не играл.
Первый снег падал и падал, укрывая деревья, скамейки, дома и машины. И сразу стало светло и уютно, и как будто теплее. Отдыхающие шли в клуб на концерт, танцы, в кинозал, библиотеку, а кто-то спешил к стоящему в просторном фойе около окна небольшому столику – здесь играли в шахматы.
Диван
Всю неделю сыпал не то мокрый снег, не то дождь, и на улице было промозгло и тоскливо – низкое, серое небо и нескончаемая пелена дрожащей бисерной мороси в холодном воздухе. А сегодня подморозило, и выглянуло солнце.
«Надо собираться», – подумала Анна Егоровна, посмотрев в окно.
Она повязала платок, накинула шубейку и некоторое время раздумывала, что надеть – резиновые сапоги или ботинки. Остановилась на ботинках, решив, что в резиновых сапогах будет скользко, а упасть Анна Егоровна ох как боялась, зная все случаи страшных падений знакомых, закончившихся переломами, костылями и долгим восстановлением.
«Под восемьдесят уже», – вздохнула Анна Егоровна, невольно вспомнив свой возраст.
Для верности на ботинки она нацепила так называемые «ледоходы», купленные в аптеке и представляющие собой металлические цепочки, соединённые резиновыми петлями, которые натягивались на носок и пятку обуви. Потом прошла на кухню, проверила, выключен ли газ и вода, затем посмотрела, сколько денег в кошельке и, решив, что на хлеб и молоко хватит, взяла сумку, вышла и закрыла дверь.
Полгода назад Анне Егоровне пришлось сменить не только квартиру, но и место жительства. Её дом оказался расположенным на строящейся крупной трассе, и ей, как и остальным жильцам, предложили квартиру в новостройке. Но поскольку в том маленьком посёлке жилищного строительства практически не было, её новая квартира находилась в пятнадцати километрах от прежнего, уже несуществующего жилья, а именно – на окраине близлежащего районного центра. Так Анна Егоровна стала жить в новом доме, на новом месте. Единственное, что она выпросила для себя – первый этаж, и не столько потому, чтобы не подниматься по ступенькам, а быть поближе к земле, видеть рядом травку, деревья, осенние листья, сугробы снега и первые одуванчики.
Старый дом был небольшой – два этажа, два подъезда, но за каждой квартирой был закреплён кусочек земли. Всего-то две сотки, но чего там только не было! На крохотных клочках земли росли картошка, огурцы и помидоры, капуста, лук, кабачки, здесь были грядки с клубникой, кусты смородины и крыжовника. Все женщины сажали цветы, и в окна дома весной заглядывали ветви белой сирени, усыпанные долгожданными, пышными соцветиями, а осенью – высокая розово-алая мальва.
Анна Егоровна любила посидеть на скамеечке у подъезда и поболтать с соседками о том, о сём, а иной раз и самой пожаловаться или пожалеть кого-то, посоветовать, или, глядя на подросших детей, вздохнуть: «Как быстро летит время!»
Случилось так, что жители снесённого дома, получив квартиры в райцентре, оказались в отдалении друг от друга, и хотя на автобусе можно было проехать несколько остановок и прийти, встретиться, поговорить, но это ведь совсем не то, что выйти в домашних тапочках и халате и посидеть у подъезда, а кругом всё и все свои, с кем всю жизнь рядом.
Анна Егоровна грустила, и ей не в радость был ни комфорт, ни сияющий ремонт нового жилья, ни новые занавески, и даже милая сердцу цветущая герань, расставленная на подоконниках, не утешала, а вызывала в памяти маргаритки и анютины глазки на клумбе под окном старого дома.
Сын Анны Егоровны, живущий с семьёй в областном городе, предлагал ей съехаться и жить вместе, но она не торопилась с ответом. Сын, внуки и невестка навещали её не слишком часто, но зато подарили мобильный телефон.
Анна Егоровна торопилась в супермаркет.
