Kitobni o'qish: «Вместе обрести сейчас», sahifa 4

– В ночь с субботы на воскресенье, она разбудила меня в два тридцать с жалобой на режущую боль в голове. Мы вызвали скорую и нас увезли в больницу. Случился ранний рецидив, в таком случае шансы на спасение не велики. Болезнь внесла в ее жизнь определенные ограничения. Она слишком рано почувствовала себя свободной. Понадобилась операция по трансплантации костного мозга, но было уже поздно.

В моей памяти, всплывала отрывками, теперь дополненная картина последнего дня проведенного с ней.

– Спасибо Санечка тебе, – подойдя ко мне, сказала она, – за твое доброе отношение, общение, за те дни, что ты была рядом с Олей, делая ее счастливей. Я недоверчиво взглянула на Аллу Николаевну, а она, указав на мою фотографию на полке сказала, – это лишнее тому подтверждение.

– Ну, не плачь, – сказала она, прижав мою голову к своей груди.

– Это я хочу сказать вам спасибо, – вытирая глаза платком, говорила я. С появлением в моей жизни Ольги, я на многие вещи посмотрела под другим углом. Какой внутренней силой надо было обладать, чтобы, невзирая на боль любить жизнь, которая не любит тебя. Важно успеть понять смысл жизни не доходя до черты, не найти, а понять. Он не скрыт за сложными формулами, он очевиден как белый день, смысл жизни и есть сама жизнь. Я смотрела в окно, закатное солнце уже садилось на реку.

Мы вернулись на кухню.

– Кстати, а что ты делала в меде? Не ожидала увидеть тебя там, – спросила Алла Николаевна, суетясь, заваривая чай.

– Приходила, чтобы узнать о переводе.

– О переводе? Каком переводе?

– Не поверите, о моем переводе в мед.

Алла Николаевна с громом бросила поднос с чайным прибором на стол. Она не стала спрашивать, с чем связано мое спонтанное решение, по ее довольному лицу можно было понять, что она рада услышанному:

– Когда из меда студенты переводятся в другие ВУЗы, это понятно, есть такая практика, но чтобы наоборот?

– Я мучаюсь, находясь не на своем месте.

– А где оно, твое место?

– Рядом с людьми, нуждающимися в помощи.

– Помогай на здоровье, кто тебе мешает, в мед то зачем идти?

– Вы не поняли, это не сиюминутная прихоть, это не дурь и не блажь. Я каждый день засыпаю и просыпаюсь с тяжелым грузом невыносимости от неправильно принятого год назад решения, с ощущением, что проживаю не свою жизнь. Я должна стать врачом и точка.

– Вначале все так думают, идя в мед, вот отучусь и буду мир спасать, а потом бегут кто со второго, а кто и c третьего курсов, да так, что пятки сверкают.

– Отговариваете?

– Кто я тебе чтобы отговаривать или уговаривать. Ребенок ты еще, Санечка, – с умилением сказала она, единственное, что я могу посоветовать тебе, постарайся подольше сохранить его в себе. А вообще знаешь, из тебя получился бы хороший доктор.

– Да видно не судьба, – сказала я, свернув платок и убрав его в карман джинсов. Я рассказала о своем неудачном походе в приемную комиссию, чем развеселила ее. Алле Николаевне было известно обо всех подводных камнях и течениях, поэтому она ничуть не удивилась.

– Если уж на то пошло, я помогу тебе, – сказала она с чувством азарта. Я возьму на себя все вопросы с приемной комиссией. Считай что это судьба. Меня вообще не должно было быть в тот день в главном корпусе университета.

Глава 3

Безоблачное июньское небо по-прежнему напоминает о чистоте и ясности мира. Лето возвращает нашей старой земле молодость. С новой попыткой я начинала сначала.

