Kitobni o'qish: «Красная строка. Коллективный сборник №2», sahifa 15
Татьяна Творожкова
Татьяна Творожкова начала писать стихи в 9-м классе, а делать какие-то шаги в прозе – по окончании курсов литературного мастерства А. В. Воронцова. В марте 2018 г. пришла в ЛИТО «Точки», познакомилась с прозаиками, их работами. Первая публикация в альманахе «Красная строка» №1 (2020 г.), вторая – в альманахе «Точки» (2021 г.).
Первая любовь
Утром позвонила подруга Галя и попросила приехать к ней часика в три. А я хотела в гипермаркет за продуктами… и вообще ещё куча дел:
– Галь, а давай завтра. Сегодня никак.
– Выкрутись как-нибудь. Ты мне нужна сегодня.
– И, конечно, не скажешь зачем.
– Ты же знаешь мою слабость к сюрпризам.
– Я как всегда иду на поводу у твоей слабости. Хорошо. Жди к трём.
В Ашан я всё-таки съездила. Заодно купила любимый Галин торт, бутылку итальянского вина и в три часа дня звонила в дверь её квартиры в Нагатино. Подруга открыла дверь. Встретила меня радостной улыбкой и повела на кухню. Смотрю, за столом сидит полный мужчина. Поздоровалась, а Галя и говорит:
– Вас что – знакомить? Или присмотритесь друг к другу?
– Георгий! Полвека прошло!
– Пятьдесят два года.
Галя ставила на стол бесчисленные тарелки, болтала оживлённо:
– В парке встретились… Шёл со скандинавскими палками. Угадай, кто кого узнал! Ну, конечно, я его! Мойте руки и за стол – такой повод напиться!
Воспоминаниям нет конца. Шампанское выпили, вино выпили, а тосты остались ещё на чай. Потом мы с Жорой бродили по улицам, зашли в Коломенский парк, подошли к реке. Уже всё друг про друга знали. Дети. Внуки. Его жена – моя школьная подруга. Я давно в разводе. Что за странное ощущение времени! Полувековой сон и пробуждение. Что за странное желание гулять, гулять и больше никогда не расставаться! Это кричит молчание, это кричат сердца. Оказалось, что он тоже пишет стихи и помнит их наизусть. Оказалось, что мы друг друга никогда и не забывали. Он нежно жал мне руку, но пора… Дошли до метро. На его жаркие слова я прикрыла ему рот рукой. Сказка окончилась. Галя потом долго отчитывала меня по телефону и называла дурой, потому что я запретила ей дать Георгию номер моего телефона. Долго потом преследовала меня сладкая истома, но предать подругу юности я не смогла.
Евгения Сафонова (1986–2019)
Есть люди, которые с самого рождения знают, чем будут заниматься. Нет мучительных поисков, обсуждение этого вопроса с родными, желание попробовать себя в том или в другом деле. Евгения Сафонова с детства сочиняла короткие тексты, в школьные годы писала рассказы и придумывала разные истории. Ни с кем не советуясь, подала заявление и прошла творческий конкурс на сценарное отделение Санкт-Петербургского университета телевидения и кино. Уже во время учёбы переключилась на прозу, слишком тесно ей было в сценарных рамках. Своё творческое мастерство начала оттачивать на дневном отделении Литературного института им. А. М. Горького, продолжила на Высших Литературных курсах при этом же вузе. Печаталась в Литературной газете, журнале «Москва», сборнике ЛИТО «Точки», работала сценаристом телевизионных проектов НТВ. Её тексты оригинальны, порой парадоксальны, отличаются тонким чувствованием, многообразием красок, искренностью, философским осмыслением жизни. Женя с одинаковой увлечённостью писала рассказы, новеллы, короткие зарисовки и миниатюры, умела очень ёмко и образно одной фразой выразить суть явлений и событий. Но её век оказался слишком коротким, она ушла в 33 года, оставив после себя шлейф недосказанности. Тексты, написанные Женей Сафоновой, помогают раскрыть её и заставляют читателя пристальней всмотреться в себя и окружающий мир.
