Имаго

Глава 5

На следующий день в «Бино» царила напряженная атмосфера недосказанности. Коллеги странно смотрели на меня, словно боялись заговорить, и я чувствовала это кожей, но не могла понять причины. Повар Гарри как-то неопределенно и односложно отвечал на мои вопросы, но, когда я нажала на него, сдался:

– Зои пропала. А в последний раз ее видели с тобой… Вы вместе шли с работы.

– В клуб, – рассеянно ответила я. – Мы шли в клуб. А потом разошлись по домам… Там была девушка…

– Невозможно, – раздался резкий голос за спиной.

На кухню зашла Дорис, размалеванная так, словно кто-то врезал ей под оба глаза. Но, приглядевшись, я поняла, что это не столько косметика, сколько черные круги. Нижняя губа Дорис дрожала, но взгляд горел.

– Мы живем с ней вместе уже полгода, – заявила Дорис. – Невозможно, чтобы она с кем-то ушла. Она… я… Мы любим друг друга! Невозможно…

Она замолчала. Я остро чувствовала вину: Зои явно не стремилась рассказывать своей подружке о той красавице в блестящем топе. Дорис схватила тарелку с котлетой и выскочила из кухни, увлекая за собой шлейф тревожной неизвестности.

– Эх… – протянул Гарри и пожал плечами. – Се ля ви. И все-таки… куда она делась? Она всегда зависала где-то, но приходила на работу вовремя.

Я промолчала. Блик от серебристого топа все еще стоял перед глазами, как свет софита. С кем же исчезла Зои Кинг вчера ночью и куда ее привел этот непонятный путь?

После обеда в кафе явился полицейский – мужчина средних лет с раздвоенным подбородком и сонными глазами. Он тихо расспросил работников кафе, знал ли кто-то о возможных причинах исчезновения Зои, и, когда его взгляд упал на меня, я поняла, что все – все без исключения – сказали правду. Я села за столик, нервно поправляя фартук. Мужчина пососал кончик ручки и поднес ее к бумаге.

– Итак, мисс…

– Йеллоувуд. Оливия Йеллоувуд.

– В каких отношениях вы были с Зои Кинг?

Я почувствовала, как Дорис прожгла мою спину взглядом.

– В деловых. Мы только коллеги. Но вчера она пригласила меня в клуб, и я…

– Как назывался клуб?

Сердце екнуло. Я попыталась вспомнить хотя бы название улицы, но память коварно свернулась в клубок. Полицейский кивнул и что-то записал себе в блокнот.

– Во сколько вы возвращались домой?

«Ты за этим звонишь мне в половине третьего?» – вспомнились слова Джи.

– В районе двух, сэр.

– Офицер Тауни.

– В районе двух, офицер Тауни.

Посетители нервничали в присутствии служителя закона и, тихо болтая, то и дело оглядывались на нас: кто-то – с тревогой, кто-то – с любопытством.

– Зои познакомилась в клубе с какой-то девушкой… – Опять пустота. Если бы не топ, я бы и не запомнила эту дамочку. Но что даст блестящая вещица следствию?

– Вы не запомнили, как она выглядела? Ее приметы?

– Блестящий топ.

Офицер неожиданно усмехнулся, но взял себя в руки и даже сделал пометку с моих слов. Я густо покраснела.

– И… больше ничего?

– Нет. Ну… кажется, она была с индийскими чертами. Темные глаза, черные волосы…

Тауни посерьезнел. Он задал еще несколько дежурных вопросов и внимательно посмотрел на меня. От этого мне стало не по себе.

– Мы проверим, были ли вы в клубе, мисс Йеллоувуд. И постараемся понять, есть ли у вас алиби. Пока, боюсь, придется попросить вас не покидать город.

– О… я…

– Спасибо за помощь следствию.

Я кивнула. Офицер Тауни ушел, колокольчик брякнул. Конечно, я наврала про внешность. Девушка мне совсем не запомнилась.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась и увидела миссис Келлер, администратора «Бино». Она была встревожена и сердита, но не на меня. По крайней мере, я надеялась на это.

– Какого черта ему нужно было от нас? Где Зои?

– Если бы я знала, – ответила я, чувствуя неприятную тяжесть где-то под солнечным сплетением.