Мама прилетела на крыльях счастья, после моего сообщения о зачислении меня на первый курс факультета лечебного дела. Я по-настоящему осчастливила маму этим событием, исполнив мечту ее жизни. О подробностях я умолчала. Мне не просто было говорить об этом. Да она и не интересовалась, главное, что я образумилась. Алла Николаевна, как и обещала, помогла в урегулировании вопроса с приемной комиссией, ее задача заключалась в устранении помех с их стороны в отношении меня. Со вступительными экзаменами я справилась без труда. Помимо меня в другие университеты из группы перекачивало еще пять человек.

Дожди прекратили свои изливания на город. Может в небе над Омском отключили воду? Как знать. У тети Эммы подошло время выхода на заслуженный отдых. А что непременно должен сделать каждый уважающий себя новоиспеченный пенсионер? Правильно. Купить дачный участок. Как гласит народное предание: «Чтобы наконец-то отдохнуть». Ох уж эти родимые пятна капитализма. Пока я вела войны с бюрократией, тетя тайком присмотрела участок в дачном поселке под названием «Сады». Отложенных за трудовые годы сбережений на мечту едва хватило, но я узнала об этом позднее, попросив брата о помощи в осуществлении тетиной мечты.

Я часто навещала Аллу Николаевну, но не из чувства долга, как многие могли подумать, а потому что я привязалась к ней. И она привязалась ко мне. Мы нуждались друг в друге. Придя в очередной раз проведать ее, я не поверила своим глазам, она нашла в себе силы разобрать комнату Ольги.

– Вот, Санечка, возьми, пусть тебе теперь послужат, – сказала Алла Николаевна, вынося из ольгиной комнаты два нагруженных огромных пакета.

– Что там? – озадаченно спросила я.

– Учебники, справочники различные, еще от мамы остались, Оле они уже не пригодятся, она их сжечь собираясь, да я вовремя припрятала, сказала, что на кафедру снесла.

– Большое спасибо, буду ознакамливаться.

Сложно представить себе масштаб ее потери, может это звучит и банально, но время все лечит.

Тетя Эмма шантажируя тем, что не переживет расставания, просила меня на лето остаться с ней. Я обещалась съездить домой на недельку и как можно скорее вернуться обратно. Больше всего мне не терпелось увидеться с дядей Пашей, рассчитывая получить от него ответы на накопившиеся для него вопросы касательно Ольгиной ситуации, но он как назло уехал на курсы повышения квалификации на целый месяц. Врачи обязаны учиться постоянно! На встрече с друзьями-музыкантами не нашлось общих тем. Молча посидев в кафе, мы разошлись по своим делам как в море корабли. По знакомым, когда-то до боли родным улочкам прогуливались новые люди, не признавая меня за своего. Мой город отталкивал меня. Мой город изменился, стал другим, а может, изменилась я? Поразительно, что может сотворить с человеком год жизни. Разве унесешь Родину на подошвах сапог? Как ни крути, связь человека с Родиной крепка, и не разорвать ее ни временем, ни расстоянием. В каких бы райских уголках он не обитал, его в течении всей его жизни будет манить на этот несчастный клочок родной земли. И пускай он чужак на той земле, земля не станет для него чужой. В дороге, в бесконечных размышлениях я с ужасом представляла, что не приведи меня мое упрямство в этот город, мы могли никогда не встретиться с Ольгой. Если бы я знала заранее о том, что меня ожидает, какой бы выбор я сделала?

