Kitobni o'qish: «Блокнот. Мистическая история», sahifa 4
14
Сегодняшний день не принес мне ничего особенного. Очень противоречивое место, этот дом.
Он дает такую свободу фантазии. Как во снах, так и во внутренних ощущениях наяву. Но как только я сажусь за машинку, все пропадает. Как дым сигареты. Вот он, я его вижу и чувствую, но стоит подуть легкому ветерку – и след простыл от всех ощущений. Остаются только воспоминания о них, которые я, как в личный дневник, пишу сюда.
Сегодня я могу поделиться воспоминанием о прогулке по лесу.
Стихи, что я читаю в блокноте Артема, невольно врезаются в память – прочитав первое стихотворение всего три раза, я уже знаю его наизусть.
Дальше первого я не продвинулся. Решил, будет символично читать новую страницу каждый вечер. Ежедневно все больше узнавать историю Артема.
Так вот, во время прогулки по лесу сегодня, в солнечный день, я решил прочитать стихотворение, «с выражением», моему спутнику – лесу. И был сильно поражен, закончив.
Лес, казалось, не только слушал меня с вниманием, понимая каждое слово, но и отвечал мне. После прочтения, я почувствовал жизнь леса вокруг меня. Кусты зашевелились, птицы закричали, а ветер запел мне свою сладкую песню. Хотя до этого не было и намека на ветер. Весь лес стал красочнее для меня. Он дал заглянуть в его истинный мир. Этот мир не доступен простому глазу и чувству заурядного человека.
Несмотря на прохладу, солнце своими лучами грело достаточно для того, чтобы не укутываться в тяжелые теплые вещи. Хватало легкого пальто и шапки. И я ловил каждой клеткой своего организма эти лучи, добавляющие к моему и так умиротворенному настроению нотки позитива и тепла.
Не терпелось прочесть моему другу новое произведение, о котором я узнаю вечером.
На самом деле рассказывать на сегодня больше нечего. До этого момента все было до ужаса обыденно: ванна, завтрак, чтение, обед, прогулка, ужин. И сейчас я пишу это, сидя на диване и собираясь с силами, чтобы прочесть следующую главу жизни Артема.
Не могу сказать точно, почему он и его творчество меня привлекали. Была в нем какая-то загадка, которая меня очень заинтриговала. Я с нетерпением жду, что же произойдет дальше, готовый дышать каждым написанным словом, ловя его, как человек после приступа удушья ловит воздух от невозможности дышать полной грудью.
День 2
Бокалы звенят,
И разбитое сердце
Мои страхи пленят.
В душу сломана дверца.
И горят пусть огнем
Все обиды и горесть,
И лишь только о нем
Мне кричит моя совесть.
Я отправлюсь в бега
И закрою все двери.
Но сознания берега
Не заполнят потери.
Я разбит и разорван.
Не могу никак встать.
И мой голос здесь сорван.
Не хочу больше врать.
Здесь дышать тяжело,
Мир весь сгнил и воняет.
И все здесь, как назло,
Моих демонов сгоняет.
Я придумал свой мир,
Где есть краски и радость.
В нем устроил я пир,
В честь того что утратил я радость.
Признаюсь честно, мне не понравилось.
Нет, не подумайте, сам стих прекрасен. И про сгнивший, воняющий мир… Не знаю, когда это было написано, но подходит на все времена.
Меня, как обухом по голове, бьет вопрос. А что случилось с автором и его любовью? Огромная пропасть между стихами не давала мне покоя. Я просто не мог принять этого. Мне хочется знать, почему автор закрылся в своем мире, отгородившись от нашего. Что же все-таки сделало его таким безрадостным?
Вот у меня все было предельно ясно. После взбудоражившей мое воображение истории с картиной для школьного конкурса (и естественно, появившейся возможности заполучить столько книг) я трудился несколько часов подряд. Слова сами лились на бумагу, словно я был для них лишь проводником.
Получился живой и очень хорошо характеризующий картину рассказик. Я решил, что дополнить уже нарисованное красочными словами будет куда интереснее, чем заниматься описанием.
Юная художница и по совместительству мой напарник и самый строгий критик одобрила написанное мной и даже похвалила. Я, признаюсь честно, даже немного покраснел. Конкурс мы выиграли. В качестве приза нам вручили какие-то дурацкие грамоты и напечатали в газете наши работы.
Как и был обещано, после победы я мог брать любые книги из библиотеки художницы, какие только пожелаю. Художница, буду называть ее Таня, как только я пришел за первой книгой, обрушила на меня шквал критики по поводу моих сочинений. Сказала, что прочла их все, вообще все. Школьные сочинения попались ей под руку первыми. Затем она перешла к работам, уже напечатанным в журнале, и хотела увидеть еще и черновики «невыпущенного». От ее напора я опешил.
Позже оказалось, что ей больше нравилось поучать меня и рассуждать на тему, как работает искусство, чем читать мои работы. Хотя сама Таня это отрицала.