* * *

Я неуверенно смотрела на телефон. Могу ли я звонить племяшке после того, как меня пинком под зад вышибли из ее дома? Телефон нагрелся от долгого пребывания в стиснутой, вспотевшей ладони, и я протерла его. Я нужна Холли, а она нужна мне. Ее голос – серебряная лесенка из той дыры, в которую я провалилась. Я прижала телефон к уху. – Лив? – Холли, как ты? – Да в целом нормально… Она показалась мне грустной. Я насторожилась. – У тебя что-то случилось?

– Папа заболел, кажется, – ответила Холли и поникла еще больше. – Мама не разрешает входить в их комнату и сама носит ему поесть. Мне кажется, папа скоро…

Холли не смогла произнести это слово. Смерть – слишком большой кусок для маленькой девочки, чтобы его проглотить. Я поняла, что не в силах двигаться: страх за брата парализовал меня. Джейкоб Йеллоувуд никогда не болел ничем, кроме ветрянки в детстве.

– Лив, – Холли прижала телефон к самым губам, и ее речь стала невнятной, – пожалуйста, пообещай мне, что ты приедешь за мной, если что-нибудь случится. – Я… – Обещай. – Обещаю, Холли.

Она вроде бы успокоилась и даже сменила тему, когда внезапно меня захлестнула волна животного ужаса. Кожу на затылке словно стянуло, каждый волосок на теле встал дыбом. Мне показалось, что в спину мне уставилось страшное чудовище, и, сделав над собой усилие, я обернулась. Никого. Только мельтешение посетителей кафе. В кровь бросился адреналин, сердце заколотилось в невозможном ритме.

– Лив? Ты там?

– Холли. – Я перевела дух и поежилась. – Мне нужно бежать по делам, детка. Не грусти и звони мне, когда только захочешь. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, Лив.

Я убрала телефон в карман. Проходящая мимо женщина посмотрела на меня жуткими заплывшими глазами.

* * *

Зои нашлась быстро – быстрее, чем предполагала полиция и ожидали мы. На следующий день после разговора с полицейским я узнала, что в участок сообщил о ней какой-то бездомный, залезший в мусорный бак поживиться объедками. Она была там – изломанная, с перерезанным горлом и широко раскрытыми глазами. Я думала о том, как это отвратительно – умереть под грудой осклизлых помоев, в смердящем коробе, полном опарышей. Дорис совершенно помешалась от этой новости; пришлось вызывать ей скорую.

Поминки прошли в самом необычном месте на земле – в любимом клубе Зои, уже знакомом мне. Выглядящие слишком чопорно среди размалеванных и дергающихся в танцевальных конвульсиях людей, мы сидели на тех же диванчиках, где недавно я раговаривала с Зои, цедили мартини и водку, смотрели в разные стороны. Когда в клубе воцарилась тишина из-за каких-то неполадок в пульте диджея, Анна Келлер, одетая в черный брючный костюм и впервые отказавшаяся от развеселых бандан, встала, держа в правой руке стакан, а левую заложив за спину.

– Сегодня мы прощаемся с Зои Кинг – коллегой, подругой, возлюбленной. Зои никогда не падала духом; в тяжелые моменты всегда была рядом, чтобы подставить плечо. Кто-то из нас знал ее хорошо, кто-то – не очень, но в каждом сердце она так или иначе оставила свой след как веселая и добрая девушка. Надеюсь, убийце воздастся за его поступки.

– Аминь. – Гарри залпом выпил стопку коньяка и вытер губы рукавом.

Я чувствовала волны недоверия от Дорис. Она была здесь же – пришла в себя после успокоительного укола и теперь пылала праведным гневом. Полиция не предъявила мне обвинений: камеры в подъезде зафиксировали мое появление в два часа двадцать минут, тогда как смерть Зои наступила позже, около половины четвертого. Конечно, мы все понимали, что мое алиби зыбко, но все же тяжесть подозрения стала легче. На записях я была пьяной и без пятен крови на одежде – сомневаюсь, что после такого зверского убийства можно остаться абсолютно чистым.

Воцарилось неуютное молчание. Видимо, ощутив напряжение, разбрасывающее вокруг щупальца, Клэр помешала свой мартини зонтиком и задумчиво сунула его в рот.