Глава 4

Душный дачный автобус увозил нас ранним субботним утром из пыльного города в лето. Автобус, окна которого предназначены для чего угодно, только не для проветривания. Пассажиры, люди сплошь пожилого возраста, выглядели точно беженцы; до отказа набитые китайские клетчатые сумки, ведра, чайники, ящики с помидорной рассадой и прочая дачная атрибутика. Дачные романтики. Ни тетя, ни я определенно не вписывались в образ заядлого дачника. В нашу первую совместную поездку мы отправились налегке, не имея при себе ничего кроме провизии, сменной одежды и моей вечной спутницы – камеры в рюкзаке. Ну, надо же с чего то начинать! Миновав железнодорожный переезд, наш автобус уперся в березовое редколесье. Высадившись на остановке «Сады», навьюченные дачники, переваливаясь от ноши, потопали по своим коротким тропинкам, а мы пошли напрямик через березовый лесок. Обильная доза трав и деревьев на заточенного в городские оковы человека, действует как нечаянно разлитый большой флакон зелёнки, медленно растекающейся по уставшим от серости глазам. Мои легкие аплодировали мне, вдыхая свежесть разряженного воздуха. Очарованная птичьим гомоном я остановилась. На поляне переливались серебристые нити. Замечали, как геометрически выверено соткана паутина? Природа это и есть initium sapientice.¹⁹ Тетя намеренно вела меня лесными закоулками, презентуя самые лучшие виды этой местности. По узкой, уже успевшей зарасти высоким разнотравьем березовой аллее мы вышли к нашему участку. За поржавевшим невысоким железным забором торчал белый фасад треугольной крыши типичного кирпичного советского дачного домика, заметно выделяясь на фоне заброшенных соседних участков. Разросшиеся кусты малины вываливались из-за деревянного штакетника. Со скрипом отперев калитку забора, я обомлела от увиденного.

– Тетя, у меня к вам только один вопрос, как Вы могли скрывать от меня такую красоту? – спрашивала я завороженная. Когда Вы все успели? Домик с навесом, ухоженный двор, ведущий по бетонной усаженной белыми розами дорожке за дом к саду.

– Тебе некогда было, я не хотела беспокоить тебя. Девочка, тебе правда нравится здесь?

– Не то слово!

– Значит остаемся?

– Конечно, остаемся! – воскликнула я, подпрыгнув на месте, бросив рюкзак в траву и побежав в сад. Сад изобиловал ягодными кустами и плодовыми деревьями: малиной, крыжовником, смородиной, клубникой; вишней, грушей, яблоней, сливой, облепихой, жимолостью, иргой. Название поселка полностью оправдывало себя.

– А куда девались те дачники, что ехали вместе с нами сюда? Соседние дачи вроде заброшены все почти, – спросила я, прибежав обратно к тете.

– Это огородники. Их участки в открытом поле в конце поселка находятся.

– Я думала, что у вас тоже огород.

– Зачем он нужен? Картошку я могу и в магазине купить, если надо, – сказала тетя, дергая замок на железной двери домика, затрудняясь открыть его, – дача в первую очередь должна приносить эстетическое наслаждение, а уже потом все остальное. Как говорил Антон Павлович²⁰, «Ни пахать, ни сеять, а жить в свое удовольствие»? Будем называть это загородным домом, а не дачей. А раз уж так огород хотела, я там за грушей посадила зелень и огурчики, можешь поливать.

– Простите меня тетя, мне так стыдно перед вами за свои выкрутасы и невнимание к вам. Вы считаете меня эгоисткой, да? – спрашивала я, смотря на нее исподлобья, стоя на крылечке дома.

– Настоящий эгоист никогда не признает себя эгоистом. Признание человеком своих недостатков обнажает его достоинства, – сказала тетя, подмигнув мне, снимая замок с двери, – надо будет замок сменить, проходи!

Приоткрыв дверь, в нос ударил затхлый запах. В мое отсутствие тетя не заходила в дом. Первое, что бросалось в глаза это широкая деревянная лестница без перил, ведущая к квадратной дыре в потолке, очевидно на второй этаж. На первом этаже располагались две маленькие захламленные комнатки. Тетя рассказала, как теперь уже наш участок простоял без хозяина около десяти лет. Бывшие владельцы еще в начале двухтысячных бросили дачу, оставив все как есть, и уехали из страны. Коллега тети по гражданпроекту, какая-то там их дальняя родственница, узнав о тетиных поисках, предложила этот замечательный вариант. Помните как у Тарковского: «Все меньше тех вещей, среди которых, я в детстве жил на свете остается». «Где лампы молнии, где черный порох…» «Где остров мертвых в декадентской раме…, пахучие калоши треугольник». Только не в этом доме.