Ветер перемен
Сценарист
Сценарист в серой куртке бродил под моими окнами. Я бросала горшки с цветами ему на голову, чтобы он ушёл. Но он уворачивался от горшков, потом нагибался и поднимал цветы с корнями. Я резала подушку ножницами, большими, огородными, как щупальцы. Перья стряхивала на сценариста. А он улыбался и кричал: Ура! Пошёл снег!
Я кипятила воду в тазу и выливала вниз, но, когда рассеивался пар, я снова встречалась взглядом со сценаристом. Я много плакала и собирала слёзы в колбу, которую бросала сценаристу, он ловил её и демонстративно разбивал. Я звонила в милицию, менты по инерции называли цену, я отвечала: нет, нет, просто вызов. Они бросали трубку. Я написала лезвием на руке его имя.
Я спросила у сценариста:
– Зачем ты здесь?
И он исчез.
Ветер перемен
В метро холодный ветер с мелкими листочками зелёными, свежими, а я зашла с улицы – вся в снежинках, ноги мокрые – столько стоять в сугробе! Человек странный. Мужчина. Возраст не был значителен, раз не распознала. Я только жетон хотела купить, карточку точнее, на несколько поездок. Мужчина странный. Он шёл, семенил. В своём ритме. Он никогда в жизни не останавливался. А я бежала, даже не знаю куда торопилась так. Перешла дорогу ему. И он впервые в жизни на миг остановился. И всё. Всё сбилось, вся его жизнь в одно мгновение перевернулась. А я уже стояла в очереди за билетом. Мужчина подошёл к эскалатору, начал спускаться. И вдруг… от непривычки к новому ритму, всё смешалось, он оступился и кубарем покатился вниз. Все люди изумились, отвернулись, кричали: Не смотрите! Не смотрите!
А потом, я тоже отвернулась, такой ужас видела в глазах других. Когда посмотрела – внизу, где закончился эскалатор, мужчина уже лежал, и рука его от плеча до запястья кровью истекала. И никто даже не знал, что это из-за меня. Что это я ему дорогу в спешке перебежала, ведь я же ничего о нём не знала… А листочки уже на полах осели. Такие ясно-зелёные, какие только в позднюю весну бывают.
Blowup_neva
Мама говорит, что мужчины делятся на тех, с кем мысленно разговариваешь и на тех, с кем мысленно не разговариваешь. Тому, с кем мысленно разговариваю (буду писать это в кавычках):
«Ты у меня ассоциируешься со словом «условно». Поэтому вся моя жизнь условна. И ещё, я видела простыни на доме, они свисали с подоконника, и голубой свет из окна ниже освещал эти простыни. Они колыхались на ветру. Это тоже было очень похоже на тебя. Моя подруга влюбилась в мужчину старше неё, в кого-то из преподавателей. Ей хотелось помогать ему во всём так, чтобы он не знал. Когда он болел, она приносила ему мёд с запиской: «…выздоравливайте, пожалуйста!» и оставляла под дверью. Как-то она привезла ему еловую веточку из тех мест, где он родился, и тоже подсунула под дверь. А однажды она пришла и сказала: «Я хочу родить Надежду…» (и отчество, произведенное от имени преподавателя). Я поняла, что любовь женщины претенциозна. Поэтому тебе нужно в кратчайшие сроки от меня избавиться!»
Бог сказал: люби его. Бог ему меня любить не разрешил. А мне сказал: люби, люби… А ему нельзя… потому что, он хочет быть во всём свободным. Это его выбор, а Бог не понял. Он же такой, всё понимает буквально. Вот и всё.