– Как вы думаете, гибель Зои связана с тем, что передавали в новостях?

– В городе уже ходят слухи о ритуальных убийствах, – фыркнул Гарри, но на его лице явно отразилось беспокойство. – Перерезанное горло, сильные увечья…

– Вчера был такой туман, – покачала головой миссис Келлер. – Мне пару раз казалось, будто я что-то видела в подворотне у дома, но это лишь обман зрения. Туман всегда вводит в заблуждение.

– Вампиры, не иначе, – серьезно заявил Джерри.

Я подавилась, и нос обожгло попавшее не туда спиртное. Клэр презрительно взглянула на Джерри. Зонтик торчал из ее рта, создавая весьма комичное зрелище.

– Джерри, ты что, идиот? – усмехнулся Натан. – Вампиров не существует.

– Это вы так думаете, – буркнул Джерри, – а сколько еще в мире неизведанного?

– Неизведанным для меня остается только твой шкафчик, Джерри, – произнесла миссис Келлер, отвлекаясь от своего бокала. – Я видела, как ты прячешь там продукты, но не достаешь их оттуда.

Даже в полумраке было заметно, как Джерри покраснел, лишь его оттопыренные уши казались белее снега. Я встала из-за стола. Взгляды коллег обратились ко мне.

– Ты уже домой?

– Хотелось бы уйти до того, как совсем стемнеет. – Я допила мартини и тряхнула головой. – В последнее время я не люблю возвращаться поздно одна.

Мы сердечно попрощались, даже Натан и Дорис кивнули мне напоследок. Пульт наконец-то заработал; разгоряченная толпа снова танцевала, качала вскинутыми кулаками, трясла волосами. Я пробиралась между людьми; чьи-то кольца, часы и браслеты рвали мои чулки и оставляли затяжки на платье.

Впереди вдруг показался знакомый силуэт. Я остановилась, испуганно глядя на него. Мы стояли в океане танцующих как две скалы. «Беги отсюда, – шептал здравый смысл. – Беги, пока ноги держат». Но что-то влекло меня к нему, словно свет – мотылька. Взгляд был почти гипнотическим, не оставлял выбора.

Мы приблизились друг к другу. Запах его тела теперь не казался отвратительным – наоборот, это был пряный аромат ладана, пряностей, парфюма. Я вдыхала его, не обращая внимания на смрад пота танцующих. Незнакомец смотрел на меня не мигая. Свет полоснул его по глазам; в темной глубине мелькнул хищный красный отблеск. Я ощутила укол страха, но он исчез без следа, едва парень прикоснулся к моей щеке.

– К тебе, – прошептал он.

– Ко мне.

Я не могла сопротивляться его бархатному голосу. В странном полусне я шла за ним, как ребенок за звуками дудочки крысолова. Последствия мало меня волновали.

Дорога до дома стерлась из памяти.

Уже в подъезде я вытащила ключ из тайника, дрожащими руками открыла дверь в квартиру. Незнакомец перешагнул порог первым, увлекая меня за собой. В коридоре я стащила с него футболку, он с меня – платье. Мы вошли в спальню. Я рухнула на голый матрас и завела руки за голову. В полумраке раздавалось прерывистое дыхание. Звякнула пряжка джинсов, и вот – долгожданный момент.

Он был груб и нетерпелив, двигался бесчувственно, почти механически. Я смотрела на него снизу вверх, смутно догадываясь, что что-то не так, но пьянящее желание не давало прийти в себя. Его глаза то и дело ловили отблески огней за окном. Карие-красные, карие-красные… Как странно…

Кровь застучала в ушах. Я выгнулась от жара, хлынувшего по жилам, а он склонился ко мне, но не для поцелуя. Мои раскрытые губы схватили лишь воздух. Я недоуменно приоткрыла глаза и тут же содрогнулась от острой боли.

Он укусил меня в шею.

Часть II
Метаморфоз

Имаго страшны тем, что были людьми когда-то; никакой другой хищник не сможет так глубоко понять свою жертву, вникнуть в самую ее суть. Имаго посвящен в тайны человека и может тасовать их, как карты, и выбирать нужную. Это и есть ужас – смотреть в глаза своей смерти как в зеркало.

«Книга Смерти», Элиас Роше, бывший педагог начальной школы Марли-ле-Руа, 1990 г.