Типичное дачное постсоветское убранство. Старенький перекошенный советский сервант с отсутствующими стеклянными дверками, заставленный невзрачной подпиской «Роман газеты» и «Садоводство», среди них, отличаясь пестрой обложкой, лежала маленькая книжечка «Сквозная линия».²¹ Лакированные оленьи рога, висевшие на фотообоях с видами Кавказа над диван-кроватью; старые рамочные стулья, застеленные круглыми красными вязаными ковриками; пылесос Витязь, стоявший в коробке рядом со свернутыми в рулон коврами. Прячущийся за лестницей хорошо сохранившийся холодильник Бирюса; допотопный посудный шкаф со стоящими внутри жестяными красными в горошек банками и наконец, то, без чего не пустовала ни одна советская стена – «Неизвестная» Крамского, в народе прозванная Незнакомкой. Копии этой картины печатались и расходились нешуточными тиражами по всей стране, и у нас в квартире висела такая, но мама быстро от нее избавилась, услышав легенду о приносящей беды и несчастья в дом картине. Время будто замерло здесь.

– Неплохо было бы порядок навести, – говорила я, осматривая владения.

– Хозяйничай, девочка! – с облегчением сказала тетя.

О, эти забытые вещи, когда-то кому-то принадлежавшие. Получается, теперь вы принадлежите мне? Что же прикажете мне с вами сделать? Отдернув пожелтевшую тюль, распахнув окно с голубой рамой, я увидела решетку. Из-за густого куста рябины, создававшего постоянную тень в комнате, я не сразу разглядела ее.

За делом время пролетает незаметно. Сил на уборку хватило только для первого этажа, второй этаж остался не обследован. Тетя позвала меня обедать в сад. Салат из свежих огурчиков, лучка и редиски прямиком с грядки, ароматный чай, заваренный с добавлением листьев мелисы и смородины, свежий воздух и физические нагрузки способствовали улучшению моего аппетита. Вокруг такая тишина, что если прислушаться, можно услышать чужие мысли. Недаром буддисты, отшельники и разного рода просветленные удаляются от бренного и суетного мира, ища тишины и покоя для медитаций и ощущений связи с космосом, или чем они там обычно занимаются?

– Ах, какая помощница у меня хорошая, по-молодецки раз, два и все готово. Я бы с уборкой дома долго провозилась, – сказала тетя, нахваливая меня.

– Осталась пара штрихов и можно жить, – сказала я. Удивительно, что никто не обчистил дом за столько времени.

– Коллега моя, Тамара Александровна присматривала за домом, заодно пользуясь дарами сада. Ее участок находится на въезде в поселок, – сказала тетя, составляя посуду со стола в таз для мытья.

Практически закончив с наведением порядка, тишину разрезал звук скрипнувшей калитки.

– Тетя, куда Вы? – спросила я, выбежав на крыльцо с влажной тряпкой в руках.

– Вода питьевая закончилась, пойду на колонку схожу, – сказала она, держа в руках две пустые пятилитровые баклажки.

– Постойте, давайте я схожу.

– Ты можешь заблудиться, – жалея меня, сказала тетя.

– Идемте вместе тогда, – сказала я, бросив тряпку и подперев дверь кирпичом.

Мы пошли по тенистой заросшей чистотелом и крапивой алее в другом направлении от нашего участка, вдоль причудливо-красивых и заброшенных домиков. Солнце еле пробивалось сквозь рощу высоких берез. Единственная колонка во всем поселке находилась около дома председателя садового товарищества. Бедная тетя, думала я, ей совсем некому помочь. Аллея расширялась, и мы вышли на дорогу к большому водоему. Мужичок, на дальнем берегу водоема на зеленой резиновой лодке и в морской фуражке удил рыбу.

Глава 5

– Доброго дня Эмма Рудольфовна!