Господи, знаешь… так хочется увидеть его… знаешь, как… Чтобы он первый меня увидел… Чтобы я не знала, и я была бы непременно очень красива, а он уставший… морально выжатый, лимонный, но довольный и немножечко счастливый, исключительно счастливый. Чтобы он наблюдал мои движения и произносил, цедил сквозь зубы: ДВИЖЕНИЯ… всё это лишь движения…
Я люблю тебя вне времени и пространства… всегда. А его конструктивно, его как по замыслу, на данный момент. Поэтому за него я замуж выйду… а ты, а ты уже давно женат…
Не уезжай
Сам сказал первый «не уезжай» и уехал. Я собиралась всего лишь домой на выходные. Встретились в коридоре, такой радостный: «Айда курить!?»
Я крикнула:
– Щас, вещи возьму.
– С вещами курить?! Однако. Домой уезжаешь?
– Ага, – кивнула и взвалила на спину рюкзак.
– Навсегда уезжаешь?!
– А ты хотел бы, чтоб навсегда?
– Не-е-ет. Тогда я буду скучать. А я не люблю.
– Не любишь?!
– Не люблю скучать!
Курим. Говорит, что хочет стать монахом, чтобы быть одному и отгородиться от людского зла. Думаю: «Скучать будет, по любому». Уехала.
Вернулась и узнала, что сам уехал и навсегда. Всё из-за неё. Из-за любви. И я курю одна и думаю, как будто предчувствуя ещё: «Не уезжай, не уезжай…»
«Я ломал стекло, как шоколад в руке…»
Город бедных. Ночные улицы. Фонари жёлтые, тусклые… И всего единственный магазин «Продукты», даже без какого-либо закрученного названия. Я пошла в этот магазин, голодная, без денег, понимая, что с их-то системой безопасности, максимально, на что я могу рассчитывать – это понюхать еду. Но я пошла.
За турникетами возле двери стоял мальчик, лет, наверное, шести… В белой куртке, тоненькой такой, вовсе не по погоде одетый. Стоял, щупленький, точно голодный, но сильный, это я сразу почувствовала: взгляд сильного человека. Пока консультант говорила мне что-то «важное», я взяла с прилавка шоколадку и передала её мальчику, с другой стороны, чтобы не через турникет. Сказала ему: «Возьми, подержи, пожалуйста, мне, как и тебе, есть очень хочется…» Мальчик смекнул что к чему и скрылся в дверях.
Я вышла на улицу и ощутила большую разницу между свежим воздухом здесь и духотой в магазине. Я бродила, бродила, искала этого мальчика. Смотрела на окна домов – все они были настежь распахнуты. Поднимался ветер. Белые простыни шевелились как живые птицы, будто хотели улететь, но невозможно – непрерывно что-то удерживает. Я уже не надеялась, когда увидела его – он шёл навстречу, а в руках нетронутая шоколадка. И так хотелось со всеми поделиться, со всеми-всеми… и ему тоже этого хотелось…
Просящие
Приехала в Петербург. Из вагона вышла, и сразу мне цветы дети какие-то вручили, цветы странные, будто из горшка выдранные, корневая система свисает, землёй сухой отдаёт. А вечер уже. Темно. Пошли с друзьями в кафешку, где сплошное кофе разных сортов и даже цветов. Всё время пила белое. Разговаривали о чём-то свежем, но не интересно мне было, скучно. Болталась всё туда-сюда…
Под вечер все разошлись, а я одна осталась и понимаю, что деньги-то, все истрачены, рублей двести едва наскребу, и билет обратный не купить…
А после полуночи, как оказалось, в этой кафешке все просящие собираются, будто отряд у них – на всех футболки одинаковые, чёрные с белой запятой, мол, не проходите мимо. Стоят они разные: кто на костылях, кто с гипсом, у кого глаз перевязан, у кого кожа сморщенная, все убогость демонстрируют, на жалость давят. Подбегает ко мне парнишка, лет двадцати, коренастый, и «денюжку» просит. Я говорю, что деньги у меня в сумке, сумка на втором этаже. Он любезно соглашается проводить меня до сумки. Идём мы с ним и я спрашиваю:
– Почему ты попрошайничаешь?