Глава 6

Реальность поблекла, сжалась до размеров раны и впивающихся в мою шею зубов. Почти не дыша от ужаса, я ударила парня кулаком в плечо.

– Отпусти! – из горла вырвался жалкий хрип. – Пожалуйста…

Сладкая истома исчезла, обнажив ужас. Я тщетно попыталась приподняться, но меня крепко вжимали в постель. Перед глазами повисла пелена. Я опустила руку на прикроватный столик. От боли в шее взрывались фейерверки, голова шла кругом, но где-то в красных от крови, красных от страха мыслях стучала невероятная, но очевидная истина.

Он вампир.

Обезумев от страха, я сделала то, чего сама от себя не ожидала, – впилась зубами в его плечо. Омерзительный затхлый привкус заполнил рот, но я все терзала и терзала его плоть, как и он мою. Наконец рука дотянулась до гладкой поверхности настольной лампы. Молясь, чтобы она не выскользнула из мокрой ладони, я обхватила лампу и из последних сил обрушила ее на голову парня. Лампа с громким звоном лопнула, осыпав и нас, и постель осколками. Незнакомец обмяк, тянущее ощущение в ране исчезло. Я понимала, что нельзя терять ни секунды: по пустеющим жилам разливалась слабость от кровопотери. Застонав, я оттолкнула парня. Он рухнул на пол, заливая все вонючей темной кровью. Потерял сознание или умер? На долю секунды я действительно задумалась, но туман надвигающегося забвения съел эти мысли.

Из рваной раны на шее хлестала кровь. Толчками она покидала тело, расплываясь на простыни, впитываясь в матрас. Я вспомнила, что телефон остался в прихожей на тумбочке, но силы уже иссякли. Коридор казался таким же далеким, как Марс.

«Лучше остаться тут, чтобы меня смогли найти, чем помереть где-нибудь под диваном, словно крыса», – так рассудила я, лежа на боку и судорожно хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Смерть была близко – теперь мир сжался до размеров точки, как будто я смотрела на него из шланга и падала, падала, падала… куда-то сквозь постель и саму материю, в самую глубь пустоты.

* * *

Вокруг было тихо и темно, только в ушах булькало и гудело, словно я очутилась в утробе. Чьи-то склизкие холодные руки обвили талию, кто-то тихо засмеялся на ухо. Я слабо улыбнулась. Где бы я ни оказалась, здесь хорошо и спокойно, кто-то уверенно ведет меня через толщу вод преисподней… не все ли равно куда? Главное, что я не одна: некто беспрестанно шептал на ухо и напевал тихую песню, красивую, но незнакомую. Белые, почти седые волосы обвились вокруг запястий, скользнули шелком по бедрам и спине. Приятное ощущение. И такой нежный женский голос…

– Здравствуй.

Я вдохнула, спеша ответить, но вода вокруг резко исчезла, сменившись сухим воздухом. Где-то далеко пищали приборы. Я открыла глаза и уставилась в белый больничный потолок. Было слишком светло и ярко, пахло чистящим средством и лекарствами.

– Оливия?

Скосив глаза, я постаралась за трубками, торчащими из носа, увидеть говорящего. На стуле рядом с койкой сидела Женевьева. Бледная, с запавшими глазами, она смотрела на меня с облегчением и некоторым недоверием, будто уже не ожидала увидеть мое пробуждение. Ее голубые глаза блестели от слез.

– Джи, – прошептала я.

– Я зашла, чтобы поговорить, и нашла тебя в постели, окровавленную. – Она шмыгнула носом и убрала прядь волос с моего лица. – Ты лежала с открытыми глазами, и я уже думала, что…

Джи отвела взгляд и закусила губу, едва сдерживая эмоции. Я устало прикрыла глаза. Если бы она не пришла, я была бы уже мертва. Мертва… Разве не смерть вела меня через волны в известные только ей дали?

– Там был еще кто-то? – тихо спросила я.

– Что? – Женевьева склонилась надо мной. – Что ты сказала, милая?

– В моей квартире, – повысила я голос, – был кто-то еще?..

– Больше никого, – покачала она головой, – только ты и огромное количество крови. Ты была серьезно ранена…

– Это не только моя кровь. Там был…

Вампир.

– Парень.

