Бессердечное милосердие

Пять

Впервые я увидела Тригва Лоута на окраине мертвой деревни, где он сидел в сугробе рядом с дохлой лошадью.

Каждый год то один городишко, то другой посещала снежная лихорадка, убивая людей и животных. Этой болезни непременно предшествовал обильный снегопад, и лишь немногие оставались в живых после ее ухода.

Люди шептали, что снежную лихорадку наводят на них Морские Ведьмы, но сделать ничего не могли, и все заканчивалось разговорами. В других местах они бы сожгли Ведьм, но не в Ворсленде.

Мы направлялись к городу Краген, поскольку служанка из постоялого двора на скрещении дорог рассказала нам о старом богатом вдовце, который несколько лет назад женился на молодой красивой девушке. Теперь он тяжело болел уже не первый месяц. Мы собирались представиться прекрасной невесте и посмотреть, заглотит ли она наживку. Клиентов мы обычно сами не разыскивали, но зима выдалась особенно долгая и прибрала к рукам многих из тех, кто нуждался бы в нашей помощи.

Снег шел всю ночь, и мы продрогли до костей. Хотели передохнуть в таверне: наполнить желудки и отогреться. Мы уже почти подошли к городку, когда Ови обронила:

– Что-то здесь не так.

Я кивнула.

– Слишком уж здесь тихо. Слишком спокойно.

Я замедлила шаг, остальные последовали моему примеру.

Но как мы ни медлили, вскоре достигли низкой каменной стены, окружающей хижины, и все четверо, не сговариваясь, остановились, оглядывая сугробы и гадая, куда направиться дальше.

Доррит была обычным городком: около дюжины хижин с крытыми соломой, изогнутыми крышами. Единственными пятнами цвета здесь были круглые деревянные щиты, служившие напоминанием о мертвых; такие щиты прибивают к стенам домов во всем Ворсе, и эти щиты были красными, голубыми, белыми, зелеными, черными.

Снегопад прекратился, а значит, снежная лихорадка ушла прочь. Но мы стояли в нерешительности, выискивая глазами в деревушке малейшие признаки жизни. И замечая мертвые тела.

У высокой простенькой статуи бога битв, Нора, скорчившись, на земле лежал юноша.

Пожилая женщина с замерзшим младенцем в руках притулилась в снегу у ствола можжевелового дерева.

Девушка у колодца свернулась в позе эмбриона. Снег, освещенный низким утренним солнцем, слепил, и вначале я приняла ее за тень, но затем солнце спряталось за облаком, и я явственно разглядела ее. В глаза бросились ее ярко-рыжие волосы на свежем белом сугробе.

Морская Ведьма коснулась кончиками пальцев губ, а затем произнесла:

– Пусть их путешествие в Холхаллу будет быстрым.

Тишину нарушил протяжный собачий вой, и я поневоле вздрогнула.

Руна повернулась и взглянула через плечо на меня.

– Нам везет, Фрей.

Это значило, что она намеревается обшарить дома в поисках пищи и монет. Пустые, молчаливые дома, в которых умерли все жители.

Я уже давно зарабатывала на жизнь смертью, но сейчас не имела ни малейшего желания прохаживаться среди мертвых, посиневших от мороза тел, видеть застывшую на их лицах муку. Кроме того, забрать все ценное из опустевших домов имели право только монахини Готи – после того, как сожгут тела жителей. Так было заведено испокон веков.

Руна, приложив открытую ладонь ко лбу, осмотрела горизонт.

– Много времени это не займет. Уверена, закончу до полудня.

Я открыла было рот, чтобы возразить…

И уловила движение на белом снегу справа.

То был юноша у перевернутого фургона, привалившийся спиной к мертвой иберской лошади. И он был жив.

Только что было совершенно тихо, безветренно, стояла полная тишина, и вдруг среди деревьев, теребя сосновые иголки, пронесся ветер. Джунипер рядом громко вдохнула – известно было, что согласно верованиям Морских Ведьм, это было знаком, что за нами наблюдают боги.

Я подошла к юноше и села рядом. Он был совсем юн, примерно моего возраста. У него были длинные, зачесанные назад черные волосы, кончики его пальцев посинели, очевидно, от мороза.

– Ты жив, – сказал я.

– Да, – согласился он, не глядя на меня.

– Я – Фрей. – Я стянула толстую шерстяную перчатку с правой руки и приложила голую ладонь к его щеке. Щека была холодна, точно лед.