Он отвечает:
– У меня шрам видишь, у виска кожа сморщенная, да и слышу я плоховато…
– Удивил… у меня зрение плохое, а одно ухо вообще практически не слышит, но я же не иду попрошайничать… Работать бы пошёл…
– А вот я и устроился… – потупив взгляд ответил парнишка…
Дошли мы с ним до моей сумки, достаю тридцать рублей:
– Больше дать не могу, у самой претензии к деньгам… давите вы на жалость людей… нашли способ. СМИ давит, вы давите, государство давит, что ж вы… сигарет нет?
Он достал дорогую пачку сигар и угостил меня одной. Мы сидели в пустом кафе и курили, потом он подошёл и начал целовать меня в шею, я вырывалась: «Что ты, что ты… творишь…» Но силы его совсем несоизмеримы с моими, повалил на пол и всё целовал… Внутри меня борются приятность от его прикосновений и мерзость поступка… Вырвалась. Сели по разным углам, а тут и официантка пришла… мы курили, молчали… Потом он встал и вышел…
Я и не помню, как стемнело, как я брела уже вдоль Невы… Села на камень. Задумалась. Ветер такой скользкий, во все трещинки западает и свистит там. Нева спокойна, облака невофобию развевают. Мысли договориться никак не могут. Смотрю на реку, никак от всего отрешиться не получается, и вдруг воды раздвигаются: покойник всплывает.
Ты в моих книгах, в чернилах, в карандаше, в тетрадях, в полу, в окне, в моих пальцах, в утреннем и вечернем кофе, которое льётся из моих рук, в лампах, которые зажигают, ты в моих сигаретах, в клавиатуре, в зажигалках, во всех движениях, в словах… Ты в каждом моём слове… И даже когда я вспоминаю какой-то там фильм и цитату про птиц, которые прорывались сквозь занавески и умирали в комнате, я вижу небо. Такое синее. Очень синее. Я любуюсь, и я не могу не говорить. Живые слова, непроизносимые как цветы, и Петербург, прохладный, как что-то новое. И ветер, утверждающий, что он дует мне в лицо, на самом деле не касается даже носа. Во мне теплота, а в пачке сигарет пустота. Мне бы хотелось, чтобы мне вернули несколько минут, которых я на самом деле не теряла.
Майское расставание
Майское расставание. Погода радуется. Дождь не намечается. Четыре остановки пешком прошла. Как бы в троллейбусе ехала с такой-то физиономией. Тушь размазалась. По радио только: пш-пш-пш… Никак волну поймать не можешь. Круче музыки в ушах слова каменеют: «Я другую полюбил. Я другую полюбил. Я другую полюбил…»
И смех чей-то задорный запомнился. Женский. Тем больнее.
И ещё такое ледяное: «Ну, я пошёл. Спасибо».
Разве такое говорят при расставании: «Спасибо»!?
Думаю: «Всего хуже сейчас, что сигареты закончились».
Надо уходить…
Сидя на латыни, слушая то, во что не хочется вслушиваться, когда за окном зелёная трава после дождя и памятник Герцена стоит спиной, шепчу: «Повернись, повернись, неудобно, что я к тебе тоже спиной».
Меня перебивают: «В чём отличие дифтонгов от диграфов?»
– Буквы переставлены, «о» меняется на «а».
Сегодня стекло выпало из входной двери Лита. Радуюсь почему-то. Без Ашутбанапала мир не закачается. Даже для литератора.
«Надо отсюда уходить! Надо отсюда уходить!»
И ещё написать письмо в никуда, чтоб внесли поправки в систему образования.