– Кто? – Джи нахмурилась. – Какой?

– Помнишь того парня в баре? В «Давилке»…

– Это от которого ты захотела поскорее удрать домой?

– Да… Вчера мы встретились в клубе. – Я не стала упоминать про странный магнетизм, почти чары, под которые попала. – Он… он уку…

– Что?

Я замолчала. Джи ободряюще улыбнулась, но язык не поворачивался сказать правду. «Он вампир, и он укусил меня, пока мы трахались». Во второй раз за время нашей дружбы я приняла решение умолчать о чем-то важном лишь потому, что это не вписывалось в рамки нормальности. В качестве компромисса я протянула руку, свободную от катетеров, к шее. Пальцы нащупали странную чужеродную бороздку на коже.

– Тебе наложили швы, – пояснила Джи.

«После такого – удивительно, как еще голову обратно пришивать не пришлось», – тоскливо подумала я. Мы обе замолчали, слушая писк приборов. В открытое окно задувал легкий ветерок, пахнущий опавшими листьями. Я потянула носом воздух: в палату проникали ароматы сырой земли, рододендрона, кедра, а Джи рядом пахла любимым парфюмом. Весь мир превратился в запахи, я щупала его обонянием, даже не задумываясь о том, что в принципе не могу чувствовать так много и сразу.

– Когда меня выпишут? – спросила я.

– Они сказали, что тебе придется провести в больнице несколько дней. – Джи неопределенно пожала плечами и встала. – Лив, приемное время…

– Да…

– Ты правда в порядке? – Она обошла койку и заглянула мне в лицо, но я слабо мотнула головой и постаралась убедительно улыбнуться.

– Я просто устала.

Джи просияла и, погладив меня по голове, удалилась. Я смотрела ей вслед со странным чувством – еще никогда я не утаивала от своей лучшей подруги так много.

* * *

Полдня я дремала, переживая один и тот же кошмар: кто-то мягко обнимал меня, тянул сквозь толщу воды к поверхности, шептал на ухо бессвязные слова и песню, эхом отдающуюся в голове. Я покорно позволяла тащить себя вверх, тупо глядя на светлые отблески, танцующие по волнам, а серебристые пряди обвивались вокруг моих лодыжек и бедер, как водоросли. Собственные волосы черной тучей висели перед глазами. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался темный океан.

В мглистой тьме что-то клубилось и двигалось вперед, пожирая пространство, погружая его в дурно пахнущее ничто.

– Посмотри на меня, – шептал голос, – обернись…

Каждый раз, просыпаясь, я хваталась за шею, ожидая увидеть на пальцах кровь, но вокруг все было чисто.

Я полагала, что должна чувствовать что-то необычное, но нет: бурлила кровь в венах, работали органы, мозг раздавал им указания и содрогался от ужаса при мысли, что по организму сейчас распространяется нечто непонятное.

Вечером я очнулась от того, что подушка промокла. Полная дурных предчувствий, я потрогала шею и взглянула на пальцы: рана открылась, и все вокруг было в крови.

– Сестра! – закричала я не своим голосом. – Сестра! Кто-нибудь!

Как оказалось, поводов для беспокойства не было. Однако, заново накладывая швы, лечащий врач недовольно бурчал под нос.

– Материал обычный… Рана тоже… Странно…

– Доктор, – прошептала я, вздрагивая каждый раз, когда изогнутая игла входила в кожу, – как вы считаете, чем меня ранили?

– Я бы сказал, что вы потерпели неудачу в схватке с диким животным, – пробормотал врач.

«Дикое животное». Так вот как теперь я могла называть любовника, чуть не ставшего моим убийцей.

* * *

Так прошло пять томительных дней, в течение которых меня то и дело навещали знакомые и врачи, проверяющие, как поживает рана. Она поживала скверно: раз за разом швы растворялись, словно их поливали кислотой, пока однажды все не закончилось. Рана стремительно затянулась, оставив после себя бледный рваный шрам.

– Ничего не понимаю. – Врач двумя пальцами надавил на след, покрытый бахромой засыхающей крови. – Ведь она была здесь… Определенно! Вот следы от иголочных проколов… Она выглядит так, словно заживает уже долгое время!