– Меня зовут Тригв Лоут.

Теперь он взглянул на меня, и глаза его были зелеными – такими же зелеными и блестящими, как незрелые ягоды можжевельника, которые долго перекатываешь по ладоням. Вид Сестер Последнего Милосердия его не беспокоил, как и мои прикосновения.

Я поднялась на ноги, встал и он – медленно, очевидно, из-за замерзших мышц.

С его одежды свалились комья снега. Возобновляя циркуляцию крови, он похлопывал себя руками по бедрам, время от времени поглядывая на остальных Сестер Последнего Милосердия.

– Куда вы направляетесь? – наконец спросил он.

– Куда глаза глядят, – ответила я.

– Можно мне с вами?

Спросить остальных сестер я и не подумала, поскольку их ответы мне были известны наперед: Руна бы сказала: «Нет», Джунипер сказала бы: «Да», а Ови промолчала бы.

– Можно, – ответила я за всех.

Он кивнул, а затем обошел фургон. С силой дернул на себя дверцу. Дверца распахнулась, разметав вокруг снег. Положив ладони на колени, я пригнулась и заглянула внутрь. Увидела там бархатные подушки и резные деревянные панели. А еще там, скорчившись, лежал мужчина в красном плаще, и лицо его было искажено мукой.

Тригв, опустившись на колени, заполз в фургон. Вскоре вернулся с кожаной сумкой и здоровенной волчьей шкурой в руках. Он повесил сумку через плечо, через другое перекинул шкуру.

– Пошли, – сказал он. – Здесь мне делать больше нечего.

Милю Тригв шел за нами через покрытые снегом луга, на которых сидели вороны, к опушке Бурлящего леса. Затем еще милю. Дорога то ныряла в овраг, то снова выводила на возвышенность, и тогда перед нами вставал темно-зеленым океаном северный ельник.

Мы подошли к большому бревенчатому дому, в котором, судя по всему, и жили юная жена и ее богатый, хворый супруг. Я постучалась. Тригв ничего не сказал. Дверь открыла юная хозяйка. Тригв не промолвил ни слова, когда юная хозяйка, оглядев наши черные плащи Дарующих Милосердие, вздрогнула. Ничего не сказал он, и когда она провела нас через зал мимо слуг, выпучивших глаза. Поднявшись по лестнице, мы оказались в спальне, у постели ее мужа.

Как нам и сказала девушка на постоялом дворе, юная жена была очень красива – мягкие изгибы тела, крупные карие глаза, полные щеки, блестящие каштановые волосы. Она положила руку на плечо своему престарелому мужу, и тот открыл глаза.

Лицо мужчины, хоть и было искажено болью, все же хранило былую красоту – густая борода, темные глаза. Супруги долго глядели друг на друга, и я поняла, что они искренне любят друг друга, и нам предстоит совершить истинное убийство милосердия.

– Яд, – прошептала молодая жена.

Из кожаного мешочка на поясе я извлекла пузырек с голубой жидкостью. Молодая жена кивнула. Голубое Семя мы использовали редко, поскольку оно было не дешево, а сталь Ови обходилась нам бесплатно.

Ови, поняв, что здесь она не понадобится, повернулась и без слов покинула спальню. Руна отошла в темный угол, где прислонилась к стене спиной и приготовилась наблюдать. Джунипер же приблизилась к молодой хозяйке дома, взяла ее за руку и, приподнявшись на цыпочки, зашептала ей в ухо молитвы.

К постели подошел Тригв и, просунув руку мужчине за спину, помог ему сесть, а затем кивнул мне, как будто проделывал подобное уже множество раз.

Мужчина вытянул иссохшую руку и принял у меня пузырек. Запрокинув голову и закрыв глаза, выпил одним глотком. Его решительность дала мне понять, каким он некогда был. Я увидела битвы, в которых он сражался и побеждал. Увидела пиры у костров. Увидела нежные ночи под мехами и девушек с шелковистой кожей рядом с ним. Увидела, услышала, почувствовала смех и гнев, похоть и нежность, горе и славу.

Я ощутила именно такую жизнь, о какой мечтала я сама.

* * *

– Да, Тригв, – сказала я. – Я помню тот день в Доррите.

– Хочешь знать, как меня туда занесло?

Я кивнула.

– В эту историю вовлечена девушка.

– Да? И как ее имя?