– Здравствуйте Чингиз. Что-то вы давно не заходили к нам, – сказала тетя, поставив на скамейку у подъезда тяжелый баул. Чингиз посмотрел на меня растерянно. Он вызвался помочь нам с нашим мини-переездом. По полной загрузив машину Чингиза всем необходимым для проживания на даче, кроме всего прочего я взяла с собой один из тех пакетов с учебниками, что дала мне Алла Николаевна. В тихой безлюдной обстановке я надеялась прийти в себя после выпавших на мою долю испытаний за прошедший год и хотя бы немного подготовиться к предстоящей учебе.

Оставив машину неподалеку от водоема, нам пришлось перетаскивать вещи в несколько заходов. Мужичок на резиновой лодке все также удил рыбу.

– Красивая природа, я бы наверно тоже захотел остаться тут, – говорил Чингиз.

– Гостите, сколько хотите, – сказала тетя, замыкая собой колонну.

– Саша, и ты не против? – спросил он, обогнав меня.

– Да ради Бога, в нашем теремке места всем найдется, – сказала я, закатив глаза.

– Я если что, какая помощь нужна, все делать умею, – говорил ликовавший Чингиз.

– Вот и чудненько, поможете баньку растопить, у меня с ней дело не ладиться, – сказала тетя, доставая из моего рюкзака ключи от домика.

Занеся в дом сумки, я попросила Чингиза поднять часть вещей на второй этаж, на котором я планировала поселиться. Лестница второго этажа наподобие лестницы, ведущей из темного сырого погреба наверх.

– Давай руку, – сказал он, поднявшись.

– Держи, аж голова закружилась, – сказала я, отряхаясь от пыли летящей сверху.

– У вас внизу две комнаты же есть, зачем по крутой лестнице взбираться каждый раз?

– Здесь нет решеток на окнах, – сказала я, открывая пыльные бамбуковые жалюзи.

Треугольная, обклеенная газетными листами комната в стиле минимализм: стол, окно да табуретка.

– Аскетично. А что, мне нравится, – сказала я.

– Катаев. Сын по́лка, – сказал Чингиз, рассматривая книгу, лежавшую на столе.

– Полка́, тундра! – воскликнула я, поправив его.

– Возьму почитать, – сказал он, покраснев. Саш, я тут подумал, – начал он, но тетя перебила его, позвав нас: «Ребята, ну где вы там?»

Я по-быстрому навела порядок в своих апартаментах, учитывая отсутствие захламленности, много времени это не отняло, и занялась обедом. Мы устроили летнюю кухню под навесом во дворе. Привезенная электроплитка пришлась кстати. Торопиться было некуда, впереди ждало семьдесят летних дней и ночей. Тем временем Чингиз давал тете Эмме уроки по растопке бани. Мой день проходил в приятных заботах. Среди найденного в шкафу вороха старой, но пригодной для дачной жизни одежды, я достала и выстирала старую тюль, быстро высохшую на солнце, чтобы можно было спасаться ею от назойливых мух. Чингиз помог повесить тюль на входной двери, посадив ее на кнопки на косяк дверного проема.

– Улыбочку, – сказала я Чингизу, наводя на него объектив. Выберусь отсюда, напечатаю для тебя фотографию.

Печной дымок оповестил о готовности бани.

Хлюпая мокрыми сланцами, я бежала от бани до домика по кирпичной дорожке освещенной солнечными фонариками, заглушая хор сверчков. Только из нашего окна лился свет.

– Тетя, ступайте, в бане уже не жарко, – говорила я, войдя в комнату, снимая полотенце с головы.

– С легким паром, девочка. Грейте ужин ребятушки, скоро буду! – сказала тетя, улыбаясь нам.

– Тетя у тебя конечно мировая, – сказал Чингиз, дождавшись, когда она выйдет. У вас внешность очень похожая. Я если бы не знал, то подумал, что она мама твоя.

– Мне тоже иногда так кажется, – сказала я, посмотревшись в зеркало, висевшее на стене.

– Саш, мы днем не договорили с тобой, – сказал он, встав с дивана и подойдя ко мне.

– О чем? – спросила я, вытирая полотенцем мокрые волосы.