– Меня не спрашивайте, – мрачно отозвалась я, морщась от его бесцеремонных тычков. – Если бы я знала, в чем дело, то не сидела бы перед вами с таким лицом.

Слухи о чудесном исцелении девушки из палаты двадцать три облетели весь госпиталь, став камнем преткновения в научных дискуссиях и предметом религиозных споров. Было забавно слушать, погрузившись в чтение брошюрки, что, с одной стороны, это может быть особенностью организма, а с другой – происками дьявола.

– Значит… – Джи выжидающе посмотрела на меня, расплываясь в улыбке. – Тебя выписывают завтра?

– Ага. – Я была бы счастлива, если бы меня не глодал червячок необъяснимого страха. – Американская медицина творит чудеса.

– Боже, храни Америку, – нараспев произнесла Джи, и мы обе засмеялись. – Я рада видеть тебя снова улыбающейся.

Я рассеянно усмехнулась. Нельзя было показывать кошмарное, искаженное ужасом лицо, томящееся под этой маской счастливой улыбки. От пережитого потрясения Джи утратила проницательность, поэтому ее ни капли не насторожило такое быстрое выздоровление – наоборот, она уверовала в то, что это целиком и полностью заслуга врачей, хотя они сами ломали головы над загадкой.

– Все возвращается на круги своя. – Джи вздохнула и перебросила волосы вперед. – Джейк звонил?

– Нет, – я вздохнула. – Наверное, он сильно болен. Холли сказала, что он не выходит из своей комнаты и Шерил сама ему носит поесть.

– Больной Джейк… – Джи покачала головой. – Это вообще возможно в нашей реальности?

– М-м… Надо бы навестить его. Но я не уверена, что меня пустят на порог…

Джи прочесала рукой прядь волос. Я сонно проследила, как бледные пальцы, словно акульи плавники, рассекают блестящую черную гладь. Как же хотелось спать…

На следующий день я вышла на крыльцо больницы с таким ощущением, словно была первым ступившим на лунную поверхность. Стоял чудесный осенний день, хрусткий и звонкий, сияющий и золотой, как церковный колокол, – то тут, то там можно было увидеть пациентов, счастливо воссоединяющихся с семьями. Мысленно порадовавшись за них, я поискала взглядом своих: Джи стояла у машины, а рядом с ней – Холли с огромным букетом фрезий. Увидев меня, обе замахали руками.

– Привет, солдатик, – Джи дружелюбно толкнула меня в плечо кулаком, а потом обняла, – я так скучала по тебе в обычной одежде.

– Лив! – Глаза Холли были ярче, чем небо над головой. – С выздоровлением!

Джи открыла передо мной дверцу машины, и я села, уткнув нос в душистый букет. Холли расположилась позади, Джи бухнулась за руль и подняла типичную водительскую суету: принялась поправлять зеркала и кресла, зашуршала бумажками в бардачке. Она тщательно проверила документы, потом, вздохнув, пристегнулась.

– Ну что, девчонки, поехали?

– Поехали! – закричала Холли. Я улыбнулась.

– Куда едем?

– В пиццерию! – Джи затормозила на пешеходном переходе, сурово глядя на ковыляющую через дорогу пожилую парочку. – Отметим, так сказать, твою выписку.

Я опустила козырек, пряча глаза от солнца. Наступил октябрь: как и все городки в Америке, Пайнберри неспешно готовился к Хеллоуину – витрины украшали зловещими тыковками из бумаги, гирляндами в виде летучих мышей или чертей; по вечерам деревья на аллеях загорались яркими лампочками, а на столбах то тут, то там виднелись объявления о предпраздничных акциях и мероприятиях. Я прижалась лбом к стеклу и прикрыла глаза. Меня мутило, голова кружилась. Неосознанно я дотронулась до шрама на шее, но успела отдернуть руку прежде, чем кто-либо заметил и спросил, в чем дело. Рана не болела, все было хорошо… кажется.

Джи припарковалась у пиццерии. Взяв в руки сумочку, она подмигнула мне:

– Вылезайте, девчонки! Пойдем поедим.

Я вышла последней. Настроение резко ухудшилось. Солнце нещадно палило, хотя сейчас, в октябре, оно уже не должно было даже пригревать.