Бессонница
…Всё начинается после окончательного захода солнца – по ночам, когда дела перестают занимать и нужно спать. Нужно и хочется, а невозможно. Засыпаешь под утро, часов в пять и снится что-то запоминающееся, что потом рассказываешь друзьям, а они удивляются: это определённо что-то значит, у тебя ничего просто так не бывает. Утром идёшь сразу в курилку наносить удар своим лёгким и сердцу (ментол нынче в «моде»). Хорошо, когда есть кофе. Хотя, плохо, конечно. Кофе и сигареты натощак – на завтрак – какая жестокость для самой себя. «Завтракаешь» в курилке и чувствуешь, как болит каждый орган и трудно представить, как это можно чувствовать каждый отдельный орган. Размышляешь: «Как же их много, и о каждом надо заботиться, любить». Хотя, не зацикливаешься на этом. Пытаешься убедить саму себя, что органы болят от невероятной влюблённости, которую совесть не позволяет назвать «любовь», потому что «любовь» – это серьёзно. И об этом не говорят вслух, вот мы и молчим… Молчим, когда видим друг друга раз в полгода или позже. Нет, раньше мы разговаривали, а теперь, когда поняли – молчим…
Заглушая боль
– Привет…или лучше: привет. Лучше: Здравствуй…те…ТЕ!
– Привет.
– Я ухожу уже… здесь же так холодно, аж рыбы бьются об лёд… много всего холодного, как в Антарктиде и, скорее всего, хуже.
– Кровь сдавала?
– Так и знала, что спросишь про что-нибудь красное… (она кивала и садилась на стул)… никакой корысти, анонимно как-то не получилось.
– …
– Смотри же, в окнах ДЕТИ! – она кричала и была ужасно рада.
– Ты хотела уходить…
– И часто не получалось, но это уже потом… Сначала всё-таки уходила, и оказывалось, шла по кругу....
– По кругу, наверное, считала…
– Да… 33 раза. Потому что 13 и 06 и 1 и опять 3 и десять лет разницы и сумма Христа вышла, как-то само собой…
– Зачем бритвой на коже рисовала?
– А, заметил… Спрятать не успела (она спустила рукав свитера, закрывая запястье шерстью). Это очень точно… видишь ли… физическую боль легче переносить… а по мне так вообще приятно, если конечно, не совсем необратимые движения… так по малости…
– Жаль…
– Самое ненужное слово… выкинь его.
– (Ж)жен…а(я)…
(она так и не поняла, не расслышала, как он к ней обратился… женщина ушла)
Виктория Чикарнеева
Сонины 16 лет
Дмитрий Петрович занимался приготовлением праздничного ужина. Сегодня особый день, Соне исполняется шестнадцать.
Вечером придут друзья дочери – дети его знакомых и родственников. Нужно погладить её нарядное платье, заплести косу, надуть шарики, попросить друга купить в магазине свечки на торт. Дмитрий Петрович хотел, чтобы у Сонечки был настоящий праздник. Она поздний ребенок, родилась, когда Дмитрию Петровичу исполнилось сорок три года. Старший сын от первой жены уже закончил техникум к тому времени.
Беременность второй супруги, Кати, протекала хорошо, но роды оказались сложными. Двойное обвитие, гипоксия. Диагноз был неутешительным – детский церебральный паралич. Интеллект не пострадал, Соня всё понимала, умела читать и считать. Но говорить и ходить так и не научилась. Через два года Катя уехала к родителям в Италию, сказала, что ещё молода и хочет устроить свою жизнь. Она предлагала отдать Соню в приют для детей инвалидов. Дмитрий Петрович дал жене развод и больше никогда не видел её. Остался с дочкой, сказав, что научится ухаживать за ней.
Вечером будет весело, Соню посадят в коляску в красивом платье рядом с тортом и подарками. Дмитрий Петрович сфотографирует дочку и выставит на своей страничке в сети. Он делает так каждый праздник. Для бывшей жены. Веря, что когда-нибудь ей станет не всё равно.
На вокзале
Светило жаркое майское солнце. Игнат вдохнул горячий воздух, пропитанный едкими запахами железной дороги.
Молодой мужчина долго ждал этого дня. Последние пару месяцев всё складывалось подозрительно хорошо. Он даже вдруг почувствовал, что может быть счастлив. Но боялся, что у сказки окажется плохой конец.