– Лила.

Он замолчал, и я, выждав несколько секунд, его подбодрила:

– Давай же, продолжай.

Тригв посмотрел на меня.

– Ей было шестнадцать, когда ее родители утонули в Молчаливом море. Она забрала все монеты, накопленные ее родителями, и отправилась в странствия по островам. Она сделала подношение богине Обин и вступила в монастырь на острове Строт. Она усердно тренировалась, и, несомненно, принеся клятву, стала бы монахиней Готи, но на ее беду во время ритуала солнцестояния ярл Келж заприметил ее и спустя несколько месяцев выкупил ее жизнь. Прорицатель Готи, которому я был отдан в подмастерья, а звали его Ларс, был послан с девушкой в храм, где ее на рассвете должны были принести в дар богу Форсету. Я отправился вместе с прорицателем как его слуга.

– Ненавижу эти жертвоприношения Готи, – воскликнула я.

Джунипер зашевелилась во сне. Тригв вздохнул.

– Я тоже. Лила для ярлов и служителей культа была всего лишь пешкой, и жизнь ее стоила меньше молитвы. Молитвы, произнесенной в неурочное время.

– Что же случилось дальше? – спросила я, уже зная, что конец истории счастливым не будет.

– Лила путешествовала с нами в течении семи дней, и мы с ней сблизились. Она была пылкой, яркой, полной жизни. – Тригв сделал паузу. – Ларс по пути обменивал свои предсказания на товары, и однажды фермер заплатил ему бутылью домашнего яблочного вайта. Той ночью Ларс напился пьяным. Он вообще был не дурак выпить. Мы с Лилой оставили его спать, а сами отправились в деревню.

Тригв повернул голову к огню, и лицо его расчертили глубокие тени. Я подкинула в костер еще одно полено.

– Ночь мы провели в постели на постоялом дворе, Фрей.

Я невольно вскинула брови. Монахиня для жертвоприношений Готи должна быть девственной, а иначе бог отвергнет молитвы, и тогда жди несчастья. Об этом известно каждому.

– Когда мы вернулись в фургон, Ларс избил меня, но Лилу он бил еще сильнее. – Тригв придвинулся ко мне и провел пальцами по моим серебряным волосам. – Она скорчилась между кроватью предсказателя и крошечным деревянным столом, и он бил ее ногами по ребрам. Я накинул ему на шею его кожаный ремень и стал душить. Фургон был маленьким, и Ларс не мог ни повернуться, ни оттолкнуть меня. Он опустился на колени, а я, навалившись, сдавил его шею что было сил и убил его. – Тригв опять сделал паузу. – Мы с Лилу отправились на постоялый двор и там принялись строить планы на будущее. Мы решили поехать на юг – я хотел изучать искусство целителей Орейта на острове Сантор, она же мечтала обзавестись маленькой фермой у океана. Ночью я проснулся. Лила лежала в моих руках вся мокрая от пота. То пришла снежная лихорадка и вскоре ушла, а Лила умерла. Я вынес ее тело и усадил возле тисового дерева. Мне казалось, там монахини Готи скорее отыщут ее. Затем я вернулся к фургону. Фургон был опрокинут, лошадь мертва.

– Мне очень жаль, Тригв, – сказала я, помня о том, что слова сострадания должны быть незамысловатыми.

Он потер рукой заросшую темной щетиной скулу.

– За убийство предсказателя полагается наказание – вивисепультура. Если бы меня схватили, сожгли бы живьем. Снежная лихорадка скрыла мое преступление, но бежать мне вовсе не хотелось. Я ничего тогда не чувствовал. Абсолютно ничего. Шли часы, а я не двигался. Понимал лишь, что замерзаю, и скоро за мной явится смерть.

– Так почему же ты остался там, среди мертвых?

– Сам не знаю. Не было ни желания, ни воли совершить выбор, подняться, уйти.

Женщина в черных шелках была охвачена той же летаргией. Джунипер, помнится, называла таких людей замерзшими живьем и говорила, что искра их жизни так глубоко погребена под снегом, что не в силах оттуда вырваться.

– Ты возродила меня, – сказал Тригв. – Вокруг не было ничего… и вдруг – ты.

Обдумывая его историю, я подтолкнула ногой очередное полено в костер.

– Тригв?

– Да.

– Как ты думаешь, кто он, этот Зверь?

Он провел большим пальцем по давно засохшему пятну крови у меня на тунике.