– Лив? – Джи взяла меня за руку и с тревогой покосилась на Холли. – Тебе нехорошо? Ты такая бледная…

– Нет, идем. – Я перевела дух и вытерла испарину со лба. – Веселиться, ура.

Обе переглянулись с нескрываемой тревогой и, взяв меня под руки (маленькая Холли обняла меня за талию), повели в прохладную пиццерию. Скрывшись от солнца, я почувствовала себя лучше. Джи с Холли громко спорили, за каким столиком нам сесть, а я растерянно смотрела по сторонам. Казалось, все таращатся только на меня, хотя в действительности все были заняты своими делами.

– Пойдем!

Джи подвела меня к столику в углу, около большого гибискуса в кадке, и тут же к нам подскочила молоденькая официантка:

– Чего желаете?

– Две с ананасами, – сказала Джи, даже не глядя в меню. – Ты же хочешь с ананасами, киска?

– Да! – Холли ткнула пальцем в раздел напитков. – И малиновую газировку!

– Да, газировку и еще безалкогольного пива. – Джи вопросительно взглянула на меня. – Эй, ты чего-нибудь хочешь?

Я бессмысленно просмотрела меню – казалось, что я читаю инструкцию по эксплуатации комбайна на китайском языке. Все такое неаппетитное…

– Одну мексиканскую фирменную, – вяло произнесла я, – и безалкогольное пиво.

Официантка умчалась на кухню. Холли и Джи испепеляли меня взглядами, и я не выдержала:

– Что?

– Ничего, – протянула Джи.

Пытаясь чем-нибудь занять руки, она схватила из плетеной корзинки хлебную палочку и разломила ее пополам. Этот звук напомнил мне…

…о ломающихся костях…

…о рубке дров в лесу. И этот запах свежего дерева…

– Скажи, Холли, – широко улыбаясь, заговорила Джи, – как дела в школе?

– Ой, замечательно! – Холли поддержала игру и быстро закивала, налаживая беседу. – Правда, есть одни ребята…

Я слушала их, особенно не вникая, но иногда ради приличия вставляя реплику-другую. Желудок сверби-ло, я мысленно успокаивала себя тем, что скоро заказ будет готов, вот только от одной мысли о пицце горло судорожно сжималось. Джи и Холли неприятно косились на меня: наверное, ожидали, что я вот-вот рухну на пол и начну кататься по нему с дикими воплями. Я раздраженно выдернула из растерзанной цветистой салфетки пучок ниток.

Наши заказы появились на столе, дымясь и испуская яркие ароматы. Я осторожно взяла покрытый матовой пленкой конденсата бокал с фирменным тиснением, сделала глоток. По горлу прошел спазм: напиток напоминал ледяные помои, приправленные полынью и освежителем воздуха. Стараясь сильно не морщиться, я опустила бокал на предусмотрительно подложенную салфетку и покашляла.

– Чего ты скривилась? – Джи выхватила у меня пиво и сделала глоток. – М-м-м! Очень вкусное! Обожаю вишневое.

– Ты шутишь? – Я принюхалась. – На вкус прямо мыльный раствор.

– О, – поперхнулась Джи, – нет, не может быть. Очень приятное!

Глядя, как она, весело стрельнув глазами, вновь пригубила мое пиво, я задумалась. Во рту остался неприятный привкус. Порой я баловалась пивом, хотя предпочитала красное вино. Но такая реакция была впервые. Даже темное пиво, пощипывающее язык, мне вполне нравилось.

– Наверное, это все от лекарств? – предположила Холли, снимая кусочки ананаса с пиццы и съедая их отдельно. – Ма говорит, что вкусы могут меняться после болезни.

Вкусы могут меняться после болезни…

– Холли, а как папа себя чувствует? – поинтересовалась я, поглаживая изогнутую ручку бокала. – Выздоровел?

– Ну, – опустила глаза Холли, – он начал выходить из комнаты, но теперь постоянно раздражен. Сегодня накричал на соседа – просто стоял и кричал, как сторожевой пес. Я боюсь его. С ним что-то не так.

– Это все грипп! – заявила Джи с набитым ртом. – По телевизору передавали, что идет мощная волна гриппа. Нам стоит быть осторожными.