Игнат вспоминал, как он однажды, в школьные годы пошёл в кино, и одноклассники познакомили его с рыжеволосой красавицей. «Карина», – мягко представилась она, протянув руку. Помнил теплоту кожи, влажные ладони, а потом быстрые и волнительные поцелуи. Карина проводила его в армию после института, они планировали свадьбу. А он, Игнат, влюбился в другую, женился, понял, что ошибся, и через год развёлся. Спустя пятнадцать лет произошла нечаянная встреча, и теперь Карина едет к нему. Насовсем.
Вечером она позвонила с чужого номера, сказала, что уже села в вагон, но у неё сломался телефон. Игнат вздрогнул. Вдали замелькал поезд. Нужный вагон, выходят люди. Её нет. Он бежит к проводнику:
– Рыжая девушка! Где?
– Тут такой и не было, – отвечают ему.
Обманула. Так ему и надо. Он ведь тоже обещал приехать из армии, а потом даже побоялся сказать, что женился. Сказал ей, что приедет в мае, чтоб ждала, а сам сменил номер. Трус… Потом жалел, все пятнадцать лет.
– Игнат! – вдруг слышит он. Карина улыбается и бежит навстречу. – А я тебя жду уже десять минут. Ты что, вагоны перепутал? Стоишь около шестнадцатого, я же говорила, что еду в шестом!
Тамара Селеменева
Селеменева Тамара Николаевна, родилась в станице Брюховецкой Краснодарского края. Живёт в Москве. Рабочий стаж – 56 лет, в основном во внешнеэкономической сфере. Член Союза писателей России, состоит в ЛИТО им. Ф. Шкулёва (г. Видное), ЛИТО «Рифма+» (посёлок Развилка), участник литературной лаборатории «Красная строка». Принимала участие в международных и российских литературных конкурсах и фестивалях, неоднократно занимала призовые места. Награждена медалями «Сергей Есенин 125 лет» и «Иван Бунин 150 лет». Авторские сборники: «Из детства я храню любовь к земле»-2018, «Ах, эти домашние питомцы»-2020. Публикации в литературных альманахах «Золотое перо Московии», «Восхождение», «Звёздное перо», «Русь моя», Литературной премии имени Сергея Есенина, «Писатель года 2020», «Параллели» ( г. Самара) и другие.
Моя весна
Свиристели
Поздняя осень. Рябина под окном сбросила листву, на обнажённых ветках ярко выделились алые кисти. Первые ночные заморозки тронули ягоды, и они стали слаще и сочней.
В причудливом сплетении ветвей рябины играет ветерок. Вдруг, откуда ни возьмись, налетела стайка свиристелей – небольших серо-розовых пичужек, этаких щёголей с яркими белыми полосками и парой алых отметин на крыльях, жёлтой окантовкой на хвосте. Птицы радовали глаз ярким опереньем. Словно ёлочные игрушки, украсили деревце, и оно выглядело нарядной ёлочкой. А звонкий свист красавок (так зовут свиристелей в народе) наполнил воздух необыкновенной мелодией.
Ненасытные свистушки устроили настоящий пир. Торжество сопровождалось задорными криками и виртуозными полётами. Объедаясь любимым лакомством, они трепали, клевали ягоды, пока на рябине их совсем не осталось.
Стая также внезапно и дружно улетела, только редкие, разбросанные в пожухлой траве, как горящие угольки, плоды напоминали о недавнем великолепии. Деревце стояло сиротливо-одинокое и бесцветное, словно и не было ещё недавно рясно усыпано красными гроздями ягод.
Скоро задуют холодные ветра, завьюжат метели и надолго явится зимушка-зима. А как же птицы?
Птицам поможем, развесим кормушки… И все вместе непременно перезимуем. Ведь всегда случается то, во что веришь!