Никогда раньше она не видела такого разнообразия товаров и такого большого магазина, по которому вначале ходила как по музею. Где же она могла видеть подобную сверкающую красоту, если всю трудовую жизнь работала на птицефабрике вначале рабочей, потом бригадиром, а из посёлка выезжала только в местный дом отдыха раза три-четыре, давно, с мужем, когда он был жив.
Анна Егоровна постепенно запомнила расположение товаров в супермаркете и научилась выбирать нужное из огромного многообразия, и если раньше, чтобы не брать лишнее, она писала список покупок, то теперь, учитывая скромную сумму в кошельке, заходила лишь в необходимые отделы.
Но сейчас она шла в магазин не за покупками, хотя хлеб и молоко собиралась купить, а шла она, как ни странно, к книгам. Приблизительно три недели назад Анна Егоровна случайно забрела в закуток, где стояли несколько стеллажей с книгами, газетами и журналами. Она взяла с полки книгу, на яркой обложке которой был нарисован берег моря, где, глядя на закат, сидела, обнявшись, влюблённая пара. Анна Егоровна открыла книгу и начала читать первую главу.
Она не была книголюбом, она мало читала в течение жизни, обычно – женские журналы с советами или что-нибудь про здоровье, про сад, огород, или местные газеты с местными новостями, вот, собственно, и всё. Прочитанная художественная литература осталась где-то далеко, в школе, и вдруг… Она, в платке, в старенькой невзрачной шубейке и широконосых ботинках с нахлобученными на них «ледоходами», стояла у стеллажа и читала книгу, и так увлеклась приключениями влюблённых, что уронила очки.
– Возьмите, – услышала она.
Рядом с ней, держась за ручку тележки, доверху нагруженной пакетами с крупой, стоял рабочий магазина – мужчина средних лет, одетый в синюю униформу.
– Возьмите, – повторил он и протянул упавшие очки.
– Спасибо, – Анна Егоровна смутилась, торопливо закрыла книгу и положила её на полку.
Мужчина по-доброму улыбнулся и покатил тележку дальше.
А она не уходила, ей очень хотелось узнать, что же будет дальше в этой книге. Постояв некоторое время, Анна Егоровна снова открыла книгу и погрузилась в чтение. Она читала, не замечая ничего вокруг, и очнулась только, когда устали ноги. Хотела прислониться к стеллажу, но он на вид был слишком хрупкий. Вдруг упадёт?
Анна Егоровна положила книгу на полку и направилась к выходу, но вернулась, снова взяла книгу, посмотрела на цену и вздохнула: «Нет, лучше завтра приду и почитаю».
Весь день она представляла себе действия героев книги и что их ждёт в том или ином случае – так интересно!
На следующий день она снова стояла у стеллажа с книгой в руках, и через день тоже, а на четвёртый книга кончилась, и от этого Анна Егоровна расстроилась, но открыв её в начале и увидев надпись «книга первая», обрадовалась и стала искать на полке «книгу вторую». И нашла. Но читать не смогла – от долгого стояния заболели ноги.
Она дала отдых уставшим ногам и весь следующий день решала два вопроса: первый – купить или не купить, второй – нельзя ли взять с собой маленький, помещающийся в сумке складной стул. По первому вопросу решила не покупать, потому что… потому что дорого, к тому же неизвестно, сколько всего книг в этой истории. А по второму вопросу решила, что со стулом её, скорее всего, попросят уйти.
Так продолжалось больше двух недель, за которые Анна Егоровна прочитала два любовных романа и один детектив. Она так увлекалась сюжетами книг, что дома всё вспоминала и раздумывала о поступках героев: почему одним из них везло в жизни, а другим нет, и вот если бы…
Однажды погода испортилась, пошёл хмурый снег-дождь, но Анна Егоровна всё равно пошла в магазин и снова читала. А на обратной дороге промокла и простудилась. Отлёживалась дома, пила горячий липовый чай с мёдом, заваривала травяной сбор от кашля, и обошлось, поправилась.
Но вот, наконец, распогодилось и похолодало. Прозрачный, звонко хрустящий лёд, затянувший лужицы, отражал яркое, мартовское солнце, и воробьи, сидя на проводах подобно нотам, громко и заливисто чирикали, приветствуя наступающую весну.