Мы стали видеться гораздо чаще, гуляя вместе по лесам. Много разговаривали о книгах и картинах, но со временем начали переходить на отвлеченные темы.
Она стала чаще улыбаться. Это очень подкупало – я любил ее смех и то, как она часами могла рассказывать о своих картинах и мертвых художниках. Конечно, отчасти я считал это своим долгом перед ней, ведь Таня всегда с вниманием и интересом слушала меня, сколько бы я ни говорил о своих мертвых писателях.
Частенько она тренировалась на мне рисовать портреты.
– Рисуют дети на заборе, а портреты пишут, – часто слышал я в ответ на свои высказывания.
Она приглашала меня на чай, а после всегда просила остаться и почитать у нее. Так она меня и изображала: парнишка в кожаном кресле, радом с чайным столиком, читает книгу.
Каждую неделю, когда я посылал работы в журнал, она отправляла свои в школу искусств в Дерлеме. Таня постоянно рассказывала о ней – как туда мечтает попасть каждый, хоть немного уважающий себя художник, желающий чего-то достичь. Вечно перечисляла «выдающихся» выпускников этой школы. Прямо восхищалась.
Через пару месяцев мы уже почти не расставались. Я был влюблен в нее, по-настоящему. Судя по тому, что она отвечала на мои поцелуи, Тане я тоже был небезразличен. Она по-прежнему критиковала написанное мною, а я позировал для нее. Мы, казалось, уже начинали понимать друг друга без слов, и я уже видел нашу дальнейшую жизнь с ней, до самого конца. Знаете что? Я был счастлив от этих мыслей.
Но, как и все хорошее, мое счастье длилось недолго. Я не стал исключением из правила о неудачной первой любви.
Как-то раз Таня не пришла в школу. Беспокоясь, я пришел к ней домой, но не обнаружил там ни души. Я спросил у учителей, что случилось, и они мне ответили:
– Татьяне вчера пришло приглашение в Дерлемскую школу искусств. Она незамедлительно должна была туда отправиться.
Позже я пытался найти ее в Дерлеме, но ничего не вышло. Там мне сказали, что никакой Татьяны среди студентов нет. Я ее больше никогда не видел. Как, скорее всего, не увижу объяснения пропасти между стихами в блокноте. Если только на последующих страницах не окажется какого-нибудь примечания.
15
Ночью я проснулся от скрежета. Что-то послышалось мне из гостиной. Я решил, что нужно посмотреть, хоть и совсем не хотел этого.
В дальнем углу темной комнаты, около входной двери, кто-то сидел. Он, судя по звуку, водил когтями по стене. Эта картина вызвала у меня мурашки по всему телу. Было холодно, изо рта шел пар. В дешевых ужастиках все это – предвестники призрака.
Нездоровый интерес к этому силуэту пробудился внутри меня. Но страх сковал мое тело, чтобы я не сглупил подойти ближе. Неужели действительно призрак посетил меня? Кто это? И чего хочет? Язык, казалось, онемел, и я, открывая рот, мог выдавать только неразборчивые звуки.
Мой гость нарушил тишину еще и смехом. Этот звук напоминал качели, раскачиваясь от громкого и прерывистого до тихонького и практически не сбиваемого дыханием. Вскоре он слегка, словно специально, закашлялся и обратился ко мне:
– Присядь на диван, сколько стоять-то будешь?
Тяжесть, не позволяющая мне и шевельнуться, превратилась в легкость, подталкивающую идти вперед. Однако открыть рот в предвкушении вопросов я не мог – губы как нитками сшили.
Сев на диван, я ощутил, как меня к нему будто что-то придавило. Я расслабился и не то, что не мог бы, я не хотел шевелиться. Легкая тревога все еще не покидала мое сознание, хоть тело все-таки расслабилось. Наконец, почувствовав уверенность, что могу заговорить с ним, я раскрыл рот:
– Что вы х…
– «Чего вы хотите?», я полагаю, ты хотел спросить? – произнес он грозно и невозмутимо, с легким давлением. Он ничуть не разогнал мою тревогу своим поведением. – Пока ты перебираешь, все свои эмоции, связанные со мной, я отвечу на вопрос. Меня зовут Роман Ленский, – от этого имени у меня перехватило дыхание, не знаю почему. – Это мой дневник ты читаешь каждый вечер.
Мои глаза едва не вылезли из орбит, жадно разглядывая его. Как? Что он такое?
– Очень приятно, Роман, я безумно увлечен Вашими работами, – произнес я вроде бы спокойным голосом, но у самого все ладони были мокрые.
– Полагаю, Вам не терпится приступить к третьей странице?
– Да, я очень жду завтрашнего вечера. Только…
– Что Вас интересует?
– Что случилось между Вами и Вашей любимой? Почему в один момент Вы, весь дрожа, пытаетесь признаться ей в любви, в другой же убегаете от всех и всего?
– Тебя действительно интересует только это?
– Это больше всего, – ответил я без доли обмана в сердце.