Моя весна
Солнце повернулось на лето, и март запел капелями. Суетятся, строят гнёздышки воробьи, разбиваются на пары синички… Встреча весны вместе с просыпающейся землёй, с оживающей природой – что может быть прекраснее!
На снежном покрывале множество проталин. Скоро на них проклюнутся дорогие моему сердцу первоцветы. Ожидаю их с замиранием, с каким-то необъяснимым восторгом и счастьем.
Первыми освободились от снега кустики Рождественской розы. Уму непостижимо, как они в морозы, ещё под снегом, выпускают бутоны. Удивительные, с яркой зеленью шестипалых листьев, крупные белые, алые, вишнёвые цветки небывалой красоты. Вслед за ними, буквально через несколько дней, появились крокусы. Утром лепестки ещё закрыты, но с первыми лучами солнца, словно мне навстречу, открыли свои жёлтые, лиловые глаза. Их ликование подхватили медуница и подснежники… И вот – розовые пики пионов прокололи землю, каждый росток радуется весеннему дню. К середине июня они превратятся в дивные душистые кусты.
Казалось бы, вот она, весна. Но нет, зима сопротивлялась, ночью позёмка запорошила двор снегом. На его белой искрящейся скатерти так беззащитны зеленовато-коричневые стрелы уже взошедших тюльпанов. Знаю, они выстоят и зацветут, запестрят множеством ярких лазориков. Их стойкость пробуждает любовь к зарождающейся жизни.
Тоже оживаю вместе с природой, чувствую прилив сил, жду чего-то нового, светлого и радостного. Ощущаю себя частицей окружающего мира. Хочется любоваться, наслаждаться всеми этими первоцветами, проснувшейся землёй…
Это не только их пробуждение. Это – и моя весна!
Змея за пазухой
Росла я с четырьмя братьями. Мальчишки всячески меня опекали, учили быть сильной и ловкой, кататься с ними на коньках, уезжая по реке далеко от дома. И это, конечно, не были коньки для фигурного катания. К валенкам привязывались коньки канадки или ножи, старалась не отстать и бежала изо всех сил. Летом мы лазали по деревьям, в округе не было шелковицы, на которой я бы не побывала.
Возвращаясь с охоты, старшие братья давали мне пальнуть из ружья в подброшенную консервную банку или выставленную цель…
Главное место наших игр – река Бейсужок. С перил Батуринского моста, который почему-то называли греблей, мы прыгали в воду, играли с мячом, в ловитки-догонялки, соревновались, кто дальше проплывёт под водой…
В реке водились водяные ужи. Поймать считалось смелостью и удачей. Наша ватага плавала у камышей, внимательно наблюдая за открытым пространством, и как только головка и характерные изгибы змеиного тела показывались на поверхности воды, все старались рассмотреть жёлтые пятна на его голове. Иначе это могла оказаться и гадюка! Затем мы дружно, наперегонки устремлялись к ужу, пытаясь поймать, пока он не скрылся.
Нередко мне удавалось стать победительницей. Я гордо носила за пазухой майки метровую змею и наслаждалась завистливыми взглядами друзей-пацанов. Правда, ужи всегда выделяли дурно пахнущую смазку, но это нас не останавливало.
Ужа пытались поить молоком, кормить мелкой рыбёшкой и лягушками, но он в неволе ничего не ел, и к концу дня пленника отпускали на волю.
Как-то раз соседка Макаровна, любопытная и вредная, как мне тогда казалось, стала приставать с расспросами… Я обернула ужа ожерельем вокруг шеи, и как только она протянула руку, отпустила его голову. Извиваясь в воздухе, он высунул раздвоенный язычок и потянулся к Макаровне, которая сильно испугалась и пожаловалась родителям.
Дома меня, конечно, отругали. У мамы даже слёзы выступили на глазах от страха, что я по ошибке могла схватить гадюку! Но всё равно, украдкой, мы продолжали свои шалости и охотились за ужами.
Только когда повзрослела, я поняла, как переживали родители…