– Возможно, это Великанский Волк, забредший с далекого севера. Возможно, он заболел тундровой заразой и взбесился. Такого не случалось уже сотни три лет, но все же такое возможно.

Я неторопливо обдумала его слова, а затем покачала головой.

– Все волки, даже бешеные, даже Великанские Волки, предсказуемы. Они всегда ведут себя одинаково. Этот же зверь иной. Он регулярно нападает на деревни Рота… Будто делает это из мести.

Дарующие Милосердие одолеют любое животное, каким бы большим или бешеным оно бы ни было, но здесь иное. Он мстит, а мстить может лишь одно существо… Человек.

Я повернулась к Тригву и коснулась его руки.

– Если мы умрем в Голубом Ви, это будет достойная смерть – смерть воинов. Каждый воин в Ворсе мечтает умереть с оружием в руках, и я тоже.

Тригв кивнул.

Этой ночью мы спали, переплетясь телами, а Джунипер и Ови довольствовались обществом друг друга.

* * *

Проснулась я на рассвете. Прошептала имя Тригва. Его веки дрогнули, но он глаз он не открыл. Ови пахла снегом, а Тригв пах пряными травами. Я вдохнула, медленно выдохнула, затем зевнула и принялась разглядывать оранжево-розовые небеса.

Мне было семнадцать. Я не желала умирать той смертью, какой умерли мои родители. Или Лила.

Мне хотелось испытать свои силы, хотелось стать великой.

Мне хотелось славы.

Хотелось коснуться ее. Попробовать на вкус.

Я отправлюсь в Голубой Ви и сражусь со Зверем. Весьма вероятно, я, как и мои предшественники, погибну там, но это будет шаг к свету. Мое имя не исчезнет во времени, как исчезли имена всех Дарующих Милосердие, которые были прежде меня, всех Сестер Последнего Милосердия, сгинувших за бесчисленные годы со времени Войн Ведьм. Меня запомнят.

Шесть

Утро моего семнадцатилетия выдалось ясным и холодным. Яркое солнце быстро растопило выпавший за ночь снег.

Тригв отправился в лес – он хотел ко дню моего рождения найти хотя бы пригоршню ежевики, оставшейся с лета. Я уселась на коричнево-серый ствол упавшего дерева рядом с костром и вгляделась в небо. Я выискивала ведьмовские знаки, которым учила меня Джунипер, – предостережение грядущих опасностей, уже наметившихся на горизонте, но не увидела ни облаков неопределенной формы, ни вставшей вдруг на крыло стаи воронов, ни тумана, зловеще мерцающего среди деревьев. Неожиданных, жутких порывов ветра я не чувствовала.

Джунипер налила в нашу общую деревянную кружку дымящийся чай, заваренный на жареном цикории. Протянула кружку мне. Я отпила: успокаивающий отвар мягко скользнул по горлу, и я улыбнулась.

Рядом со мной на бревне, касаясь меня коленом, сидела Ови. Я протянула кружку ей, и она благодарно кивнула.

Даже Руна сегодняшним утром казалась почти безмятежной. Она воздела длинные руки к небу и произнесла:

– Я счастлива этим утром быть живой. Не припомню даже, когда последний раз чувствовала такое.

Ови глянула на Руну и улыбнулась. Улыбалась она крайне редко, и всякий раз мое сердце принималось биться чаще.

Ови строго придерживалась старых обычаев Ворса. Стоик и философ, она безоговорочно чтила саги, и я ее за это ценила.

Над головой каркнул ворон. Я, прикрыв от солнца глаза ладонью, взглянула вверх. Ворон сидел на верхней ветке высоченной сосны.

– Воронам везет – летают куда их душе угодно, – словно прочитав мои мысли, произнесла Джунипер. Она взяла у Ови кружку, обхватила ее своими маленькими ладошками и посмотрела на меня.

– Вороны – вестники мертвых, – заявила Руна, и ее голос прозвучал с привычной резкостью.

Джунипер склонила голову, и на ее лице появилось выражение тоски.

– Фрей, по пути к Голубому Ви мы пройдем совсем рядом с Мерроу. Там, вероятно, мы получим благословение Морских Ведьм.

Я встала и обняла Джунипер.

– Да, на ночь мы непременно остановимся в Мерроу. Кроме того, ведьмы могут помочь нам – расскажут побольше о Звере и о том, как его убить.