Анна Егоровна шла, радуясь ясной, свежей погоде и предстоящей после перерыва встрече с книгами. В магазине, подходя к заветному закутку со стеллажами, она встретила рабочего, который почти месяц назад, когда она впервые взяла книгу и начала читать, поднял с пола её упавшие очки. Он, как и тогда, катил за собой тележку с продуктами и, увидев её, приветливо поздоровался:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – эхом повторила Анна Егоровна и, подойдя к стеллажам с книгами, остановилась, поражённая увиденным.
В проходе, около торцов двух рядом стоящих стеллажей стоял диван, но то был особенный диван. Основанием его служили два поддона, поставленные друг на друга, вернее, это был один квадратный поддон, распиленный пополам и соединённый половинками. Второй, точно такой по размерам поддон был приставлен и закреплён
сзади двух предыдущих. Таким образом, получился диван с высокой спинкой, но, чтобы сидеть не на досках, а на чём-то мягком, поверх сиденья был положен матрас оранжевого цвета, и такой же матрас был прикреплён сзади, образуя спинку. Удивительно, но эти матрасы точно подходили к размерам поддонов и выглядели как новые.
– Анна Егоровна, – вдруг услышала изумлённая женщина.
Около неё стояла соседка Вера Кузьминична.
– Какой странный диван, похоже, его недавно сделали. Посмотрите, записка, – соседка взяла лист бумаги, лежавший на диване. – Это для вас, Анна Егоровна. Называют вас по имени-отчеству.
– Откуда же узнали моё имя?
– Наверное, случайно слышали в магазине. Вот я, к примеру, не один раз встречала вас и звала по имени-отчеству. Возьмите, – она протянула записку.
Надев очки, женщина прочитала:
«Анна Егоровна, пожалуйста, не стесняйтесь, этот диван для вас. Читайте, сколько хотите!»
Отцветает жасмин
Позднее, чем обычно, отцветает в этом году жасмин.
Он будто хочет задержаться, чтобы передать эстафету цветения липе, которая сейчас, в середине июля словно заснула под долгими, хмурыми, почти осенними дождями. Холодное лето две тысячи семнадцатого.
Но какие травы в этом году!
Решив посмотреть грибы на опушке леса рядом с домом, иду по тропинке, с двух сторон которой растёт необыкновенно высокий (выше меня на голову и больше!) тмин, и мне кажется, что я иду по зелёному коридору где-то в тропических джунглях Амазонки. Стебли тмина поднимаются, ветвятся, его распушившиеся зонтики соцветий образованы миллионами маленьких, размером с маковое зёрнышко, цветов, каждый из которых имеет пять крохотных белых лепестков, и все вместе они создают сильный, стойкий медово-сладкий запах, слышимый издалека.
Рядом гигантские лопухи с листьями, похожими на огромные подносы, и конский щавель с разбросанной метёлкой зеленовато-жёлтых соцветий; здесь же ромашка – она чиста, безукоризненно хороша и похожа на отличницу в школе в аккуратном белом фартуке; а вот и колокольчики, хрупкие, небесно-синие.
На краешке леса появился элегантный островок пастельных тонов – здесь случайно посеялся занесённый с дачных участков люпин, бледно-розовый, фиолетовый и молочно-белый, как будто к милым деревенским родственникам приехали в гости знатные родственники.
На опушке возвышаются пирамиды муравейников. Построенные из сосновых иголок, кусочков листьев и веток, они стоят в ряд недалеко друг от друга, около высоких старых берёз. На поверхности муравейников чётко выделяются небольшие углубления. Это входы в муравьиное царство, сюда убегают и отсюда появляются трудолюбивые муравьи – крохотные защитники наших лесов.
А что же с грибами? Есть ли они?
Иду дальше и вижу семейки мухоморов, поганок, вижу кустики земляники с плотными, зелёными ягодками, застывшими в росте – мало солнца. Но что за холмик около пушистой ёлочки? Приглядываюсь и застываю в изумлении – по окружности сплошь засыпанного иголками и прошлогодними листьями песчаного бугорка виднеются три пары нежно-коричневых шляпок, а в центре, чуть больше, ещё одна. Неужели белые?