Я мрачно посмотрела в свою тарелку. По пицце ползали черви – белые, тонкие, длинные, они кишмя кишели в помидорах и тесте, извивались и сталкивались, пытаясь сожрать как можно больше, чтобы просуществовать чуть-чуть подольше. Я перевела взгляд на Джи и Холли: у обеих на губах шевелились личинки, а пиццы казались рябыми от их огромного количества. Я ощутила кислоту, поднимающуюся из желудка, и, прежде чем успела что-либо сказать или сделать, меня вырвало прямо в тарелку.

Джи и Холли испуганно отшатнулись. Люди из-за соседних столиков уставились на меня с таким презрением, что мне стало еще хуже.

– Лив? – Джи склонилась ко мне. – Ты в порядке?

– Мне нужно в уборную. – Я выскочила из-за стола так поспешно, что разлила пиво.

В туалете было прохладно и светло. Я включила холодную воду и сбрызнула лицо; меня всю лихорадило, лоб горел. В зеркале белело незнакомое лицо: под глазами залегли тени, губы иссушились, даже кожа истончилась, как бумага. Я напоминала психопатку или наркоманку, а неприятное происшествие добавляло впечатлению правдоподобности.

– Спокойно, – прошептала я, глядя в глаза своему отражению, – спокойно. Вампиры ведь не отражаются в зеркалах, так? А я отражаюсь. Что я несу! Вампиров не существует!

Меня трясло. Стараясь унять дрожь, я вцепилась в край раковины и прижалась лбом к зеркалу. Его прохладная поверхность действовала успокаивающе.

– Оливия? – в туалет вошла Женевьева. – Что с тобой?

– Все хорошо! – Я утерла лицо ладонью. – Я просто немного устала.

– Уставших людей не тошнит в тарелку, – заметила Джи.

Она сделала шаг ко мне, тонкие каблуки противно щелкнули по кафелю. Я невольно дернулась: такой невинный звук показался ударом хлыста.

– Чувствую себя странно, – прошептала я, – никогда себя так не чувствовала.

– Ты уверена, что тебе не нужно обратно в больницу? – спросила Джи, смачивая носовой платок и прижимая его к моему лбу. – Лекарства, покой…

– Нет-нет, – попятилась я, – нет. Я здорова! Наверное, это аллергия…

– Холли до смерти испугалась, – грустно сказала Джи, глянув на себя в зеркало, чтобы поправить помаду.

Я вздохнула.

– Пойдем. Сделаем вид, что ничего не произошло.

Рука об руку мы вышли в зал, игнорируя взгляды посетителей – тех, что не сбежали сразу. Холли и впрямь выглядела бледной. Я с легким спазмом в желудке заметила одинокого червя на ее бумажной тарелке.

Час от часу не легче.

* * *

Я проводила Женевьеву до дверей, и она, крепко-крепко обняв меня, еще раз пожелала мне быть осторожной. Глядя, как подруга скрывается за створками лифта, я осознала, что подобных пожеланий за последнее время слышу преступно много. Какой от них толк, если я все равно угодила в такие неприятности?

Холли уснула на диване, так и не досмотрев диснеевский мультфильм. Я остановилась рядом, разглядывая ее светлые волосы, легкий румянец на щеках, по-детски красные губы. Холли должна была вырасти красавицей: в ее внешности чудным образом сочетались черты холодной Шерил и по-южному яркого Джейкоба, но последние проявлялись неясно, как голографическая картинка. Встанешь чуть левей – и наваждение исчезнет, перед тобой маленькая копия матери. Я ненавидела Шерил до мозга костей, но говорить, что она некрасива, значило бы нагло лгать.

Телефон в руке завибрировал.

– Оливия.

Я не узнала этот голос – какой-то хриплый, сухой, как шелест листьев под ногами.

– Кто это?

Незнакомец трескуче рассмеялся. У меня по спине поползли мурашки.

– Надо же. Брата не узнаешь.

– Джейкоб?

– Ну, у тебя же больше нет братьев?.. Я заеду за Холли через несколько минут.

Я покосилась на Холли: та уже проснулась и теперь с силой потирала глаза кулачками.

– Да… конечно.

Телефон замолчал. Я не могла отделаться от ощущения, что по ту сторону был кто-то, неумело копирующий манеры и тембр моего брата, кто-то, но не Джейкоб. Холли слезла с дивана и сонно заморгала.

– Мы едем домой?