Руна взглянула на меня и обронила:

– Нам нужно добраться до Голубого Ви до первого зимнего шторма. Иначе, пересекая Болото Красных ив, тропу мы будем выискивать под снегом.

– Уверена, успеем. Да и в любом случае, если мы разузнаем у Морских Ведьм о звере, то задержка будет того стоить.

– А еще мы рискуем наткнуться на тайную тростниковую деревню Королевы-Затворницы. Тогда уж нас начнут обращать в свою веру, и нам не миновать пыток.

Я подняла перед собой открытую ладонь.

– Насколько нам известно, последователи Королевы-Затворницы уже подняли мятеж и утопили ее в ее собственном болоте. И не стращай нас, Руна, понапрасну. Хотя бы в такое прекрасное утро.

Я повернулась к Ови, по-прежнему сидевшей на еловом стволе – ноги в высокой траве, локти на коленях.

– Чего молчишь? Как и Руна, опасаешься Королевы-Затворницы?

Ови провела пальцами по рукояти ножа, висевшему на ремне у нее под мышкой.

– Опасаюсь. Но все, что нас не убивает, делает нас сильнее. – Она встала и положила руку Руне на плечо. – Если мы не сгинем в болоте, то достигнем границы Голубого Ви, а с наступлением зимы будем пировать в зале местного ярла. Сосредоточься на этой мысли, Руна, если тобою вдруг овладеет страх.

Через плечо Руны я углядела Тригва и кивнула ему. Он кивнул в ответ, и в его зеленых глазах отразилось солнце. Он положил горсть ягод чернильного цвета на бревно и подошел ко мне, и впятером мы образовали полукруг перед камнем-троллем, и я стояла в центре полукруга.

– Сегодня отправляемся на поиски Зверя Голубого Ви. – Я прижала кулак к сердцу и возвысила голос. – И пусть боги станут свидетелями того, что мы сделаем с настоящим врагом – врагом, который не стар, не убит горем и не болен. Мы одержим победу, потому что это нам по плечу. Мы сделаем то, что никому не удалось.

– Прыжок веры. – Джунипер подняла лицо к утреннему небу. – И пусть боги будут к нам благосклонны.

Она нараспев прочитала короткую молитву, прославляющую землю, воздух, воду и огонь. Потом сунула руку в карман и достала короткий кинжал. Вытянула левую руку ладонью вверх и, повторяя мои действия прошлой ночью, сделала неглубокий разрез.

– Дай мне руку, Фрей. – Я так и сделала, и она вскрыла мою еще не зажившую рану и прижала свою окровавленную ладонь к моей. – Дело сделано.

Руна взяла нож и полоснула по своей ладони. Потом так же поступила Ови, и каждая прижала свою руку к моей.

– Прыжок веры, – воскликнула Руна.

– Прыжок веры, – повторила Ови.

Тригв был последним. Я протянула ему клинок Джунипер. Он надрезал себя кожу, прижал свою теплую ладонь к моей и произнес:

– Прыжок веры, Фрей.

* * *

Мы ехали на запад под ярким небом, которое, казалось, простирается до самой Холхаллы. Голубой Ви находился в доброй сотне миль от Хейла, в Цветущей долине, что лежала между Молчаливым морем и Скальскими горами. Путешествие займет несколько недель, и если погода будет благоволить нам, то к Голубому Ви мы доберемся до начала сильных снегопадов.

Мое сердце жаждало перемен. У каждого отряда милосердия была закрепленная за ним территория, и мы кружили и кружили по нашей земле, обычно дважды в год посещая каждую деревню, а теперь мне не терпелось встретиться с Морскими Ведьмами, увидеть Пески Мерроу, взглянуть на знаменитые хижины ведьм, построенные на ветвях Опаленных Деревьев.

Но вот пересекать Болота Красных Ив мне вовсе не хотелось. Болота всегда были местом опасным, и в деревенских постоялых дворах у их границ местные рассказывали ужасающие истории.

Говорили, что люди исчезают в трясине за мгновение, а средь белых камышей там скользят нефритово-зеленые болотные гадюки, и укусы их болезненны, а то и смертельны. Но за последние годы среди камышей выросла деревушка, в которой, как говорили, жили только девушки, и возглавляла их женщина по прозвищу Королева-Затворница.

Смеющиеся, свободно болтающие люди в тавернах замолкали, заслышав ее имя, и даже закаленные в боях воины избегали произносить его, называя ее «женщиной в камышах».