Аккуратно подкапываю землю вокруг одной пары – не «пыхалки» ли это, как называют в народе грибы-дождевики. И вижу два выросших рядом грибка с крепкими шляпками, надетыми на плотные белые ножки. Это белые! И таких пар три, а в центре ещё один – всего семь, семьЯ, семейка молоденьких белых грибков. Пусть растут! Но место запоминаю. Приду через несколько дней, посмотрю.
Небо – как одна большая туча. Но вот, смущаясь за долгое отсутствие, пробивается солнце. Ненадолго. Снова пасмурно, и снова то и дело из потемневшей тучки накрапывает дождик, тихий, нескончаемый.
Открываю зонт и иду к Волге, она рядом. На берегу ветрено и пустынно – ни рыбаков, ни желающих искупаться, вода прохладная, градусов пятнадцать, не больше.
По реке цвета серенького неба, торопясь и обгоняя друг друга, бегут волны.
Сердясь, они выплёскиваются на берег и затихают, и уходят тут же, не оглядываясь и не прощаясь, оставляя после себя завораживающий шум прибоя.
Возвращаясь, иду через поле по раскинутому, пёстрому лоскутному одеялу цветов.
Около дома на земле белеют осыпавшиеся лепестки жасмина, и слышится его запах, изумительно изысканный, нежный и грустный, улетающий…
Гостья
– Леночка, я тебя очень прошу – поживи у меня. Позвонила тебе, потому что… – Рита вздохнула, – больше некому. Ты – моя лучшая подруга. Приезжай, развеешься, обстановку сменишь! Лен, ну кто покормит моих золотых рыбок, кто выпустит Кешу полетать, кто цветы польёт? Лучше тебя никто, потому что всё это ты хорошо знаешь. Алло, Лен, ты меня слышишь?
– Конечно, слышу.
– Согласна?
– Хорошо, выручу тебя.
– Вот и замечательно! В этом году май и июнь были такие холодные, дождливые, а там, куда я еду, море, солнце, фрукты! Леночка, это всего на две недели. Ты не заметишь, как они пролетят.
Через неделю Елена Павловна, Лена, приехала. Чемодан Риты стоял у входной двери.
– Вот тебе ключи от квартиры. Мой телефон ты знаешь. Мобильный сына дала, но он сейчас далеко, в командировке, так что не знаю, дорогая, как насчёт связи с ним. А телефоны сантехника, электрика, поликлиники…
– Службы спасения… – улыбнулась Лена.
– Ну что ты говоришь! Всё будет хорошо!
Подруги обнялись. Вот и звонок – приехало такси.
Лена, Елена Павловна, и Рита, Маргарита Васильевна, учились вместе в институте и дружили давно, можно сказать, всю жизнь. Теперь у Риты уже внуки были студентами института. У Лены детей не было. Жили подруги в разных городах, но сравнительно недалеко – часа два на машине, поэтому виделись часто и помогали друг другу.
На кухне, в клетке, стоящей на тумбочке, сидел притихший попугайчик.
– Уехала твоя хозяйка, Кеша, теперь будешь общаться со мной.
Кеша, представитель породы волнистый попугайчик – маленький, с нежно-зелёными крылышками, ярким жёлтым брюшком, голубоватым клювиком и цепкими коготками – услышав незнакомый голос, нахохлился и стукнул клювом в висящее перед ним зеркальце так, что оно подскочило.
– Кеша – хороший мальчик, – вдруг услышала Елена Павловна.
– Молодец! Кушать хочешь? – спросила она.
– Кушать хочешь? – повторил попугайчик.
«Будет весело», – подумала Елена Павловна.
Квартира подруги находилась на четвёртом этаже и состояла из прихожей, кухни, санузла, небольшой спальни и просторной гостиной, соединённой с застеклённой лоджией. Было чисто, аккуратно, удобно, как говорится, всё на месте. Елена Павловна подсыпала корм Кеше и двум рыбкам в аквариуме, посмотрела цветы на окнах – надо ли полить,
потом вышла на лоджию.