– О нас, – сказал он, смотря в мое отражение.

– (О нет, пожалуйста, только не это), – думала я. – Что, о чем ты, я не поняла.

– Кто мы с тобой? Друзья, или может, попробуем…

– Ну, конечно же, мы друзья, – не дав ему закончить, задорно сказала я, повернувшись к нему, на самом деле понимая, какой смысл он вкладывал в свои слова.

– Я наверно поеду, – сказал он, заметавшись по комнате.

– Спасибо тебе, ты нам очень помог сегодня, мы без твоей помощи не справились бы, – говорила я, сама не зная что.

– Эмма Рудольфовна, большое спасибо вам, за ваше приятное общество, сожалею, но я должен ехать, пора мне, – сказал Чингиз, целуя руку вернувшейся тете.

– Как пора? Куда? Вы что, не останетесь ночевать? – сказала тетя, искренне расстроившись. Нет, без ужина мы вас не отпустим.

– Действительно Чина, поужинай с нами.

– Мне, правда пора, я выберу время и приеду к вам еще, – сказал он, еще раз поцеловав ее руку, игнорируя меня.

– Что ж, жаль, – сказала тетя, – девочка, проводи гостя.

– Я сам, не нужно, до свидания.

Он ушел, скрипнув калиткой.

– Зачем ты его обидела? – грозно посмотрев на меня, сказала тетя. В ответ, сжав губы, я пожала плечами.

– Думаешь, я не вижу в чем дело? Измываешься над парнем почем зря. Сколько будешь его мучать? – запричитала тетя. Бегает за тобой как собачонка, глаз не сводит. Красавец; высокий, обходительный еще и хозяйственный в придачу, а ты что?

– Сердцу не прикажешь. Тетя, у меня настроение сегодня весь день хорошее, давайте не будем его портить такими пустяками.

Чингиз пообижается и все поймет, мы же друзья, – обнимая ее, сказала я. Лучше давайте ужинать и спать укладываться.

Пожелав тете Эмме доброй ночи, я вскарабкалась по лестнице в треугольную комнату. Полная луна заглядывала в окно моей кельи. Я лежала на полу, на надувном матрасе, в ближайшее время служившим для меня кроватью, беззаботно засыпая.

Короткая летняя ночь сменилась голубым предрассветным туманом. Это была первая и самая кошмарная ночь, проведенная на даче. От резкого пробуждения мою правую ногу стянуло судорогой. «Куда ночь туда и сон, куда ночь туда и сон» проговаривала я тяжело дыша смотря в окно просидев некоторое время не шелохнувшись в одном положении вспоминая подробности сна. Это был не сон, это была явь пережитая мною ровно год тому назад на берегу Иртыша. Теперь я четко разглядела то печальное лицо, я узнала его, это было лицо Ольги смотревщее на меня из дрожащей воды. Мое лицо опускалось в воду сливаясь с ее лицом. Наволочка на подушке была мокрой. Оглядываясь по сторонам не находя бутылки с водой я упала на спину закрыв глаза представляя как вновь придется спускаться по крутой лестнице. Судорога не отпускала мою ногу. Поднявшись на карачках я пошла прихрамывая на правую ногу к дыре в полу.

– Блин, вот кто сюда поставил этот пакет, – сказала я, морщась от боли, запнувшись о пакет с ольгиными учебниками. Книги вывалились из пакета на пол. Наспех собирая учебники с пола, в моих руках оказалась белая общая тетрадь. Подойдя поближе к окну, так как электричества в моей комнате не было, (да оно и не нужно было в короткие летние ночи), прижавшись лбом к стеклу, я начала рассматривать тетрадь. Веером пролистав тетрадь я сначала подумала что возможно это школьная тетрадь с конспектами, да, так и было, тетрадь по биологии, ученицы 11“а” класса Портновой Ольги. Дойдя до середины в правом верхнем углу красными чернилами было написано: «Жизнь по протоколу». Внимательно читаю.