Я надеялась, что мы незамеченными проскользнем через ее владения ночью.

Меж тем мы шли по холмам, раздвигая густую, как в конце лета, траву, шли мимо деревень и ферм, и за весь день встретили лишь молоденького темноглазого пастушка, который, взглянув на мой плащ Сестры Последнего Милосердия, вдруг мило улыбнулся.

Джунипер нашла у ручья последнюю в этом году бруснику, и мы съели ее на ужин вместе с толстым треугольником твердого орехового сыра.

В ту первую ночь нашего путешествия мы разбили лагерь у узкого, быстрого ручья, и радость излучала каждая из нас, даже Руна.

После ужина я вымыла волосы всем – Джунипер, Ови, Тригву и Руне. Некоторые Дарующие Милосердие не особо заботятся о своей внешности и со временем становятся грязными и оборванными, и это – их право, мы же все часто моемся – в снегу или, что много приятнее, в ручье. Тригв, в отличие от нас, смерти не приносил, но знал основы лечебного дела и уверял, что чистота тела сохраняет жизнь. Руна частенько ворчала по этому поводу, сетуя, что мыться часто – пустая трата времени, но Руна ворчала по любому поводу, и ворчание ее было таким же привычным, как восход солнца по утрам.

Последней голову я вымыла себе, и Тригв тут же захотел помочь мне причесаться. Я ему это позволила, и едва он провел пальцами по моим волосам, как плечи мои поникли, а сердце замерло.

Позже я сидела у огня, высушивая перед сном волосы. Ко мне подсела Джунипер.

– Протяни руку, Фрей.

Я так и сделала, и она что-то сунула мне в ладонь. Это был маленький зеленый флакончик. Я откупорила пробку и понюхала.

– Джунипер. – Я вновь вздохнула, на этот раз уже полной грудью. – Где ты это взяла?

Джунипер улыбнулась своей колдовской улыбкой, и в ее серых глазах заплясали озорные огоньки.

– Украла из парфюмерного магазина в Хейле. С днем рождения тебя, Фрей.

За спиной у меня прозвучал смех Тригва. Его забавляли ловкие пальцы Джунипер и ее бесстыдное воровство.

– Надеюсь, ты была осторожна. – Я смочила духами кончик указательного пальца и провела им по своему предплечью. В воздухе разлился экзотический цветочный аромат. – Я беспокоюсь о тебе, Джунипер. Ведь если тебя поймают, ты лишишься пальца.

– Не беспокойся, меня не поймают. – Джунипер погладила ладонью свои высыхающие кудри. – Я не краду того, чего вскорости хватятся.

Руна, не сводя с меня глаз, опустилась на колени рядом со мной и Джунипер.

– У меня тоже есть для тебя подарок. Возьмешь его или нет, мне все равно.

Подарок я взяла. Это был изящный плетеный кожаный ремешок для волос. Я наклонилась вперед и обняла обеих девушек. Джунипер немедленно прижалась к моему боку, Руна же поначалу напряглась, но через мгновение расслабилась.

– И я тоже принесла тебе подарок.

Из темноты появилась Ови, вернувшаяся после проверки ловушек. В руке она держала мертвого кролика.

Я улыбнулась.

– Мясо для завтрашнего рагу?

– Нет. Кое-что получше. – Ови вытащила из кармана пять красных грибков с белыми пятнышками. На устах ее блуждала улыбка, а голубые глаза мерцали. – Лукавые Варварские Грибы. Нашла их в лесочке неподалеку. Как насчет того, чтобы всем вместе отпраздновать твой день рождения и долгожданное расставание с ремеслом смертью?

Лукавые Варварские Грибы в Ворсленде встречались крайне редко, но были хорошо известны, потому что упоминались во многих наших историях, связанных с магией.

Если съесть много грибов, они действовали как яд, очень похожий на Голубое Семя. В поэме «Мать в лихорадке» злая женщина по имени Эльза убила двенадцать своих детей, накормив их супом из Лукавых Варварских Грибов.

Но грибы приносили галлюцинации. Герой «Песни Крови» съел такой гриб перед битвой и победил всех своих врагов во сне. И юный провидец в «Сумеркам приходит конец» съел Лукавого Варвара и поведал своему народу пророчество о войне.

Но больше всего гриб был прославлен старинной песней под названием «Ведьма в полете». В песне говорится, что Гриб дал Морским Ведьмам желанные крылья.