Жизнь по протоколу

Девчонки в палате обсуждали тему «о пользе и необходимости ведения дневника», что внесение записей в тетрадь при наших обстоятельствах якобы дисциплинирует и не дает упасть духом окончабельно. Хм, детский сад. Я не нахожу для себя необходимости в этом «полезном» занятии. Привет. Как вы поняли, все – таки я решилась. На сегодня хватит.

Меня определили в палату к двум коренным ее жительницам, лысым девчонкам Яне и Маше. Нас объединяет общий диагноз ОЛЛ. «Приветствуем тебя, идущая на смерть», оптимизм граничащий с черным юмором. Маша протянула мне маникюрные ножнички, а я, не раздумывая приняла их. Мне предстояло побывать в их шкуре.

Прочищали с сокамерницами засорившуюся раковину от рыжих волос. Провожу над собой эксперимент.

Привет дневник, все время забываю внести в тебя запись. Говорила же, бесполезное занятие…

Эх, жизнь…

Различать мне дано злато и серебро,

Что добро есть, что зло.

Предрассветный мотив разбудил в небе птиц,

И меня понесло…

Понесло меня вдаль. Я увидел печаль…

Понесло меня ввысь. Там зрачковая слизь.

Море и океан…исходил много стран

Намотался и… вниз! Эх, жизнь

Можно жить без дождя, без огня, без забот.

Без любви жизни нет.

Сотню старых монет завещал дряхлый дед,

Зная жизни секрет…

Нарисую портрет в красках ночи и дня –

Черно-белая высь. Солнце. Ветра свист.

Море и океан…исходил много стран

Намотался и… вниз! Эх, жизнь

На матерей смотреть больно. За какие заслуги им наказание такое?

Девчонки ветераны химиотерапии. Вздрагивают от одного слова. У Маши четыре боя, у Яны три. Без наград. Об ощущениях помалкивают, словами не опишешь. Сама должна попробовать. Скоро первый бой.

Боль нашла здесь приют

Мои ноги как рельсы по ним мчится поезд,

Ускоряя мой тихий размеренный ритм

И не слышно вокруг ни дыханья, ни слова

Люди спрятались, люди боятся морщин

Истекает слюна на кровавые раны

У подруги огня – бабы с именем Боль

И скрипит моя дверь то налево, то прямо

Отравляя мой дух, приближая покой

В небе огненном свет – это черное солнце

Отрезвляющим взглядом пронзает мой стон

Дунет ветер и снова паскуда проснется

И опять как всегда все пойдет кувырком

И не сможет никто ничего переправить

Пулеметная очередь скосит траву

Лишь ненужные лица врезаются в память

Не хочу умирать, я еще поживу…

Забавно. Мечтаешь очутиться на месте главной героини любимого художественного произведения, а жизнь закидывает тебя в другое, и далеко не художественное. Полное погружение.

Маше нашли донора. Едет в Москву завтра. Держим кулачки за нее. Попращались на всякий случай.

На тропе войны

Научусь читать через слой очков мысли по глазам

Распилю звезду я на пять кусков и раздам друзьям

Докурю письмо мне б глоток воды только б не заснуть

Вытру на лицо полотенца грязь и в последний путь

На тропу войны

За грехи свои заплачу сполна – ракова печать

И гитары плач подпоет сестре – рано умирать

Где идет дуэль ада и богов – мечен путь огнем

Обжигая плоть лезвием ножа, день идет за днем

На тропе войны

Лишь писульки в тетради и останутся. После тебя.

Старый альбом

Старый альбом – эхо минувших лет

Запечатлел жизни моей портрет

Пыль отряхну – времени след, рукой

Старый альбом – жизненный спутник мой.

Жизнь коротка. Нам не дано иной

Словно река. Водоворот крутой

Старый альбом этот нескучный миг

Верно сберег средь пожелтевших книг

Радость побед и огорчений миг

Лица друзей? я отвыкла от них

Прожито сто, может быть тысячу лет

Старый альбом жизненный мой портрет

Заставляют ходить на уроки. Вспомнила слова нашего отмороженного историка, «ученик может не прийти на занятие только в случае своей безвозвратной кончины». Поглядел бы он сейчас на слизня в моем лице, сползающего по стенам больницы.

Эра желтых камней

Жизнь влетает в Эру жёлтых камней,

Хороня за собой чушь бредовых идей

В мире тонет вода и сгорает огонь…

В черепах сквозняки – здесь гулял сэр Террор

Смысловая атака нагрузит мой мозг

Предъявив пропуска, Бог проходит блок пост

И не видно друзей, и не слышен их зов,

И пропал в пустоту ржавый поскрип подков

Старый город уснул – умирал много лет

Спрятал сердце своё в рваный клетчатый плед

Перестану гадать на ладонях судьбы

Через призму добра наши сбудутся сны…

Санитарка нагло скомкала постельное Яны, засунув его в грязный мешок. Буду куковать в одиночку. Впереди второй бой. Не с кем разделить.

Вирус

Он забрел в твой госпиталь

Не поддайся ему. Он забрел в твою тьму…

Я вылез из склепа взглянуть на тебя

Мы были когда-то большие друзья

Ушел в мир иной твой последний король

Кровавые руки сожгли мою плоть

Мне ангелы в кирзовых сапогах

Плечо истоптали в рассказах о снах

Мой лик на иконе под куполом дня

Как татуировка на Стелле огня

Осадок на теле от прошлой войны

Мы загнаны звери кнутом сатаны

Убил меня вирус – теперь твой черед

Шифруй свою ауру, вот он идет

Мой вирус – мой молекулярный распад

Окончен наш бой. Не вернусь я назад

Ушел в мир иной твой последний король

Теперь ждет тебя изоляции боль

Жесткие отходники

Чувство страха боится моего настроя. Нас уже не трое. Не приходит.

Ядерный мотив

Снег в жёлтой траве

Дождь в тысячах глаз

Стон грешной земли

Жизнь – роскошь и блажь

Ты не видишь сны, я не вижу сны

Мы с тобой в огне. Сожжены кресты

Ветер напоет ядерный мотив

Время убежать – не осталось сил

Здесь выхода нет.

Солнца огненный шар…

Здесь мертвенный свет

Ляжет к нашим ногам

Не услышим взрыв, не увидим боль…

Будем за чертой, не услышим стон –

Грешный стон земли, где остались сны,

Где последние сожжены кресты…

Кажется, мною раскрыт чудодейственный секрет отсутствия надлежащего ремонта в наших больницах и компетентности их персонала. Болезнь отступает сама собой при одной мысли пациента скорее покинуть стены этого заведения.

Водопад теней

Умирает век, унося с собой наших дней огонь

Порождая тень, страх былых побед и забытых войн

Наша жизнь игра, поколенье мчит – водопад теней

Забываем всё, но живёт ещё дух великих дней

Грязь постылых лиц, морщась, нас ведёт в город из стекла

Наша боль, как шприц – вознесёт наверх и сожжёт до тла.

И вдруг встанем мы, позабудем страх и ошибок вред.

Разбивая визг запоём о том, оставляя след

Наша жизнь пуста, потеряли мы дух безумных дней

Впереди подъем. Хохот наших фраз – водопад теней

Что прожили мы, не забыл о том дух великих дней

И твои труды к Небу вознесёт водопад теней

На полах моих – потолки. Третий раунд.

Плен

Прорублю я окно в стене

Чтобы встретить рассвет весны

Рассказать ей о том, как здесь

Не хватает ее любви

Сдохли мухи в стакане слез

Только стены вокруг мой плен

Тихо тает свеча. Её

Пусть задует ветер перемен

Прорублю я окно в стене

Чтобы Бог заглянул в мой ад

Грешный дух мой убит свинцом

Здесь остался лишь трупный прах

Стая воронов надо мной

Будет долго кружить – кружить

Прорублю я окно в стене

Чтобы крикнуть в хрип – НАДО ЖИТЬ!