Я взяла у Ови самый большой гриб, а Джунипер принялась немедленно нашептывать:

 
Вкусив Лукавства красно-белого,
И крыльями как смоль обзаведясь,
Пронзили Ведьмы небо синее,
Людишкам сирым оставив грязь…
 

Последнюю строчку мы произнесли уже в унисон.

Я провела большим пальцем по шляпке гриба, обводя белые пятна.

– Может, съедим эти грибки, а потом потанцуем под осенней Луной, взывая к удаче?

Ови сунула гриб в рот. Руна положила в рот другой. Тригв, выбрав на ладони Ови самый маленький, взял его, подмигнул мне и принялся жевать. Я последовала его примеру. На вкус гриб был горьковато-сладким, с привкусом ореха.

Джунипер оказалась последней. Она засмеялась и взяла у Ови пятый гриб.

– Давайте полетаем, сестры.

* * *

Ничего не происходило, а время тянулось медленно, как облака, скользящие по Луне.

Мы все, и даже Руна, сгрудились перед огнем.

Я чувствовала себя вялой… ленивой и усталой, но не сонной. Я чувствовала запах ближайшего ручья – чистый запах земли, камня и воды в воздухе. Я повернула голову и зарылась лицом в кудри Джунипер. Голова Ови лежала у меня на коленях, а у нее на коленях лежала голова Руны, а Тригв устроился на боку среди всех нас. Я коснулась кожаной повязки на глазу Ови. Затем расплела одну за другой ее косы, и ее голубые волосы рассыпались по моим ногам.

Джунипер что-то прошептала, а Руна смотрела на звезды.

Кончики моих пальцев начало покалывать. Покалывание, усилившись, устремилось по рукам вверх, затем по туловищу вниз, а оттуда – по ногам дальше вниз, к ступням. Ощущение было приятным, естественным, точно отогреваешься, придя к костру с холода, или не торопясь ешь после нескольких дней голодухи.

Я неспешно отделилась от девочек. Руки и ноги мои словно не принадлежали мне. Я поднялась на ноги. Сначала никто за мной не последовал. Затем чьи-то пальцы впились в мои пальцы, и меня мягко потянули, и вскоре мы все, взявшись за руки, встали вокруг костра.

Я подняла глаза, и ночное небо растаяло, упало мне на лицо, как мягкий черный плащ, плащ милосердия, края которого трепетали, словно шелковое платье иберской женщины.

Мы начали двигаться вокруг огня, и наши длинные волосы струились по спинам. Джунипер декламировала, Руна шептала, Тригв хрипло и тихо пел одну из старых песен. На своей щеке я чувствовала дыхание Ови, хотя ее губы были сжаты.

Вскоре наши ноги оторвались от земли, и это было так же знакомо и безопасно, как сон. Я выгнулась грудью вперед и запрокинула голову. Вверх и вверх.

Мое сердце ударилось о Луну.

Тригв сжал мою руку. Я почувствовала прикосновение его ноги к моей, а мой локоть оказался на его бедре, его длинные волосы, развевающиеся на ветру, спутались с моими. Мы поднимались все выше и выше.

Я закрыла глаза, подняла руки и закричала.

То не был крик страха.

То был крик крови. Крик, исходящий от кожи, плоти и костей. Я почувствовала в ладони скользкий от пота клинок. Пахло солью, сосновой смолой и смертью. Я посмотрел вниз. Увидела там, у своих ног пропитанную кровью траву и трупы…

Я снова закричала и почувствовала, как меня ножом разрезает чернота неба.

Джунипер тоже теперь кричала:

– Нанте, нанте.

То было слово Морских Ведьм, отгоняющее прочь тьму.

И снова:

– Нанте, нанте, нанте!

И Звезды. Нашему воплю вторили тысячи лучезарных звезд.

А затем вдруг…

Тишина.

Скользя по ночному небу, словно серебристые Луны, мы тонули. За нашим скольжением наблюдали сотни мерцающих маленьких глаз – звезды.

А мы скользили. Скользили.

Все вниз.

Вниз, вниз.

Мы упали обратно, к костру. В кучу рук и ног, прядей волос, костей и лоскутов кожи. Все сплелось вместе. Сплелось в гобелен Милосердия.

– Нанте, – вновь прошептала Джунипер.

А мы погрузились в сон.

– Нанте.